Глава 9
Мэгги Рейли пятьдесят один год, но выглядит она безукоризненно. В этом смысле она не делает исключения даже для студии, где ее не видит никто, кроме продюсера и звукорежиссера. На ней серый брючный костюм, светло-вишневая блузка и лакированные туфли на высоком каблуке.
Для того чтобы здесь обосноваться, Мэгги проделала прихотливый и по нынешним меркам довольно старомодный путь: в восемнадцать, сразу же после школьной скамьи, — бристольский «Ивнинг пост». В двадцать пять — ход конем на телевидение, в качестве репортера дневных новостей под бойким названием «На запад!». Через два года перед ней открыл двери Лондон, взяв в программу теленовостей. Были и отдельные попадания в призовые шорт-листы, причем одно из них — в номинации «Задница года». Известность Мэгги принесло участие в качестве журналистки в одном громком бракоразводном процессе…
А вообще жизнь складывалась по-разному. Случалось, в прессу просачивались ее фотоснимки, на которых она, мягко говоря, была не комильфо. Особенно нашумела та, где Мэгги, безвкусно одетая и явно с бодуна, выходит из какого-то притона: неудачная игра света и тени добавила ей там два десятка лет и несколько подбородков. Год или два она провела в опале — ей пришлось тогда вести колонку в газете, выдавая на гора мнения, которых сама она вовсе не придерживалась или придерживалась разве что из приличия.
И вот Мэгги, вновь воспрянув к жизни, появляется в сетке рейтинговой, хотя и второразрядной, передачи «Лондон ток FM» — на коротких волнах, в промежутке эфира с трех до семи, в так называемое автомобильное время.
Вчера, на углу возле Камбервеллского арт-колледжа, занесло автобус, и водитель насмерть сбил пожилую мигрантку. Как известно, ничто так не будоражит лондонцев, как смерть под автобусом. Мэгги уже три раза кряду выходила в эфир по этому поводу, так что тема несколько поистерлась. В поисках чего-нибудь свеженького Мэгги нажимает эфирную кнопку и выходит на четвертый канал.
— Пит Блэк из Уокинга! — победно возглашает она. — Поздравляю, вы в прямом эфире с Мэгги Рейли из «Лондон ток Эф-эм»!
— Привет, Мэгги! — прорезается в эфире голос Пита Блэка из Уокинга. — Первым бью в набат, давний ваш фанат.
— Отлично! — радостно восклицает она, краем глаза следя за монитором в углу стола. — У девушек лишних поклонников не бывает!
— Лично я среди них с девяносто пятого, — признается Пит из Уокинга. — Я жил тогда в Бристоле.
— Уа-ау! — переходит она на тамошний акцент. — В самом деле, солнышко мое?
Тот в ответ только посмеивается.
— Я помню те штуки, что вы откалывали тогда, — говорит он. — Взять хотя бы малыша Эдриана иорка.
Мэгги смеется своим фирменным прокуренным смехом.
— Будь я сегодня чуточку не в духе, сказала бы, что вы несколько отстали от времени. Так что вас сегодня беспокоит, Пит?
— Меня? Ах да. На самом деле я позвонил, чтобы сказать, что это я убил Тома pi Сару Ламберт. Да-да, это был я.
На какое-то время эфир мертвеет. В течение этих двух бесконечных секунд Мэгги, не мигая, смотрит на Дэнни, своего продюсера. Тот тянется к трубке — звонить шефу радиостанции. Звукорежиссер Фаззи Роб уже сидит в Twitter.
Дэнни, держа трубку возле уха, отчаянно жестикулирует: «Продолжай, продолжай!»
Мэгги пытается сглотнуть застрявший в пересохшем вдруг горле комок.
— Э-э-э… Пит? Вы еще здесь?
Сержант Мэри Лэлли застает Лютера за растворимым кофе, который он пьет вприкуску с крекерами из пакета.
Она протягивает ему тоненькую папку-досье.
— Приятного аппетита. Вот голова, которую мы нашли в сквоте. Владелица головы — некто Хлоя Гилл.
Лютер смотрит вначале на кофеварку — закипела или нет, затем пробегает глазами досье.
— Владелица, — хмыкает он. — Интересно, а ты вот своей головой владеешь?
— Да какая разница. В общем, она принадлежит Хлое Гилл, девятнадцати лет от роду. Погибла в ДТП на мотоцикле. Авария на Канви-айленд.
— Похоже, он западает не просто на мертвых девиц, а на мертвых девиц с мотоциклами. Черт бы меня побрал.
— Могила девушки осквернена, — сообщает Лэлли. — Это произошло семь или восемь месяцев назад. По всей видимости, он или сам ее выкопал, или заплатил за эту услугу кому-нибудь из знакомых.
— Ну а остальное от нее где?
— Ну, наверное, там же. В могиле.
— Остается только надеяться на это, да?
— Заказать эксгумацию?
— Да, пожалуй, придется запустить этот процесс. А с убийством Ламбертов это, я так понимаю, не пересекается?
— Вряд ли, босс.
— И все-таки мне больше нравится «шеф».
Потирая бровь, он возвращает папку Лэлли. Собирается сказать что-то еще, но тут дверь распахивается и в кабинет на всех парах влетает Теллер.
— Радио слушаете? — с ходу бросает она. — «Лондон ток Эф-эм»?
— Нет, — отвечает Лютер. — А что?
— Пойдем-ка со мной, — властно машет шефиня. — Это тебе понравится.
Лютер следует за ней. Они проходят через тесный пропускник, сотрудники которого настороженно примолкли, провожая взглядами эту парочку и мучительно гадая, что бы это значило.
Теллер захлопывает дверь своего кабинета и жестом велит ему молчать и внимать. Затем стучит пальцем по клавиатуре, настраиваясь на волну какой-то радиопередачи.
— Пит, — прорезается в эфире хрипловатый женский голос. — Я вас прошу, я умоляю вас на коленях. Пожалуйста. Правда это или нет, но вам нужна помощь. Вам нужно сдаться соответствующим властям.
— Том и Сара Ламберт изнасиловали мою дочь, надругались над ней, — говорит ее собеседник. — Они не заслуживали того, чтобы стать родителями.
Лютер смотрит на Теллер. Та не откликается — скрестив руки, с опущенной головой, она вышагивает по кабинету. Лютер тоже склоняет голову. Закрывает глаза и слушает.
— Они производили впечатление хорошей, дружной пары, — продолжает голос, — оба вроде бы любили детей. Однажды мы им на вечер оставили нашу девочку…
— Пит, извините, здесь я вынуждена вас прервать.
— Хорошо, больше не буду. Единственное, что я хочу сказать, — это то, что у меня были на то причины.
— Каковы бы ни были эти причины, — продолжает увещевать его Мэгги Рейли, — сейчас мы говорим о маленьком, беспомощном ребенке. Так где же сейчас, в данную минуту находится малышка Эмма?
— Эмма? — вполголоса выговаривает Лютер. — С каких это пор?
Теллер пожимает плечами.
— Этого я сказать не могу, — отвечает Пит Блэк.
— Новорожденной нужен медицинский уход, Пит. Вы должны это знать.
— Она в полном порядке. С ней все замечательно. Знали бы вы, какая это замечательная маленькая девочка. Просто загляденье.
— Вы знаете, что вам нельзя держать ее у себя? Ее нужно сдать соответствующим попечительским организациям.
— Потому я и звоню. Я хочу чтобы за ней был хороший уход. Хочу чтобы она оказалась в любящей семье, где о ней должным образом будут заботиться.
— Что именно вы собираетесь сделать?
— Я подброшу ее куда-нибудь сегодня ночью. Оставлю возле больницы или где-нибудь еще. Может быть, у женского монастыря.
— Не дожидайтесь ночи, Пит, сделайте это сейчас. Сделайте это как можно скорее.
— Я вас понял. Но мне нужны гарантии.
— Какие гарантии? От кого?
— От полиции.
Теллер опирается ладонями о столешницу Вот оно, поехало…
— Какие именно гарантии? — продолжает допытываться Мэгги.
— Мне нужно, чтобы полиция пообещала мне — на весь Лондон, — что она позволит мне отдать Эмму спокойно. Они должны отказаться от наружного наблюдения.
Силы покидают Теллер, и она опускается на стул.
— Единственное, чего я добиваюсь, — это чтобы с маленькой Эммой не случилось ничего плохого, — говорит Пит Блэк. — И чтобы полиция мне в этом помогла. Я еще перезвоню.
Слышится щелчок, и линия замолкает. Тянутся три бесконечно долгие секунды мертвого эфира…
— О’кей, Лондон, — словно очнувшись, фальшивободрым голосом объявляет Мэгги Рейли. — Жду вашей реакции через минуту. А сейчас — прямиком к новостям.
Спустя секунду-другую Теллер спрашивает:
— Ну, что ты об этом думаешь?
Лютер проводит ладонями по лицу; на щеках отросшая, жесткая, как наждак, щетина.
— Это он.
Весь этот поток самооправдания и безапелляционность суждений. Потребность держать все под своим контролем…
Лютер с усилием трет набрякшие от усталости веки. Затем упирается взглядом в потолок.
— Ах ты срань господня, — вздыхает он.
Офис радиостанции «Лондон ток FM» расположен в бизнес-центре на Грейс-Инн-роуд — безликом здании из бетона, хрома и тонированного стекла. Лютер и Хоуи прибывают туда под вечер. Им приходится протискиваться через толпу представителей разномастных СМИ, возбужденно гомонящую у центрального входа.
Охранник в униформе, стоящий за конторкой, просит Лютера и Хоуи расписаться в регистрационной книге, после чего выдает обоим по беджу и направляет к лифтам.
Промахнув пять этажей, они выходят и сразу же оказываются у стойки ресепшен с несколькими большими рекламными плакатами в рамках. Здесь гостей встречает энергичная смазливая секретарша, которая провожает их в стеклянный конференц-зал. На длинном столе их уже ждут датские булочки с разнообразной начинкой. С той стороны стола сидят небрежно одетый мужчина и дама приятной наружности — Дэнни Хиллмен и Мэгги Рейли.
Все четверо, несколько настороженно улыбаясь, обмениваются через стол рукопожатиями. Хиллмен достает из портмоне две визитки и жестом крупье продвигает их по глади столешницы гостям. Лютер, взглянув на них мельком, прикарманивает обе.
— Прошу прощения за то, что сразу беру, так сказать, быка за рога, — говорит он. — На мой взгляд, время сейчас работает не на нас, так что…
Мэгги Рейли поощряет его улыбкой:
— Задавайте ваши вопросы.
— Наша первоочередная просьба, — говорит Лютер, — не давать больше этому человеку эфирного времени.
— Вы это серьезно? — поднимает брови Хиллмен. — Чем же мы, по-вашему, мотивируем этот шаг?
— Может быть, тем, что он не тот, за кого себя выдает?
— Вы этого пока не знаете. Во всяком случае, знаете не больше, чем мы, — если только вы уже не схватили истинного убийцу. Вы это сделали?
Лютер с невнятным пожатием плеч перекладывает визитки из кармана в бумажник.
— Я не собираюсь обсуждать с вами нюансы следствия, мистер Хиллмен. Вам придется довольствоваться моими словами.
— Если бы вы знали, кто он, — гнет свою линию Дэнни Хиллмен, — вы бы уже огласили его имя прессе.
— Думайте на этот счет, что хотите. Но тогда я смогу гарантировать вам лишь одно: если вы продолжите сотрудничество с этим человеком, живым этого ребенка никто уже не увидит. Люди вроде Пита Блэка контактируют со СМИ ровно настолько, насколько это соответствует их преступным замыслам.
— А что, если мы на вас сошлемся? — с ядовитенькой улыбкой спрашивает Мэгги. — «Старший следователь настоятельно просит „Лондон ток Эф-эм“ не содействовать розыску малышки Эммы»?
Видя явное раздражение Лютера, в разговор снова вступает Хиллмен:
— Послушайте, — говорит он. — Этим материалом очень сильно заинтересовалась общественность. Никаким юристам с этим интересом не справиться: мы их обошли. Все ждут, что будет дальше. И если вы попытаетесь нас заткнуть, мы об этом раструбим в эфире и вообще раздуем из этого историю. А когда обнаружится, что наше стремление спасти жизнь ребенка пыталась остановить полиция, знаете, какой шум поднимется?
Лютер неторопливо откидывается на спинку кресла.
— Я имею право применить уведомление «D».
Он имеет в виду официальное указание о неразглашении определенных тем и вопросов для органов печати, радио- и телекомпаний.
Однако Хиллмен воистину непотопляем:
— Мы не разглашаем никакой информации, имеющей отношение к национальной безопасности.
Лютер делает очередной выпад:
— И каковы же у вас теперь рейтинги? — спрашивает он. — Наверное, до небес? Звонит убийца, ах! Вы щебечете об этом в Twitter, выкладываете на Facebook. Новость расползается с неумолимостью пандемии. Этот замешанный на кровушке интерес вы подогреваете тем, что транслируете звонок преступника как главную новость каждые… сколько — пятнадцать минут? «Киллер звонит на „Лондон ток Эф-эм“»! Историю подхватывают и раскручивают прочие новостные придатки. Все разрастается, как шляпка атомного гриба. В считаные часы вы уже оказываетесь на пике самой высокой новостной волны во всей стране. Что делает вас, вашу радиостанцию, самой крутой в Британии. Мы сейчас видели вам подобных там, внизу. Гиены.
— Безусловно, это вполне коммерческая операция, — не моргнув глазом, отвечает Хиллмен. — Но хотите — верьте, хотите — нет, в глубине души мы и в самом деле печемся об интересах наших слушателей. И нашего города. Не говоря уже о малютке Эмме.
— Звать ее не Эмма. Имени у нее еще нет. Ее родители погибли до того, как она появилась на свет.
— Теперь у нее есть имя, — парирует Мэгги. — К добру или к худу.
— Ну ладно, — со степенным добродушием вмешивается Хиллмен. — Давайте-ка мы все успокоимся.
Он встает, подходит к окну; озирает вечерний Лондон, с высоты кажущийся не вполне реальным. Обернувшись к сидящим, поясницей опирается о подоконник.
— Собираясь сюда, вы не сомневались, что от этой темы мы не откажемся, — говорит он. — Решили попытать шанс, хотя и знали, что ничего у вас не выйдет. Тогда чего же вы действительно от нас хотите?
Лютер помалкивает, поэтому ответ дает Хоуи:
— Мы просим помочь нам поймать его.
Секретарша вносит кофе. Она почти благоговейно ставит поднос с чашечками на стол, после чего упархивает с невесомой грацией. С ее уходом напряжение в зале заметно спадает.
Успешно отстояв корпоративные принципы, Хиллмен становится сговорчивей и без пререканий соглашается тайно разместить на объекте полицейское наблюдение и группу для сбора информации. Уславливаются, что полицейские прибывают в штатском и отслеживают все поступающие на радиостанцию звонки. (Надзору подлежит и прилегающая территория — на случай, если Пит Блэк появится собственной персоной, — но в этот нюанс, считает Лютер, Хиллмена посвящать необязательно.)
Встреча завершается в сравнительно теплой атмосфере. Детективы одеваются, собираясь уходить, но Лютер вдруг останавливается в дверях.
— А, вот еще что, — как бы вспоминает он.
— Что именно? — с готовностью спрашивает Хиллмен.
Но Лютер обращается к Мэгги.
— Журналистов по миру тьма-тьмущая, — говорит он. — Отчего вдруг он обратился именно к вам?
— Не могу взять в толк, — отвечает она. — Видимо, он регулярно слушает мою рубрику. Когда вы все время в эфире, людям свойственно думать, что у них с вами существует некая потаенная связь. Как-то так. Похоже, он доверяет мне.
— Но он хорошо сориентирован в ваших темах. — Лютер смотрит в свои записи. — Вот что вспомнил даже: Эдриана Йорка.
— А-а, — с улыбкой припоминает Мэгги. — Тысяча девятьсот девяносто пятый. Мой annus mirabilis — судьбоносный год. Это был единственный и неповторимый репортаж для «Ньюс найт». Незабываемые впечатления… Можно сказать, начало славы.
— Славы?
— Да, я была выдвинута на номинацию. На приз Маргарет Уэйкли за вклад в освещение женских вопросов в тележурналистике.
— Вы его выиграли?
Улыбка Мэгги становится еще шире.
— Мне не хватило полшага до победы.
— Прошу прощения, — говорит Лютер. — Не хочу показаться бестактным, но это имя — Эдриан Йорк… Что-то оно мне ни о чем не говорит.
— А в свое время шумело, — говорит она. — Дело было действительно вопиющим. Когда о нем вспоминаю, до сих пор зло берет.
Лютер и Хоуи, не снимая пальто, усаживаются и дают Мэгги возможность высказаться.
— В целом дело было так, — рассказывает она. — Приличная, из рабочей среды, женщина неудачно выходит замуж. Зовут ее Крисси Йорк. У них рождается единственный сын, Эдриан. Со временем брак распадается. У ее мужа австралийский паспорт. Крисси беспокоится: а ну как супруг возьмет да умыкнет ребенка, увезет его в страну, из которой приехал?
— Такое бывает, — не удивляется Лютер.
— Направо и налево, — солидарно кивает Мэгги. — Тем временем сын начинает делать насчет отца нелестные заявления. О том, что тот, дескать, употребляет наркотики, водится с проститутками и все в том же духе. Официально те заявления оформляет мать. Некий назначенный судом психолог решает, что она специально науськивает Эдриана, чтобы тот лгал с целью дискредитировать отца. А следовательно, наносит своему сыну то, что именуют эмоциональной травмой — термин настолько же бессмысленный, насколько и всеохватный, смотря как его применить.
И вот когда Эдриан действительно исчезает, полиция реагирует инертно, поскольку для нее очевидно, что мать своими бреднями сама довела отца и тот, похищая ребенка, был уверен, что поступает ему во благо. Так отец Эдриана становится в деле об исчезновении основным и единственным подозреваемым, если слово «подозреваемый» здесь вообще уместно.
Наконец, года эдак через полтора, отца Эдриана находят в каком-то гадюшнике под Сиднеем. Свою причастность к исчезновению сына он категорически отвергает, и вообще, по его словам, не желает иметь с ним никаких дел. Отрицает даже, что это его ребенок. Но дело к той поре уже застопорилось, да и сама эта история перестала быть актуальной. И в СМИ о нем нет никакой информации. Равно как и в полиции. Дознание приостановлено за отсутствием информации.
— Лично я не в курсе. А нынешнее местонахождение отца известно?
— Понятия не имею.
— Но это точно не Пит Блэк?
— Тот был австралиец. А Пит Блэк, как мне показалось, по произношению типичный лондонец.
— И я так считаю. А что сталось с матерью Эдриана?
— Последнее, что я слышала: она угодила в больницу. Передозировка. Но это было уже давно.
Лютер качает головой.
— Черт, — беззвучно, одними губами выговаривает Хоуи.
— Своего сына Крисси Йорк так больше и не видела, — резюмирует Мэгги Рейли с более чем прозрачным намеком на полыхавшие тогда эмоции: призрак беспощадной журналистки, сожалеющей о том, что она больше таковой не является. — И она понятия не имела, что же с ним такое сталось. Мыслей-то у нее, вероятно, было пруд пруди, а вот доказательств… С доказательствами туго. И никому до этого, похоже, не было дела.
Да, гнусная вышла история… Задача была помочь этой женщине, которая хотела как лучше и которую все кинули, — потому что замуж вышла неудачно, потому что была из рабочей семьи, потому что вела себя как истеричка. А еще потому, что вокруг всегда полным-полно историй гораздо более пикантных. Более легких и доступных.
— Стало быть, об этом и был ваш репортаж? Тот, о котором упомянул Пит Блэк?
— Да. И пожалуй, это было лучшее, что у меня когда-либо получалось.
— Я могу с ним ознакомиться?
Мэгги суховато улыбается:
— Он на моем сайте. Зайдите в архив.
Лютер кивает: мол, так и поступлю.
— А вам вообще кто-нибудь по этому материалу звонил, проявлял интерес? Может, письма кто-нибудь писал или что-нибудь в этом роде?
— Никогда. Не забывайте, речь идет о давнем-предавнем похищении, которое никто уже и не помнит.
— Кроме Пита Блэка из Уокинга.
— Само собой.
— А он на вас прежде никогда не выходил?
Иметь дело со звонками из разряда специфических Мэгги приходится регулярно. Достаточно немного погуглить в Интернете, чтобы увидеть ее во всей красе: улыбающееся, с ямочками на щеках лицо Мэгги Рейли с помощью «Фотошопа» пересажено на туловище какой-то молодой, грудастой и явно более раскованной фемины.
— Я этого добра хлебнула в достатке, — делится она. — Судебные запреты, всякое такое. Уж на кого только не нарвешься.
— У вас есть перечень этих имен?
— У меня нет. Есть у моих агентов.
— А они не очень будут против мне его передать?
— Вам? С большим удовольствием.
Мэгги диктует Лютеру координаты своего агента, а сама попутно вспоминает:
— Кажется, действительно был один человек, который проявил к тому делу интерес.
— Кто же это?
— Пэт Максвелл, женщина-полицейский из Бристоля. За несколько месяцев до пропажи Эдриана Йорка там пытались похитить ребенка. Буквально в нескольких милях оттуда. Маленького мальчика звали Томас Кинтри.
— Она думала, эти два происшествия как-то были связаны?
— Она это вполне допускала. В отличие, пожалуй, от всех остальных.
— А когда вы в последний раз разговаривали с Пэт Максвелл?
— Ох, столько уже лет прошло! Она теперь, наверное, уже на пенсии. Была бы жива-здорова, и то хорошо.
Покинув офис радиостанции, Лютер и Хоуи молча идут обратно к лифту Створки дверей гостеприимно размыкаются, и полицейские заходят внутрь.
Хоуи нажимает кнопку нижнего этажа. Двери закрываются.
— Ну и что вы думаете об этом? — после некоторой паузы спрашивает она.
— О чем?
— О Пите Блэке.
— Либо он из разряда неотвязных преследователей, — отвечает Лютер, — шизик, действительно фанатеющий по этой женщине вот уже двадцать с лишним лет. В таком случае напрашивается вывод, что у них когда-то был какой-то контакт.
— Либо?
— Либо это человек, который похитил и убил Эдриана Йорка. А может, пытался похитить и того, другого мальчика.
— Тома Кинтри. Но зачем ему нужен был этот звонок?
— Может, потому, что Мэгги — единственная, кто когда-то обратил внимание на содеянное им. Хотя не знаю. Что-то здесь не стыкуется. Тебе так не кажется?
— Кажется.
— Вот-вот. Что-то здесь не так, разве нет? Не так, и все.
— Вы полагаете, он всерьез намеревается вернуть младенца?
— Не знаю. Он мне непонятен. Я его не вижу.
Створки дверей разъезжаются. Они выходят из лифта, шествуют через озаренный светом вестибюль, продавливаются сквозь скопище выездных съемочных групп и оказываются снаружи, в мерцающем дождем городском сумраке. Здесь Лютер останавливается. Поток служащих, шопперов и туристов омывает его, словно быстрая вода — валун.
— Эдриан Йорк, — задумчиво произносит он. — Это же похищение, про которое никто и не думал, что оно похищение. Верно?
Хоуи кивает, зная, что лучше не перебивать.
— Ну так вот. Выбор жертвы по принципу «не того, так другого». Что, если именно по этой причине он и выбрал своей жертвой Эдриана Йорка? То, второе похищение, Тома Кинтри — если оба эти эпизода и в самом деле меж собой связаны, — наводит на мысль о грубом спонтанном броске с целью схватить и уволочь свою жертву План, который у похитителя срывается.
— Пробная попытка? — уточняет Хоуи.
— Именно. Скажем, он принял к сведению свой промах. Усовершенствовал метод. Вначале он делал ставку на грубую силу средь бела дня. Это не сработало. Может быть, он понял, что это слишком рискованно, и решил пойти иным путем.
— Не совсем понимаю.
— Я имею в виду: что, если он знал о тех кляузах, которые писала мать Эдриана?
— Крисси Йорк?
— Да. Что, если он знал о жалобах, которые Крисси Йорк подавала в социальные службы? Знал, что там ее терпеть не могут? Если он был в курсе происходящего, то мог сознавать и то, что у него есть шанс умыкнуть этого мальчишку Иорка прямо с улицы. Ну а если получится сработать быстро и незаметно… то никто и не поверит, что это вообще имело место.
— То есть похищение проходит без сучка без задоринки, — подытоживает Хоуи. — Но это не меняет того факта, что он молчал долгих пятнадцать лет. Так зачем названивать по радиостанциям именно теперь?
— Не понимаю, — признается Лютер. — Может быть, потому, что с Эдрианом Йорком все вышло гладко, а с Ламбертами нет?
— «Нет» в каком смысле? Ребенок-то у него.
— Смотря зачем он ему нужен. А может быть, Блэк растерян и чувствует потребность как-то оправдаться в содеянном.
— Но почему эта потребность появилась у него именно сейчас?
— Потому что он психопат. Не чувствующий ни стыда, ни вины. У него комплекс превосходства. Он считает себя исключительным и смотрит на всех сверху вниз. Презренные людишки вызывают у него лишь брезгливое отвращение. Но для него крайне существенно, чтобы они знали о том, что он лучше, выше их. Ему нужно их восхищение.
По дороге к своей машине он звонит Теллер. Просит связаться с территориальной полицией Эйвон-энд-Сомерсет, чтобы курьеры оттуда подогнали нераскрытые дела Эдриана Йорка и Томаса Кинтри. Запрашивает также координаты инспектора Патриции Максвелл, которая сейчас, вероятно, уже на пенсии. Затем набирает болезного Йена Рида и просит проглядеть старые репортажи Мэгги Рейли: нет ли там чего-нибудь, что может показаться необычным или странным.
Все эти версии, понятное дело, шатки: делу Йорка уже семнадцатый год. Но все равно нужно же как-то прощупать почву.
Затем Лютер звонит Зои и просит ее встретиться с ним.
