ГЛАВА 10
Я думал, Барри останется в гостиной, но Фрэнк сказал: «Пусть посмотрит». Он вынес Барри из дома и усадил на пластиковый стул, нахлобучив ему бейсболку из «Прайсмарта», которую взял для себя. Наш двор в стороне от дороги, так что никто, кроме Барри, тренировку увидеть не мог.
— Ну, дружище, решай, за кого болеть, — велел Фрэнк Барри.
— Только не обольщайтесь на мой счет, — предупредил я. — Мне пока не удалось встретить никого, кто играл бы хуже меня.
Ну, Барри наверняка хуже, только зачем обижать беднягу?
— Слушай, тебя что, заклинило? — покачал головой Фрэнк. — Кого я просил настроиться на позитив?
— Ладно! Я стану величайшим шорт-стопом со времен Микки Мантла.
— Мантл не был шорт-стопом, — поправил Фрэнк. — Но мыслишь верно.
Первый мяч я, как ни странно, поймал. Когда к нам вышла мама, Фрэнк вручил ей мою перчатку и велел играть за кетчера. Подачи мне удавалось отбивать, хотя и не все, но куда больше обычного. Кто-то скажет — поддавки, но, по-моему, дело не в этом.
Фрэнк встал рядом со мной на воображаемой пластине, показал, как держать биту, поправил локоть и запястье. Там чуть-чуть, тут немного — примерно так же, как мама, когда учила меня фокстроту.
«Смотрю на мяч!» — шептал Фрэнк при подаче, и я стал повторять за ним, словно эти слова принесут мне хит. Похоже, так и получилось.
— Эх, Генри, потренировать бы тебя хотя бы один сезон, ты бы заиграл, — проговорил Фрэнк. — Многие твои проблемы от негативных установок. Внушаешь себе, что не справишься, вот и не справляешься. Представь, что выпрыгиваешь из больничного окна и приземляешься на обе ноги, — так и приземлишься. Максимум висок расцарапаешь да голень вспорешь. Генри, если честно, меня больше беспокоит техника твоей мамы. Да, Адель, в твоем случае нужна серьезная коррекция и долгая тренерская работа. Скажем, несколько лет…
Мама захохотала, и я понял, как давно не слышал ее смеха.
Теперь я стал кетчером, а Фрэнк все подавал, но потом из круга подачи вышел к стоявшей на «пластине» маме и обвил ее длинными руками.
— Генри, кинь мяч! — закричал он. — Подкинь нам!
Игра урезалась до подачи: кетчера-то не было. Я поднял руку и бросил мяч. Фрэнк с мамой замахнулись, бита звучно ударила по мячу, отправив его в полет.
Барри аж взвизгнул в своем кресле.
Позвонил папа. Они с Марджори и детьми поехали на пикник, и папа предлагал отложить традиционный поход во «Френдлис» на завтра. Голос у него был как у маминых клиентов, которые больше не желают покупать у нее витамины «Мегамайт». Иногда мама просит меня помочь, я иду к потенциальным покупателям и по голосу сразу понимаю: человек хочет скорее избавиться от меня и от чувства вины перед нами.
— Как вы там, ничего? — спросил папа.
Да, он жалел нас, но при этом скорее хотел вернуться к своей благополучной семье.
— У нас друзья, — ответил я.
Как говорит Фрэнк, тест на детекторе лжи я пройду.
Эвелин тоже позвонила. На девяносто третьем шоссе такие пробки, что в больницу она попала лишь к двум часам дня. Они с сестрой ждут лечащего врача, чтобы поговорить с ним. Эвелин надеялась, что мы присмотрим за Барри и после ужина.
— Как приедешь, так приедешь, — успокоила ее мама. — Барри отлично проводит время.
По-моему, дальше Эвелин спросила про памперсы — беспокоилась, как мы их сменим. Барри-то уже не кроха, поднять его с кресла ох как непросто.
Мама, конечно, не объяснила, что памперсы менял Фрэнк. Это он после бейсбольной тренировки перенес Барри в дом и приготовил ему ванну, добавив в воду кубики льда и крем для бритья. Из своей комнаты я слышал обоих: Барри радостно гулил, Фрэнк насвистывал.
— Ну что я за идиот?! — донеслось из ванной. — Даже не представился тебе, дружище. Меня зовут Фрэнк.
Барри замычал.
— Верно, парень, — отозвался Фрэнк. — Бабуля звала меня Фрэнки. Сойдет любой вариант.
Он снова приготовил нам ужин. Мама присела на краешек разделочного стола и потягивала пиво из его банки. Она откуда-то выудила старый китайский веер, вероятно сохранившийся с танцевальной поры, и обмахивала Фрэнка.
— Адель, придумай танец с этим веером! — попросил Фрэнк. — У тебя наверняка и костюм под него есть. Или… костюма не надо.
Из-за жары есть никому не хотелось, но Фрэнк приготовил холодный суп-карри из персиков и острого соуса — он прилагался к купленному когда-то навынос ужину. Потом мама сделала коктейли с мороженым и мускатной шипучкой, и мы с Барри устроились во дворе. Джервисы из своего бассейна нас не видели, зато мы слышали, как плещутся внучка-астматичка и ее братик. Когда появились комары, мы вернулись в дом и включили телевизор. Показывали «Близкие контакты третьей степени». Фрэнк усадил Барри поудобнее и положил ему на шею влажное полотенце. Мама сделала попкорн.
Когда зашумела машина Эвелин, Фрэнк шмыгнул на второй этаж, как условились заранее. Эвелин увидит лишь сына, мою маму и меня.
— Отец в стабильном состоянии, — объявила Эвелин, переступив порог гостиной. — Он в реанимации, но риска уже нет. Адель, как мне отблагодарить тебя?
Маме-то хотелось, чтобы они с Барри скорее уехали, но ведь Эвелин часа два сюда добиралась.
— Выпей холодной воды, — предложила мама. — Тебе явно не помешает.
Едва она принесла Эвелин воду, начались новости, спецвыпуск. Аномальная жара привела к скачку потребления электроэнергии; риск перебоев в энергоснабжении сохраняется, а ведь праздничный уик-энд только начался…
«Жара есть жара, ребята, — вещал диктор, — но наши друзья из энергоснабжения просят кондиционерами не увлекаться. Лучше примите холодный душ, освежитесь. К другим новостям. Со среды полиция трех штатов разыскивает преступника, сбежавшего из местной тюрьмы…»
На экране появилась фотография Фрэнка. До сих пор Барри почти не реагировал на происходящее в гостиной, но тут закричал и замахал руками, словно приветствуя старого друга. Барри гулил, хлопал по экрану телевизора и себя по голове.
Эвелин прежде частенько жаловалась моей маме, что ум ее сына недооценивают. Одно время она добивалась, чтобы Барри приняли в обычную школу. Но сейчас она словно не видела, как он визжит и машет руками куда живее обычного, как пинает воздух. У Барри даже взгляд сфокусировался: он буквально ел глазами экран.
— Поехали домой, сынок, — устало проговорила Эвелин.
Втроем — Эвелин, мама и я — мы выкатили коляску на крыльцо и опустили на подъездную дорожку. Эвелин затолкала коляску на аппарель мини-вэна, потом дальше в машину и пристегнула сына ремнями безопасности. Прежде чем она захлопнула задние двери, я увидел лицо Барри. Он все повторял короткое слово, которое я расслышал. Барри звал своего друга, нечетко, но вполне членораздельно:
— Фрэнк!
Той ночью я снова их слышал. Они ведь понимали, что стены у нас в доме тонкие, но, по-моему, забыли обо всем на свете, в том числе и обо мне, словно были не в соседней комнате, а в другой стране или на другой планете.
Они целую вечность занимались любовью. В ту пору я не знал ни этого выражения, ни многих других. Личного опыта, понятное дело, не было, я даже со стороны ничего такого не видел. Ни с чем подобным я не сталкивался и в доме отца, хотя, разумеется, он делил спальню с Марджори. Невозможно было такое представить и у соседей. И в телесериалах таких сцен не показывали — ну обнимет частный детектив Магнум очередную красотку, или в «Лодке любви» приглашенные знаменитости потискаются под луной.
Почему-то Фрэнк с мамой напоминали мне попавших на необитаемый остров. Без надежды на спасение бедняги льнут друг к другу, больше ведь не к кому. Возможно, они даже не на острове, а на утлом плоту в океане.
Удары в изголовье кровати не стихали минутами, мерные, как звуки, которые издает Джо, когда нарезает круги в своей клетке. Их крики иногда напоминали испуганные вопли детенышей, птенцов или котят — такие слушать было куда тяжелее. Потом раздалось довольное урчание, словно пес растянулся у камина и вылизывал до блеска мосол. Членораздельные слова я тоже разобрал: «Адель… Адель… Адель… Фрэнк!»
О любви они не говорили, словно отрешились даже от нее.
В такие моменты мама с Фрэнком явно не думали обо мне. О том, что я лежу за стеной, в своей комнате с плакатами Эйнштейна, коллекцией минералов, книгами про Нарнию, письмом с автографом экипажа «Аполлона-12», сборником «Лучшие застольные шутки» и запиской от Саманты Уитмор, до недавнего момента не замечавшей моего существования: «Ты сделал домашку по математике?»
Не задумывались они ни о жаре, ни об экономии электричества, ни о «Ред сокс», ни о персиковом пироге, ни о сборах в школу, ни о шве от операции (он совсем свежий, я сам видел), ни о рассеченной голени. Они забыли об окнах третьего этажа, о постах на дороге, о вертолетах, накануне вечером круживших над городом. Что рассчитывали увидеть федералы? Кровавые следы? Привязанных к деревьям заложников? Преступника, жарящего белок на костре?
Если не выходить из дома, никто не узнает, что Фрэнк у нас. Насчет дневного времени не уверен, а вот ночью нам бояться некого. Мы втроем словно не живем на Земле, а вращаемся вокруг нее. Нет, не втроем — наш экипаж составлен по схеме два плюс один. Двое, как астронавты «Аполлона», вместе обследуют поверхность Луны, а супернадежный номер три дежурит за пультом управления и контролирует ситуацию. Где-то далеко земляне ждут их возвращения, но время для этой троицы пока остановилось.
