— Госпожа Коэн.

Элеонора оторвалась от книги. Господин Карум.

— Преподобный Мюлер ждет вас внизу, — сказал он. — Проводить его в библиотеку? Вы там будете заниматься?

Элеонора кивнула, дочитала до конца абзаца, заложила страницу закладкой и захлопнула книгу. Она подождала, пока господин Карум выйдет из комнаты, потом встала с кресла, оглядела себя в зеркале и пошла вниз. Вряд ли в этих уроках есть какой-то смысл, но ведь она пообещала Монсефу-бею попробовать. Позаниматься хотя бы месяц. Ведя рукой по холодному мрамору перил, она спустилась в переднюю, пересекла ее наискосок. Потом открыла дверь в библиотеку и постояла на пороге. Отсюда ей было видно только его спину, поэтому рассмотреть, что он делает, она не могла. Насколько можно было судить, он теребил пальцем кончик носа.

— Здравствуй. — Преподобный заметил наконец Элеонору. Лицо у него было доброе и открытое, а водянистые глаза напоминали цветом небо, каким оно бывает в конце лета. — Рад очередной встрече, господа Коэн.

В облике преподобного не было ничего особенно неприятного: одежда аккуратная, дыхание отдает мятой, ни тени снисходительного пренебрежения. Тем не менее Элеонора только утвердилась во мнении, что преподобный Мюлер ей не нравится.

— Садись, — пригласил он девочку, пододвигая к ней стул, — пожалуйста.

После секундного колебания Элеонора пересекла комнату и села рядом с ним. Они устроились за внушительных размеров дубовым столом, который по неизвестным ей причинам бей всегда называл полковничьим, вероятно имея в виду занятие его прежнего владельца.

— Все молчишь?

Она утвердительно кивнула.

— Пожалуй, так будет сложновато читать вслух.

Элеонора нашла в столе листок бумаги, выудила перо из кармана и написала:

«Я буду слушать. И я умею читать».

— Отлично.

Преподобный перелистал страницы красного с золотом тома, явно знававшего лучшие дни, открыл в самом начале и начал читать, водя пальцем по строчкам:

— «Mensa, Mensa, Mensam, Mensae, Mensae, Mensa». — Он закончил склонять, остановился и повернулся к Элеоноре. — Ты понимаешь?

Она покачала головой.

— Это латынь, язык Древнего Рима. Язык Вергилия, Овидия, Цицерона и Цезаря.

Овидия она знала. Кто в Констанце не знает Овидия. Цезарь — римский император, Вергилий написал «Энеиду», а вот кто такой Цицерон? О нем она никогда не слыхала.

«Кто такой Цицерон?»

— Марк Туллий Цицерон, — начал объяснять преподобный, — считается величайшим оратором во всей истории. В ближайшие месяцы тебе предстоит провести с ним немало времени. И что-то подсказывает мне, что вы станете добрыми друзьями.

Между ними с беем было условлено, что преподобный будет приходить дважды в неделю, по понедельникам и четвергам после завтрака. Элеонора по-прежнему держалась настороженно, но заниматься ей нравилось: склонения, спряжения, четкость правил и то, как они связаны между собой, даже скрипучий голос наставника — все это завораживало, и она схватывала на лету. Ей не составляло труда вспомнить слово в слово текст, который они читали неделей раньше, самые запутанные философские трактаты не ставили ее в тупик, она улавливала причинно-следственные связи там, где даже сам преподобный их не видел. Однако больше всего поражали ее лингвистические способности. Она щелкала новые языки, как орешки. Спустя три недели после первого урока Элеонора уже овладела начатками латыни, через два месяца переводила длинные пассажи из «Энеиды» и полемизировала с Цицероном. Успехи Элеоноры так вдохновили преподобного, что он начал заниматься с ней еще и греческим, познакомил ее с Аристотелем, Птолемеем, Геродотом, Эсхилом и Блаженным Августином.

Занятия не нарушили привычного распорядка Элеоноры, но вода камень точит. Она по-прежнему проводила большую часть дня в кресле у окна с «Песочными часами» и теми книгами, что выбирал ей ее наставник. Она по-прежнему молчала и отказывалась выходить из дому. Однако изысканная аргументация классиков доставляла ей удовольствие, так же как крупицы волшебства, рассеянные по страницам отточенной прозы: «…и нахлынет на него целая орава всяких горгон и пегасов и несметное скопище разных других нелепых чудовищ». Она повторяла это снова и снова, пока явственно не начинала различать их всех: горгон, пегасов и нелепых чудовищ, которые летали вокруг нее по комнате.

Но, несмотря на удовольствие от занятий с преподобным, Элеонора не доверяла ему. Особой причины не было, скорее дело было в массе совсем малозначительных деталей. Он часто переносил занятия, ссылаясь на неотложные встречи, которые нельзя было отменить. Задавал странные вопросы о бее. Не раз Элеонора замечала, как он шарит по ящикам полковничьего стола. Однако несколько недель спустя, после того как преподобный начал учить ее греческому, произошел эпизод, который окончательно укрепил Элеонору в ее подозрениях. В то утро преподобный опоздал почти на час и, когда наконец пришел, был чем-то, видимо, расстроен. Он несколько раз задергивал и раздергивал шторы и только потом обратился к Элеоноре. Пока она читала, водя пальцем по строкам, он ходил взад-вперед по библиотеке, покусывая кончик пера. Шуршание его шагов отсчитывало время, как беспокойный метроном. «Недолгое время спустя после кражи Автоликом коров с Эвбойи царь Эврит решил…»

Преподобный дотронулся до плеча Элеоноры, и она остановилась.

— Что ты знаешь про Автолика?

Он переминался с ноги на ногу, и в следующее мгновение шуршащая ткань его рубашки скользнула по ее руке. Элеонора вся сжалась, палец ее замер под строкой:

«Про него написано в „Одиссее“. Он — дедушка Одиссея».

Потом посмотрела на узор красных обоев, припоминая отрывок из Гомера, и написала:

— Да, верно, — улыбнулся преподобный, убрал руку с ее плеча и отошел от стола. — Если не возражаешь, сегодня мы попробуем кое-что новенькое.

Он присел к столу, запустил руку в свою сумку и извлек из нее небольшой серебряный футляр, по верхнему краю которого шла выгравированная надпись, потом раскрыл его и извлек свернутый в трубочку листок. Он разгладил бумагу и положил на стол, придавив с каждой стороны пресс-папье. Элеонора увидела греческие буквы, которые почему-то не складывались в слова. Что это все значило — листок и футляр, — Элеонора не знала.

— Вот видишь, — сказал преподобный, — на первый взгляд то, что написано здесь, — бессмыслица. Буквы не складываются в слова. Но все-таки смысл в этих знаках есть. Нам нужно разгадать эту загадку. Это наш сегодняшний урок.

Элеонора оперлась щеками о ладони и погрузилась в изучение букв. Она смотрела и смотрела, полностью сосредоточившись на задании, как поступала всегда, когда пыталась что-то запомнить: цитату, правило, дату, новое слово. Память у нее была превосходная: раз выучив, она никогда ничего не забывала. Но расшифровывать тайнопись — задача не из легких, это все равно что учить язык без учебника, угадывать, что перья, про которые говорится в книжке, — это снег. Элеонора вздохнула, выпрямилась на стуле. Вместо того чтобы концентрироваться на решении загадки, лучше расслабиться и подумать о чем-то другом — тут-то ответ и найдется. Она прикрыла глаза, и перед ее внутренним взором заплясали буквы. Каждая танцевала сама по себе, но вместе они принимали форму разных слов на всех известных Элеоноре языках, пока наконец не сложились в два предложения: «В полдень в среду. За кафе „Европа“».

Элеонора открыла глаза и посмотрела на преподобного, который держал в руках серебряный футляр. Он вопросительно поднял брови, а она тем временем написала разгадку:

«В полдень в среду. За кафе „Европа“».

— Как ты догадалась?

«Это верный ответ?»

— Да, — подтвердил преподобный, покусывая губу. — Думаю, да. Но гораздо важнее, как ты смогла прочесть.

«Сначала представим, что каждой греческой букве соответствует число. Альфа — один, бета — два, гамма — три, дельта — четыре. Потом вычтем два. Потом сопоставим полученное с буквами арабского алфавита».

— Именно так!

Он помедлил, проверяя, правильно ли ее решение, после чего свернул листок, спрятал его обратно в футляр, сказал, что урок на этом окончен, — он все объяснит ей в четверг — и ушел.

Занятия с преподобным намечали контуры Элеонориного ежедневного расписания, хотя на уроки и подготовку домашних заданий уходило чуть больше двенадцати часов в неделю. Покончив с уроками, Элеонора могла распоряжаться своим временем как захочет. Она просиживала дни напролет, погрузившись в чтение, но вновь пришло лето, над Босфором закружили перелетные птицы, возвратившиеся после зимних странствий, и постепенно в ней стал просыпаться интерес к жизни. Она все еще не хотела выходить из дому, но аромат цветущего абрикоса дразнил, и она храбро пускалась в экспедиции по пустующим комнатам и коридорам. Однажды в среду, в начале июня, ее одолело желание исследовать женскую половину дома. Она заложила страницу «Естественной истории» Плиния, которую как раз читала, спустилась вниз и прошла дальше по коридору, за библиотеку, гостиную и музыкальный салон, на который она наткнулась незадолго до того. В конце коридора находилась высокая и узкая дверь, украшенная узором из переплетенных шестиугольников.

Она вела в сумрачную комнату, затянутую паутиной. Под паутиной виднелись разрозненная мебель и вытертые подушки из розового атласа. Воздух был затхлый, от пыли у Элеоноры защекотало в носу, и она чихнула. Потом еще и еще раз. Она шагнула в комнату, все еще чихая, и закрыла за собой дверь. Комната была наполнена полудюжиной призраков, в которых под белыми простынями можно было угадать разную мебель, кроме нее, там были две двери. Одна позади Элеоноры, а другая прямо — перед ней. Элеонора огляделась по сторонам и вдруг заметила лестницу, которая уходила куда-то под потолок. Вверху, на крошечной площадке, виднелась дверь. Что там, Элеонора не знала, но разве это не настоящее приключение?

Вдыхая затхлый воздух, Элеонора прошла через комнату и начала подниматься. Ступеньки под ногами скрипели, и она взялась за перила. Еще несколько шагов — и перед ней оказалась гладкая дверь из кедрового дерева. Она тронула ручку, дверь легко подалась. За ней начинался темный коридор, который уходил куда-то вглубь стены. Внутри все было в паутине, вдоль плинтуса сновали мыши. Элеонора утерла лоб и несмело шагнула в коридор. На некотором расстоянии от нее на полу лежали пятна света. Элеонора шла к ним, вытянув руки перед собой, как слепая. Ей приходилось пригибать голову, чтобы не удариться о низкие балки, и останавливаться, чтобы стряхнуть с волос паутину.

Выяснилось, что свет проникал в коридор сквозь узорчатый экран наподобие того, который был в экипаже бея. Что там за ним? Она прижалась лицом к решетке: прямо под ней были знакомые книжные шкафы, глобусы, столики — библиотека. Уже позже она узнала, что такие коридоры — обычное дело для старых стамбульских особняков. Так женщины могли наблюдать за торжествами, не роняя своего достоинства. Но в тот миг, когда Элеонора впервые переступила этот порог, ей почудилось, что она нашла дверь в другой мир, что у нее появилась собственная ложа в театре, откуда она теперь будет наблюдать за игрой домашней труппы.

Она уже была готова повернуть обратно, но тут по ногам пробежал холодок сквозняка. Значит, надо идти дальше, значит, впереди есть другой выход. Она миновала столовую и как раз шла над прихожей, когда заметила госпожу Дамакан: та вытирала пыль с балясин перил. Элеонора наблюдала за ритмичными движениями старой служанки. Госпожа Дамакан закончила с балясинами, обтерла руки о передник и обошла комнату слева направо; все ее движения были скупы, но вместе с тем изящны и точно рассчитаны. Она вышла из прихожей, а Элеонора все продолжала стоять, глядя на оседающую пыль. Потом она встрепенулась и пошла навстречу сквозняку. Вниз от угла уходила узенькая лесенка. Элеоноре показалось, что ветер дул именно оттуда.

Она осторожно спустилась по ступеням, держась за перила, и оказалась перед небольшой металлической дверцей, запертой на задвижку. Дверь была ненамного выше самой Элеоноры и довольно узкая, вся в пыли, щеколда совсем порыжела от ржавчины. Похоже, что никто уже давно ее не открывал. Ветер дул из узкой щели между дверной рамой и стеной, вероятно, она появилась, когда дом просел от старости. Сквозь отверстие прорывался тонкий луч света и запах сена. Элеонора обернулась, потом стукнула в середину двери. Она глухо и гулко откликнулась, совсем как большой колокол. Элеонора приложила ухо к двери, но услышала только эхо. Она простояла некоторое время, не снимая руки с дверной ручки, потом решила, что пора возвращаться, что на сегодня, пожалуй, хватит приключений. Поднялась по лестнице и поспешила назад. Да, для одного дня более чем достаточно.