Книга: Особый склад ума
Назад: Глава 1 Профессор Смерть
Дальше: Глава 3 Неразумные вопросы

Глава 2
Проблема, от которой непросто избавиться

Он медленно шел по кампусу, не обращая внимания на заполонивших дорожки студентов, погруженный в мрачные мысли и снедаемый холодным страхом, выплывшим из незнакомого уголка сознания.
Осенью день заканчивается рано, и вечерняя темнота уже выплывала из-за обнаженных, немногих из еще остававшихся на территории университета дубов. Сильный порыв холодного ветра пробрался под шерстяное пальто Клейтона, и тот поежился. На миг подняв голову, он бросил взгляд на запад, где на горизонте, поверх далеких холмов, протянулась кровавой раной пурпурно-красная полоса. Казалось, небо на глазах меркнет, принимая с десяток разных оттенков серого цвета, каждый из которых говорил о приближающейся зиме. Он считал это время года — когда от живой красоты разноцветных красок уже ничего не осталось, а снег еще не выпал — самым худшим из всех в Новой Англии. Весь мир, словно силясь выполнить последний долг перед жизнью, еле ковылял вперед, как уставший от маеты старик, который едва таскает свои старые хрупкие кости, отзывающиеся болью на каждый шаг, и хорошо знает, что ледяное дыхание смерти совсем близко.
Где-то примерно в пятидесяти ярдах от Кеннеди-Холла, одного из многих невыразительных зданий из железобетона, пришедших на смену кирпичным постройкам и старому плющу, кто-то ссорился, и холодный ветер доносил оттуда сердитые голоса. Джеффри пригнулся и спрятался за деревом. «Глупо подставляться под шальную пулю», — сказал он себе. Он прислушался к голосам, но так и не смог определить, из-за чего шел спор. Все, что он мог расслышать, был поток брани, летавшей, словно в осеннем вихре.
Затем он увидел пару дежурных полицейских, спешивших к месту потасовки. На них были тяжелые ботинки с металлическим носком и полная защитная амуниция. Башмаки топали по асфальтовой мостовой, как копыта. Глаз их не было видно сквозь матовые забрала шлемов. С другой стороны быстро приближалась еще одна пара полицейских. Они пробежали мимо Клейтона, и желтоватый отсвет уличного фонаря блеснул на их оружии, которое эти парни держали наготове. Теперь полицейские патрулировали территорию кампуса только парами, и это было понятно, особенно после случая прошлой зимой, когда в одном общежитии студенты схватили полицейского, который работал под прикрытием в составе оперативной группы по раскрытию наркоторговцев, и сожгли его заживо в подвале, перед тем раздев беднягу догола и надругавшись над бесчувственным телом. Много выпивки, много наркотиков, немного керосина — и полное отсутствие мозгов.
Полицейский погиб, общежитие сгорело дотла. Трое виновных студентов так и не предстали перед судом, и обвинение в уголовном преступлении так и не было им предъявлено, потому что почти все улики оказались уничтожены пламенем. Но при этом весь кампус хорошо знал, чьих рук это дело. Теперь из той троицы оставался в живых лишь один. Первый погиб незадолго до выпуска при невыясненных обстоятельствах в многоэтажном студенческом общежитии. То ли он упал сам, то ли его намеренно столкнули с высоты двадцать второго этажа в пустую шахту лифта. Другой погиб в автомобильной аварии, происшедшей одной августовской ночью на Кейп-Коде, когда он в своей спортивной машине влетел на поросшее клюквой болото и утонул в трясине.
Джеффри слышал, что в этой истории фигурировал и второй автомобиль, что дело происходило поздним вечером и за парнем кто-то гнался на полной скорости. Однако местная полиция, расследовавшая этот инцидент, заявила, что никакого второго автомобиля не было. Конечно, служба безопасности кампуса находилась в ведении полиции штата. Третий студент, по рассказам, вернулся после летних каникул, но не выходит из своей комнаты, забаррикадировал дверь и, по слухам, не то сходит с ума, не то умирает от голода.
Теперь Клейтон смотрел, как четверо полицейских смешались с дерущимися. Один из них широко размахнулся дубинкой. Раздался звон разбитого стекла, потом пронзительный вопль: кто-то кричал от боли. Выйдя из-за ствола дерева, Клейтон увидел, что теперь толпа не такая плотная и понемногу рассеивается, а несколько студентов уже стремительно идут прочь. Четверка стражей порядка стояла над парой молодых людей в наручниках на холодной земле. Один из юнцов изогнулся и плюнул в лицо полицейскому, за что тут же получил пинок под ребра. Парень вскрикнул, и его голос эхом разнесся по всему кампусу.
Тут профессор заметил нескольких молодых женщин, следивших за происходящим из окна второго этажа Школы межрасового менеджмента. Они, похоже, считали данную стычку любопытным зрелищем, показывали на ее участников пальцами и хохотали, находясь в полной безопасности за пуленепробиваемыми стеклами. Взгляд Клейтона переместился на окна первого этажа. Те оставались темными. Такова была общепринятая практика на всех факультетах. Пользоваться аудиториями и офисами, расположенными слишком низко, практически вровень с землей, считалось небезопасным, а усиленные меры безопасности обошлись бы чересчур дорого. Слишком часто предпринимались попытки проникновения с помощью взлома, слишком часто имели место случаи вандализма. Так что первые этажи представляли собой граффити да битые стекла. Служба охраны оборудовала постоянные посты на лестницах, ведущих на верхние этажи, и эта мера помогала перехватывать большую часть оружия на подступах к учебным помещениям. Однако недавно возникла непредвиденная проблема, заключавшаяся в том, что некоторые студенты повадились разжигать костры под аудиториями, где у них должен был проходить экзамен или зачет. Так что теперь служба безопасности пошла на эксперимент, и во время сессий пустующие этажи охраняли сторожевые собаки. Собаки любили повыть, отчего сконцентрироваться во время экзамена было непросто, но в остальном эксперимент был удачный.
Полицейские подняли двоих арестованных с земли и повели в сторону Клейтона. Он видел, что они настороже и внимательно следят за крышами.
Боятся снайперов, подумал Клейтон и прислушался в ожидании шума вертолета, который обычно обеспечивал прикрытие с воздуха.
Он ждал, что начнется стрельба, но пока было тихо. Это его удивило: считалось, что из двадцати пяти тысяч студентов примерно половина почти всегда носит при себе оружие, и стрельба по полицейским стала среди них такой же распространенной традицией, какой в прошлом веке был сбор болельщиков перед матчем. Каждый вечер в субботу студенческая поликлиника привычно регистрировала с полдюжины огнестрельных ранений в дополнение к обычному нескончаемому потоку ножевых ран, избиений и изнасилований. Но Клейтону было также известно, что эти цифры — вполне обычное дело. Им еще повезло, что университет находится в небольшом городке, практически сельской местности. В университетах, расположенных в больших городах, статистика намного хуже. Вот там жизнь и в самом деле была опасной.
Он вышел из тени на дорожку, и один из полицейских обратился к нему:
— Эй, профессор, как вы?
— У меня все в порядке. А у вас проблемы?
— Эти двое-то? Ерунда. Студенты из бизнес-школы. Думают, у них уже весь мир в кармане. Ночку посидят взаперти. Пускай остынут. Может, чему научатся.
Полицейский резко дернул вверх заломленную руку студента, и тот выругался от боли. Большинство полицейских, служивших в охране кампуса, не окончили даже колледжа. Как правило, эти ребята являлись продуктом новой образовательной системы, известной как профессиональные средние школы, и, как правило, презирали студентов, среди которых им приходилось жить.
— Это хорошо. Никто не ранен?
— На этот раз никто. Эй, профессор, вы что, один?
Джеффри кивнул.
Полицейский выглядел озадаченным и явно не знал, как поступить. У него с напарником уже имелся один подопечный, которого они, держа под руки, полувели-полуволокли по дорожке. Страж порядка покачал головой:
— Негоже тут ходить одному, особенно в темноте, профессор. Вы ж знаете. Надо вызывать службу сопровождения. Пришлют охранника, и тот проводит вас до автостоянки. У вас есть оружие?
Джеффри похлопал по кобуре на поясе.
— О’кей, — не спеша протянул полицейский. — Слушайте, профессор, у вас же пальто застегнуто на все пуговицы. А оружие нужно доставать быстро. Это не дело, когда надо сначала раздеваться, чтобы стрелять. Черт, да пока вы достанете свою пушку, какой-нибудь сопляк-первокурсник с автоматическим карабином, расшатанными нервами и ненавистью ко всем старшим успеет превратить вас в кусок швейцарского сыра…
Оба копа рассмеялись, и Джеффри с улыбкой кивнул им в ответ:
— Да, было бы круто. Получился бы этакий сэндвич. Немного ветчины. Немного горчицы и швейцарского сыра. Звучит неплохо.
Полицейские продолжали смеяться.
— Ладно, профессор. Но будьте осторожны. Не хотелось бы упаковывать вас в черный мешок. И кстати, не забывайте всякий раз менять маршрут.
— Парни, — ответил Джеффри, широко разводя руками, — я не идиот. Конечно!
Полицейские закивали, хотя Клейтон подозревал, что они считают идиотами всех, кто работает в университете. Еще раз дернув арестованных за руку, копы пошли по дорожке. Один из студентов орал что-то про отца, который засудит их за жестокое обращение, но порывы ночного ветра быстро унесли его недовольные крики.
Какое-то время Джеффри смотрел, как они шли через университетский двор. Дорожки во дворе освещали фонари, очертившие вокруг себя круги желтоватого света в быстро опускавшейся темноте. Затем он торопливо пошел своей дорогой. На неохраняемой парковке полыхала машина, подожженная зажигательной бомбой, но он не обратил на нее никакого внимания. Из тени вышла студентка и предложила секс в обмен на баллы к зачету, но он увернулся и продолжил свой путь, думая о портфеле, который нес в руке, и о человеке, который, похоже, и в самом деле знал, кто он такой.

 

Его кондоминиум находился в нескольких кварталах от кампуса, на сравнительно тихой улочке, где стояли дома, которые некогда назывались университетскими квартирами. Это были не новые оштукатуренные деревянные каркасные домики с легким намеком на викторианский стиль — с крылечками, с резными стеклами на окнах. Лет десять назад они были в моде, отчасти потому, что задевали ностальгические струнки. Однако теперь соображения практичности вытеснили все, отчего их стоимость сильно уменьшилась, как, впрочем, и всех остальных домов в округе. Они были слишком плохо защищены от взлома, изолированы друг от друга, отодвинуты вглубь от дороги и скрыты кустами и деревьями. И, кроме того, устаревшая электропроводка не позволяла поставить современную сигнализацию на датчиках теплового излучения. Так что в его квартире безопасность до сих пор зависела от допотопного видеонаблюдения.
Именно сделанную им запись Клейтон сразу же и проверил. У него вошло в привычку, возвращаясь домой, в первую очередь заниматься этим делом. Быстрый просмотр показал, что единственными, кто подходил к его двери, были местный полицейский — как всегда, в компании служебной собаки, — а затем, вскоре после него, почтальон; потом показались две девицы в лыжных шапках-масках, в которых их было не узнать. Они подергали за дверную ручку — в расчете, как он сразу понял, на легкую поживу, — но их отогнал автоматический электрошокер, который он установил сам. Разряд был слабым, чтобы кого-то убить, но достаточно сильным, чтобы тот, кто возьмется за ручку, почувствовал, будто ему по руке со всего размаху ударили кирпичом. Он увидел, как одна из девиц рухнула на землю, взвыв от боли и злости, но не испытал при этом никакой жалости — скорее, получил удовлетворение. Это устройство он придумал сам, основываясь на хорошем знании человеческой натуры. Каждый, кто хочет проникнуть в дом, сперва подойдет к входу и подергает за ручку — просто чтобы проверить, действительно ли дверь заперта. Его дверь, разумеется, всегда оставалась открытой. Но зато ее охранял электрический заряд. Довольный, он установил видеомагнитофон в исходное положение.
Возвращаясь после работы, он всегда был голоден, но не на этот раз. Тяжело вздохнув, как человек, измученный от усталости, он прошел в маленькую кухоньку и отыскал в морозилке бутылку финской водки. Он налил рюмку и отхлебнул крохотный глоток в надежде, что ледяная горькая жидкость, разбежавшись по жилам, немного поднимет настроение. Потом прошел в гостиную и плюхнулся в кожаное кресло. Он увидел сообщение на автоответчике телефона и не стал его читать. Протянул было к нему руку, но остановился. Сделал еще один глоток водки и откинулся к спинке.
Хоупвелл.
Мне было всего девять лет.
Или больше?
Мне было всего девять лет и было очень страшно.
«Что понимает девятилетний ребенок, — вдруг подумал он. Он опять тяжело вздохнул и понял, что знает ответ. — Понимаешь все и не понимаешь ничего».
Голова болела так, словно кто-то вгонял ему в лоб иглу. Даже водка не помогала унять пульсирующую боль.
Вот и тогда стояла такая же ночь, только, наверное, не такая холодная, и тогда шел дождь. Он подумал: «Я запомнил дождь, потому что, когда мы уезжали, капли летели в лицо, как плевки, будто я сделал что-то плохое. Дождь, похоже, заслонил все злые слова, и он стоял в дверях, наконец успокоившись после всей той стрельбы, и смотрел, как мы уходим».
Что он говорил?
Джеффри запомнил его слова:
— Вы мне нужны. И ты, и дети…
А она отвечала:
— Нет, это не так. Тебе нужен только ты сам.
А он в ответ:
— Вы часть меня…
Затем он почувствовал, как мать втолкнула его в машину. Вспомнил, что на руках мать держала его маленькую сестренку. Та плакала. А все, что они успели собрать из вещей, умещалось в небольшом рюкзаке. Он вспомнил, как мать, запихнув его с сестрой в машину, велела:
— Не оглядывайтесь. Не смотрите на него.
После этого машина тронулась.
Лицо матери стояло у него перед глазами. В ту ночь оно постарело, и воспоминание об этом ужаснуло его. И он сказал себе, что это его не касается.
«Мы просто уехали из дома, вот и все. Они поссорились. В очередной раз. Но в последний, и потому яростнее, чем раньше. Я спрятался у себя в комнате, стараясь не вслушиваться в слова. Из-за чего они ссорились? Я не знаю. Я не спрашивал. И так и не узнал. Но это был конец, и я это понял. Мы сели в машину, уехали и никогда больше его не видели. Ни разу. Никогда».
Он сделал еще один глоток.
«Да уж. История грустная, но не такая уж необычная. Садомазохистские отношения. Жена забрала детей и ушла, прежде чем дело закончилось трагедией. Хорошо, что у нее на это хватило духу. Правильное решение. Оставить его в прошлом. В другом мире. Растить нас в таком месте, куда бы он никогда не добрался. Вполне типичное поведение. Конечно, какая-то психологическая травма потом остается, и я сам знаю об этом по своим же исследованиям. Но время все лечит, все лечит.
Я не калека».
Он огляделся по сторонам. В углу комнаты стоял письменный стол, заваленный бумагами. Компьютер. Множество книг, расставленных в беспорядке по полкам. Мебель самая обычная — ничего такого, чего нельзя было бы тут же забыть и с легкостью заменить в случае ограбления. На стенах висела часть его наград и дипломов. И пара копий, не представлявших никакой ценности, — «Банка супа» Энди Уорхола и «Цветы» Дэвида Хокни, правда в хороших рамах, придававших жилью индивидуальность. Кроме картин, было несколько киношных плакатов, потому что Клейтону, которому своя жизнь временами казалась слишком спокойной и даже скучной, нравилось исходившее от них ощущение энергии.
«Итак, — спросил он себя, — отчего это моему незваному гостю пришло в голову завести разговор про ту ночь, когда я навсегда покинул дом своего детства, и почему, когда он это сделал, меня охватила паника?»
И опять в голове возникли слова: «Я не сделал ничего плохого». Теперь он все хорошо помнил. «Мать сказала: „Мы уезжаем…“ — вот мы и уехали. А потом началась новая жизнь, в которой Хоупвеллу больше не оставалось места».
Он улыбнулся. «Мы переехали в Южную Флориду. Как беженцы с Кубы или Гаити. Мы и в самом деле бежали от сходной диктатуры. Флорида хороша тем, что там легко затеряться. Мы там никого не знали. Ни родственников. Ни друзей. Ни связей. Ни работы. Ни одноклассников. И у нас не было тех причин, по которым обычно переезжают. Никто нас не знал, и мы никого не знали».
Он опять вспомнил слова матери. Та однажды сказала — может быть, через месяц? — что в этом месте он ни за что не станет их искать. Уроженка севера, она терпеть не могла жару. Терпеть не могла лето, а в особенности высокую влажность среднеатлантических штатов. Из-за нее у матери была крапивница и астма, отчего она задыхалась при малейшем усилии. Вот она и говорила ему и сестре: «Он никогда не подумает, что я перебралась на юг. Решит, что я уехала в Канаду. Я всегда говорила про Канаду…» Вот и все объяснения.
Он принялся вспоминать о Хоупвелле. Небольшой городок посреди фермерских земель — вот все, что он знал, и все, что вспомнил. Недалеко от Принстона, некогда известного своим университетом, но тот прекратил свое существование после расовых беспорядков в Ньюарке в начале двадцать первого века, когда ситуация вспыхнула, словно струя бензина, к которой поднесли спичку. Пятьдесят миль по шоссе оказались не преградой, и университет был сожжен и разграблен. Кроме того, Хоупвелл стал известен за несколько лет до рождения Джеффри знаменитой историей с киднепингом.
«Но мы ведь уехали, — напомнил он самому себе. — И не вернулись».
Одним глотком он допил водку, опрокинув ее в горло. Внезапно его охватил гнев. «Мы не вернулись, — повторил он самому себе три или четыре раза. — Так что пошел ты подальше, агент Мартин».
Ему захотелось выпить еще, но он подумал, что это было бы неправильно, а затем решил: почему бы и нет? Однако на сей раз налил себе только полрюмки и заставил себя не выпивать водку всю сразу. Пошарив рукой, нащупал на полу телефон и быстро набрал флоридский номер сестры.
Раздался гудок, и он повесил трубку. Он не любил им звонить просто так, разве только когда было что рассказать, но сейчас у него одни лишь вопросы.
Откинувшись назад, он закрыл глаза и представил себе маленький дом, где они когда-то жили втроем. «Сейчас отлив, я точно знаю», — подумал он. Вода теперь стоит низко, и можно отойти от берега на сотню, хотя нет, даже две сотни ярдов и слушать, как бьется в одной из проток леопардовый скат. Он выпрыгивает из воды, и тут же раздается громкий отчетливый шлепок — это скат плюхается в лазурную воду. Вернуться на Аппер-Киз, походить по тамошним отмелям. Может быть, выскочит из воды хвост альбулы и в нем блеснет свет угасающего южного дня. Или мелькнет острый плавник акулы, бороздящей водную гладь в поисках легкой добычи.
Сьюзен всегда знает, куда пойти и где клев.
В юности они часто часами сидели над удочками. А теперь, вдруг подумал он, она ловит рыбу одна.
Он позволил себе вспомнить, как океанские волны нежно касались ног, но, открыв глаза, увидел перед собой брошенный на пол портфель агента.
Он поднял его и собрался было швырнуть в угол, как что-то его остановило.
«Там всего лишь еще один кошмар, — подумал он. — А я и так позволил кошмарам заполнить всю мою жизнь, так что одним кошмаром больше, одним меньше — какая разница».
Джеффри Клейтон откинулся на спинку кресла, еще раз вздохнул и открыл дешевую металлическую застежку.

 

В портфеле находились три желтоватые папки из манильской бумаги. Он быстро заглянул в них и обнаружил, что в каждой лежит примерно одинаковый набор документов — таких, какие он предполагал увидеть: фотографии, сделанные на месте преступления, выдержки из полицейских отчетов и протоколы вскрытия по каждой из трех жертв. «Вот так это всегда и начинается, — подумал он. — Появляется полицейский с фотографиями, который рассчитывает, что я сотворю чудо: посмотрю на них и тут же скажу, кто убийца». Он громко вздохнул, открыл папки и разложил перед собой на полу содержимое.
Когда он увидел фотографии, то сразу понял, почему агент Мартин с таким упорством добивался его помощи. Все три жертвы, как он и думал, — девочки-подростки, у всех одинаковые резаные раны, все обнаженные и уже после смерти уложенные в одинаковых позах. «Опасная бритва?» — пришло в голову. Потом он подумал про охотничий нож. Все три лежали на земле лицом вверх, с крестообразно раскинутыми руками. В такой позе дети любят падать спиной в свежевыпавший снег, изображая «снежного ангела». Он помнил, как сам так играл множество раз, пока не переехал на юг. Он покачал головой. Похоже на религиозную символику, решил он. Такое впечатление, словно их распяли на кресте. «А почему нет? — спросил он себя. — В каком-то смысле ведь так и произошло». Он снова бросил быстрый взгляд на фотографии и увидел, что у каждой из жертв отсутствует указательный палец на правой руке. Ему подумалось, что у них может отсутствовать еще какая-то часть тела или, может быть, преступник отрезал у них по локону.
— Тебе, несомненно, захотелось прихватить с собой сувенир, — проговорил он вслух, обращаясь к убийце, который в его воображении неуклонно начинал обретать некие реальные очертания, словно медленно материализуясь из воздуха и принимая форму человека, сидевшего напротив него.
Теперь он мельком посмотрел на фотографии, определяя местность, где они были сняты. На одной был лес, а девочка лежала на плоском камне. На второй местность была какая-то заболоченная, со следами густой мокрой грязи, виднелись вьющиеся растения со множеством побегов. «Это берег реки», — пришло ему на ум. Относительно того, что представляло собой место третьего преступления, он даже затруднялся строить какие-либо предположения. Убийство явно произошло где-то за городом, скорее всего ранней зимой. Вокруг тела, которое разложилось совсем незначительно, виднелись пятна чистого белого снега. Он присмотрелся немного получше, высматривая следы крови, но их не было.
«Так, значит, ты положил девочек в машину и привез туда, где их нашли, уже после того, как убил?» — покачал головой Клейтон. Он понимал, что придется поломать голову. Производить оценку места преступления всегда легче, если знаешь, где оно находится. Кроме того, тела, привезенные неизвестно откуда, создавали дополнительные трудности для властей. Да, это была проблема.
Глубоко задумавшись, он встал с кресла, прошел обратно в кухню и налил себе еще одну рюмку водки. Снова сделал большой жадный глоток и кивнул самому себе, довольный тем постепенно нараставшим чувством легкости в голове. Внезапно он понял, что головная боль прошла, и вернулся к документам, разложенным на полу в его маленькой гостиной. Он продолжал разговаривать с самим собой вслух, словно ребенок, оставшийся дома один и занявшийся любимой игрой.
— Вскрытие, вскрытие, вскрытие. Ставлю двадцать баксов на то, что ты убил девчонок, изнасиловал, но эякуляции не произошло, так ведь, приятель?
Он нашел три отчета и, быстро водя пальцем по строкам, отыскал то, что искал, — соответствующие записи, сделанные патологоанатомом.
— Выиграл, — сказал он, тоже вслух. — Двадцать баксов. Это же две десятки. Уйма денег. Ну ты, парень, и бестолочь. Впрочем, ничего странного.
Он сделал еще глоток.
— Если ты и кончил, так в тот момент, когда их убивал, признайся, чудак. Потому что именно этот миг был для тебя кульминацией. Вот когда ты почувствовал свою силу. Видел вспышку света перед глазами? Ослепительный взрыв, проникающий в мозг? Удивительный и мистический, так что он поверг тебя в благоговейный трепет?
Клейтон кивнул, глядя в сторону противоположной стены, где стояло пустое кресло, к которому, горячо жестикулируя, он обращался, будто убийца только что вошел в комнату.
— Что же ты не садишься? В ногах правды нет, — пригласил воображаемого гостя Джеффри.
Он начал мысленно рисовать себе его портрет. Не слишком молодой, подумалось ему. Довольно невзрачный. Белый. С виду дружелюбный. Пожалуй, немного рохля. Заурядная, бесцветная личность. Нелюдим. Он засмеялся, потому что убийца начинал походить на него, потому что он описывал не только типичного серийного убийцу — он описывал себя. Тем не менее он продолжал беседовать со своим призрачным визитером саркастичным и немного усталым голосом:
— Знаешь, приятель, а я тебя знаю. И знаю очень хорошо. Мне доводилось тебя видеть десятки, сотни раз. Я наблюдал за тобой на процессах. Беседовал с тобой в твоей тюремной камере. Пропустил тебя через сотни тестов, измерил рост, вес и аппетит. Проверил на тебе тест Роршаха и Миннесотский опросник, а также коэффициент интеллекта и кровяное давление. Я взял у тебя кровь из вены и исследовал твою ДНК. Черт, я даже присутствовал на твоем вскрытии после того, как тебя казнили, и изучал под микроскопом образцы клеток твоего мозга. Я знаю тебя вдоль и поперек. Ты думаешь, что уникален и всемогущ, но, извини, друг, это не так. Ты представляешь собой такой же образчик извращений и противоестественных склонностей, как и тысячи других собратьев, подобных тебе. Случаями, похожими на твой, пестрят журналы для записи пациентов и учебники уголовного права. Равно как детективы и психологические триллеры, черт побери. Вот уже много веков ты возникаешь то в том, то в ином обличье. И даже если сам ты чертовски уверен в собственной неповторимости и демонической привлекательности, то в этом ты столь же чертовски ошибаешься. Ты не более чем клише. Ты столь же банален, как зимой холод. Или насморк от холода. Но наверное, тебе не нравится это слушать, верно? От этих моих слов сидящий в тебе злобный внутренний голос, верно, начинает плеваться и, брызгая слюной, выдвигать свои требования. Угадал? Тебе хочется выйти на улицу и завыть на полную луну — или, возможно, напасть на еще одну маленькую девчонку, просто чтобы доказать, как я не прав, да? Но, знаешь ли, дружище, на самом деле единственное, чем ты отличаешься от подобных тебе, так это тем, что тебя еще не арестовали. И в этом тебе действительно дьявольски повезло. Однако причина этого кроется не в том, что ты, как тебе, наверное, кажется, чертовски умный. Тебе всего лишь повезло. Просто ни у кого еще не нашлось для этого достаточно времени либо достаточно желания, а все потому, что у людей существуют более приятные вещи, чем гоняться за всякими психами. Хотя что это за хорошие вещи, я и понятия не имею. Как бы то ни было, чаще всего происходит вот что. Тебя оставляют в покое одного, потому что всем на тебя наплевать, и то, о чем я сейчас рассказал, мало кого беспокоит. Ты просто не столь чертовски важная персона, какой ты себя возомнил, чтобы на тебя обращали внимание…
Он вздохнул и стал рыться в папке, отыскивая телефонный номер, который, как сказал агент Мартин, там лежал. Номер был написан на клочке бумаги. Клейтон еще раз бросил быстрый взгляд на фотографии и прочие документы, чтобы хорошенько убедиться, что он не пропустил ничего действительно важного, и еще раз сделал глоток. Теперь он осуждал себя за то чувство смятения и страха, которое охватило его, когда этот явившийся к нему полицейский начал сыпать своими туманными угрозами.
«А кто я на самом деле? — спросил он самого себя и вздохнул, сам же на него отвечая: — Я тот, кто я есть».
Эксперт по страшным смертям.
Той же рукой, в которой была рюмка, он указал на лежавшие перед ним на полу три папки и произнес:
— Предсказуемо. Совершенно предсказуемо. И в то же самое время невероятно. Еще один больной человек, безымянный убийца. Не хотите ли об этом услышать, вы, мистер полицейский?
Он улыбнулся и потянулся к телефону.

 

Агент Мартин снял трубку на второй звонок:
— Клейтон?
— Да.
— Хорошо. Вы не теряете времени даром. У вашего телефона есть видеокамера?
— Да.
— Тогда включайте эту чертову штуковину, чтобы я мог видеть ваше лицо.
Джеффри Клейтон сделал, как ему было велено, включив монитор и подсоединив камеру, после чего снова вернулся в кресло:
— Так лучше?
На экране появилось четкое изображение агента Мартина. Тот сидел на уголке кровати в своем номере в центре города. Он был все еще в галстуке, но пиджак уже висел на спинке стоявшего рядом стула. Кобуру он тоже еще не снял.
— Итак, что вы мне можете рассказать?
— Немного. То, что вы, возможно, знаете и без меня. Я пока только мельком взглянул на фотографии и прочие документы.
— Кто, по-вашему, убийца, профессор?
— Разумеется, один человек. Положение тел наводит на мысль о религиозной символике. Как там у вас насчет бывших священников? Впрочем, может, просто алтарный служка. Что-то в этом роде.
— Я думал об этом.
У Джеффри мелькнула еще одна мысль.
— Может быть, человек, занимающийся историей искусства, либо кто-то, так или иначе связанный с религиозным искусством. Художники Возрождения часто изображали Христа в точно такой же позе. Художник, которому стали являться видения или слышаться голоса. Тоже не лишено вероятности.
— Любопытно.
— Видите ли, детектив, когда вы касаетесь религии, вам волей-неволей приходится двигаться в определенном направлении. Но зачастую при этом требуются весьма расплывчатые толкования. Или их комбинация. Например, бывший мальчик-алтарник, который вырос и стал историком искусства. Понимаете, к чему я клоню?
— Да. Звучит разумно.
Внезапно Джеффри осенила еще одна идея.
— Учитель! Это может быть учитель.
— Почему?
— Священники чаще любят мальчиков, а эти — девочек. И они чаще имеют с ними дело. Просто вдруг пришло в голову.
— Любопытно, — снова произнес детектив после недолгой паузы, похоже переваривая услышанное. — Так, говорите, учитель?
— Именно. Однако это не более чем гипотеза. Чтобы сказать что-то более определенное, нужна еще информация.
— Продолжайте.
— Это практически все. Поскольку нет явных признаков сексуального насилия, хотя некая сексуальность все-таки присутствует, я думаю, что, скорее, следует искать религиозную подоплеку. Религиозность зачастую связана с чувством вины. Может, именно этим и объясняется неспособность преступника к эякуляции. Если только этот ваш убийца не кончил еще раньше, что я также могу предположить.
— Наш убийца.
— Не думаю.
Агент покачал головой:
— И еще что вам видится?
— Он любитель сувениров. У него где-то припрятана банка с отрезанными пальцами, причем не слишком далеко, чтобы он мог время от времени ее вынимать и наслаждаться зрелищем собственного триумфа.
— Да, об этом я тоже подумал.
— А что еще он забирал?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, что еще он уносил с собой, агент Мартин? Указательный палец, а что еще?
— А вы умны. Я ожидал этого. Но об этом после.
Джеффри вздохнул:
— Не говорите. Не хочу знать. — Он поколебался и все-таки добавил: — Волосы, да? Локон с головы и немного волос с лобковой области, верно?
Агент Мартин нахмурился:
— Верно. И то и другое.
— Но ведь он их не калечил, правда? Никаких ран в области гениталий, да? И вообще на теле, угадал?
— Да, это правда.
— Это уже необычно. Не то чтобы такого никогда не встречалось, но тем не менее. Необычный способ выместить свой гнев.
— Это вас интересует? — спросил агент.
— Нет, — равнодушно бросил в ответ Джеффри. — Это меня не интересует. Однако ваша главная проблема заключается в том, что каждая из ваших жертв была убита неизвестно где и перевезена туда, где вы их нашли. Таким образом, вам предстоит найти транспортное средство, которым воспользовался преступник. Я не нашел в полицейских отчетах никаких сведений об уликах, которые помогли бы вам узнать, как их перевозили. Ни единой ниточки, ничего. Может, этот парень заворачивал их в клеенку. Или застлал багажник полиэтиленовой пленкой. Помню случай, когда один парень проделал нечто подобное. Это было не здесь, а в Калифорнии. Копы чуть не свихнулись.
— Я помню то дело. Наверное, вы правы. Что еще?
— На первый взгляд этот парень кажется очень похожим на всех прочих убийц.
— Вот именно, на первый взгляд.
— У вас, возможно, имеется уйма другой информации, которой вы не желаете поделиться. Мое внимание привлекло то, что протоколы о вскрытии и полицейские протоколы очень отрывочны. Например, отсутствие явных повреждений, полученных при самообороне, говорит о том, что жертвы в момент нападения и убийства находились в бессознательном состоянии. Эта деталь чрезвычайно важна. Каким образом он их в это состояние привел? Признаков, которые говорили бы, что имела место травма головы, не обнаружено. И каких-то иных свидетельств чего-либо подобного тоже. Равным образом в ваших досье отсутствуют сведения, касающиеся результатов опознания ваших юных жертв. Не указано время совершения преступлений и их место. Ничего не говорится о последовавшем расследовании. Нет даже списка допрошенных подозреваемых.
— Да, вы правы. Их я вам не показал.
— Вот именно. А потому извините, что не сумел оказаться вам более полезен. Вы приехали сюда, проделав такой долгий путь, и лишь для того, чтобы услышать от меня вещи, которые уже и так знаете.
— Вы просто не хотите задавать нужные вопросы, профессор.
— У меня нет вопросов, агент Мартин. У вас, насколько я понимаю, возникла проблема, которую не так-то просто решить. Вот и все. Еще раз приношу извинения.
— Вы ничего, похоже, не понимаете, профессор.
— Не понимаю чего?
— Позвольте вам сообщить кое-что из того, чего нет в ваших полицейских отчетах. Видите на третьей папке условный значок в виде красного флажка?
— На той, где тело найдено на камне? Да, вижу.
— Ну, так эта девочка найдена примерно четыре недели назад в месте, на которое распространяется юрисдикция Западной территории. Понимаете, что это означает?
— Западной территории? Так она проживала в этом, в нашем будущем Пятьдесят первом штате?
— Вот именно, — ответил агент; при этом голос его стал твердым и в нем звякнули гневные нотки.
Джеффри откинулся на спинку кресла, раздумывая над тем, что услышал:
— Я думал, у вас такого не случается. Полагал, Западная территория покончила с преступностью навсегда.
— Да, черт возьми! — зло огрызнулся агент. — Так оно и есть.
— Тогда ничего подобного там просто не может быть, — возразил Джеффри. — Я имею в виду господствующую у вас точку зрения, что подобное не может произойти на землях Западной территории. Я прав, детектив? Ведь там у вас мир, в котором не бывает преступлений. А в особенности таких, как эти.
Агент Мартин, похоже, с трудом себя сдерживал.
— Вы правы, — процедил он. — И это единственное обоснование существования Западной территории. Именно по этой причине ее считают достойной статуса штата. Вдумайтесь только, профессор. Пятьдесят первый штат. Место, где можно дышать свободно и жить нормальной жизнью, ничего не боясь. Где жизнь течет именно так, как и должна. Как это было в далекие годы.
— И где, чтобы жить спокойно, вы готовы распрощаться со свободой?
— Я не стал бы формулировать это именно таким образом, — холодно возразил агент Мартин. — Однако в чем-то вы правы.
Джеффри кивнул, начиная наконец понимать истинные масштабы той гигантской проблемы, с которой столкнулся этот полицейский.
— Таким образом, перед вами дилемма, которая носит не только криминальный, но и политический характер?
— Вот теперь, профессор, вы начинаете улавливать.
Джеффри почувствовал нечто вроде симпатии к этому неуклюжему служаке, хотя чувство это, как он понимал, скорее всего, следовало приписать водке.
— Что ж, ваше нетерпение можно понять. Кажется, голосование в конгрессе должно пройти совсем скоро, накануне выборов? Осталось не больше трех недель. Но все дело в том, что преступления данного типа не так-то просто раскрыть и охота за преступником может занять слишком много времени, если только вам вдруг не повезет. Например, если появится свидетель, который запомнил приметы маньяка, или что-нибудь в этом роде. Но если и удается поймать такого убийцу — что, как я уже сказал, бывает далеко не всегда, — то тут, как правило, присутствует элемент случайности, следствие обычно длится многие месяцы. Так что… — Он снова замолчал и отхлебнул водки.
— Что «так что»? — едко спросил Мартин.
— Так что не хотелось бы мне оказаться с вами в одной лодке.
Глаза детектива сощурились и холодно смотрели с экрана на Клейтона. Голос его оставался ровным, спокойным, без малейших признаков нервозности.
— Мы уже в одной лодке, профессор, — заверил его Мартин, указывая с экрана рукой на своего собеседника. — А почему — я расскажу вам при личной встрече.
— Послушайте, я просмотрел содержимое ваших папок, — прервал его Джеффри. — Я у себя дома. На сегодня я сделал достаточно.
— Это не просьба. Прикиньте-ка, профессор, как я могу осложнить вашу жизнь. Может, с помощью Налоговой службы. Может, полиции. Или вашего же чертова университета. Включите на пару минут воображение. Дошло? Вот и ладно. Так что быстренько сообразите, в каком тихом и удобном местечке мы сейчас встретимся. Разговор предстоит не телефонный. Я не знаю, может сейчас кто-нибудь нас прослушивать или нет. А вдруг какой-нибудь из ваших продвинутых студентов таким образом развлекается в надежде получить закрытые сведения об экзаменах или личную информацию, которой будет вас потом шантажировать. Короче говоря, я хочу встретиться, и немедленно. Сейчас. Захватите с собой те папки. Еще раз напоминаю, у нас мало времени.

 

Джеффри, переодевшийся во все темное, передвигался осторожными перебежками от тени к тени, стараясь как можно быстрее миновать светлые пятна неоновых фонарей в центральной части маленького университетского городка. Возле дверей пиццерии «Антонио», как обычно, стояла толпа желающих попасть внутрь. Порядок в очереди голодных студентов поддерживала вооруженная охрана. Другая очередь стояла в кассу кинотеатра, где шел новый «випорн» — название, которое студенты придумали для порновидео.
Он вжался в кирпичную стену магазина видеотоваров, когда мимо проходила буйная группка детишек десяти-двенадцати лет. Они маршировали на военный лад, время от времени слаженно выкрикивая речовки. Их было, наверное, около дюжины, и они шли строем за долговязым прыщавым вожаком, чьи злые глаза высматривали кого-нибудь, кто имел бы наглость встать у них на пути. На них были одинаковые куртки с эмблемой профессионального баскетбольного клуба, армейские вязаные шапки и навороченные кроссовки. Младшему, который замыкал шествие, было, наверное, лет девять-десять. Он едва поспевал маршировать в ногу за вышагивавшим отрядом и мог бы показаться комичным, если бы профессор не знал, насколько опасна бывает подобная орава. Время от времени вожак оборачивался к строю лицом и, семеня задом наперед, спрашивал:
— Кто мы?
Хор высоких голосов тут же выкрикивал ответ:
— Мы псы Мейн-стрит!
— Мы хозяева…
— Мы хозяева нашей улицы!
Вслед за этими словами они дружно били три раза в ладоши, производя хлопки, которые, подобно эху винтовочных выстрелов, разлетались во все стороны, рикошетя от стен офисов на главной улице делового центра.
Даже студенты, стоявшие возле пиццерии, расступились в стороны, давая им проход, через который детки продефилировали, как между берегами реки. Охранник пиццерии направил револьвер на вожака, который в ответ лишь рассмеялся и сделал непристойный жест. Джеффри заметил, что следом за этой уличной бандой на безопасном расстоянии следует патрульный автомобиль городской полиции. Все побаиваются этих детишек, подумал он. Причем больше, чем кого-то еще. Можно принять меры предосторожности, чтобы уберечься от серийных убийц, насильников, грабителей, бешеных животных. Можно сделать себе прививку от оспы, гриппа и тифа, но почти невозможно спрятаться от ватаги беспризорников, у которых ничего нет, кроме ненависти к этому миру, где их угораздило родиться. «Интересно, — подумалось ему, — а замечают ли политики, которые приняли законы, запрещающие женщинам аборт, что такие вот детские банды наводнили улицы наших городов, и задаются ли вопросом, откуда эти банды взялись?» Джеффри дождался полицейской машины и под ее прикрытием быстро перешел улицу. Он видел, как один из копов, заметив движение, резко обернулся, а потом немного прибавил газу, и машина поехала быстрее. Клейтон, петляя, чтобы не оказаться в лучах уличных фонарей, двинулся дальше, в сторону городской библиотеки.
Он думал: «А что я знаю про Пятьдесят первый штат?» И, пошарив в памяти, понял, что знает не много, а от того, что знал, ему стало не по себе, хотя вряд ли смог бы сказать почему.
Лет десять назад примерно двадцать пять самых крупных американских корпораций начали скупать федеральные земли в шести западных штатах. Покупали они также и земли штатов, — по сути дела, штаты передавали им свои права на земли. Идея была проста и состояла в экстраполяции той концепции, которую впервые стала реализовывать в Центральной Флориде в 1990-х корпорация «Дисней», начав строить сначала города и поселки, дома и школы, целые жилые районы — всё сызнова, всё с нуля, в то же самое время воскрешая к новой жизни образы давнего прошлого Америки. Изначально этот корпоративный мир предназначался для сотрудников корпорации, для обеспечения их жильем и защитой. Но идея оказалась слишком привлекательной. Клейтон не раз видел по телевизору рекламу Пятьдесят первого штата. О нем говорили как о месте, где царят тепло, безопасность, старые ценности.
Шесть лет назад эти выкупленные земли получили права́ территории, которую так и стали называть: Западная территория. И подобно тому как это некогда происходило с Аляской и Гавайями, начался процесс придания Территории статуса нового штата. Нового и совершенно непохожего на остальные.
В свое время Клейтона удивило, что соседние штаты так легко делились своей территорией. Однако, в конце концов, деньги и блестящие перспективы всегда служили и служат мощным стимулом для перемен, а границы на то и границы, чтобы их менять.
Таким образом, карта Соединенных Штатов изменилась.
Вдоль хайвеев появились рекламные щиты, где жизнь в новом штате расписывалась в самых радужных тонах. Не отставали и интернетные сайты, предлагая виртуальные экскурсии по без пяти минут штату и трехмерные картинки тамошних городских поселений и дикой природы.
Конечно, не задаром.
Многие бедные семьи выселили, согнав с насиженных мест, хотя кое-какая компенсация за отчужденную собственность им перепала. Было, конечно, и небольшое количество тех, кто не соглашался уезжать и даже пробовал организовать местное ополчение и занимал землю в самых глухих лесах, но с ними быстро разобрались с помощью местных законов и, конечно, взяток. Большинство недовольных перебрались на север Айдахо и Монтаны, где нашли себе место для жизни и получили политические права.
А Пятьдесят первый штат ждал людей иного рода.
Там нужно было платить высокие налоги. Жилье стало стоить непомерно дорого.
Но что важнее всего, Западная территория отличалась своими законами, которые, по существу, не оставляли камня на камне от права на частную жизнь и отменяли основные гражданские права. Контроль за въездом и выездом тоже осуществлялся чудовищный. Первая поправка к Конституции США не то чтобы отменялась вообще, но ее смысл невероятно сузили и ограничили самым волюнтаристским образом. Четвертая и Шестая поправки обрели новый смысл.
«Это место не для меня», — в свое время решил Джеффри. Но тогда точно не знал почему.
Он поднял воротник куртки и, ускорив шаг, пошел дальше по улице.
«Не слишком-то много ты знаешь о Новом Свете», — думал Клейтон. И тут понял, что как раз сейчас ему выпал случай узнать побольше.
Минуту он размышлял над тем, каким должен быть человек, способный согласиться на подобную сделку: свобода в обмен на защиту.
Однако то, что им и в самом деле давалось взамен, звучало заманчиво: безопасность.
Гарантированная безопасность. Абсолютная безопасность.
Америка Нормана Роквелла.
Америка Эйзенхауэра 1950-х.
Забытая Америка.
И в этом, подумал он, и состояла проблема агента Мартина.
Он крепче прижал к себе папку, которую нес под мышкой, и подумал: проблема эта стара. Стара как мир. Что бывает, когда лис повадится ходить в курятник? Он улыбнулся себе под нос. Тогда добра не жди.

 

В вестибюле библиотеки жили несколько бездомных. Войдя, он поздоровался, и те его узнали.
— Ну что, профессор, пришли нас навестить? — спросила одна женщина, у которой не было передних зубов. Спросила и громко расхохоталась.
— Нет. Зашел почитать книжки.
— Скоро они вам больше не понадобятся. Помрете, как и все те, про кого читаете. Тогда сможете узнавать про смерть прямо из первых рук. Верно, профессор?
Она снова расхохоталась и подтолкнула локтем сидевшего рядом с ней пожилого мужчину, который встряхнулся от толчка, отчего его рваные, покрытые грязью лохмотья зашуршали.
— Профессор не изучает мертвецов, ты, старая карга! — одернул он ее. — Он изучает убийц, верно?
— Верно, — отозвался Джеффри.
— О-о-о, — произнесла женщина, широко улыбаясь. — Тогда, значит, ему не обязательно умирать самому, чтоб все проверить. Нужно просто убить кого разок-другой, и все. Так вот что вам интересно? Как убивают.
Джеффри подумал, что логика у старой карги так же хромает, как и, должно быть, она сама. Вместо ответа, он вынул из бумажника двадцатидолларовую купюру:
— На́ вот. Там у «Антонио» сегодня не такая уж и большая очередь. Купи себе пиццы. — Он бросил банкноту ей на ладонь.
Старуха быстро зажала ее пятерней, похожей на клешню.
— Этого хватит лишь на самую маленькую, — сказала она, внезапно обозлившись, — и только с одним видом начинки. Мне нравится с колбасой, а он, — тут она снова ткнула своего приятеля локтем под ребра, — любит с грибами.
— Прошу прощения, — ответил Джеффри, — больше не могу.
В ответ старая нищенка не то хихикнула, не то хмыкнула, переходя, однако, на явно более дружелюбный тон.
— Обойдемся без грибов, — буркнула она.
— А я люблю с грибочками, — жалобно прогундосил мужчина. Глаза его вдруг наполнились слезами.
Джеффри отвернулся и прошел через двойные стальные двери к библиотечному пункту проверки документов, защищенному от возможного нападения перегородкой из пуленепробиваемого стекла. Сотрудница библиотеки улыбнулась ему и помахала рукой, после чего он сдал ей оружие. Она указала на боковую комнату:
— Ваш друг ждет вас там. — Ее металлический голос, доносившийся через переговорное устройство, казался далеким и незнакомым. — Этот ваш приятель, — добавила она, улыбаясь, — никак не хотел расставаться со своим арсеналом.
— Он полицейский, — пояснил Джеффри.
— Ну так, значит, теперь его можно считать разоруженным полицейским. У нас в библиотеке не может быть оружия. Только книги. — Она была постарше Клейтона, и он подозревал, что свободное время она проводит, удобно устроившись за стеллажами и почитывая какой-нибудь роман о далеком прошлом Америки. — Когда-то, давным-давно, книг было больше, чем пистолетов, — проворчала она себе под нос, а потом, подняв голову, чтобы видеть лицо собеседника, спросила: — Разве не так, профессор?
— Когда-то, давным-давно, — ответил он.
Женщина покачала головой:
— Идеи бывают опаснее пуль. Просто они убивают не сразу.
Он с улыбкой кивнул. Женщина отвернулась к экранам, в режиме реального времени охранявшим ее безопасность, и одним глазом наблюдала за Клейтоном, а другим смотрела в компьютер с электронной книгой. Джеффри прошел через кольцо металлоискателя и вошел в зал периодики.
Агент был там один. Он сгорбился в чересчур мягком кресле, и было видно, что сидеть ему неудобно. Однако, заметив Клейтона, он в один миг оттолкнулся от кресла, энергично поднялся и подошел к нему.
— Не люблю сдавать оружие, даже в библиотеке, — признался он, и по лицу его скользнула кривая улыбка.
— Да, леди на пропускном пункте уже на вас пожаловалась.
— С «у́зи» наперевес, она вольна молоть, что ей вздумается.
— В этом есть доля истины, — согласился Джеффри. Затем он сунул кожаный портфель с лежащими внутри тремя папками агенту Мартину. — Вот ваши досье. Как уже было сказано, без дополнительной информации по этим убийствам я ничем не могу вам помочь. Так что передать ее мне в ваших же интересах.
На эти слова полицейский предпочел ничего не ответить. Вместо этого он сообщил:
— Я уже переговорил с деканом факультета психологии. Он дал добро на ваш немедленный отъезд. Вы получаете отпуск. Вот тут я написал имена профессоров, которые дочитают ваш курс. Возможно, вы захотите обсудить с ними какие-то детали до того, как мы отправимся в путь.
Джеффри открыл рот от удивления и, заикаясь, выдавил из себя:
— Какого черта? Я никуда не собираюсь ехать. Вам никто не давал права кому-либо звонить и о чем-то договариваться. Я уже сказал вам, что не собираюсь помогать и не намерен менять своего решения.
Проигнорировав возражения Клейтона, агент Мартин продолжил:
— Однако я не знал, что́ мне следует сказать вашим подружкам. Решил, что, может, вам сперва самому захочется им что-то сказать. Придумать какое-нибудь логичное объяснение. Ну, в общем, что-то соврать. Потому что мне чертовски не хочется, чтобы вы сказали им или кому-то еще правду о том, над чем вам придется работать и где именно. Ваш заведующий кафедрой, например, убежден, что вас вызвали в Вашингтон. Пускай он так и останется в этом своем заблуждении, лады?
— Да пошел ты! — зло прервал его Джеффри. — Я умываю руки.
Агент Мартин грустно улыбнулся.
— Не думаю, что мы подружимся, — заметил он. — Надеюсь, однако, со временем вас восхитят некоторые из моих наиболее исключительных качеств… ну хотя бы оценить их вам все-таки придется… Да нет, вряд ли. Пожалуй, друзьями мы с вами все-таки не станем. Но это, в конце концов, не так уж и важно. Так ведь, профессор? Главное ведь сейчас вовсе не это, а нечто совсем другое.
Джеффри покачал головой:
— Забирайте свои чертовы папки. Желаю вам удачи.
Он уже стал поворачиваться, чтобы уйти, как вдруг почувствовал, что агент крепко ухватил его за руку. Мартину было не занимать силы, и он стиснул руку Клейтона с такой мощью, словно хотел сказать, что с ним шутки плохи, хотя в данный момент причиняемая им боль вполне адекватна создавшейся ситуации. Джеффри попытался вырваться, но это ему не удалось. Агент Мартин притянул его поближе к себе и с горячностью зашептал прямо ему в лицо:
— Хватит спорить, профессор. Дебаты закончены. Вы станете просто делать то, что я скажу, потому что, как мне сдается, вы единственный человек в этой поганой стране, который может сделать то, что мне нужно. Так что я больше не задаю вопросов. Теперь я приказываю. Я говорю, а вы просто слушаете. Понятно, профессор?
Угроза в его голосе показалась Клейтону едва ли не осязаемым. Он чувствовал ее кожей, как жар солнца в безоблачный летний день. Собрав силы, он постарался обуздать страх и сохранить самообладание.
— Хорошо, — медленно выдавил он из себя. — Говорите то, что, по вашему мнению, мне нужно знать.
Агент отступил назад и знаком указал на стол и стоявшее рядом с ним кожаное кресло. Джеффри шагнул вперед и, пододвинув кресло, уселся в него, после чего сухо произнес:
— Начинайте.
Мартин опустился на стоявший неподалеку деревянный стул с высокой прямой спинкой и, открыв портфель, извлек из него все три папки. Он сердито посмотрел на Джеффри и бросил на стол перед ним одну из них.
— Над этим делом я в настоящее время работаю, — резко сказал он. — В позднее время девушка возвращалась домой от соседей, где присматривала за маленьким ребенком. Тело нашли спустя две недели.
— Продолжайте.
— Нет, погодите-ка. Теперь посмотрите на эту девчонку. — И он пододвинул к Джеффри вторую папку. — Не кажется ли вам что-то в ее внешности очень знакомым, а, профессор?
Джеффри вгляделся в лицо девушки. «С какой стати, — подумалось ему, — она может быть мне знакома?»
— Нет, — ответил он.
— Может, вам что-нибудь подскажет ее имя?
Агент тяжело дышал, будто пытаясь справиться с обуревавшим его сильным гневом. Он взял карандаш и написал на папке: «Марта Томас».
— Это вам о чем-нибудь говорит, профессор? Наводит на какую-то мысль? Семь лет назад. Тогда вы первый год работали в этом вашем достославном учреждении высшего образования. Теперь вспомнили?
Джеффри кивнул, ощутив где-то внутри себя холод одиночества:
— Да, теперь, когда вы назвали имя, я вспомнил. Она училась на первом курсе и посещала мой вводный курс. Одна из двухсот пятидесяти записавшихся. Осенне-зимний семестр. Посещала семинары две недели, а потом исчезла. А лекцию прослушала только одну. Не припомню, чтобы с тех пор когда-либо ее встречал. Разумеется, мы с ней никогда не разговаривали. Вот и все. Ее нашли тремя неделями позже в лесу неподалеку отсюда. Насколько я помню, она обожала кататься на велосипеде. Полиция сочла, что ее похитили во время очередной поездки. Арестов не производилось. Не помню даже, чтобы меня допрашивали.
— И вы не предложили свою помощь в расследовании, когда оказалась убитой ваша студентка?
— Предложил. Местная полиция от моего предложения вежливо отказалась. У меня тогда еще не было такой репутации, какая у меня есть сейчас. Материалов с места преступления мне никто не показывал. Я и не подозревал, что она стала жертвой серийного убийцы.
— И местные кретины об этом тоже не подумали, — с горькой иронией подхватил Мартин. — Девушку выпотрошили и положили на землю, словно некий связанный с религией символ, у нее отсутствовал палец, и… и все-таки до этих идиотов так и не дошло, с каким явлением они имеют дело.
— В наши дни убивают слишком много людей. Инспекторам убойного отдела самим приходится решать, какие дела есть смысл расследовать, а какие так навсегда и останутся «глухарями». Их как бы сортируют на перспективные и бесперспективные.
— Я это знаю, профессор. Однако это еще не значит, что они не идиоты.
Джеффри откинулся на спинку кресла:
— Итак, девушка, которая когда-то недели две числилась моей студенткой, убита в точности так же, как и девочка, смертью которой вы сейчас занимаетесь. Однако я все еще не понимаю, почему это требует моего участия в расследовании.
Агент Мартин бросил через стол третью папку, и та ударилась о правую руку Клейтона.
— Это дело старое, — медленно проговорил Мартин. — Настолько старое, что убийцы давно и след простыл. Очень давняя история, черт побери.
— Что вы хотите этим сказать?
— ФБР держит такие убийства на контроле и ведет их реестр, — продолжил Мартин. — В рамках так называемой «Программы изучения и анализа тяжких преступлений». Она позволяет сравнивать нераскрытые убийства по множеству разных параметров. Например, по положению тела. А также по отсутствию указательного пальца. Компьютер, в котором хранится информация по таким убийствам, вычленяет подобные вещи и группирует преступления в соответствии с заданными параметрами. Как вам такое? Разумеется, это, как правило, не слишком помогает фэбээровцам или кому-то еще, однако иногда получаются весьма интересные комбинации. Да вы и сами со всем этим прекрасно знакомы, не так ли, профессор?
— Конечно же я знаком с процессом идентификации серийных преступлений. Вы ведь знаете, что им пользуются уже два десятка лет.
Агент Мартин встал со стула и принялся мерить шагами комнату, после чего наконец снова сел, на сей раз в большое кожаное кресло, и оказался напротив Джеффри Клейтона, на другой стороне стола.
— Вот так я и докопался до них. А потом сопоставил. Это последнее, знаете, когда оно произошло? Больше двадцати пяти лет назад, черт возьми. Это ж чуть ли не в каменном веке, верно, профессор?
— Три убийства за четверть века, — это очень необычно для маньяка.
Агент откинулся на спинку кресла и пару секунд рассматривал потолок, после чего опустил взгляд и посмотрел на Клейтона.
— Знаете, профессор, — сказал он, — без всяких дураков, это третье преступление действительно очень интересно.
— Чем это?
— Тем, где и когда оно было совершено, а также тем, кого в связи с ним допрашивала полиция штата. Правда, этого типа тогда не арестовали. И все же он проходил в качестве одного из шести подозреваемых. Но и его имя, и данные, касающиеся его допроса, содержатся в документах, относящихся к другому преступлению, очень давнему. Конечно, раскопать их было чертовски трудно, и все-таки я их нашел.
— И что же в них такого интересного? — спросил Джеффри.
Агент Мартин начал было вставать, но в последний момент передумал. Вместо этого он уселся обратно в кресло и подался всем телом вперед, облокотившись на колени. Он стал похож на человека, который раскрыл тайный заговор. От гнева голос у него сел и стал тихим.
— Интересного? — переспросил он. — Ну так я вам скажу, чем это интересно, профессор. Тем, что тело той юной девушки было найдено в округе Мерсер, штат Нью-Джерси, совсем рядом с одним маленьким городком под названием Хоупвелл, примерно через трое суток после того, как вы, ваша мать и ваша маленькая сестра навсегда оттуда уехали… а также тем, что человек, которого полиция столь безрезультатно допрашивала через несколько дней после исчезновения жертвы, то есть через несколько дней после того, как вы с вашей семьей оттуда удрали, был ваш чертов отец.
Джеффри не знал, что ответить. Его бросило в жар, словно вокруг него в комнате вспыхнуло пламя. Во рту разом пересохло, голова закружилась. Он ухватился за стол, чтобы не упасть, и подумал: «Но ты ведь знал об этом, разве нет? Ты все это давно знал, все эти годы. Знал: однажды кто-то придет к тебе и скажет то, что ты только что услышал».
Ему вдруг показалось, что он не может дышать, словно эти слова душили его.
Агент Мартин видел все это и, прищурившись, не сводил глаз с человека, которого студенты прозвали Профессор Смерть.
— Итак, — проговорил он спокойно, — теперь мы готовы к тому, чтобы начать. Я же вам говорил, что у нас мало времени.
— Почему? — выдавил из себя Джеффри.
— Потому что менее двух суток назад на Западной территории пропала еще одна девушка. И вот в месте, в котором, как все полагают, жизнь просто не может быть иной, кроме как удобной и безопасной, сидят ее отец, мать, маленький братик и старшая сестра и тщетно пытаются понять то, что по всем правилам не поддается пониманию. Они хотят получить объяснение необъяснимого. Потому что случилось как раз то, что, как им говорили, никогда не может с ними случиться. — Агент Мартин нахмурился, словно от одной этой мысли ему стало тошно. — Вы, профессор, — проговорил он, — именно вы должны помочь мне найти вашего отца.
Назад: Глава 1 Профессор Смерть
Дальше: Глава 3 Неразумные вопросы