Пьетро спал крепко и безмятежно. Потому что мама его успокоила: она сказала ему, что сон — это всего лишь сон. И с реальностью он не связан. Никак.

Когда во время обеда они посмотрели новости по местному каналу и увидели фотографии Франческо и Луки, у Пьетро случился эпилептический припадок. Первый почти за год.

С этого момента начались психозы. Два за ночь, ни дня перерыва между первым и последующими. Это было уже слишком. Кто-то увидел в этом знак Антихриста. Если Христос умножал хлеб и рыбу, вызывая зависть местных рестораторов, то Антихрист, тоже обладая даром вездесущности, мог умножать преступления. Некоторые даже утверждали, что ночью семнадцатого умерли четверо. На что кто-то возражал: «Не Мазингер же это». Но в тот день детей сопровождали, куда бы они ни пошли, даже переводили с одних качелей на другие. Вечером был объявлен комендантский час. В 19.00 всем следовало сидеть дома, еще лучше с чистыми руками и приятной улыбкой за ужином.

Пьетро в тот день ничего не ел. Мычал без перерыва до самой ночи, пока сон не победил его, победил за секунду до того, как у Дарио — щенка сенбернара с кучей гирек, оттягивающих веки, — впервые в жизни случился нервный срыв. Синьор и синьора Монти не могли объяснить, почему Пьетро проявил такую бурную реакцию. Алиса обещала прийти к ним на следующий день, еще раз попробовать «облегченную коммуникацию». И в этот раз она приведет его мысли в порядок. Синьора Монти не могла понять, почему Пьетро так отреагировал; и все же что-то зашевелилось за кулисами его сознания — душевное волнение. Но он этого не понял и не поймет никогда, до конца жизни.

Между тем на виа Мусколини, 22, родители Франческо отключили бордовый «Grillo». Отец даже положил его в коробку, которую решительно закрыл и засунул на самую высокую полку в гараже. Месяцем позже он заменит его на самую современную беспроводную телефонную трубку. Отец и мать не поговорили друг с другом. Они так и не поняли, почему их сын, такой хороший мальчик, сбежал украдкой. Мать своим молчанием обвиняла отца в том, что он зря наказал сына. Отец в свою очередь обвинял мать, что она не запретила ему выходить. Все происходило без единого сказанного слова и этим безмолвием было скреплено и опечатано.