39
Когда Сония вернулась в амбулаторию с камкордером Линды, в смотровой уже выстроилась очередь из трех унылых палестинцев. С ними был широкоплечий улыбчивый человек со свирепыми усами и в темных очках.
— Этим влетело, — с юмором сказал усач. — Меня зовут Саладин. Я побил их.
Побитые палестинцы выглядели жалкими и испуганными, никакого чувства достоинства. Один был в коричневом армейском свитере, многократно штопанном и все равно в дырах. Штопка была старой и поползла; смотрелось это так, будто кто-то долгое время заботливо чинил свой свитер, а потом просто выбросил. Этот же, поковырявшись, нет ли в нем вшей, напялил на себя для тепла. Второй наркоман клевал носом и, казалось, вот-вот отключится стоя. Третий вяло улыбался. Хотя было тепло, все носили белье с длинным рукавом. У того, что в свитере, тыльная сторона руки была в отвратительных нарывах.
Господи, подумала Сония, они тоже торчки!
— Какая удача! — воскликнула Линда, снимая сцену на камеру.
— Отлично, — сказал Ленни.
— Когда они приедут в город? — спросила Сония. — Потому что, я знаю, Крис Лукас захочет поговорить с ними. Это как раз его тема. И телевидение, возможно, подключится, так? Потому что правительство постоянно это отрицало.
— О нет, в город они никогда не поедут, — сказала Линда.
— Никогда, — подтвердил Ленни.
— Да, — сказала Линда, — ни за что.
— И что? — спросила Сония. — Коалиция готова ограничиться только этим? Невозможно.
— Я Саладин, — повторил свирепый усач. — Я вломил им.
— Он служил в пограничной полиции, — объяснил Ленни. — Черкес с горы Кармель.
— Я думала, ты ехала только для того, чтобы формально договориться об интервью, — сказала Сония, стараясь оставаться спокойной. — А теперь говоришь, так и было задумано?
— Что ж, — ответила Линда, — это позволит нам сделать совместное заявление. Коалиции, БАПОРу и даже «Международной амнистии».
— Нет, — сказала Сония. — Ничего это не позволит.
— Крис может позже взять у них интервью, если захочет, — сказала Линда. — Сомневаюсь, что удастся уговорить их вернуться сегодня же.
Похоже, подумала Сония, обе они прекрасно знают, что Крис отказался писать об этой истории в секторе Газа. Наверное, ей стоило довериться ему раньше. Но у нее были на то собственные соображения, и не хотелось быть доносчицей.
— Да, и Элен Хендерсон приедет. В качестве свидетельницы, — сказала Сония. — Мы должны дождаться ее. — Она оглянулась на приоткрытую дверь и увидела бледные, чумазые лица детей, без боязни пялившихся на них. — Я считала тебя просто волонтеркой, Линда. Что помогаешь печатать документы для коалиции, что-то вроде этого.
— Знаешь, — сказала Линда со счастливым видом, — для меня это грандиозный шанс.
Как-то уж слишком много счастья. Слишком много давления и злобы. Все идет своим чередом, как поется в песне, только непонятно, что идет и где. Зовите меня Невеждой Барнс.
— А когда к этому подключились люди БАПОРа? — спросил Линду Ленни.
— Они не подключались, — ответила та. — Она должна была их вызвать.
— Вы их вызывали? — повернулся Ленни к Сонии.
— Ну да. Я подумала, что нам будут нужны свидетели.
— Вы — свидетельница, — сказал Ленни. — Линда и я свидетели.
Саладин, черкес с горы Кармель, отдал честь и колонной по одному повел троих наркоманов-жалобщиков на площадь. Дети выстроились в линию и смотрели, как они маршируют. Это походило на военное шествие. Парад.
— Пошли-ка лучше к машине, — сказала Сония.
— Да, — подхватила Линда. — Между прочим, мы тоже кое-кого ждем.
Ленни шел с ними, неся картонную коробку с деревянной ручкой. Они подошли к машине вовремя: двое детей уже пытались открыть дверцу. При их приближении те без особой спешки удалились.
Солдат на вышке выразительно махал им, показывая на часы. Ленни в ответ поднял большой палец и принялся открывать ворота. Линда помогала ему. Они выехали с территории лагеря и остановились рядом на дороге.
Секунду спустя появился тяжелый ооновский грузовик, за рулем которого сидел высокий чернокожий солдат, курчавый и в голубом берете.
— Это вы меня ждете? У вас что-то есть для меня?
Оказалось, что есть, и это была коробка Ленни. Не выключая мотора, солдат выбрался из кабинки. Широко улыбнулся Сонии. Наверное, поэтому она стала помогать ему вытаскивать коробку с заднего сиденья. Коробка была очень тяжелая.
— Откуда ты, красавица? — спросил солдат. — Ты не местная, да? Эфиопка?
— Американка, — ответила Сония, передавая ему коробку.
— Неужели? Не шутишь?
— А ты-то сам?
— Я с Фиджи. Мой дом далеко.
Линда возилась у обочины со своей камерой. Снимает она их, что ли?
— Ничего, что та женщина тебя снимает?
— Да пусть себе снимает. Она уже снимала раньше. Послушай, я понял, что ты из Канады или Штатов. Где живешь?
— В Иерусалиме.
— Приезжай завтра в Тель-Авив. Пойдем на вечеринку. У нас там фиджийцы. Канадцы. Всякие.
Звали его, как выяснилось, Джон Лаутока, и был он скорее микронезийцем, нежели индофиджийцем. И очень симпатичным.
Часовой на близкой вышке уже кричал им в мегафон. Нетерпение его росло.
— Думаю, он кричит нам, чтобы мы уматывали, — сказала Сония.
— Точно, — кивнул Ленни. — Давайте послушаемся.
С окраин Нузейрата доносились призывы муэдзинов.
— Не хочу быть надоедливой, — сказала она, — но что все-таки в коробке?
— А, — беспечно ответила Линда, — всякая ерунда для Эрнеста. Магнитофонные ленты, видеокассеты, бумага.
Вдоль колючей проволоки, ограждающей лагерь «Аргентина», со свистом пронесся «ларедо» с белыми буквами «ООН» на бортах, круто развернулся и подъехал к воротам. Это были Роза и Нуала. Из машины вышла Роза; на бампере ее джипа по-прежнему красовался стикер «Полюбуйся на мою задницу», но сама она была одета уже не столь вызывающе. С пассажирской стороны вышла Нуала.
Нуала и Роза мельком взглянули на Линду. Все они были знакомы друг с другом.
— Ленни, — представился Ленни.
— Так что привело тебя в «Аргентину», Линда? — поинтересовалась Роза в дружеской, беззаботной и ободряющей канадской манере, скрывающей обвинительный характер расспросов.
— Ну, я работаю в Израильской коалиции по правам человека, — ответила Линда. — И из этого лагеря к нам поступили жалобы от людей на избиения. Вот мы их и засняли.
— Ничего вы там не снимали, — сказала Нуала, подойдя к ней. — Эрнест никогда не посылал тебя туда. Ты из этих ханжей — американских христиан? — Она повернулась к Ленни. — А ты кто, приятель? Что тебе нужно в лагере «Аргентина»?
Странно, подумала Сония, что Нуала не знает Ленни, если он работает у них.
— Кто послал тебя сюда? — спросила Нуала фиджийца Джона Лаутоку, который ковырял зубочисткой в зубах и сравнивал динамическую конструкцию Розы и Нуалы.
— Кто послал, тот послал, — ответил тот.
Три пары разговаривали между собой. Пока Нуала расспрашивала Лаутоку, Сония отвела Розу в сторонку. Ленни и Линда остались посреди грунтовой дороги и, оглядываясь, тоже о чем-то переговаривались.
Солдат на вышке, якобы американец, свистнул им и показал на часы, напоминая о договоренном времени. Ленни нетерпеливо отмахнулся от него. Солдат что-то прокричал.
— Ты понимаешь, что это за место, Сония? — спросила Роза. — Что это за лагерь «Аргентина»? Тут держат осведомителей. Никто здесь не станет говорить с репортерами или правозащитниками.
— Она засняла тех ребят, — сказала Сония. — Я думала, у нас тут что-то вроде предварительной встречи. Она сказала, что ее послал Эрнест. И часовой, приятель Ленни, как раз сейчас на посту.
— Тем более дерьмово, — сказала Роза. — Невероятно. Не собиралась тебе говорить, но Нуала возит наркоту в Тель-Авив.
— Я знаю. Наверно, и Шабак тоже знает.
— Они всю дорогу этим занимаются, — кивнула Роза. — Шабак раздувает соперничество между фракциями палестинцев, и та, которая считается полезной в данный момент, получает оружие и деньги. Но чтобы не разнюхали американцы, они действуют через наркодилеров вроде Стэнли. Цахалу приказано не мешать.
— Мне казалось, каждый из них считает, что совершил выгодную сделку.
— Все знают. Кроме нас. БАПОРа. И даже мы знаем, если понимаешь, что я имею в виду. Возможно, американцы тоже знают. Шабак таким же образом использовал ХАМАС. Чтобы прижать «Братьев-мусульман». Пока не споткнулся на них.
— Линда в какой момент присоединилась? — спросила Сония.
— Не имеет значения. Все решается между коммунистической фракцией ООП и Шабаком. Нуала и Рашид действуют на этом конце цепочки. Израильская коалиция по правам человека никогда не участвовала в чем-то подобном.
— Может, они работают в обход коммунистов?
— Не знаю, Сония. Это ужасно.
Сония увидела черный дым, поднимающийся над домишками лагеря Бурейдж. Горящие автомобильные покрышки.
Они услышали голоса из громкоговорителей на минаретах, хотя было не время для молитвы. Голоса гремели яростно, почти истерично, старческие голоса, искаженные и пронзительные. Над убогими окраинами лагеря «Аргентина» несся душераздирающий вопль страха — страха повзрослевших молодых людей, потерявших боевой дух, напускное тщеславие, поддельную самоуверенность, самоуважение и, в конце концов, свою взрослость, — несся зловещей молитвой над грязью и смрадом их обиталищ. Израильские часовые кричали на них, насмешливо утешая. Все смотрели на поднимающийся дым.
Нуала продолжала пытать Джона Лаутоку:
— Ты должен был забрать груз в городе. Кто сказал тебе ехать сюда? Валид?
Валидом звали одного из тех, на ком лежал контроль за операцией, хотя он был израильтянином, а не палестинцем.
— Нет. Солдат Цахала, которого я прежде не видел. Но он сказал правильный пароль.
Часовой на вышке снова засвистел и показал на горизонт.
— Мне пора сматывать, — сказал Ленни Линде. — Ничего, если останешься с ними?
— Со мной все будет нормально, — ответила Линда. — Но куда ты пойдешь, Ленни?
— В Кфар-Готлиб. Уеду из лагеря на следующем джипе. Мне эти люди надоели.
— Тебе стоит поехать с нами, — сказала Линда. — Тебя уже видели, и здесь ты работать больше не сможешь.
Ленни улыбнулся:
— Здесь никого не будет, кроме нас, не забыла?
— Поезжай с этим грузовиком, — предложила Линда. — Он может высадить тебя на посту у Нузейрата, а там легко поймаешь машину до Кфар-Готлиба.
— Нет, — сказал Ленни, — я не против того, чтобы арабы видели меня, но нежелательно ехать с этим элементом. Тебе это не повредит. Я дождусь цахаловской машины.
— Ради бога, — сказала Линда, — слишком не задерживайся. Посмотри на этот дым.
Дым уже полз со всех сторон, черный и ядовитый, как от жертвоприношения Каина.
Нуала открыла ворота для Джона Лаутоки и его грузовика и крикнула, чтобы все садились.
— Проклятье! — пробормотала она, морща нос. — Опять началось.
