Сидя в баре «Александр», Джим потягивал двойной виски и ждал. Он ждал Пам и вспоминал о своей комнате в отеле «Георг V» и о только что выложенных из чемодана вещах. Он привез из Лос-Анджелеса совсем немного одежды, книги, две бобины своих фильмов, кассеты, подборки стихов, дневники, несколько фотографий и книгу, которую ему доверила Анн. Все, что для него было важно. Немного. Когда в Лос-Анджелесе он выбирал то, что хотел взять с собой, оказался удивлен, как мало ему действительно нужно.

Ему необходима была только Памела.

Он искренне и сильно жалел лишь об одном: нельзя взять с собой собаку, верного Платона. Он чувствовал себя предателем. Сейчас ему так хотелось поиграть с псом, почувствовать его тепло и привязанность! Платон — единственное, что еще по-настоящему соединяло их с Пам, совместная ответственность за жизнь дорогого существа, о котором нужно заботиться, содержать и кормить. Джим успокаивал себя, что оставил друга в надежных руках и снова увидит его.

Следовало начать все заново в другом городе. Он устал от бесцельного шатания по пляжам Калифорнии, от бильярда, от пьянства, от кокаина, от обязательного посещения всех знаменитых мест, где собиралась золотая богема американской и международной рок-музыки и хиппи.

В Париже, может быть, будет достаточно стихов и кино, чтобы выжить. Даже музыка не интересовала его так, как прежде. Она слишком привязывала к внешнему миру, ставила в зависимость от других, заставляла выполнять их желания. Да, скоро он собирался объявить Рэю, Робби и Джону, что больше не будет петь. Они вряд ли поймут это, но он чувствовал, что назад пути нет. Джеймс Дуглас Моррисон, настоящий Джеймс, уже переселился в Париж — мировой центр культуры, молодежного движения, нетерпимого ко всему застывшему и старому, открытого поискам новых идей и нового образа жизни. И ему хотелось участвовать во всем этом по-настоящему.

Джим попросил еще виски. Пам все не было.

Бар «Александр» находился напротив отеля «Георг V». Но номер, откуда Памела позвонила, требуя мчаться к ней, быть рядом, оказался пустым. И, вероятнее всего, уже несколько дней. Джим знал, что она сейчас с другим, с Жаном, но не ревновал, не мог себе позволить такого после того, что сделал с ней. Невозможность возвращаться к Пам каждый раз, когда необходимо, оказалась для него непереносимой. Пам была его тихой гаванью, его спасением, его единственной надеждой. Но сейчас его девочка выросла.

Еще один виски, и еще, и еще.

Взгляд становился туманным. Джим открыл свой дневник на чистой странице и записал:

«Последние слова, последние слова — конец».

Она все не шла. И больше не придет. А без нее — это конец. Конец света.

Он возвратился в гостиницу, повторяя про себя эти строчки. Чтобы успокоиться, стал убеждать себя, что она вернется, как обычно, что он снова покорит ее и что они опять, как прежде, переживут те чувства, которые так бездумно растратили. Да, это логичный конец для слишком пылающего пламени — погаснуть, но затем получить новую порцию кислорода и вспыхнуть еще сильнее, чтобы сгореть дотла. А что будет с французом, с которым она уехала? И Джим увез бы ее — в какое-нибудь волшебное и экзотическое место, как их любовь. В атмосферу, какую она любила, чтобы исполнить любое ее желание, в том числе ее ненасытное чувство эстетики.

Может быть, в Марокко. «Spanish Caravan»:«Забери меня, испанский караван, я же знаю, ты можешь… Я должен видеть тебя вновь и вновь».

Прежде чем мир кончится, прежде чем наш мир кончится.