Глава 4

Звонок раздался почти в одиннадцать вечера. К этому времени инспектор полиции Терри Коллинз уже всерьез подумывала отправиться на боковую. Двое ее детей давно спали в своей комнате — уроки сделаны, книжка на ночь почитана, пожелания спокойной ночи от мамы получены. Она как раз только что заглянула в детскую через приоткрытую дверь. Все было в порядке: малыши спали крепко, дышали ровно, кошмары их не мучили, никаких хрипов, сопения или иных признаков надвигающейся простуды. Терри вспомнила, как на курсах для родителей-одиночек, которые она одно время пробовала посещать, им рассказывали, что некоторые матери до патологии боятся оставлять детей одних именно ночью, когда те мирно спят. Очень уж беззащитными и уязвимыми выглядят они в это время. Именно в ночные часы им грозят, как уверены сумасшедшие родители, все когда-либо выдуманные человечеством опасности. В общем, время, которое вроде бы должно быть посвящено отдыху и покою, приносит с собой неуверенность, тревогу и страх.

«Нет, сегодня все хорошо», — подумала Терри.

Спокойно и тихо.

Да, все как обычно.

Оставив дверь в детскую приоткрытой буквально на пару дюймов, она спустилась на первый этаж и направилась в ванную. В этот момент и раздался звонок.

Прежде чем поднять трубку, Терри бросила взгляд на часы. «В такое время ничего хорошего не жди», — пронеслось у нее в голове.

Звонил дежурный ночной смены из центрального диспетчерского пункта:

— Инспектор, у меня тут на другой линии перепуганная мамаша, вся в слезах. По-моему, вы уже разбирались с ее заявлениями. В общем, у нас, кажется, очередной побег из дому.

Инспектор Терри Коллинз сразу поняла, кто у диспетчера на линии. «Интересно, — подумала она, — что на сей раз придумала Дженнифер? Может быть, ей наконец удалось вырваться из этой семейки…» Терри немедленно оборвала себя: что за мысли?! Как профессионал и должностное лицо, она обязана делать свою работу и не соваться в чужие семейные дрязги. Смешивать профессиональную деятельность и личное отношение к происходящему — самое последнее дело.

— Повисите минуту на линии, — попросила она диспетчера. — Я сейчас.

Терри легко и привычно оставила на время роль любящей матери и переключилась в рабочий режим. Умение распределять многочисленные события, наполнявшие ее жизнь, на несколько разных потоков помогало Терри держаться: она старалась все систематизировать, упорядочить и разложить по полочкам. Так было проще разбираться в происходящем и принимать адекватные решения.

Переведя звонок диспетчера в режим ожидания, она набрала номер из списка, что лежал на кухонном столе рядом с телефонным аппаратом. В ходе суровых жизненных испытаний, через какие довелось пройти Терри, человек обретает определенные преимущества, и одно из них — целая сеть дружеских отношений и знакомств с людьми, искренне готовыми прийти на помощь в трудную минуту. Час был поздний, но Терри это не беспокоило: женщина, номер которой она набирала, была самой отпетой «совой».

— Привет, Лори. Это я, Терри. Извини, что на ночь глядя беспокою, но тут такое дело… понимаешь…

— Ага. Тебе небось с работы позвонили по срочному делу, и ты хочешь, чтобы я с детьми посидела. Верно?

Терри с облегчением услышала в голосе подруги нотки если не восторга, то по крайней мере живого интереса.

— В общем, да.

— Сейчас буду. Не переживай. Ты же знаешь, для меня это только в радость. Как думаешь, ты на всю ночь? Или еще вернешься?

Терри слушала Лори и улыбалась. Как же, оказывается, хорошо, когда есть подруги, страдающие бессонницей! Впрочем, она прекрасно понимала, что подобные просьбы действительно Лори в радость: ведь ее собственные дети уже выросли и жили отдельно. Что она делала бы сейчас, не позвони ей подруга — полицейский инспектор? Смотрела бы телевизор или ходила бы по дому из угла в угол, беседуя сама с собой о том, что в жизни не удалось, что было сделано неправильно. А такие разговоры — Терри это знала не понаслышке — могли затягиваться очень и очень надолго.

— Пока что сама точно не знаю. Часа на два как минимум. Скорее всего, конечно, дольше. Может быть, и до утра.

— Ладно, прихвачу с собой зубную щетку, — решила Лори.

Терри нажала на кнопку HOLD и вновь соединилась с диспетчером:

— Передайте миссис Риггинс, что я буду у нее через полчаса. Опросим ее и начнем расследование. Патрульные там?

— Да, их направили по адресу сразу же, как она позвонила.

— Передайте им, что я скоро буду. Пусть пока предварительные протоколы составят, запишут все анкетные данные. Так мы хоть немного времени сэкономим. Да, и пусть попробуют успокоить миссис Риггинс.

Произнося эти слова, Терри прекрасно понимала, что дает коллегам практически невыполнимое задание.

— Звонок десять-четыре, все ясно, — сказал диспетчер и отключился.

Можно было собираться. Лори наверняка приедет через считаные минуты. Так уж у них повелось. Когда Терри звонила подруге и просила посидеть с детьми, та воспринимала свою помощь как посильное участие в полицейском расследовании и относилась к этому делу со всей серьезностью. Она считала себя кем-то вроде внештатного судмедэксперта или дактилоскописта — трогательная и совершенно безобидная амбиция. По крайней мере, Терри была готова поддерживать подругу в этой игре. Сама она тем временем все же добралась до ванной, ополоснула лицо и постаралась привести в порядок волосы. Ей хотелось, несмотря на поздний час, выглядеть на работе если не свежей, то по крайней мере опрятной. Опыт подсказывал, что так будет легче противостоять всем тревогам и неприятностям, которые поджидают ее впереди.

Ночные улицы были погружены во тьму. Почти ни у кого из соседей миссис Риггинс окна в этот час не горели. Даже не знай Терри точного адреса, она бы приехала в нужное место, ориентируясь по единственным в квартале ярко освещенным крыльцу и веранде. В окнах гостиной маячили силуэты людей. Рядом с домом, у тротуара, была припаркована полицейская машина. Не желая попусту беспокоить соседей, патрульные не стали включать проблесковые сигналы на крыше автомобиля, и теперь большой полицейский седан смотрелся как самая обыкновенная машина, одна из многих, дремлющих у обочины в ожидании очередного ежеутреннего исхода из пригородного района в центр — на работу или учебу.

Свою маленькую, потертую за шесть лет службы машинку Терри припарковала следом за патрульным автомобилем. Прежде чем выйти из машины, она перевела дыхание и еще раз проверила свою экипировку. Во-первых, диктофон в чехле, во-вторых, полностью заряженный ноутбук. Личный жетон Терри привычно закрепила на ремешке диктофонного чехла. Кобура с пистолетом лежала на пассажирском сиденье, и Терри пристегнула ее к ремню своих джинсов, не забыв дважды проверить оружие и убедиться, что пистолет на предохранителе и в стволе нет патрона. Еще один глубокий вдох, затем выдох — и она, выйдя из машины, направилась через лужайку к освещенной входной двери.

За последние полтора года ей уже дважды приходилось бывать здесь.

Изо рта Терри вырывался пар. К ночи похолодало — впрочем, ровно настолько, чтобы любой, кто привычен к климату Новой Англии, поплотнее запахнул пальто или, может быть, приподнял воротник, но не более. Холод холодом, но в ночной свежести чувствовалось какое-то не зимнее тепло: что-то наполняло вроде бы стылый воздух дыханием приближающейся весны.

Терри подумала, что, возможно, стоило сначала заехать в управление, заглянуть в кабинет, где вместе с тремя другими стоял и ее рабочий стол, и прихватить с собой дело семьи Риггинс. Впрочем, вряд ли Терри нашла бы в этих бумагах что-то новое для себя. Историю предыдущих побегов Дженнифер Риггинс она помнила едва ли не наизусть. Ей, как и прежде, не по душе было участвовать в этой нечестной игре: пытаться решить загадку, отгадка которой кроется совсем в иной плоскости. «Ладно уж, нет у тебя ничего, кроме догадок, — одернула себя Терри. — Значит, будешь действовать по правилам: заведешь дело о побеге несовершеннолетней, дальше — все в соответствии с инструкциями и схемами, предусмотренными для подобных случаев. В конце концов, скорее всего, даже понятно, где искать пропавшую; понятно и как, и когда примерно будет закрыто дело. Вот только… что-то здесь не так». Мысли инспектора Коллинз пошли по новому кругу. Неспроста Дженнифер так настойчиво пытается скрыться из этого вроде бы такого уютного и благополучного дома. Терри понимала, что вряд ли когда-либо докопается до истины в этом деле. Тем более что никому, похоже, и в голову не приходило заподозрить здесь что-то неладное. Оставалось вновь загнать свои подозрения в самый дальний угол сознания и сосредоточиться на фактах, а для этого взять показания у рыдающей матери и ее приятеля, четко и грамотно внести в протокол все подробности, которые наверняка окажутся, как под копирку, списаны с предыдущего случая.

У Терри Коллинз было поганое чувство, будто ее заставляют участвовать в каком-то обмане.

На крыльце она на мгновение замешкалась; рука, уже занесенная, чтобы постучать в дверь, застыла в воздухе. Терри вдруг представила себе собственных детей, которые сейчас мирно спали, даже не подозревая, что мать их вовсе не дремлет этажом ниже, готовая в любой миг проснуться, лишь только из детской донесется какой-нибудь непонятный или тревожащий звук. «Какие ж они еще маленькие! — облегченно вздохнув, подумала Терри. — Каких бы тревог и проблем ни готовили они матери — а избежать сложностей и неприятностей, разумеется, не удастся, — все это пока в далеком будущем».

Дженнифер раньше ступила на этот путь и уже далеко обогнала ее малышей.

«И не только на этом пути», — поморщившись, подумала Терри. Разобраться бы в этом, понять бы, отчего вдруг так повзрослела эта любительница побегов, что такое особенное она поняла, — глядишь, все стало бы на свои места и картина бы прояснилась.

Терри в последний раз набрала в легкие свежий ночной воздух, будто сделала глоток ледяной воды в жаркий день, и решительно постучалась. Не дожидаясь ответа, она повернула ручку и, открыв дверь, шагнула в прихожую. На стене у лестницы по-прежнему висел портрет Дженнифер — фотография, сделанная, когда девочке было лет девять. Розовая ленточка в аккуратно убранных волосах, расщелинка между передними зубами — один из тех снимков, что родители обожают, а их дети-подростки тихо ненавидят: напоминание о моменте, который одни и другие увидели под разными углами, сквозь разные линзы, который и те и другие по-разному исказили своим восприятием.

По левую руку от Терри, в гостиной, на краешке дивана пристроилась Мэри Риггинс, рядом — ее бойфренд Скотт Вест. Скотт заботливо приобнял женщину за плечи, а второй рукой крепко сжимал ее ладони. В пепельнице на журнальном столике тлели недокуренные сигареты. Обеденный стол был сплошь уставлен банками из-под лимонадов и содовой вперемешку с недопитыми чашками кофе. В одном из углов помещения как-то неловко мялись двое полицейских в форме — немолодой сержант и его напарник, совсем еще мальчишка, фактически стажер, которого в управление взяли всего месяц назад. Собственно говоря, его стажировка еще не закончилась: недаром парня и прикрепили к одному из самых опытных патрульных. Терри кивнула коллегам, перехватила взгляд сержанта, украдкой закатившего глаза, и тут на нее обрушились причитания Мэри Риггинс:

— Инспектор, инспектор, она опять взялась за свое!

Эти слова практически утонули в рыданиях и всхлипах.

Терри присмотрелась к матери Дженнифер: было заметно, что женщина долго плакала. У нее потекла тушь, под глазами застыли черные разводы, отчего лицо стало похоже на маску для Хеллоуина. Сами глаза опухли от слез. Казалось, Мэри постарела: Терри не раз замечала, сколь пагубно сказываются рыдания на внешности женщин средних лет. Слезы словно смывают весь грим, выдавая тщательно скрываемый возраст.

Не утруждая себя дальнейшими объяснениями, Мэри Риггинс повернулась к своему бойфренду Скотту и уткнулась ему в плечо, чтобы поплакать еще немного. Скотт был слегка постарше своей подруги — седовласый, статный, он эффектно выглядел даже в джинсах и застиранной, полинявшей домашней рубашке. Он был врачом новой формации — психологом со специализацией по интегральному (попросту говоря — целостному, а по-современному — холистическому) лечению любого букета нервных и психиатрических заболеваний и имел вполне успешную практику в академическом сообществе, питавшем некоторую слабость ко всякого рода медицинским и психологическим новшествам: люди попроще порой с таким же восторгом воспринимают появление новой, непременно чудодейственной диеты. У Скотта была спортивная «мазда»-кабриолет, и его не раз видели за рулем открытой машины зимой. Убрав крышу, он ездил по городу и окрестностям, закутавшись в куртку-танкер и натянув поглубже меховую шапку-ушанку. В его поведении чувствовалась не просто экстравагантность, скорее, это был демонстративный вызов общепринятым нормам и привычкам. Полиции Скотт Вест был хорошо знаком — и не только благодаря штрафам за превышение скорости, которые регулярно выписывались на его имя. Местной полиции уже не раз приходилось разбираться в последствиях профессиональной деятельности этого горе-психолога. Так, несколько самоубийц — людей с нездоровой нервной системой — в последний период жизни проходили курс лечения у доктора Веста. Совсем недавно еще одна история потребовала вмешательства полиции, хотя дело и не дошло до трагической развязки: пациент того же модного психолога, страдающий параноидальной шизофренией, стал угрожать ножом своим домочадцам после того, как по совету сего эксцентричного эскулапа заменил галдол, назначенный ему более традиционно настроенным врачом, на сушеный зверобой, купленный без всякого рецепта в ближайшем магазине здорового питания.

«А ведь сигаретам, банкам из-под лимонада и даже кофе здесь не место», — мысленно усмехнувшись, подумала Терри. Ведь Скотт принадлежал к той йогокалланетической традиции, в которой употребление диетической кока-колы или, например, капучино из «Старбакса» считалось отрывом от благотворно действующих на неиспорченного человека сил природы, что могло привести к самым страшным последствиям. Терри вообще была склонна полагать, что система, которую исповедовал этот «спаситель» душ человеческих, имела гораздо больше общего с астрологией, чем с психологией.

Будь она не при исполнении, можно было бы и приколоться над этим субъектом, поглумиться над привораживающей силой лжи и двойных стандартов, из которых одни применялись в лечении пациентов, а другие — в собственном быту. Впрочем, за годы работы в полиции Терри успела свыкнуться с мыслью, что в жизни людей порой бывает так много противоречий (в основном между декларируемыми ценностями и реальной ежедневной практикой), что возмущаться двойственностью стандартов — себе дороже будет. Особенно непродуктивно было упоминать об этих противоречиях в разговоре с такими людьми: они, как правило, обижались, замыкались в себе — и о нормальном взаимодействии можно было забыть. Терри предпочитала принимать роль прагматичного, даже чуть циничного профессионала. Если бы при таком подходе кто-то назвал ее не слишком любезной, она бы не обиделась. Другое дело — сознательно портить с трудом выстраиваемые отношения ради того, чтобы кого-то унизить или зацепить. Такого Терри позволить себе не могла.

Скотт подался вперед и заговорил, как обычно говорят врачи, в особенности психологи, — глубоким спокойным голосом, уверенно и в то же время доверительно и проникновенно. Всем своим видом он старался показать, что готов оказать любую помощь в этом деле, что выступает целиком и полностью на стороне Терри, хотя на самом деле (она была в этом практически уверена) все было ровно наоборот.

— Инспектор, Мэри очень расстроена, очень! Несмотря на все наши усилия — ежедневные, ежеминутные… — Он замолчал, выразительно не закончив начатую фразу.

Терри кивнула. В этот момент сержант подошел к ней и протянул лист бумаги — самый обыкновенный листок из блокнота. Такой блокнотик, а то и не один, непременно найдется в рюкзаке любого старшеклассника. Писать в нем удобно, а понадобится — и вырвать лист-другой не проблема. Буквы были выведены ровно и аккуратно: с первого взгляда становилось понятно, что автор записки сделал все возможное, чтобы каждое слово было прочитано и понято правильно. Записки, которые подростки пишут наскоро, чтобы предупредить о чем-то родителей, обычно выглядят совершенно иначе. Над этим листочком явно хорошо поработали. «Скорее всего, — подумала Терри, — я держу в руках второй, если не третий или четвертый вариант, тщательно продуманный и проработанный. Можно представить, сколько ему предшествовало черновиков». А еще инспектор подумала, что, покопавшись в мусорном контейнере у черного входа в дом, можно найти обрывки этих предварительных вариантов записки, адресованной матери. Терри трижды перечла краткий текст, прежде чем сделать выводы. Записка гласила:

Очень разумно. Весьма убедительно. И при этом заведомая ложь.

— Где она это оставила?

— Повесила на холодильнике, на магните, — ответил сержант. — Не заметить записку там было бы попросту невозможно.

Терри еще дважды перечла текст. «А ты, Дженнифер, я смотрю, быстро учишься, — подумала она. — По крайней мере, записку составила — не придерешься. Лучше не придумаешь».

«Кино»: следовательно, есть законный повод отключить телефон. Даже если мама хватится или надумает позвонить просто так, часа два можно не отвечать, не вызывая особых подозрений. Можно, кстати, и потом «забыть» включить звонок, когда кино кончится.

«Подружки»: не слишком детально, но вполне убедительно и, главное, благонадежно (не «мальчики» какие-нибудь). Пара имен, кстати, в записке имеется. Хотя на самом деле эти Кейт и Сара с готовностью прикроют подругу, если, конечно, сами окажутся в досягаемости для матери Дженнифер.

«Я позвоню»: значит, мать и Скотт будут ждать звонка, а когда всерьез забеспокоятся, драгоценное время будет уже упущено.

«Уроки сделаны»: этим аргументом Дженнифер просто обезоружила мать, выведя за скобки самый очевидный внешний повод для звонка из дому.

Терри не могла не признать, что девочка изощреннейшим образом сумела выиграть этой запиской немало времени, смогла направить мать по ложному следу и скрыть свой настоящий план. Посмотрев на Мэри Риггинс, Терри поинтересовалась:

— Вы ее подругам звонили?

— Ну конечно, инспектор, — ответил за нее Скотт. — После того как закончился последний сеанс, мы обзвонили всех возможных Кейт и Сар. Впрочем, должен признаться, что ни я, ни Мэри никогда не слышали от Дженнифер о подружках с такими именами. Тогда мы стали перебирать всех ее друзей и знакомых — всех, о ком она хоть когда-то что-то рассказывала. В общем, вскоре выяснилось, что никто сегодня ни в какое кино не ходил, да и с Дженнифер никто встречаться не собирался. Короче говоря, подружки и одноклассники не видели ее с того часа, как закончились занятия.

Терри кивнула. «Умная девочка», — почти с одобрением подумала она.

— У нее вообще друзей мало, — сказала вдруг миссис Риггинс сиплым, заплаканным голосом. — Ни в начальной, ни в средней школе она не отличалась компанейским характером. И вообще всегда с трудом устанавливала отношения с ровесниками.

Терри подумалось, что эти слова и формулировки принадлежали не Мэри. Откуда ветер дует — понятно. Причем мать повторяет мысли своего бойфренда без запинки, как свои собственные. Похоже, он не раз вдалбливал ей эти оценки во время домашних дискуссий.

— Но может быть, она все-таки договорилась о встрече с кем-то, кого вы не знаете?

И мать, и новоявленный отчим только покачали головами в ответ.

— А парня у нее, случайно, нет? Вдруг она с кем-то встречается и старательно скрывает от вас свою личную жизнь?

— Нет-нет, — заявил Скотт. — Уж поверьте мне как профессиональному психологу. Случись такое в жизни Дженнифер, я бы, несомненно, определил, что с нею происходит, по целому ряду признаков.

«Это уж точно», — неодобрительно подумала Терри. Чтобы не выдать своего отношения к Скотту, она на всякий случай на пару секунд уткнулась в рабочий блокнот, якобы делая в нем какие-то важные пометки.

Мэри собралась с силами и попыталась поучаствовать в разговоре, не срываясь поминутно в рыдания. Тем не менее голос по-прежнему едва слушался ее, а в интонациях, буквально в каждой фразе, звучал явный, ничем не прикрытый материнский страх за пропавшую дочь:

— Когда стало понятно, что дело неладно, я решила сходить к дочке в комнату. Думаю, а вдруг она еще какую-нибудь записку оставила или еще что… Так вот, я как-то сразу заметила, что ее любимого плюшевого мишки тоже нет. Знаете, обыкновенный такой игрушечный медведь. Она его называла Мистер Бурая Шерстка. Так любила его… Даже на ночь в кровать к себе брала… Эту игрушку отец ей подарил незадолго до смерти. В общем, она теперь без этого медведя никуда — так его любит.

«А вот это прокол, — подумала Терри. — Сентиментальность — плохой помощник в запретных делах. Да, Дженнифер, если бы не этот медведь, ты бы сутки форы получила, пока мама начала бы всерьез волноваться. Впрочем, и без того у тебя часов шесть оказалось — тоже немало».

— В последние дни в ее жизни ничего необычного не происходило? Ничего, что могло бы спровоцировать ее на такой поступок? — поинтересовалась инспектор Коллинз. — Я имею в виду какую-нибудь ссору дома или, например, неприятности в школе…

Миссис Риггинс успела только удивленно всхлипнуть, ответил же за нее Скотт:

— Нет, инспектор. Если вы думаете, что мы с Мэри могли подтолкнуть Дженнифер к каким-то необдуманным действиям, то вы ошибаетесь. Никаких жестких требований мы к ней не предъявляли. Никаких упреков, претензий, наказаний. Никаких конфликтов в семье в последнее время не было. Она, кстати, тоже вела себя вполне пристойно — не капризничала, не устраивала сцен, как это принято у подростков… Ни ругать, ни наказывать ее было просто не за что. В общем, мы с Мэри как-то даже успокоились и решили, что все самое тяжелое в отношениях с Дженнифер уже позади. И вдруг — такое…

«Похоже, девочка давно все это задумала, — поняла Терри. — Усыпить бдительность домашних ей вполне удалось».

Инспектор чувствовала, что за благостными речами Скотта скрывается как минимум фальшь, если не откровенная ложь, и была намерена рано или поздно выяснить, насколько справедливы ее подозрения, и вывести бойфренда Мэри Риггинс на чистую воду — вне зависимости от того, поможет это разыскать пропавшую девочку или нет.

— Вообще-то, инспектор, по моему мнению, Дженнифер — весьма проблемный ребенок, — заявил Скотт. — Она, несомненно, очень умна и восприимчива, но внутренне очень напряжена, неустойчива и уязвима. Я несколько раз пытался заняться ею профессионально, но она и слышать не хочет ни о какой психотерапии. Чего-чего, а упрямства ей не занимать. Какими упертыми бывают подростки, вы, инспектор, и сами прекрасно знаете.

Терри действительно это было известно. Другое дело, что в данном конкретном случае, как ей казалось, проблема заключалась вовсе не в упрямстве подростка.

— Есть какое-нибудь место, куда она могла бы поехать? К кому-нибудь из родственников? К подруге, которая переехала в другой город? Вспомните, не мечтала ли она в последнее время о том, чтобы поработать моделью в Майами? Или стать, например, актрисой и жить в Лос-Анджелесе? А может быть, она упоминала что-нибудь вовсе экстравагантное — например, что было бы неплохо поехать в Луизиану и наняться на рыболовецкую шхуну? Какими бы безумными и далекими от реальности ни казались подобные фантазии, в такой ситуации даже их стоит рассмотреть всерьез.

Ответ на этот вопрос был Терри заранее известен: нет, нет и еще раз нет. Инспектор уже задавала его, когда приезжала в этот дом по поводу предыдущих побегов ребенка, и ответ был абсолютно таким же. Другое дело, что в те разы уйти далеко Дженнифер не удавалось: она сумела преодолеть буквально пару миль в первый раз и добраться до соседнего городка — во второй. Сейчас дело обстояло немного иначе.

— Нет-нет! — сказала Мэри Риггинс, всплеснув руками, и потянулась за очередной сигаретой.

Терри заметила, как Скотт попытался перехватить руку подруги, чтобы не дать ей добраться до лежавшей на столе пачки «Мальборо», но женщина нервно сбросила его ладонь со своего предплечья и закурила, несмотря на то что другая сигарета, недокуренная, еще дымилась прямо перед ней в пепельнице.

— Нет, инспектор, мы с Мэри уже перебрали все варианты, — опять ответил за подругу Скотт. — Но не обнаружили ничего — никакой зацепки. Мы не знаем, куда могла отправиться Дженнифер.

Терри кивнула, погруженная в свои мысли.

— Мне, кстати, понадобится фотография девочки, — сказала она. — Чем свежее, тем лучше.

— Вот, пожалуйста, — с готовностью отозвался Скотт и протянул Терри заранее приготовленный снимок.

Инспектор бросила взгляд на фотографию: ничего особенного — обычная улыбающаяся девочка-подросток. «Какая же за всем этим скрыта ложь!» — мелькнула мысль.

— Мне также понадобится ее компьютер, — продолжала Терри.

— Это еще зачем? — встрепенулся Скотт, но Мэри перебила его и, обращаясь к Терри, сказала:

— Да, конечно. Он на столе в ее комнате. Ноутбук.

— Но ведь в нем может быть информация сугубо частного характера, — запротестовал Скотт. — Мэри, я не понимаю тебя. В конце концов, как мы объясним Дженнифер, когда она вернется, что с нашего разрешения полиция рылась в ее личных файлах?

Скотт замолчал, похоже поняв или, быть может, почувствовав, сколь глупо выглядит в этот момент и сколь смешно звучат его доводы. Впрочем, Терри догадалась, что, скорее всего, волновало его не только то, как он выглядит. Поведение Скотта выдавало страх — проколоться. В чем, интересно?

Терри задала вопрос, которого — она прекрасно это понимала — было бы лучше избежать:

— Где похоронен отец Дженнифер?

В гостиной воцарилось неловкое напряженное молчание. Стихло все — даже всхлипывания миссис Риггинс, которые все это время аккомпанировали разговору.

Терри заметила, как Мэри подбирается, расправляет плечи и берет себя в руки.

— На Северном побережье, инспектор. Неподалеку от Глостера, — сказала Мэри напряженным, но ровным голосом, без всхлипываний и иканий. — Я только не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

— Вполне возможно, что никакого, — ответила Терри.

На самом деле она прекрасно понимала, зачем ей нужна эта информация: она представила себя обиженным на весь мир, впавшим в депрессию подростком, которому вдруг страшно захотелось бежать из родного дома куда глаза глядят. Как бы поступила она в таком случае? Не решила бы для начала, перед по-настоящему длинной дорогой, взглянуть на могилу того единственного человека, который, как ей казалось, любил и понимал ее такой, какая она есть?

Чтобы вернуться обратно к реальности, Терри даже пришлось слегка потрясти головой. Сделала она это, впрочем, аккуратно и незаметно — никто в комнате не обратил внимания, что некоторое время она мыслями была совсем в другом месте.

«Кладбище или Нью-Йорк, а может быть, по порядку то и другое, — подумала она. — Кладбище — прощание с прошлым, а Нью-Йорк — отличное место, где можно потеряться навсегда».

Знать бы только, думает ли так же беглянка Дженнифер, или, в ее представлении, к вольной и независимой жизни ведет другой путь.