…Тьма была короткой. Мгновенной. Она исчезла неуловимо и безболезненно. Валентин стоял на улице перед зданием спортшколы. Впрочем, здание это виделось лишь секунду, полупрозрачным контуром. Потом исчезло. На его месте был теперь небольшой сквер с клумбой и кленами. На клумбе цвели астры, но клены стояли сплошь желтые. Видимо, конец сентября.

Женька стоял рядом. Он был в потрепанном джинсовом костюме. Поправлял трубу, которая висела на шпагате через плечо.

Посмотрел снизу вверх на Валентина. Неулыбчиво, печально даже. Погладил трубу.

– Я боялся, что она исчезнет. Хорошо, что осталась, пригодится. Хотя теперь она просто труба…

– А… была?

– А была критта-холо, – вздохнул Женька. – Юкки мне объяснил. Ну, еще тогда, в степи…

«Значит, все это было. Не приснилось…»

– Женька, а куда же девались эти?

Тот пренебрежительно пожал плечами. Нашел, мол, о ком спрашивать.

– Нету их. Навсегда… Видишь, даже дома этого нету…

– Значит… и Мишки? – морщась, как от боли, спросил Валентин.

– Мишка… он, наверно, есть. Его же выкинули за дверь, когда я брал трубу…

Валентин потер лоб, облегченно передохнул.

– Ой, смотри! – вдруг звонко сказал Женька.

На клумбе стоял теперь гипсовый горнист с девчоночьей голубой лентой на коленке. Упирал в бедро свою обшарпанную белую трубу и, вскинув голову, смотрел куда-то за деревья…

– Хорошая примета, – заметил Женька.

– Сколько же это времени прошло? Наверно, месяц, а?

– Наверно… Нога уже совсем зажила. – Женька подтянул штанину. На побледневшем загаре светлела волнистая полоска давнего, залеченного ожога.

«Как они тебя, гады!» – чуть не вырвалось у Валентина. Но сдержался, сказал о другом:

– А как же мы Валентине-то объясним? Где болтались все это время?

– Ну-у… – протянул Женька. – Она знает, что я ходил в школу, а ты каждый день сидел над своими рисунками… И помогал дяде Саше настраивать компьютер…

– Значит, все в порядке?

Женька промолчал.

– Тогда… пошли домой, Жень?

– Не… – тихонько ответил Женька. – Дядь Валь, ты меня… проводи…

– Куда?! – с резким испугом вскинулся Валентин.

– На Дорогу…

– Зачем?!

Женька опять поднял глаза. Большие, темно-коричневые, незнакомые. С мелькнувшей слезинкой.

– Разве ты не понимаешь? Я здесь не выживу. И то счастье, что отсрочка получилась. Часа, наверное, на два…

– Какая… отсрочка? – уже понимая неизбежность нового несчастья, сказал Валентин.

– Труба-то… она сама не сработала бы. Только вместе со мной. Я был рыбкой… Дядь Валь, на этой грани мне теперь не жить. А на Дороге меня встретит Юкки. Уведет к себе. Там можно…

«Как же я без тебя?!» – чуть не взмолился Валентин. А спросил не о том – хмуро и почти обиженно:

– Где же эта Дорога?

– Дорога везде… А начало – там, где Ручейковый проезд…

Женька взял его за руку теплыми пальцами, и они пошли. И долго шли молча. И было опять как в ускользающем сне. Потом Валентин не выдержал:

– Жень… Значит, мы с тобой никогда не увидимся?

– Нет, можно будет… но не часто… Я буду приходить иногда на край Дороги. Заиграю на трубе, ты услышишь… Хочешь, я достану из болота твой револьвер? Я запомнил место… Выловлю и принесу! Он тебе здесь не лишний. А патроны добудешь…

– Вылови, – кивнул Валентин. Потому что это была лишняя надежда увидеть Женьку.

– Но это не скоро… – вздохнул Женька. – Только будущей весной…

Валентин промолчал. Тоска наполняла его, как холодная вода…

А день был безоблачный, синий и почти по-летнему теплый. Шелестел листопад, но у заборов цвела еще всякая желтая мелочь и ромашки.

Вышли наконец в Ручейковый проезд. Валентин узнал дом, у которого восемь лет назад увидел маленького рыбака. Юрика. Князя Юр-Танку. Даже бочка по-прежнему была врыта под водосточной трубой. А куда она денется…

– Женька, возьми меня с собой, – тихо попросил Валентин. – Я без тебя не смогу…

– Сможешь, – так же тихонько сказал Женька. – А туда тебе нельзя… пока.

– Почему?

– Другие-то куда без тебя денутся?

– Кто?

– Ну… дядя Саша. Валентина…

– Переживут. Они большие….

– А… сын?

– Какой… сын?

– Ты забыл? Или не знал? У Валентины через полгода родится мальчишка…

Валентин помолчал на ходу. Потом проговорил неуверенно:

– Ты это… точно знаешь?

– Ты и сам знаешь… Давай дальше не пойдем. Вон там, за водокачкой, граница.

Валентину словно вцепились в сердце отросшими ногтями. Он резко остановился. С болью передохнул.

– А еще… – все так же полушепотом проговорил Женька. – Кроме сына… другие тебя тоже найдут…

– Кто?

– Ну… наши. Из «Аистенка». Шамиль, Кудрявость, Гошка Понарошку, Крендель. Алена с Настюшкой… А потом и вот он… – Женька кивнул в сторону.

Там по узкому асфальту шла пожилая женщина в темной косынке и потертом плаще. А рядом – Илюшка Митников. Он пытался отнять у женщины тяжелую сумку.

– Тетя Маша, ну отдай! Я сам понесу!

– Да что ты, Илюшенька! Я-то привыкла, а у тебя еще сила ребячья, хрупкая…

– Не хрупкая! Дай…

Отобрал он сумку, понес, выгибаясь набок от тяжести… Скользнул по Валентину и Женьке веселым, хорошим таким, но неузнавающим взглядом.

Ну, понятно, откуда он мог их знать? Весь июль прожил Илюшка с тетей Машей у ее брата в селе Орловском и никогда не был в лагере «Аистенок». И потому в глаза не видал до сих пор ни Валентина Волынова, ни Женьку Протасова, которого звали когда-то Сопливиком – прозвищем обидным, но теперь уже позабытым.