7
ВТОРНИК
Парис выныривает из сна; еще слишком рано, ночь не подкрепила его, он как будто еще больше устал. Спит он плохо, привычная рутина тяготит его. А то, что он видит, открыв глаза, в конец его убивает. Он в квартирке сына Перейры: это унылый куб, до всех его стен можно дотронуться, если, лежа на диване-кровати, развести руки. «Прелестно! Я сплю на диване-кровати!»
Он встает, натыкается на свой чемодан, из которого во все стороны свешиваются его шмотки, и чертыхается, входя в кухонный уголок. Закуривает, прицепилась еще одна мерзкая привычка: потягивая сок, сообразить что и как, пока кофеварка не соблаговолит ожить. «Я совершенно один, сплю в студенческой берлоге, а мне скоро пятьдесят, и работа начинает меня серьезно доставать, черт бы ее драл».
По непонятным причинам в это утро жена и девочки больше, чем обычно, занимают его мысли. Их он видел и в своих последних снах. Ему их не хватает. Может, просто сила привычки, повторяемость определенных ритуалов, удобство, весь тот комфорт, что возникает вместе с семейной жизнью и который в конце концов перестаешь замечать. «Я был жесток тогда, хотелось все разбить. — Кровь приливает к голове. Или это давление, с которым он справляется все лучше и лучше? — Я был не прав? Медленные черные капли кофе. — Слишком много там всего наросло, в этом кашляющем устройстве, которое никто никогда не мыл. Дома такого не бывает. И потом, у них там настоящая кофейная машина, эспрессо. У них. Дома.
Надо подумать о чем-то другом».
Парис включает радио. Президентские выборы в самом разгаре, впрочем, как и все последние дни. Альянсы, мезальянсы, предательства, удачные словечки и высказывания, опросы, а потом мнения экспертов, комментаторов, ведущих журналистов, которые множатся день ото дня и становятся все более и более в себе уверенными. Сегодня на всех частотах — визит Герена в 93-й. Тут рукопожатие, там мужественный обмен репликами. Тема дня: зачистка спальных районов от всякой шушеры. Опять слова, предназначенные лишь для средств массовой информации. А этот чертов кофе все еще капает. Парис идет под душ.
Проходит четверть часа, он уже одет, быстро пьет кофе и почти готов встретиться лицом к лицу с наступающим днем. И уже третья сигарета. «Может быть, нужно извиниться перед Кристель, поговорить все же? Принять то, что у меня есть, и удовлетвориться этим? Давно пора».
Парис включает мобильный. Через несколько секунд сигналы о полученных сообщениях. Два звуковых послания, две неважные SMS с работы и одна от Сони.
У вас заберут дело. Скоро. А я покидаю этот корабль… И его капитана. С.
Парис опирается на кухонный стол, делает вдох, дым проходит в легкие, взгляд устремляется в пространство. Ему бы нужно отреагировать, не тянуть, тут же позвонить Перейре и Фуркаду, но он медлит. Не сейчас. Не сразу.
Вновь опускает глаза на экран телефона.
А я покидаю этот корабль… И его капитана. С.
Ровно в половине девятого Нил приезжает на площадь Гамбетта с толстой пачкой газет под мышкой. Вот «Кафе де ла Мэри», Нил оглядывает столики, Борзекс нет. Устраивается в зале, не на террасе, хотя солнце начинает припекать. Там слишком на виду. Кофе со сливками и два круассана. Ожидание начинается.
Нил изучает прессу. Перепечаток вчерашней статьи экологов о деятельности «Пико-Робер групп», связанной с ядерными отходами, нет. Только в одной из всех газет налет Герена на земли 93-го и снова игра мускулами: беспощадная война против теневой экономики, республиканский порядок во всех самых дальних областях и обеспечение безопасности добропорядочным гражданам. Комментарии более или менее саркастичны, однако Герену удается при минимальных затратах привлекать к себе внимание прессы, и это накануне телевизионных дебатов двух кандидатов на президентский пост. Посещение Шнейдером сталелитейного завода в Дюнкерке и его предложения по спасению французской индустрии оттеснены на четвертую полосу. Отличный ход.
А Борзекс все нет.
Прождав сорок пять минут, Нил делает знак Куку, сидящему за несколько столиков от него. Мужчины садятся вместе и снова заказывают кофе. Нил это предвидел, очень мало шансов, что она придет, они просто теряют время.
Но Кук настоял на том, что хочет быть сторонним наблюдателем.
— Позвони ей. Кто знает, может, что-то случилось. У тебя есть ее мобильный?
— Нет, мобильного нет, она мне его не дала. Но у нее в кабинете есть городской телефон.
— Давай звони.
После первого звонка очаровательный женский голос обещает отправиться на поиски мадам Борзекс, не будет ли он любезен подождать.
В кабинете юридического директора ПРГ большое оживление. Три женщины освобождают шкафы один за другим и складывают папки перед разбирающей их Борзеке. Все, что она оставляет своему преемнику, снова водворяется на полки, то, что увозит с собой в Женеву, складывается в картонные коробки для переезда.
Помощница приоткрывает дверь:
— Мадам, вам звонит господин Джон-Сейбер.
— Скажи ему, что ты не можешь меня найти. Нигде. Точка.
В «Кафе де ла Мэри» угрюмый Кук и недовольный Джон-Сейбер подводят итоги. Первый след для проверки достоверности досье привел их в тупик. Ну не совсем все же. То, как вела себя Борзекс в воскресенье, не оставляет никаких сомнений в существовании «Сада Гесперид».
— Ну конечно, мы знаем, что он существует, но мы не знаем, что это такое. А это значит, что воспользоваться этой информацией не можем.
Мобильный телефон Нила оживает. Жерар Бланшар.
Кардона, вечером, в фойе Оперы во время антракта.
Кук и Джон-Сейбер снова заказывают кофе и пьют его за здоровье ресторатора.
Сон не принес ей отдыха, и Сефрон тяжело просыпается. Уже десять. Поздно. Быстро мыться, одеваться, обойдемся без завтрака, надо смываться. Отца в номере нет, и, когда она оказывается внизу, администратор показывает, что для нее оставлена записка. «Вернусь после одиннадцати, жди здесь, без меня ничего не предпринимай». Отсутствие отца — хорошая новость. Можно отложить выяснение отношений на несколько дней, это никогда не поздно. А вот найти Марсана необходимо — чтобы узнать, кто последний общался с Эрваном. Если кто-нибудь что-нибудь знает, то это он.
Сеф выходит из гостиницы, оглядывается, все как всегда: на улице жизнь, движение, толпа туристов. Никакой подозрительной тени, никакой машины, в которой кто-то сидит, никаких взглядов исподтишка. В тот вечер, когда Жюльен… Она тоже ничего не заметила.
Быстро лавируя между людьми, Сеф покидает остров Сен-Луи, переходит на Ситэ, проходит через сквер позади Нотр-Дама и направляется к Пантеону. Она останавливается, оглядывается, смотрит в стекла витрин, чтобы понять, не идет ли за ней кто-нибудь. Наконец входит в гигантское интернет-кафе на улице Суффло. В отеле заниматься этими манипуляциями ей не хотелось. Сеф оплачивает полчаса, садится за один из компьютеров, выходит на Gmail, печатает пароль, который знает наизусть, и перед ней раскрывается список адресов всех заговорщиков, участвующих в операции «Гедеон», Эрван собрал их все вместе только для них двоих, если случится что-то непредвиденное.
Вот и адрес Марсана.
Убрав следы своего присутствия в браузере, Сефрон покидает кафе. Оглядывается на улице — проверка безопасности — и входит в метро.
Парис не предупредил свою группу. Еще не время. Он предпочел дать Фуркаду шанс спасти самое главное. Все работают так, будто ничего не случилось. Однако его отвратительное настроение не осталось незамеченным. Группа предпочитает помалкивать, им известно, что у шефа тяжелый период в жизни. Наверное, потому и злится.
Утром Дюран дозвонился до Экюли. Видео плохого разрешения. Они работают с голосами и «отправят нам фотографии всего, что может быть нам полезно, в частности фотографии двух масок». Но это-то нетрудно.
— Ты сядешь на телефон вместе с Куланжем. На этот раз нужно брать шире. Работайте над стоянками рядом с домом Субиза, идентифицируйте номера, засветившиеся там в то время, когда было совершено преступление, изучите распечатки, посмотрите, куда это нас приведет.
— Прокуратура завизжит, это обойдется недешево.
— Фуркад на этот раз не будет возражать.
Мобильный телефон Париса начинает вибрировать у него на столе. Он бросает взгляд на экран. «Вспомни о дураке, он и явится. Хорошее начало». Парис отвечает:
— Да, господин заместитель генерального прокурора, какие новости?
— Нам хана.
— Несмотря на видео?
— Да. Несмотря на видео. Приказ исходит из очень высоких сфер, и им это видео по хрен. Разве что меня отправят трудиться инструктором по антитеррористической деятельности. Причем без промедления.
— Значит, дальше продолжают они?
— Естественно.
— А мы?
— Вы передаете дела. Кому — я еще не знаю.
— Теперь это не имеет значения.
— И правда. Хорошего дня, Парис.
— До свидания.
Его парни, вероятно, что-то почувствовали, потому что все уже стоят на пороге и смотрят на него. Парис кладет мобильный и посылает им горькую улыбку:
— Мы больше не занимаемся делом Субиза.
Сефрон стала еще осторожнее: она по нескольку минут внимательно оглядывается на станциях, где немного народу, идет вперед, потом возвращается. Нет ни одного знакомого или узнаваемого лица. Никто за ней не идет.
Девушка выходит из метро на «Ботзарис», время приближается к полудню.
Нужно найти Марсана. Из-за Эрвана и еще кое из-за чего. Комедия, которую она перед ним разыгрывала, вещь недостойная. Обрывки взволнованных фраз, сказанных этой ночью ее отцом, перемешиваются в ее мозгу с отвращением, испытанным при соприкосновении с телом Марсана. Нечем гордиться. Нужно сказать ему: «Прощай, вычеркни меня из своей жизни, это была ошибка». Хотя бы так.
Сеф решительным шагом доходит до Крымского бульвара, быстро удаляется от парка Бют-Шомон, сворачивает на улицу, где живет телевизионщик, останавливается перед дверью его дома. Нужно собраться, войти. Встретиться с Марсаном лицом к лицу. Прощай, Марсан. Она нажимает кнопки домофона.
— Что здесь делает эта девка? — Мишель заметил дочь Джон-Сейбера первым. Сначала он просто жадно пялился на нее, потом, когда девушка приблизилась к их машине, понял, кто это.
Жан, сидящий за рулем, дает Сефрон несколько секунд, чтобы войти в подъезд.
— Сука… — произносит он медленно сквозь зубы. Штормовое предупреждение: — Выходи и погуляй тут, не тормози! Топи-топи!
— Чего?
— Пойди пробей, может, за ней еще кто-то увязался!
Мишель наклоняется к стоящему перед ним в машине переговорному устройству за наушниками, но Жан хватает его за руку:
— Возьми телефон, нас могут слушать.
Мишель с проклятиями выбирается из машины.
— И будь на прослушке.
Оставшись один, Жан вытаскивает собственный мобильный и набирает номер Мишле. Звуковой сигнал. Нужно готовиться к худшему, если Криминалка поблизости. Гудки. Предупредить Марсана? Гудки. Никто не отвечает. Жан увеличивает громкость. Не берут. Мишель ждет. Автоответчик. Ну а этот-то что выделывается?
Сефрон звонит в дверь квартиры, но шансов мало — все-таки середина дня. Проходит несколько секунд, за дверью слышится какое-то движение, телевизионщик открывает дверь и обалдело на нее смотрит. За его спиной — вся крошечная квартирка, беспорядок невообразимый, а в глубине комнаты — Эрван.
Первым движением Сеф было отодвинуть Марсана, который просто приклеивается к стене, и бегом к Эрвану. Она обнимает его. Значит, эти дерьмовые шпики были правы. Она впивается поцелуем в его губы, торопливо:
— Жив! — Снова целует. — Скажи мне что-нибудь!
Скоарнек с каменным лицом смотрит на Марсана, тот отворачивается, не выдерживает, да что с этим кретином происходит? Эрван отталкивает Сеф:
— Что ты тут делаешь? — Он берет ее за плечи и с силой толкает к входной двери. — Шпики тебя видели? Хочешь подать нас им на блюдечке с голубой каемочкой, да? Сука, а правила безопасности? Обо мне ты подумала? Вали отсюда как можно быстрее и из Парижа тоже! И жди, пока я с тобой не свяжусь.
Марсан выпрямляется. Шпики… Точно, шпики. Что они подумают? Что будут делать? Ему не удается сосредоточиться, все его мысли превратились в какое-то месиво. И только когда Сефрон проходит рядом, у него хватает сил прошептать: «Ты просто красивая сучка!» — и захлопнуть за ней дверь.
Бледная как смерть Сефрон не может прийти в себя, она просто онемела. Она автоматически спускается по лестнице, выходит на улицу. Поворачивает в сторону Бют-Шомон.
— Сука! — Эрван. — Вали из Парижа…
Голова идет кругом.
Жан видит, как Сефрон выходит из дома Марсана. Звонит Мишелю:
— Ты где?
— Около парка со стороны Крымского бульвара. Я все обошел, никого.
Не Жану учить своего сообщника искусству слежки, тому известны все штучки. Если уж он ничего не увидел, значит, ничего нет. Может, пронесло?
— Чего делаем?
— Надо подумать.
— Ей-то чего надо было, этой девке?
— Не знаю.
— Как это ты не знаешь? Они разговаривали?
— Скоарнек ее выгнал.
— Крошка Джон-Сейбер дошла до конца улицы. Еще минута, и она скроется из виду.
— Думать. Быстро.
— А с этим ты разговаривал?
— Нет.
— Вот дьявол, его никогда нет, когда надо, сволочь просто!
— Девку нельзя упускать.
— Она идет к тебе. Ты преследуешь ее и прекращаешь слежку, только когда я тебе дам знак. Понял?
— Не дурак.
Жан отключается. Он снова звонит Мишле.
Мишель следует за объектом своего наблюдения на дальнем расстоянии, по противоположному тротуару. Он нацепил на нос солнцезащитные очки — обещано прогнозом погоды, — а на рыжую шевелюру — каскетку.
Девушка доходит до станции метро «Бют-Шомон», похоже, она сама не знает, куда именно идет, и ничего не видит вокруг. Когда она спускается в метро, Мишель быстренько переходит дорогу и теперь уже идет прямо за ней по пятам.
Линия 76, конечная «Луи-Блан».
На перроне малолюдно, поэтому есть опасность, что его вычислят. Он встает в десяти метрах слева от Сефрон Джон-Сейбер, чуть-чуть позади, чтобы оставаться вне поля ее зрения. Очки он снял и теперь старательно рассматривает свои ботинки, пряча лицо под козырьком и позволяя себе лишь украдкой изредка на нее поглядывать. И это даже не из-за нее, а из-за камер наблюдения — кто знает, как все обернется.
Вскоре подходит поезд.
Девушка входит в вагон, но остается стоять у двери спиной к пассажирам. Он в том же вагоне, на приставном сиденье в другом конце. Между ними человек двадцать. Он проверяет телефон: сеть ловит. Значит, Жан может позвонить. А если он не позвонит, Мишель будет импровизировать, как всегда.
Девица — это дополнительный риск. И так их дело трещит по всем швам. Кроме того, они до сих пор не знают, что там на видео. И выложено ли оно в Сеть. Если да, то эта чертова парочка экологов вот уже два дня просто ломает комедию. А девка вот тут, прямо на их глазах, приходила забрать флешку.
«Луи-Блан».
Она выходит. Он — за ней. Она сомневается, куда идти, выбирает было один коридор, не тот, идет в другом направлении. Очень растеряна. Он подходит ближе. Народу становится больше, для него это хорошо, никто не видит. Она снова возвращается, оглядывается — кажется, ищет, куда ей нужно, где ее платформа.
Куда она едет, эта дура? Жан по-прежнему молчит. Дерьмо, просто дерьмо, почему ему всегда достаются эти вонючие задания? Видео существует, и оно у девки, он в этом уверен. И она тоже водит их за нос. Быстро брать, пока не сбежала. Жан должен был послушаться его: избавиться от этих двух мудаков-революционеров по-тихому в квартире Марсана. А потом уже все перерыть, нашли бы обязательно. Потому что теперь… Теперь можно лажануться.
Его объект поднимается на другую платформу. Вокруг толпа.
Светящееся табло обещает поезд через четыре минуты. Мишель встает за девушкой. Ее спина перед ним. Прямо на краю пустоты. Она ничего не замечает. Между ними семь или восемь каких-то парней.
И что делает этот Жан? Мишель натягивает каскетку, опускает козырек. Он думает обо всех этих людях вокруг, толкотня, давка — и всё, уже на рельсах. Если поезд подоспеет, веселенькая будет картинка. Но он-то не дурак, он всегда стоит около стены. На ней, как всегда, афиши, реклама косметических продуктов, театральных постановок, фильмов. Ожил громкоговоритель, Мишель прислушивается. «Опасайтесь карманников». Неужели? Ладно, не надо преувеличивать.
Три минуты.
Объект на краю платформы, неловкое движение и…
Мишель сжимает в карманах кулаки. «Жан, да что же ты тянешь, Жан? Звони же, черт тебя дери!» Он делает шаг вперед, обходит трех мужиков. Если упадет под поезд, там уже будет ничего не найти. Из-за этого видео нужно обязательно что-то предпринять. Нужно уничтожить флешку.
Две минуты.
Мишель вбирает голову в плечи, натягивает на каскетку капюшон футболки — так лица почти не видно. Нужно что-то делать. Еще шаг вперед.
Супрефект Мишле ждет, пока сможет выйти из Дворца правосудия, чтобы включить свой мобильник. Звонили много. И все Жан. Что-то случилось? Он сразу перезванивает, оставив SMS без внимания.
Полицейский отвечает тут же. Ждал звонка.
— Это Мишле. Что происходит?
— Ты где был, черт бы тебя побрал?
Опять это ты. Очевидно, стресс.
— Успокаиваемся. Была причина. Серьезная. Я только что смотрел это пресловутое видео. — Молчание. — Узнать вас невозможно. Запись с помехами. Самое большее, что можно понять, что вы в масках.
— Ты уверен?
— Да. А что у вас? Что происходит?
— В квартире Марсана наметилась малышка.
— И что?
— Ее выставили за дверь.
— За ней кто-нибудь шел?
— Вроде нет. Мишель сел ей на хвост, чтобы выяснить, куда она направляется.
— Ну и пусть себе идет, плевать. Нас интересуют те двое.
Сеф машинально поднимает голову, смотрит на табло. Идиотский рефлекс, потому что она уже чувствует сквозняк из туннеля, который всегда предшествует появлению поезда. Мигает оранжевый ноль — сигнал прибытия поезда. Идиотский рефлекс человека, который перестал думать.
Вали из Парижа… Сука…
Толпа подается вперед, она вместе с ней. Металлический скрежет, когда поезд подходит к платформе. Начинается давка, все торопятся войти в вагон. Сеф упирается, чтобы не перейти линию безопасности. Слишком близко к краю. Опасно.
Вали…
Взгляд прикован к приближающимся слепящим фарам. Сзади напирают. В ушах невыносимый звук скрежещущих тормозов.
Сука…
Поезд все ближе. Сефрон делает шаг вперед. Моторный вагон уже рядом и… проходит перед ней. От потока воздуха она жмурится, отворачивается. Поезд останавливается. Двери открываются. Спешащая толпа вносит Сефрон в вагон.
Позади остается так ею и не замеченный человек с неприятным взглядом и натянутым на голову капюшоном. Мишель отдернул руку в последний момент, и он все еще сжимает мобильный, который как раз начал звонить, когда он посреди этой толкотни почти дотянулся до спины Сефрон.
Сука…
Слово вертится в голове Сеф. Ей так хотелось сохранить лицо при разрыве с Марсаном. Не вышло.
Сука… Вали…
Глубоко вздохнуть и собрать все в единую картину. Когда это станет возможно. Ее мысли обращаются к отцу, теперь ей хочется, чтобы он был рядом, обнял ее. Понемногу она начинает припоминать обрывки их ночного разговора, то, что она узнала о нем. Военный корреспондент, влюбленный в войну, пламенный и безутешный любовник, который виноват, конечно, виноват. «Этот трогательный и совершенно незнакомый человек — мой отец. Как все это переварить?»
Поезд отходит от платформы и увозит Сеф.
Марсан не сводит взгляда со Скоарнека, который мерит шагами его гостиную, он, как никогда, беспокоен. «Наш петушок боится полицейских. Отшил девчонку, сука, и старается найти себе оправдание. Я ему нужен как никогда, и он — мой. И он заплатит. Они все заплатят».
На экране компа — звонок мобильного. Марсан входит в сеть, опередив Эрвана, который делает вид, что тоже подходит к компу. Номер неизвестный, Марсан колеблется, потом все же решает ответить.
— Можешь говорить?
— Подожди. — Телевизионщик прикрывает микрофон рукой и тихо произносит: — По работе. — Потом уходит к себе в комнату и закрывает за собой дверь. Тихо произносит: — Заходила Сефрон.
— Знаем.
— Каким образом?
— Молчи и слушай.
— Давайте по-быстрому. У Скоарнека приступ паранойи. Тяжелый.
— Ты как раз им и воспользуешься, нажимай на безопасность. И вот что ты должен делать…
Когда Нил этим утром около одиннадцати пришел в гостиницу, его дочери там уже не было. Мобильного телефона у нее больше нет, значит, невозможно с ней связаться. Он поискал ее в окрестных кафе. Безрезультатно. Снова вернулось чувство беспомощности и страха. Все, кто видел убийство Субиза, находятся в смертельной опасности.
Поскольку предпринять ничего невозможно, он, как и было предусмотрено, идет работать с Куком и каждый час звонит в гостиницу. Наконец в шестнадцать часов долгожданная новость: Сефрон вернулась. Закрывшись у себя в комнате, она не отвечала на телефонные звонки. Нил тут же собрался к ней, твердо решив расставить точки над i. «Ты не уходишь, не сказав, куда идешь, и держишь меня в курсе происходящего».
Когда Нил входит к Сефрон, она лежит в кровати под одеялом, сама на себя не похожа и вся дрожит. Сначала он решает, что это грипп, и бросается к телефону вызывать врача.
Но дочь останавливает его:
— Dad, я не больна.
— Тогда в чем дело? Ты уходишь…
— Дай мне время. Все пройдет, кому, как не тебе, это знать, с тобой такое бывало. Все пройдет. Умоляю тебя, не дави, чтобы больше узнать.
— Я беспокоюсь.
— Вчера ты был на высоте, не порти ничего. Ты здесь, это главное. Ты всегда будешь рядом со мной. — Сефрон прячет лицо в подушку, закрывает глаза. — Мне нужно поспать. У тебя есть снотворное?
— Конечно.
— Дай что-нибудь. Не очень сильное. — Пауза. — Завтра я возвращаюсь в Каор к бабушке.
Каор — прекрасная мысль. Нил берет руку Сеф, целует ее. Потом идет звонить адвокату, чтобы уладить проблемы с юридическим надзором, приносит снотворное, бутылку воды, кусок чизкейка. Сеф его очень любит. Садится рядом с кроватью в вольтеровское кресло.
Дочь больше не дрожит. Засыпает глубоким сном.
Нил еще долго сидит рядом, не в силах отвести взгляда. «Я должен был остаться с ней на весь день, глаз с нее не спускать. Невозможно. Один раз я уже все ради нее бросил. Результат? Могло быть и хуже. Но это не повторится. Она уже взрослая, у нее — своя жизнь, у меня — своя. Осталась бы с ней ее мать? Не факт. И потом, что это меняет? Пусть у меня будет неспокойная совесть, пусть я буду несчастным, пусть буду умирать от страха за нее, но начатого дела не оставлю».
Через какое-то время он возвращается к себе в комнату, принимает душ, переодевается. Темный костюм, белая рубашка, голубой галстук, над узлом галстука пришлось потрудиться — потерял навык. Звонок со стойки портье:
— Месье Парис хочет вас видеть.
— Скажите, что я спускаюсь.
Через несколько минут мужчины встречаются в холле: оба смущены, оба чувствуют себя скованно.
Парис с любопытством оглядывает Нила:
— Вы куда-то идете? Я вас отвлекаю?
— В Пале Гарнье. Но вы меня нисколько не отвлекаете. Оперу я не люблю, ничего в ней не понимаю, но я должен быть там в антракте. Можно не торопиться.
Нил увлекает Париса на улицу, в небольшое кафе, где подают вино и копчености. Он не может понять, зачем Парис пришел. Ситуация для него двусмысленная. Встречаясь с полицейским, журналист всегда ходит по лезвию бритвы. Посмотрим.
Стоит официанту отойти от стола, как Парис уже говорит:
— У меня забрали дело Субиза. Теперь им займутся другие вместе с антитеррористической бригадой. Хотя видео было приложено.
В Ниле сначала говорит отец:
— Чем мне это грозит?
— По-моему, в ближайшем будущем ничем. А затем это будет зависеть от того, что захотят политики. Но думаю, что дело сдуется после выборов.
— Не хочу быть невежливым, но ваше появление — поступок скорее странный. — Журналист внимательно смотрит на Париса. — Почему вы пришли?
Парис пожимает плечами:
— Потому, что ваша гостиница недалеко от тридцать шестого дома. Или потому, что вы мне нравитесь. — Он улыбается. — Потому, что вы дали видео мне, а не предложили его прессе. Или, может быть, потому, что мне необходимо было поплакаться в хорошей компании. Думаю, мне нужно задуматься о собственном будущем. Вопрос в том, должен ли я уйти до того, как они начнут выворачивать мне руки? Теперь все изменилось. Полицейский должен как можно быстрее найти виновного, делом занимается все равно кто. Но потом полицейский не должен ни в чем копаться, и это главное. — Он залпом выпивает вино. — Как ваша дочь?
— Плохо, но, думаю, не из-за вас. — Нил пьет небольшими глотками. «Расслабься, он больше не ведет это дело, сними напряжение, поговори. С кем еще ты можешь об этом поговорить? И потом, в глубине души он тебе нравится, этот полицейский». — Сефрон думает, что любит этого типа. Конечно, он хорош собой, этакий умник, спортивный — вполне достаточно для свободного поведения и развязной походки.
Так значит, он на днях виделся с этим парнем? Но Парис молчит, все эти вопросы теперь ни к чему.
— Он прекрасно говорит и умеет себя подать, ну и моя дочь влюбилась. Она не понимает, что он просто эгоистичный дурак. А для меня это невыносимо.
— Думаю, это мне понятно. — Парис усмехается. — А вы случайно не ревнуете?
— Стараюсь загладить вину. Классический вариант. А вы не ревнуете своих девочек к их приятелям, а?
— Пока что наметился всего один, и он мне не нравится. Но я так и не понял, достаточно ли я отец, чтобы ревновать к парням, которые крутятся вокруг моего потомства.
— Скоарнек настолько увлечен собой, что сделает несчастными всех, кто приблизится к нему. Его великим произведением, если бы не помешало убийство Субиза, должна была быть некая операция, вроде гиньоля, под названием «Гедеон». Думаю, себе он отвел там главную роль. И хотел молчать о видео до четверга, чтобы все, несмотря на убийство Субиза, состоялось. Малыш Курвуазье, судя по всему, из-за этого и погиб. А сам Скоарнек по-прежнему в бегах; даже если все пропало, он трусит, потому что такие, как он, никогда не признаются себе в том, что наделали. И то, что моя дочь обеими руками за него, выше моего понимания. И ничего не могу сказать ей, иначе я ее потеряю.
— Тяжело будет, когда она поймет.
— Это всегда так. И для всех. И для вас, и для меня. — Нил делает последний глоток. — А неплохое вино… «Сомюр шампиньи»… Может, еще по бокалу?
Парис кивает.
Сегодняшний вечерний митинг в Лионе самый важный для Эжена Шнейдера перед вторым туром, нужно бить наверняка, обозначить главные позиции накануне больших телевизионных дебатов.
Пока кандидат, уединившись в небольшом кабинете, в последний раз просматривает свою речь, Дюмениль собирает наиболее близких советников:
— Нужно подвести итоги, и быстро. Еще до вечернего выступления, поскольку появились кое-какие новые подробности. Относительно убийства майора Субиза.
Всеобщее внимание.
Дюмениль чувствует себя не в своей тарелке.
— Я резюмирую. Уже далеко не первый год Герен и группа ПРГ сотрудничают. Вы, конечно, помните о скандале с «Центрифором» — подозрение в коррупции, дележка отката… Дело замяли, до суда не дошло. Сегодня ПРГ, вероятно, финансирует избирательную кампанию Герена и обеспечивает ему поддержку через зависящие от нее средства массовой информации. Все это известно, хотя и не очень-то законно. Но теперь ПРГ оказывается замешанной в убийстве Субиза, но каким образом, мы уточнить не можем.
Все молча ждут продолжения.
— Две вещи очевидны. Герен с помощью тяжелой артиллерии давит на полицейскую верхушку, с тем чтобы ПРГ не фигурировала в расследовании. Это мы можем доказать, и, возможно, именно для этого подбрасывается экотеррористический след. Была даже попытка, но она провалилась, втянуть в эту историю нас.
— Почему же эта попытка провалилась?
— Потому что у них не было ничего конкретного.
— Ну, ты же не настолько наивен и прекрасно знаешь, что легко можно муссировать тему в течение двух недель, не имея никаких доказательств.
— Думаю, что политики в его лагере знали, что их легко поймать, и не захотели доводить дело до того, чтобы нам пришлось защищаться.
— Это больше похоже на правду.
— Продолжаю. Субиз работал на Комиссариат по атомной энергетике. А по сообщению источника из комиссариата, ПРГ интересуется ядерными программами.
— Естественно. Для строительства электростанций нужна уйма бетона.
— Да, и на шесть-семь ближайших десятилетий энергетическое будущее напрямую связано с атомной энергетикой. Можно предположить наличие серьезного торга: я тебя финансирую, ты избираешься, даешь мне атомную промышленность — двойная выгода для Пико-Робер.
— Допускаю. Можно предположить, но не доказать. Наши источники внутри комиссариата вывели нас на след, но сами пачкаться не хотят. Добавьте к этому весьма подозрительную историю, в которой уже две смерти, и картина будет практически полной.
— Так в чем вопрос?
— Должен ли сегодня вечером Эжен спугнуть зайца или нет?
Всеобщее обсуждение.
— До сих пор его предвыборная программа избегала подобных приемов. Он не вступает в полемику, а выступает с конструктивными предложениями.
— Слишком много неподтвержденной информации.
— Существует ли возможность переломить сложившуюся в опросах тенденцию?
Вопрос на сто баллов. Прежде чем ответить, Дюмениль размышляет:
— Нет, все хорошо взвесив, думаю, что нет. Слишком поздно.
— Тогда ты знаешь ответ на свой вопрос.
— Минуточку! Здесь не все так просто. Эжен мог бы высказаться по поводу будущего французских ядерных программ, как сделал неделю назад, разговор о роли государства в данной отрасли состоялся. Это темы нашей предвыборной программы: регулируемая экономика и защита государства. И с этих взвешенных позиций бросить несколько пробных шаров в связи с делом Субиза. Посмотрим, как Герен среагирует. Он может потерять голову, а мы на этом поднимемся.
— Здесь ты прав.
— Отлично. Но не сегодня. Вопрос еще недостаточно проработан. Но для завтрашних дебатов составим ему карточки с предложениями — и вперед.
Пора на сцену. Шнейдер подходит к группе советников. Дюмениль берет его под руку и, что-то тихо приговаривая, провожает до входа в зал. Шнейдер кивает. Двери открываются. Шнейдер поднимается на эстраду, направляется к трибуне. Он приветственно поднимает руки, широко улыбается. Аплодисменты, свист и даже несколько дудок и труб.
Нил входит в фойе Гранд-Опера со звонком, возвещающим об антракте. Фойе заполняет толпа прекрасно одетых, оживленных людей, слышатся обрывки разговоров, противоречивые и безапелляционные суждения о спектакле.
Стоя у выходящего на площадь Оперы окна, англичанин чувствует себя несколько неуютно. Он рассматривает толпу, не слишком уверенный в том, что сможет узнать Кардона, поскольку видел только его маленькую фотографию из Ежегодника выпускников Политехнической школы.
— Господин Джон-Сейбер, если не ошибаюсь? — слева раздается голос.
Нил оборачивается.
Перед ним Кардона с двумя бокалами шампанского.
Нил удерживается от вопроса, как тот смог узнать его. Кардона хорошо подготовлен, что тут скажешь. С бокалами в руках мужчины отворачиваются к окну и таким образом словно оказываются в стороне от толпы.
— Итак, господин Джон-Сейбер, скажите мне, кто вы и какую ведете игру.
— Я журналист. Работаю на лондонскую «Геральд» и готовлю материалы о ставках французской президентской кампании, а также о перспективах следующего президентства. Статья выйдет на следующей неделе, после второго тура. Над темой мы работаем вдвоем с постоянным корреспондентом «Геральд» во Франции.
— С господином Куком?
Нил кивает.
— И мы полагаем, что реструктуризация французских ядерных программ — одна из этих ставок.
Кардона с полуулыбкой разглядывает Нила:
— Вашей биографии можно только позавидовать. Вы молчите о своем прошлом военного корреспондента на Ближнем Востоке и своих столкновениях с Израилем по поводу его атомной бомбы. Предпочитаете также — и с большим целомудрием — не упоминать о своих семейных интересах.
— Я говорю с вами лишь о том, что касается нашего интервью. Мне кажется, это вполне законно.
— Почему вы столь упорно хотели меня увидеть, хотя вам известно, что никакой информации я вам не дам?
— Потому что информация мне не нужна. Я знаю приблизительно все, что мне нужно. Я ищу лишь подтверждение, некий знак, кивок, гарантирующие, что моя информация не монтаж или провокация, а собрание реальных фактов. И мне нужно знать, где находится «Сад Гесперид».
Мужчины погружаются в созерцание вечерней площади Оперы, открывающейся на Лувр перспективы, игры света и пульсирующего перед ними сердца города.
Кардона переваривает информацию. У Джон-Сейбера есть досье Субиза. Потом он склоняется к нему:
— Вы сказали нашему общему другу, что эта встреча может быть мне полезна. Что же у вас есть, что может меня заинтересовать?
Нил вынимает DVD из кармана пиджака:
— Убийство Субиза. Прямой репортаж.
Кардона не может скрыть свои чувства.
— Достоверность подтверждена Криминальной полицией. Если идентификация убийц и требует настоящего расследования, очевидно, что это убийство — дело рук профессионалов и произошло оно во время перекачки данных с компьютера майора Субиза. Экологи тут ни при чем. Видео было присоединено к делу, но его только что забрали у Криминальной бригады, так что все возможно. Мне кажется, вам бы хотелось располагать этой записью.
— Разумеется, да.
— И?..
— Вам бы следовало внимательно почитать указ 83-1116 от двадцать первого декабря тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Вы сами прекрасно поймете, где располагается «Сад Гесперид». — Кардона кладет диск в карман, отводит наконец взгляд от окна и возвращается к толпе в фойе. — Думаю, мне пора в мою ложу. И конечно, мы никогда не встречались.
Кардона растворяется в толпе, Нил провожает его взглядом, выходит из здания Оперы и без промедления возвращается к себе в гостиницу.
Герен решил перед большими дебатами мобилизовать своих активистов. Число его сторонников, собравшихся на митинг, заранее ограничено — не более трех тысяч человек, но все происходит перед толпой журналистов, и он отвечает на вопросы из зала. Настоящее испытание, тяжелее, чем марафонская дистанция.
Всё. Обливаясь потом и едва держась на ногах, Герен спускается с эстрады. Его атакует группка партийных активистов, жаждущих сфотографироваться в его обществе. Рядом с ним безликий голос спрашивает:
— А где же Соня Герен? Я ее не вижу. У меня для нее кое-какие документы.
Он слышит собственный смех и ответ:
— Я бы я сам хотел знать, где она…
Гезд крепко берет его за руку, вытаскивает из толпы, тащит к машине, которая ждет их перед запасным входом.
Герен падает на заднее сиденье.
— В Париж, и быстрее, — приказывает Гезд шоферу, оборачивается к Герену, протягивает ему бутылку воды, две таблетки и коробку шоколадных конфет. Точно так же делала Соня. Когда Герену становится лучше, Гезд равнодушно бросает: — Дюмениль виделся с Парисом.
— Черт…
— А советники Шнейдера готовят ему карточки по ядерным программам для завтрашних дебатов.
Молчание.
— Пату встречался с Дюменилем?
— Нет. Еще нет. Он пытается. Это не так-то просто.
— У меня нет сил. Если завтра поднимется волна этого дерьма, я не выдержу. Скажи об этом Пату.
Герен забивается в угол машины и засыпает.
