Глава 8
Напарники
Небольшой кабинет агента Мартина находился не в Главном управлении Службы безопасности, а двумя этажами выше, над детским садом для детей сотрудников общественных учреждений. В этом кабинете агенту Мартину и Клейтону и предстояло заниматься расследованием. Там были два компьютера, стеллажи с папками, безопасная телефонная линия и электронный дверной замок, настроенный на их отпечатки руки, чтобы никто не мог туда войти без их ведома. На одной из стен висела топографическая карта Пятьдесят первого штата, а рядом — доска наподобие школьной, на которой можно было писать мелом. Для них были приготовлены одинаковые рабочие столы из металла, выкрашенные в оранжевый цвет, небольшой деревянный общий стол для совещаний, холодильник и кофеварка; еще имелась смежная комната с двумя складными кроватями, душем и туалетом. Все было функционально, ничего лишнего, и Клейтону это понравилось. А когда утром он сел за компьютер, то обнаружил, что в кабинет долетают голоса играющих детей, проникая даже сквозь звукоизоляцию перекрытий. От них потеплело на душе.
К поставленной перед ним задаче он подошел с двух сторон.
Во-первых, нужно было проверить, в самом ли деле человек, который за последние двадцать пять лет оставил в безлюдных местах распростертые тела трех жертв, — это его отец. При мысли об этом Клейтон почувствовал, как поплыло перед глазами. «Что ты знаешь об этих преступлениях? — спрашивал педантичный ученый, сидевший внутри. — Только то, — отвечал он самому себе, — что все три тела лежали в одной и той же характерной позе, так что с точки зрения теории вероятности не приходится сомневаться в том, что все три жертвы погибли от рук одного маньяка». Не сомневался Клейтон и в том, что его напарник по расследованию одержим первым из этих убийств, так как, по всей видимости, нечто с ним связанное нанесло ему двадцать пять лет назад — по каким-то, пока не выясненным причинам — тяжелую психическую травму.
Джеффри тяжело вздохнул.
Вопросов у него было столько, что, начни он их сейчас задавать, он пропал бы под этой лавиной. Джеффри мало знал о первом убийстве, еще меньше о том, каким образом агент Мартин оказался с ним связан, и еще меньше — каким образом с ним был связан отец. Джеффри не хотел этих вопросов и боялся ответов, которые могли оказаться более чем неприятными. Джеффри заметил, что он спорит сам с собой. Сознание раздваивалось, но обе его половинки будили в душе самые мрачные кошмары.
Ему вспомнилась встреча с тремя важными шишками — с Мэнсоном, Старквезером и Банди. «По крайней мере, мне хорошо заплатят за то, что я узнаю правду о своем прошлом», — подумал он.
Вся парадоксальность ситуации состояла в том, что она была одновременно и почти нелепой, и почти невыносимой.
«Найти убийцу. Найти отца… Найти убийцу — оправдать отца?»
Ему стало нехорошо.
«Да уж, ну и наследство старик мне оставил», — подумал он. И произнес вслух:
— «А теперь приступим к чтению завещания. Моему сыну, о котором я давно не имею никаких известий, оставляю все свое…»
Он остановился на полуслове. Что оставляю? В чем именно заключалась последняя воля отца?
Джеффри молча смотрел на документы, лежавшие перед ним на столе. Три преступления — три папки. Он только теперь начинал понимать, в какую ловушку он угодил. Кстати, второй аспект расследования, с которым ему предстояло иметь дело, также ставил перед ним непростую задачу. Кто бы ни совершил эти преступления, убийцу нужно было найти. Но каким образом? Ученый, сидевший внутри его, настоятельно требовал плана работы со списком задач в порядке их приоритетности.
«Ну, с этим-то я должен справиться, — подумал Джеффри. — Должен же быть какой-то порядок действий. Но как заранее понять, что тут сработает, а что нет? Вот в чем проблема».
Потом он сообразил, что нужно составить два плана. Потому что поиск отца — покойного, как полагала часть его «я», уверенная, что отец ушел из жизни их семьи четверть века назад и вскоре после того умер безвестной и одинокой смертью, — представлял собой совсем другое, отдельное расследование, которое должно было идти параллельно поискам неизвестного им убийцы, имя которого еще предстояло определить.
«Вот вам и еще одна парадоксальная ситуация, — подумал он. — Для агента Мартина и безопасности штата положение значительно упростится, если все три преступления совершил действительно мой отец». И он в уме сделал пометку, что власти при каждой представившейся возможности станут подталкивать следствие именно в этом направлении. Собственно, предполагаемое родство с убийцей и послужило формальным поводом для его приглашения. И вероятность того, что маньяком может оказаться совсем другой человек, ни имени, ни внешности которого никто не знает, стала бы для властей штата худшим из возможных кошмаров, потому что никому не известного человека было бы куда сложнее выследить и поймать.
Конечно же, он понимал, что, так или иначе, для поимки преступника ему понадобится хорошо изучить его, узнать всю подноготную, все подробности совершенных им преступлений и это должно привести к глубокому пониманию личности этого человека. Если он поймет все его движущие мотивы, то сможет соединить свое знание с полученными свидетельскими показаниями и уликами, чтобы лучше понять, в каком направлении вести поиски.
Он сам и желал принять участие в расследовании, и боялся его. Ему приходило в голову, что он в чем-то сродни тем фанатикам от науки, которые готовы впрыснуть себе бациллу какой-нибудь опасной тропической инфекции, чтобы как следует изучить, какое воздействие она оказывает на человеческий организм, и до конца понять непростую природу вызываемого ею заболевания.
«Почувствуй сам жажду убийства, и тогда поймешь, что движет маньяком».
С энтузиазмом старательного студента, который честно прослушал все лекции и теперь готовится к выпускному экзамену, Джеффри принялся перечитывать содержимое папок по всем трем убийствам, отложив стенограммы допроса на потом.
Наконец он взялся за стенограммы и почувствовал внутри зловещую пустоту. Он словно слышал голос отца — беззаботный, саркастический, дерзкий, иногда сердитый, — легко и непринужденно проникавший сквозь толщу лет. На пару секунд Джеффри отвлекся от чтения и подумал: «А собственно, чем мне запомнился его голос?» А запомнился он тем, что в нем всегда слышался скрытый гнев. Кричал ли он когда-нибудь? Нет, никогда. Но лучше бы он орал. Отец замолкал, и это было хуже всего.
Его голос звучал в ушах:
«Почему вы решили, что я должен вам помогать, детектив? Почему вы думаете, что я захочу играть в вашу игру?»
«Разве убийство не средство найти истину? Узнать правду о себе, правду об обществе, правду о жизни?»
«Да вы, детектив, еще и философ? По правде сказать, я давно подозревал, что все полицейские исповедуют философию под названием зло. Они вынуждены. Им приходится это делать. Сами понимаете: неотъемлемая часть их территории».
И наконец:
«Я удивлен, детектив. Удивлен тому, что вы не знаете двух простых вещей, касающихся истории. Видите ли, история — это мое поле деятельности. А если точнее — современная история Европы. Она есть наследие великих людей, великих умов. Гениев, обладающих даром предвидения. И чему же история этих людей нас учит, детектив? Она учит нас тому, что стремление к разрушению столь же созидательно, как и желание строить. И любой компетентный историк вам скажет, что в конечном счете куда больше ценностей было создано на пепелищах и руинах, чем на основе мира и изобилия».
В ответах агент Мартин, равно как и в своих вопросах, всегда был краток, уклончив и не вдавался в детали. Вопросами он лишь подстегивал, подгонял собеседника, но не вступал с ним в дискуссию. «Хорошая метода, — подумалось Клейтону, — прямо по учебнику, как о том раньше сказал сам Мартин. Этот подход должен был сработать железно. Вернее, сработал бы, наверное, в девяноста случаях из ста».
Но как раз в данном случае он и подвел.
Чем больше вопросов полицейский задавал его отцу, тем более уклончиво тот отвечал, тем более скрытным становился. С каждым новым вопросом он все более отдалялся от допрашивающего, выскальзывал из его рук. Он не польстился ни на одну из приманок, подброшенных ему по ходу допроса. И не открыл ничего такого, что можно было бы ему инкриминировать.
«Если только, — подумал Джеффри, — не посмотреть вообще на все им сказанное как на нечто обличающее и доказывающее вину».
При этой мысли он нервно заерзал на стуле. На руках появились капельки пота. Он взял со стола шариковую ручку. Бросив ее на пол, раздавил, наступив каблуком. Внутри бушевал гнев. «Да вот же, — говорил он себе, — разгадка тут, прямо передо мной, ведь все, что он говорил, буквально кричит: „Ну конечно же, я именно тот, кем вы меня считаете, но вам этого ни за что не доказать!“ Это же яснее ясного».
Джеффри бросил кипу листков со стенограммой допроса на стол. Нет, он больше не может это читать.
«Что ж, мне все понятно, — сказал он себе. Но тут же, передумав, сам себе возразил: — Разве?»
Тут позади него раздался тихий скрип. Это открылась дверь кабинета. Он обернулся и увидел агента Мартина, который вошел быстрым шагом и закрыл за собой дверь. Электронный замок глухо щелкнул.
— Ну что, дела идут, профессор? — спросил он. — Отрабатываете гонорар? И насколько вы подобрались к своему первому миллиону?
Клейтон пожал плечами, пытаясь скрыть за внешним безразличием тот всплеск чувств, который только что пережил:
— Куда вы ходили?
Детектив плюхнулся в кресло, и его тон изменился.
— Наводил справки насчет очередной жертвы. Той, о которой я говорил вам тогда, в Массачусетсе. Семнадцать лет, хорошенькая, просто фотомодель. Синеглазая блондинка. Кожа как у младенца — нежная, свежая. Пропала в четверг, две недели назад. Агенты, занимающиеся этим делом, не нашли ничего, что хоть отдаленно напоминало бы улики. Никаких свидетелей. Признаки борьбы отсутствуют. Ни следов шин, которые могли бы помочь опознать машину преступника; ни запачканной кровью куртки, никаких отпечатков пальцев. Никакой брошенной на обочине дороги сумки. Никакой записки от похитителя с требованием выкупа. Вот еще минуту назад шла из школы домой, и уже ее нет. Семья продолжает надеяться, что раздастся телефонный звонок и прозвучит заплаканный голос своенравной беглянки, но мы-то с вами хорошо понимаем, что этого не случится. Готов спорить. Бойскауты и волонтеры два дня прочесывали прилегающие леса, но ничего не нашли. И знаете, что меня больше всего впечатлило? Когда поиски на земле были прекращены, родители обратились в частную авиакомпанию, и там им предоставили вертолет с инфракрасным локатором, чтобы с воздуха произвести поиск по перекрывающимся полосам, как говорят криминалисты, в той местности, где она пропала. Предполагалось, что датчик способен реагировать на любой источник тепла. Военная технология в действии. Находит все. Диких животных, разлагающиеся трупы… Так вот, им удалось отыскать нескольких чернохвостых оленей, койотов да еще пару бродячих собак, и это притом, что один полетный день у них стоит пять тысяч баксов. Нехило. Хорошая работенка. Мне бы такую.
Джеффри сделал несколько пометок, а затем спросил:
— Может, мне понадобится поговорить с семьей. Как девочка исчезла?
— Шла домой из школы. Ее семья живет в наименее населенной части нашего штата. В одном из тех осваиваемых районов, про которые я говорил. Вполне себе сельская местность. Очень миленькая. Через пару лет она превратится в типичное фешенебельное предместье с бейсбольной площадкой для игр Малой лиги, местным культурно-развлекательным центром и парочкой ресторанов с итальянской кухней. Но это пока еще только в проекте. Множество дизайнерских проработок и архитектурных набросков на разных стадиях завершения. Пока все это еще в достаточно сыром состоянии. Движение на окрестных дорогах там почти замирает после того, как строительные рабочие, занятые на тамошних стройках, возвращаются в свои бытовки. Она задержалась в школе, потому что оставалась украшать школьный зал, в котором собирались устроить танцы. Потом друзья предложили ее подвезти, но она отказалась. Сказала, что ей хочется подышать свежим воздухом и пройтись для поддержания спортивной формы. Дело в том, что из-за этого зала ей пришлось пропустить тренировку по волейболу. Свежий воздух… Он-то ее и погубил. — Мартин произнес последние слова с таким выражением, словно ему хотелось плюнуть. В бессильной ярости он крутанул свой вращающийся стул. — Конечно, никто ничего пока не знает наверное. Тот факт, что поиск с этого чертова вертолета ничего не дал, всех обрадовал. Ведь трупа-то не нашли. Вот все и надеются, что она жива и ее просто куда-то увезли. Все члены ее семьи сидят на кухне и пытаются вычислить, что за тайную жизнь могла вести эта малютка. Прикидывают, в какого парня она могла влюбиться настолько, чтобы сбежать с ним в Лас-Вегас или Лос-Анджелес. Думают, самое страшное, что может произойти, — это что она сделает себе на бедре красную татуировку с изображением дракона или, может быть, розочки. Они перерыли всю ее комнату в поисках спрятанного дневника, в котором она изливала бы свою вечную любовь к кому-то, о ком они прежде никогда не слышали. Они хотят верить, что она от них просто сбежала. Молятся, чтобы так это и оказалось. Они на этом настаивают. Убежала, и все. Вот так-то.
— Она убегала прежде?
— Нет.
— Но это ведь вероятно. Разве не так?
Детектив пожал плечами:
— Вероятно? Свиней, возможно, тоже когда-нибудь научат летать. Но лично мне в это не верится. Боюсь, и вам тоже.
— В общем-то, конечно, так и есть, — согласился Клейтон. — Однако откуда нам известно, что она похищена именно нашим… — тут он помолчал, подыскивая подходящее слово, — подозреваемым? Ведь вы только что сказали, что в том районе работают бригады строителей. С ними кто-нибудь разговаривал?
— Мы же не идиоты, — отозвался агент Мартин. — Конечно разговаривали. Проверили всю подноготную каждого рабочего. И на всякий случай распорядились взять их всех под стражу. Это в качестве лишней меры безопасности, которая никогда не повредит. А вообще-то, все они и так находятся под постоянным наблюдением. Знаете ли, когда люди приезжают в наш штат на временную работу, они должны носить на руке маленькие электронные браслетики, чтобы мы все время знали, кто где находится. Конечно, мы платим строителям двойную плату против того, что те получали бы в остальных пятидесяти штатах, так что и они не остаются внакладе. Но все равно даже при наличии всех этих предосторожностей мы в первую очередь стали вести наши поиски именно в данном направлении. Но ничего не нашли. Совсем ничего.
Агент Мартин помолчал, а потом продолжил в своей обычной сардонической манере завзятого рэпера:
— Итак, что у нас есть? Есть семнадцатилетняя девушка, которая в один прекрасный день исчезла без следа. И никаких объяснений. Маэстро, туш! Прошу вас, леди и джентльмены, перед вами потрясающее волшебное исчезновение!.. Давайте не будем дурачить себя, профессор. Девушка погибла. Умерла мучительной смертью, натерпевшись такого ужаса, какого хватило бы на десятерых. И сейчас она лежит где-нибудь далеко, раскинув руки, как Христос на распятии, с отрубленным, черт бы его подрал, пальцем и с отрезанной прядью волос. Так что у меня есть надежда лишь на то, что ваш отец… простите, ваш умерший отец… то есть которого вы, похоже, в самом деле до сих пор считаете мертвым… и есть тот, кого мы ищем. Прошу прощения, но других идей у меня нет.
— А доказательства есть? — взорвался Джеффри. Он хорошо понимал, что уже спрашивал об этом прежде, но вопрос этот опять невольно сорвался с его губ, выражая прежние сомнения. Пожалуй, в этих словах прозвучал тот же сарказм, с которым, верно, задавал подобный вопрос и его отец, когда его обвиняли в смерти пропавшей девочки. — Я так и не услышал никаких аргументов вашей замечательной идеи.
— Да будет вам, профессор. Единственное, что известно наверняка, и вы это хорошо знаете, — это что девушка была похищена и что похищена она без каких-либо видимых причин. Как в историях о похищении женщин пришельцами с летающей тарелки, которыми еще не так давно кишмя кишели все бульварные газетенки. Вжик! Свет, огни, пыль столбом, грохот, шум — научная фантастика, и девушки нет! Загвоздка в том, что в нашем случае явно обошлось без пришельцев. Во всяком случае, без пришельцев того рода, что обычно имеется в виду авторами этих статеек. — Джеффри кивнул, и детектив продолжил: — Похоже, вы все-таки так до конца и не понимаете, где находитесь, профессор. Когда около десяти лет назад в головах у всех этих важных персон в больших корпорациях возникла мысль об этаком неприкосновенном заказнике, где все шло бы гладко и не было бы преступлений, то эта мысль, если формулировать ее коротко и ясно, сводилась к одному слову: безопасность. А потому в нашем штате нет места чрезвычайному. Здесь идет обычная жизнь. Все необычное должно немедленно получить объяснение. Обычное здесь возведено в норму, а норма — в норму закона, который и правит в этом краю. Обычными должны быть каждый вдох и каждый выдох. Именно обычная жизнь и делает новый штат таким привлекательным. Так что в какой-то степени у нас было бы гораздо правдоподобнее, если бы я объявил родителям девочки, что ее и в самом деле похитили пришельцы. Дескать, знаете ли, ваша маленькая миленькая дочурка просто прогуливалась, и тут ее вдруг засосало в большую чертову летающую тарелку. И уверяю вас, подобное объяснение выглядело бы в их глазах более убедительно, чем то, которое мы пока можем им предложить, потому что все наше существование здесь зиждется на идее, что наша жизнь безопасна. Родители просто не смогут переварить, что… — Агент Мартин помолчал, потом перевел дыхание и продолжил: — Готов спорить, что там, у себя дома, в вашем маленьком университетском городке, когда ваша студентка исчезла из вашей аудитории, то, как бы скверно это ни выглядело, вы не потеряли сон и хорошо выспались ночью. Признайтесь, профессор! А все потому, что в этом не было ничего необычного. Такое случается сплошь и рядом. Может быть, не совсем каждый день, но все-таки часто, не так ли? Ей просто не повезло, как принято говорить в таких ситуациях. Несчастный случай. Или Божья кара, как называют это другие. Иначе говоря, рядовое происшествие, американский вариант античной трагедии. Так или этак, один черт. Дескать, ничего не поделаешь, такая уж у нее судьба. Во всяком случае, жизнь не останавливается. Не тянет даже на заголовок для первой полосы, так?
— Да, так.
— Но здесь, профессор, мы обещаем всем, что они в безопасности. Мы гарантируем, что человек может спокойно гулять в темноте. Обещаем, что с ним ничего не случится, если он оставит двери и окна дома открытыми. Так что если выяснится, что наш штат не в состоянии выполнять обещание, это сразу попадет в передовицы газет и журналов, ясно? Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что это сразу же привлечет внимание любого репортера из любой местной газеты?
— Я понимаю, к чему вы клоните.
— Ах понимаете! Хорошо, а если даже и не понимаете, скоро поймете. Ознакомьтесь с муниципальными законами. Прочитайте правила для гостей штата. Вы получите полную картину. Люди не могут исчезать просто так. Во всяком случае, здесь. А если вдруг такое случится, тому должно быть дано разумное объяснение. На нас смотрит весь мир.
— Ладно, — проговорил Джеффри, — эта девочка пропала, и это уже само по себе важная информация, не так ли?
— Какая же это информация, профессор?
— Кто-то играет не по правилам, — произнес Клейтон тихим, сразу севшим голосом.
Агент Мартин нахмурил брови.
— Конечно, — глубоко вздохнул Джеффри, — если со временем все-таки выяснится, что эта девчонка и в самом деле сбежала с бойфрендом в кожаной куртке, который умеет водить вертолет, вы проиграете пари, хотя сейчас готовы доказывать, что она мертва… — Джеффри помолчал, потом продолжил: — Давайте вернемся к предпоследнему случаю. Сколько времени прошло между исчезновением девушки и обнаружением тела?
— Месяц.
— А сколько искали труп во втором случае?
— Неделю.
— А двадцать пять лет назад?
— Три дня.
Джеффри кивнул:
— Допустим, детектив, что все это дело рук одного и того же человека. Кстати, обратите внимание, что это предположение мы делаем, основываясь на самых что ни на есть скудных фактах. Тем не менее на минуту предположим, что это звенья одной цепочки. В таком случае нам придется признать, что за это время наш подозреваемый чему-то научился. Согласны?
Агент Мартин кивнул.
— Похоже, что так, — сказал он и, прокашлявшись, добавил: — Он научился терпению.
Джеффри провел рукой по лбу и почувствовал, что тот у него холодный и липкий.
— Интересно, как ему это удалось? — спросил он.
Детектив ничего не ответил.
Клейтон встал с кресла и, ничего не говоря, прошел в смежную комнатку. Закрыв за собой дверь, он запер ее и склонился над умывальником. Он думал, что его вырвет, но рвоты не было. Он постоял так, склонившись, потому что дурнота не отпускала, и в конце концов его стошнило горькой зеленой слизью. Он поплескал себе в лицо холодной водой и сказал отражению в зеркале:
— Я влип.
Джеффри потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Он пристально посмотрел в зеркало на свое отражение, словно проверяя, что в его взгляде нет страха, и вернулся в кабинет, где агент Мартин, который ездил по кабинету в кресле, встретил его широкой ухмылкой.
— Да уж, — проговорил этот весельчак при виде своего напарника. — Видно, вознаграждение, которое вас ждет по выполнении этой работы, достанется вам не за просто так. Думаю, никто не скажет, что это легкие деньги. Все не так просто, профессор, все не так просто…
Джеффри уселся в кресло и на какое-то время погрузился в раздумье.
— Не знаю, сумеем ли мы раскрыть это дело, — прервал наконец он свое молчание, — но мне сейчас пришла в голову одна вещь. Эта последняя девчушка шла из школы, но ведь и первая жертва, погибшая четверть века назад, тоже училась в частной школе. Моя студентка, она тоже была из числа учащихся. Так что, детектив Мартин, может, вместо того, чтобы рассиживать тут в кресле и любоваться тем, как меня корежит от этого дела, в которое я оказался втянут по вашей милости, вы все-таки вспомните, что вам поручено вести следствие, и начнете действовать?
Мартин перестал ездить в кресле.
Джеффри ткнул пальцем в его компьютер:
— Вот компьютер. Давайте-ка расскажите, на какие чудеса он способен.
— Компьютер Службы безопасности штата может войти в любой имеющийся у нас банк данных.
— Тогда давайте просмотрим список всех, кто состоял в штате школы, где училась эта девочка, включая временно занятых преподавателей. Надеюсь, вы сможете вывести на экран их фотографии, а также биографии? Можете отсортировать их по возрастам? Надеюсь, вы помните, что мы ищем человека, которому за шестьдесят. Или, может быть, под шестьдесят. Белый. Мужчина.
Мартин развернул монитор так, чтобы тот был виден им обоим, и принялся бойко стучать по клавиатуре.
— Я могу также дать перекрестные ссылки, используя базы данных иммиграционной и паспортной служб, — пояснил он.
Детектив снова забарабанил по клавиатуре, а Джеффри спросил:
— И какой же именно информацией обладает иммиграционная служба?
— Фотографии, отпечатки пальцев, диаграммы ДНК… хотя они только начали этим заниматься в последние годы… отчеты налоговой службы за последние пять лет, личные дела, характеристики, заверенные справки о генеалогическом древе, документы о покупках автомобилей, домов, медицинские анамнезы… Если вы хотите здесь жить, вы должны разрешить государству неограниченно вторгаться в вашу частную жизнь. Именно это отпугивает некоторых богатых людей и удерживает их от переселения сюда. Кое-кто предпочитает жить, скажем, в Сан-Франциско за высокими стенами с вьющейся поверху колючей проволокой и с личной охраной, только чтобы никто не лез в их личную жизнь, а главное, не допытывался, как они заработали свои деньги.
Агент Мартин оторвался от компьютера и посмотрел на Джеффри:
— Заданным критериям поиска удовлетворяют двадцать два сотрудника учебных заведений. Белые. Мужчины.
— Ладно, теперь выведите на экран их фотографии.
— Вы думаете…
— Нет, не думаю. Но понимаю, как глупо мы будем выглядеть, если проигнорируем самое простое и очевидное. Так что в ответ на ваш не высказанный до конца вопрос я вам скажу так: нет, конечно, мы его вот так сразу не найдем. Не думаю, что смогу опознать отца спустя двадцать пять лет. Но кто знает. А вдруг? Даже если у нас есть один шанс на миллион, это еще, на мой взгляд, не повод, чтобы от него отказываться.
Детектив пробурчал что-то и нажал нужные клавиши. На экране одна за другой начали появляться фотографии с сопроводительной информацией.
Джеффри в изумлении смотрел на экран.
«Вот это вуайеризм!» — подумал он, читая полученные данные.
Все сведения о личной жизни, включая мельчайшие подробности. Заместитель директора десять с лишним лет назад подозревался в аморальном поведении и развелся с женой. Та заявила, что он ее бьет, и подала на него в суд, хотя и не смогла привести достаточно убедительных доказательств. Так что ее экс-муж отделался легким испугом. Тренер школьной футбольной команды был пойман на том, что не задекларировал доход, полученный от сделки с акциями, и имел неприятности с налоговой службой. Преподаватель общественных наук злоупотреблял спиртными напитками. Десять лет назад дважды был осужден за управление автомобилем в нетрезвом состоянии, после чего прошел полную двухступенчатую программу лечения от алкоголизма. На мониторе появлялись все новые и новые биографии. У преподавателя английского языка сестру положили в больницу с диагнозом «шизофрения», у завхоза брат умер от СПИДа. И так далее.
Каждая характеристика сопровождалась фотографиями — две в профиль, справа и слева, и один снимок анфас, — а также исчерпывающим анамнезом. Состояние сердца, легких, почек, проблемы с печенью — все это было описано на специфическом медицинском жаргоне, кратко и очень подробно. Но Клейтона в первую очередь интересовали фотографии. Он просматривал их очень внимательно, словно оценивал длину носа, форму подбородка, строение лица, сравнивая их со своими детскими воспоминаниями, глубоко запрятанными в тайниках памяти.
Он даже невольно стал медленнее дышать. При этом ему стало как-то спокойнее. Дыхание стало менее глубоким, и он, к своему удивлению, обнаружил, что испытывает нечто вроде облегчения.
— Нет, — произнес он. — Здесь его нет. Во всяком случае, я его не узнал. — Он потер глаза рукой. — Никого, кто был бы хоть отдаленно на него похож.
Детектив кинул:
— Да, это было бы уж чересчур большое везение.
— Вообще-то, я не уверен, что узнал бы его, как я уже говорил.
— Уверен, что узнали бы, профессор.
— Вы так думаете? А зря. Двадцать пять лет — слишком долгий срок. Люди меняются. И не только в силу возраста.
Мартин не ответил. Он задумчиво смотрел на последнюю фотографию. Это был седовласый помощник директора школы, родители которого некогда подвергались аресту за участие в антивоенных демонстрациях.
— Нет, вы бы вспомнили, — возразил он. — Может, вам самому бы это не понравилось, но вы бы его узнали. И я тоже его узнал бы. Готов спорить, что ему и в голову такое не может прийти. Но факт есть факт: теперь в этом штате есть два человека, которые знают его в лицо и которые его ищут. Нам только нужно каким-то образом найти способ вывести на поверхность тот образ, который засел у нас в памяти, и дело будет в шляпе. — Детектив оторвался от экрана и, обернувшись, обратился к Джеффри: — Что дальше, профессор? Не хотите ли посмотреть фотографии всех жителей нашей территории старше пятидесяти пяти лет? Их не больше двух миллионов. Это можно устроить.
Джеффри отрицательно покачал головой.
— Так и знал, что вы откажетесь, — заметил Мартин. — В таком случае чем займемся?
Немного поколебавшись, Джеффри повернулся к своему напарнику.
— Позвольте задать один глупый вопрос, детектив, — произнес он тихим голосом, в котором, однако, чувствовалась сталь. — Если вы так, черт вас возьми, уверены, что человек, совершивший эти убийства, мой отец, то какие меры вы приняли, чтобы его найти? Ведь должна же была его зарегистрировать ваша иммиграционная служба? Вы проявили так много находчивости, чтобы отыскать меня, так как же насчет его?
Детектив недовольно насупился:
— Я не стал бы вас разыскивать, профессор, если бы не исчерпал все возможности. Поверьте, я не идиот.
— Тогда, если вы не идиот, — подхватил Клейтон, — вы должны были завести соответствующее дело, с которым до сих пор так и не удосужились меня ознакомить. В нем должны содержаться сведения обо всех принятых вами мерах по его розыску и результаты.
Детектив кивнул.
— Так вот, я хочу его получить, — продолжил Джеффри. — И как можно скорее.
Агент Мартин заколебался:
— Я знаю, что это он. Давно. С тех самых пор, как увидел тело первой жертвы.
Детектив потянулся и медленно отпер нижний ящик письменного стола. Затем вынул из него запечатанный конверт из желтой манильской бумаги и бросил Клейтону.
— История моих мучений, — сказал он с легкой усмешкой. — Моих неудач и рухнувших надежд. Почитайте на досуге. Узнаете, как ваш старик переиграл меня на моем же поле. Во всяком случае, переигрывал до сих пор.
— И в чем же он вас превзошел? — спросил Джеффри.
— В умении исчезать, — ответил полицейский. — Сами увидите… Но как бы то ни было, давайте вернемся к нашим баранам. Что нужно в первую очередь, профессор? Я в вашем распоряжении.
— Мне нужно, — произнес Джеффри, немного подумав и поковыряв ногтем клейкую ленту, которой был заклеен переданный ему конверт, — увидеть место, где было найдено тело последней жертвы. То, которое проходит у нас под номером три. Затем нам потребуется составить план дальнейших действий. Как я уже говорил, нужно побеседовать с членами семьи последней пропавшей девушки.
— Что вы хотите у них узнать?
— У всех жертв есть что-то общее, детектив. Ведь что-то же должно их объединять. Возраст? Внешность? Место жительства? Или эта связь куда более тонкая? Например, все они белокурые левши. Так это или нет, но, скажем, эта общая для них черта, о которой пока нам неизвестно, и превратила их в жертв. Наша задача состоит в том, чтобы выяснить, какая именно. Когда мы это узнаем, то, может быть, поймем, по каким правилам играет убийца. И тогда у нас появится шанс сыграть с ним в его игру.
Детектив кивнул:
— О’кей. Неплохо для начала. Заодно немного познакомитесь с нашим штатом. Ладно, поехали.
Джеффри взялся за папку расследования убийства третьей жертвы. На обложке он прочел ее имя: Джанет Кросс. Оно было написано черным фломастером. В папке лежали подробное описание места преступления, результаты вскрытия, а также первый полицейский отчет. Джеффри сказал себе: «Я не желаю знать твоего имени. Не хочу знать, какой ты была. Не хочу знать, какие у тебя были мечты и надежды. Не хочу знать, что ты была чьей-то любимой дочерью или что кто-то, возможно, намеревался связать с тобой свое будущее. Не хочу, чтобы у тебя было лицо. Пусть ты останешься для меня всего лишь Жертвой Номер Три». Он положил папку с делом обратно в конверт, который снова запечатал липкой лентой, и убрал в портфель.
Клейтон встал с места и прошел к висевшей на стене зеленой доске. Взяв бледно-желтый кусок мела, он прочертил через ее центр вертикальную черту, разделившую доску на две половины. Ему пришло в голову, что в том, чем он сейчас занимался, было нечто в высшей степени занятное. В мире, который до такой степени зависел от потрясающих быстродействующих компьютеров, старомодные мел и доска до сих пор, возможно, остались лучшим средством для поиска новых, необычных теорий, позволяя отойти назад и еще раз окинуть взглядом записанную идею и быстро стереть, если она окажется неудачной. Ему нравилось писать мелом на досках. Он делал это при расследовании Галвестонского дела. И при расследовании Спрингфилдского дела. Если бы здесь не оказалось доски и мела, он попросил бы их принести. В них было нечто неизменное. Как и в убийстве.
Пару секунд он вертел в руках мелок, прекрасно понимая, что детектив на него внимательно смотрит, и наконец написал справа вверху: ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ А: преступник известен. Затем на противоположной стороне доски он написал: ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ Б: преступник неизвестен.
Потом он подчеркнул последнее слово.
Прочтя написанное, агент Мартин кивнул.
— Согласен, — сказал он, подойдя к доске. — В этом есть смысл. Рано или поздно мы в нашем расследовании подойдем к точке, после которой можно будет стереть план действий, написанный справа или слева. Первая наша задача — найти что-то, позволяющее это сделать. — Он постучал по левой стороне, по подчеркнутому на ней слову. — Готов спорить, что стирать придется вот это.
