Город Свирск
1
Дом уже не изгибался подковой. Он обрел прежнюю форму и размер. И стоял в ряду других зданий – обшарпанных особнячков с казенными вывесками, двухэтажных домов с кирпичным низом и деревянным верхом. Типичная улица провинциального города с разоренным купеческим прошлым.
Валентин уже не удивился: устал удивляться. Сопливик тоже отнесся к новшеству спокойно.
Вместо заросшего двора, были теперь булыжная мостовая и потрескавшийся асфальтовый тротуар. Ребята толпились у арки.
– Ну, что? – встревожилась Алена. – Не нашли?
Валентин покачал головой.
– Ну и хорошо! – подпрыгнул Гошка Понарошку. – Значит, долетит до дому по правде.
– Видите, какие перемены, – сказал Шамиль. – А после двенадцати еще что-то обещают.
– Кто обещает?
– По радио… И еще говорили опять, что нас ищут…
– Трепачи, – ругнулся Валентин.
Сопливик плотно держался рядом.
Ласьен с зевком и со сдержанным вопросом заметил:
– Вообще-то лопать хочется. Начальство вроде бы позаботиться должно.
– Вроде бы должно, – терпеливо согласился Валентин. – Теперь мы среди людей, не пропадем. Пошли искать точку общепита!.. В доме ничего не забыли? Сюда мы едва ли вернемся…
– А где Юрик? – спросил Кудрявость Номер Один.
– Юрик… встретил знакомых. Они забрали его домой. Передавал всем привет.
– Как трогательно, – сказал Ласьен.
Валентин «внутренне» скрипнул зубами. Сопливик понимающе молчал рядом.
Пошли толпой по асфальту. Поглядывали на вывески.
– Если интуиция меня не обманывает, где-то неподалеку должна быть пельменная, блинная или что-то подобное, – сообщил Валентин.
Однако раньше общепитовской точки они увидели кирпичный двухэтажный дом с вывеской: «Центральная телефонная станция».
– Леди и джентльмены! – обрадовался Валентин. – За пятнадцать минут никто не погибнет от истощения. А здесь – возможность немедленно сообщить в Краснохолмск, что все… живы-здоровы! – «Все ли»? – толкнулось в нем.
– Куда торопиться-то! – кисло возразил Мишка Дыров. – Жрать хочется.
Его неожиданно поддержал Шамиль:
– Кому мы там нужны, в Краснохолмске…
– Но ищут же!
– Делают вид…
Однако Валентин уже принял решение. Он быстро сжал плечо Сопливика: «Побудь со всеми, чтобы опять не было шептанья о любимчиках».
– Это же совсем быстро, ребята!
Он вошел в дом. Внутри было пусто и прохладно. Наметанным глазом Валентин отыскал дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен». Дернул ручку, шагнул в комнату под негодующий вопль девицы за стеклянной перегородкой. Там же, за стеклом, сидела еще одна девица – остроносая и вертлявая.
– У меня дело… – начал Валентин.
– Там на двери написано… – с ходу завелась вертлявая.
– У меня дело! – гаркнул он. – Спецслужба Ведомства!
– Но… Ведомство ведь расформировано… – слабо и уже виновато трепыхнулась телефонистка.
Валентин увесисто произнес:
– Ведомство расформировано, а спецслужба осталась. Где аппаратная?
Аппаратная оказалась еще за одной дверью. Несколько тетушек что-то ворковали в трубку или между собой.
– Краснохолмск, – приказал Валентин. – Сию минуту. Профсоюзный комитет завода «Маяк»…
Возникла суета. Одна из тетушек испуганно кудахтнула:
– А вам кого?
– Кого угодно. Немедленно.
…Ну, наконец-то повезло! У телефона оказалась Марина. Валентин сразу узнал ее по голосу.
– Это Волынов…
Она моментально завопила в трубку с радостью и слезами:
– Валечка! Вы живые?! Куда вы подевались?! Почему вы в Свирске?!
– Ты меня спрашиваешь?! – рявкнул он. – Скажи лучше, почему нас бросили? Чуть не угробили!..
– Ой, Валечка! Мы послали за вами автобус! А его перехватил патруль «урожайного штаба» и отправил на уборку! Мы через сутки отправили другой, а он… Там оцепление… Мне говорят: под суд пойдешь! А я при чем? А сейчас совсем… Звонят приемные родители этого… Митникова, кричат: «Почему отпустили ребенка одного, почему он приехал совсем голый? Жаловаться будем! Зачем он нам такой нужен!»
– Давай по порядку… – начал Валентин. И умолк от радостной догадки: значит, Илюшка долетел… Так стремительно! – Слушай, а этот Свирск далеко от Краснохолмска?
– Сотня километров! Да ты что, не знаешь?
– Почему я должен знать всякую дыру!.. Ладно, не реви… Что мне дальше-то делать?
– Ой, Валечка, ничего не делать! Ждать! Я сейчас директорский микроавтобус потребую и сама поеду за вами! Чтобы больше никаких случаев!.. Через два часа буду обязательно! Где вас искать?
– У Центральной телефонной станции!
– Хорошо! Мчусь!.. Валечка, а как этот-то, Митников, дома оказался? И почему без одежды?
– Потом объясню! Иди за автобусом, не болтай!
Он положил трубку. Ну вот, и кончаются приключения. Конечно, потом он отыграется за все. И на всех – на бестолковых профсоюзных деятелях, на Абове, на тех, кто пытался (нарочно или по дурости?) подставить ребятишек под химический удар. Костя Ржев, редактор нового еженедельника, не откажется шарахнуть крепкой статьей по всем этим идиотам и подонкам… А пока можно расслабиться…
– Значит, Свирск? – обратился он к одной из тетушек. Наименее глупой на вид. – Сроду не слыхал…
– Так это же только со вчерашнего дня Свирск! – с готовностью кинулась та в разговор. – Потому что указ! А раньше был Генеральск!
А, вот оно что! Про Генеральск он, конечно, слышал. Но ни разу не бывал. Что в нем делать-то?.. Генеральском, кстати, город тоже был не всегда. Раньше именовался, кажется, Новоармейск. А «вчерашнее» название – в честь почившего лет десять назад четырехзвездного генерала Генеральцева, известного соратника Верного Продолжателя…
– А почему – Свирск? – с легким царапаньем в душе спросил Валентин. – В честь писателя?
– Да нет, что вы! Речка Свирь тут у нас. Не та знаменитая Свирь, а местная…
Это почему-то неожиданно сильно обрадовало Валентина.
– Ну-ну, – снисходительно сказал он. – Счастливо оставаться, девочки…
«Девочки» благодарно закивали в ответ. А собеседница робко поинтересовалась:
– А вот после двенадцати… вы как думаете? Ничего не будет… такого?
– Все будет в лучшем виде! – пообещал Валентин.
Вскоре и в самом деле нашли пельменную. Пельменей в ней, правда, не было, но был приличный вермишелевый суп и котлеты из хлебного месива, запахом напоминавшего мясо. С гарниром из квашеной капусты. Есть капусту Валентин запретил, а про котлеты сказал, что можно. Почти полное отсутствие в них мясного фарша исключало опасность отравления…
До автобуса (а заодно до таинственных двенадцати часов) оставалось еще часа полтора. На пыльных улицах деваться было некуда. Кстати, делалось все многолюднее, появились какие-то типы с повязками и плакатами… Валентин с ребятами отыскал речку Свирь, блестевшую среди зеленых откосов. На вид вода казалась довольно чистой. Местные пацаны подтвердили, что купаться можно.
Купались кто сколько хотел. Кроме компании Ласьена, которую Валентин через пять минут выгнал из воды за то, что без спросу кинулись вразмашку на другой берег. Конечно, он рядом, тот бережок, да попробуй уследи за каждым, если начнут болтаться туда-сюда… Компания Ласьена устроилась на траве поодаль, хмыкая и поблескивая оскорбленными взглядами.
Сопливик бултыхался в речке мало. Больше сидел поблизости от Валентина. Не мешал, но и не отходил. Играл медным колечком. Почему-то очень внимательно разглядывал сквозь него травинки, песок и собственную коросту на колене…
Когда вернулись к телефонной станции, маленький заводской автобус был уже там, и Марина бегала рядом с ним, расспрашивая прохожих. Увидала, взвизгнула, кинулась обнимать ребят (не встречая особого ответного восторга). Радостные слезы в три ручья…
– Валечка, родной ты мой! Мы там все… я там вся… совсем… Ужас, что думали!
– Ладно, кто что думал, будем разбираться потом, – пообещал Валентин. – А теперь сдаю детей поштучно. По списку… Есть у тебя список?
– Конечно! – Она восприняла это всерьез. – Валечка, у меня еще будет великая просьба…
– Подожди, радость моя, с просьбами… Итак!.. Народ, в затылок становись! По одному в автобус шагом марш… Номер один: Георгий Петушков по прозвищу Гошка Понарошку… Номер два: Роман Травников, известный как Кудрявость Номер Один… То есть по списку – два, а по кудрявости – один. Ну и так далее все остальные… Без обмана. Кроме одного, который добрался своим ходом… Расписку дашь?
– Валечка, не только расписку! Мы – премиальные тебе… Но у меня великая просьба… – опять ласково подъехала она.
– Ну, давай твою просьбу, – вздохнул Валентин и подумал с неожиданной печалью: «А все-таки какая ты уже старая, Мариночка…»
– Валечка! Тут копия списка… Ты не мог бы зайти в здешнее Управление нарпросвета, поставить их печать и подпись? Это чтобы наши деятели знали, что ребята едут именно из Генеральска. Ну, для оплаты и для объяснений, почему задержка… А потом приедешь на электричке! А?
– Почему ты сама-то не можешь?! Долго ли? Заехать, шлепнуть печать – и домой…
– Но ведь уже без десяти двенадцать! А в полдень здесь, говорят, начнется… что-то такое… Ты же мужчина и вообще… с закалкой. А если нас опять с ребятишками прихватят…
«Что начнется-то?» – едва не спросил Валентин. Но стало почему-то смешно и противно. И соблазнительным показался вариант: остаться наконец одному, ни за кого больше не отвечать.
– Ну, давай бумагу… – И он увидел печальные глаза Сопливика. Все уже смотрели из окошек, а Сопливик стоял у дверцы, поставив свою разбитую сандалию на подножку. Оглядывался на Валентина. И вот услыхал, что Валентин остается…
Такая тоска, такое сиротство были на лице у Сопливика. Валентин зажмурился даже.
– Вот что, Юрьевна! – Он заговорил небрежно, как о давно решенном. – Я останусь, конечно. Только при одном условии. Вот этот юноша останется со мной. Мне… будет так скучно одному, а с ним мы привыкли болтать о том о сем…
Марина не сдержала удивленного возведения бровей. Но тут же поняла: спорить себе дороже. Да и зачем?
– А, этот! Со… Женя Протасов, кажется? Ну, как хотите… Как хочешь, Валечка! А потом ты его куда? Сам доставишь в интернат?
– Доставлю… куда угодно… И не бойся, ничего с нами не будет. Ни до, ни после полудня…
Она и не боялась – ни за него, ни за Сопливика. Она хотела скорее уехать. И проделала это в следующую минуту, тем более что уже сигналил невидимый в кабине шофер.
Ребята махали из автобуса руками, пока тот не свернул за угол…
Грустно вдруг стало. Ну, Ласьен и его дружки – фиг с ними, а к остальным привязался вроде бы…
В этот миг в соседнем квартале гулко ухнул барабан и затрубил оркестр. «Началось», – подумал Валентин.
2
Впрочем, ничего особенного не началось. Очередной провинциальный митинг – видимо, эхо каких-то новых пертурбаций в центральном правительстве и парламенте. Такое в городах окружного и уездного ранга происходило нередко и кончалось обычно перевыборами председателя муниципалитета и мордобоем среднего масштаба на площади. Называлось это «растущей социальной активностью масс».
В общем, не привыкать. Одно плохо: в таких городках все казенные конторы на городской площади или поблизости от нее. А там сейчас, конечно, самая свалка. Но делать нечего.
– Пошли, мой неразлучный спутник, – вздохнул Валентин. – Не избежать нам окунания в океан народных страстей.
– Пошли! – со счастливой готовностью отозвался Сопливик. Ясно, что с Валентином он готов был идти хоть в жерло Везувия. И зашагал рядом. С ловкостью, даже с некоторым изяществом нес на плече, как плащ, Валентинову куртку…
Гудящая площадь приближалась. Уже попались навстречу несколько помятых капралов из муниципальной правоохраны – без фуражек и привычных дубинок. Они держались за побитые носы и скулы. Обгоняя Валентина и Сопливика, прошагала колонна крепких молодчиков с желтыми кокардами на черных пилотках и с желто-коричневым треугольным знаменем.
Впереди гудел оркестр и неразборчиво орали мегафоны…
Площадь здесь была вполне типичная для таких городков: с полуразрушенным собором (ныне – склад), со старинными торговыми рядами и типовым трехэтажным зданием Комитета Федеральной лиги. Перед фасадом с колоннами торчал бетонный постамент, на котором когда-то стояли по очереди статуи Нового Строителя, Первого Последователя, Народного Сеятеля, Мудрого Архитектора, Верного Продолжателя, а в последнее время – Бескорыстного Инициатора. Теперь, судя по всему, Б.И. тоже оказался не ко двору, ибо постамент был пуст. Вернее, на нем торчал оратор. Но выглядел он по сравнению с могучим пьедесталом мелкомасштабно и потому надсаживал легкие и мегафон без успеха.
– Сограждане! – вопил он, стараясь одолеть неумолкающий (явно оппозиционный) оркестр и всеобщий гвалт. – Торжествующие идеи всеобщего равенства и социальной справедливости не дают нам права превращать процесс демократизации в шабаш анархии. Мы должны, друзья мои…
– Твои друзья знаешь где?! – орал через диспетчерский суперусилитель какой-то люмпен. – Стащите его оттуда за… это самое, ребята! Теще квартиру мимо списка выдал на Петуховке, сам с двухэтажной дачей, а теперь «сограждане»!..
Слева от постамента шла локальная драчка – там над головами резко метались желто-коричневые флаги и транспаранты. Справа, на свободном от толпы пятачке асфальта, лежал вверх тормашками и жужжал колесами, как заводная игрушка, легкий транспортер… Но в общем-то все пока шло без особых отклонений от сценария, который разрабатывают депутаты разных уровней, чтобы люди выпустили пар и потом не очень возмущались очередным увеличением налогов…
Эту картину Валентин и Сопливик наблюдали с удобством: им удалось проникнуть на плоскую крышу торговых рядов, обнесенную гипсовой балюстрадой. Крыша служила как бы трибуной для тех, чья «социальная активность» еще не созрела для непосредственного участия в дискуссиях и свалках. На крышу вела широкая лестница. Народу здесь оказалось не так уж много…
Владельца двухэтажной дачи – борца за всеобщее равенство – уже стащили с постамента. Орал кто-то другой – тонкоголосый и яростный:
– Мы должны доказать Столице свою твердость и умение отстаивать права! Граждане города, обретшего вновь свое историческое имя! Докажем, что славные традиции, которые…
– Ни фига отсюда не разглядеть, – сказал Валентин Сопливику. Он поймал за плечо тощего парня с желтой кокардой на куртке – тот спешил к лестнице.
– Слушай, юноша, где здесь Управление нарпросвета?
Парень очумело глянул на Валентина, вырвался, кинулся по ступеням вниз.
– Пойдем, Жень, – решил Валентин. – Будем искать на таких улицах какого-нибудь пожилого аборигена, чуждого политическим страстям. И расспросим его…
Им повезло скорее, чем ожидал Валентин. В квартале от площади, на заросшей пыльными кленами улице Счастливой Юности, увидели они особнячок в стиле модерн девятнадцатого века, фасад его украшала стеклянная черно-золотая вывеска: «Управление народного просвещения и культуры г. Генеральска и прилегающих округов».
– Ну-с, прибыли… Ты, Женя, посиди здесь на крылечке. Появление в этом храме Всеобщего Просвещения Умов такой личности, как ты, первый же встречный клерк объявит святотатством…
– Ага, я посижу… Вы не бойтесь, я никуда не денусь.
– Да уж надеюсь… Дай-ка мне куртку.
Во внутреннем кармане куртки лежал список, требовавший печати и подписи. Полезно было также прикрыть полой отвисший брючный карман, в котором ощущалась спокойная тяжесть «бергмана».
В вестибюле пахло, как пахнет во всех унылых городских конторах – пыльным картоном папок и сухой известкой стен. Никого не было. Валентин сразу поднялся на второй этаж. Пошел по коридору, прикидывая, в какую бы дверь сунуться. Увидел табличку: «Уполномоченный по межокружным связям». Гм… вроде бы подходит. Валентин стукнул костяшками и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.
За широким столом, боком к окну, сидел чиновник. Щелкал клавишами старенькой персоналки. Поднял голову.
– Ба-а! – сказал Валентин. И невольно тронул кистью руки карман с «бергманом».
За столом сидел Абов.
Абов узнал его сразу. В глазах мелькнула нерешительность. Но ту же заулыбался – искренне, дружески.
– Валентин Валерьич! Какими судьбами?!
Валентин помолчал, стараясь скорее переварить неожиданность. Еще раз тронул карман. Ощутил на лице холодок – признак спокойной, но нарастающей злости. Сказал скучным голосом:
– Судьбами все теми же… Но не бойся, морду бить не буду. По крайней мере, сейчас…
– Да за что же морду-то?! – Абов не обиделся, но удивился вполне натурально.
– Впрочем, ты прав. За это не бьют, а стреляют на месте…
«А может, правда?» – мелькнуло у него.
– Но Валентин Ва…
– Гады!! – рявкнул Валентин. – Взрослых людей не жалеете, ладно! А пацанов-то за что? Потравить их, как мышат в подвале, только потому, что кто-то заподозрил в ненужном контакте с придуманными пришельцами!..
Абов поднялся. Сказал тихо:
– Волынов, ты в своем уме? Что городишь-то?
– Я – горожу? С-суки…
– Ты подожди… Ну, я же ничего не знаю, клянусь! Меня на следующий день перевели сюда, я от твоего дела отключился на сто процентов! Слышал только, что автобус с вами где-то застрял… Но я знал, что ты все равно выберешься… А у нас тут полная пертурбация, ты, наверно, в курсе… Кавардак сплошной… Слушай, сядь, а? Расскажи толком, что случилось…
Похоже, он не врал. Возможно, в этом ведомственном кавардаке он и правда был пешкой.
Валентин зло плюхнулся на скрипучий конторский стул.
– Теперь, конечно, концов не найти! Все в один голос будут вопить: «Ах, зачем же усматривать злой умысел там, где просто наша традиционная неразбериха! Ах, ну все же кончилось благополучно!..»
– Да не кипятись ты! В самом же деле все кончилось благополучно! Правда ведь?
– А вам хотелось другого? Подонки вы…
– Ну, хватит уж лаяться, – попросил Абов. – Впрочем, понимаю: натерпелся… Ты все же расскажи по порядку.
Валентин, отходя потихоньку от злости, сумрачно и коротко рассказал. Про основные события. Не касаясь, конечно, ни Илюшки, ни Юр-Танки, ни загадочных случаев.
– Ну дела-а… – протянул Абов. – Катится вся наша держава в… одно место. И мы вместе с ней… Слушай, а значит, ничего такого там не было?
– Может, официальный отчет потребуешь? – опять спросил Валентин.
– Да на хрена он мне теперь, – хмыкнул Абов. – Ты же видишь, я сейчас в другой роли…
– Так что, вашу фирму правда ликвидировали? Не верится даже – в один момент…
– Почему в один? Зрело давно… Там ведь, как и везде, разные возникали силы. В том числе и эта, «современная»: долой, мол, тотальную слежку, суперсекретность и войну с собственным народом. Мы, мол, не для борьбы со всякими неугодными властям идеями, а для защиты страны… Они, можно сказать, и провернули реформацию. Только непонятно, что из нее получится, пока что полная карусель. Нету Ведомства в прежнем виде…
– Ну и что же планируется вместо него?
– Я же говорю: не знаю. Жизнь, как говорится, сама подскажет… – Абов опять устроился за столом.
– А ты, я смотрю, уже освоился, – ехидно заметил Валентин. – В просвещенческом кресле. Казалось бы, что общего с Ведомством…
– Ну-у, Валентин Валерьич… – Абов с шутовской укоризной вытянул губы. – Общего сколько хочешь. Неуклонное бдение за мозгами растущего поколения и периодическое прочищение оных – не общая ли задача внутренней разведки и государственной педагогики?.. Шучу… Ну, ежели ты мордобитие отложил до лучших времен, то чем еще я могу быть полезен?.. Да нет, я и так рад тебя видеть, но…
– Печать у тебя есть?
– Это единственное, что у меня есть! Печать и кой-какие полномочия! – Из ящика стола он выхватил штуку, похожую на большую шахматную фигуру.
В этот момент аристократически зажужжал один из цветных телефонов. Абов помедлил и вальяжно взял трубку.
– Управление… Ну, естественно, Нарпросвет, голубушка… Да, программа старая плюс добровольные занятия по ряду дисциплин… Именно, именно! Католики, лютеране, православные – отдельными группами… Ну, милочка, это уж ваши проблемы, на местах! Не я же буду вам пастора искать… Кроме того, я подчеркиваю, занятия пока добровольные. Фа-куль-та-тивы. Слышали такое слово?.. Да, именно пока… А дальше – как Центр… Всего вам самого цветущего…
– Значит, религию внедряете? – спросил Валентин, когда Абов положил трубку и откинулся.
– Приходится… Прежние идеалы тронуты, как говорится, молью истории, а совсем без идеалов – оно как? Религии же, как показало время, нетленны. Мы с их отрицанием перегнули палку, упустили из виду пагубность полного безверия…
– А сам-то ты в Бога веруешь?
– Че-во?..
– Да ничего… Ладно, шлепай свою печать… – Валентин вытащил из-за пазухи свернутый и помятый лист. – Вот сюда… И распишись… В память о том, что я доставил детей в славный город Свирск живыми и здоровыми, несмотря на все ухищрения инопланетян…
– Охотно! – Абов чиркнул ручкой в углу листа и размахнулся печатью. – Только на ней еще «Генеральск», а не «Свирск». Но это роли не играет…
– Учтем. Стукай…
Валентин спрятал заверенную бумагу. На столе белела стопка чистых бланков. Валентин взял небрежно, прочитал: «Управление народного просвещения и культуры Краснохолмского, Генеральского, Трубецкого и Лужского округов»…
– Так у тебя здесь почти что столичная контора?
– Спрашиваешь!
– А почему в этой дыре, не в региональном центре?
– Для конспирации… Шучу. Просто пока период реформ, то да се…
– Дай-ка… – Валентин бесцеремонно взял у Абова печать. Шлепнул по одному бланку, по другому, третьему. Сунул их в тот же карман, что и список. Объяснил с ухмылкой: – Страсть люблю заверенные бланки. Всегда могут пригодиться.
На миг Абов, кажется, растерялся. Но тут же ответил с усмешкой:
– Пользуйся… Давай уж распишусь заодно.
– Зачем тебе грех на душу брать? Если надо, я и сам за тебя распишусь так, что Главный следователь не придерется…
– Ах, ну да! Ты же мастер… Только имей в виду, для финансовых операций этих бланков недостаточно.
– Обижаешь, начальник, – весело сказал Валентин. – Не вздрагивай, махинаций не будет… – И соврал: – Это для характеристик моих любимчиков. Сгодятся при поступлении в училище.
– Ну, коли так… – успокоился Абов. Убрал печать, достал фляжку. – Хочешь? Вид у тебя малость замученный…
– Давай… Хотя нет, я тут с пацаном, не сдал еще одного. Неудобно будет, ежели дохну на него…
– Да это «Арарат»! Не запах, а клумба!
– Ну, давай глоток…
3
Сопливик терпеливо ждал на гранитных ступеньках. Развлекался с медным кольцом. Рассматривал сквозь него, будто сквозь лупу, травинки…
– Дядь Валь… Ой, Валентин Валерьич, поглядите! – Он в левой руке держал сухой стебелек. Навел на него кольцо. Стебелек позеленел, проклюнулись на нем листочки, зацвела мелким венчиком головка…
Валентин помигал. Не надо было, видимо, делать такой глоток. По жилам циркулировала приятная теплота, голову беззаботно кружило. Чтобы Сопливик не заметил этого состояния, Валентин сказал строго:
– Все это прекрасно. А где труба? Ты ее не потерял?
– Ой… – Сопливик поднял лицо – маленькое, чумазое, с перепуганными глазами. – А вы… разве она не у вас в кармане?
Валентин помолчал, трезвея. Потом сказал:
– Та-ак…
Это была, видно, какая-то постоянная неизбежность – терять трубу то целиком, то по частям. Теперь она осталась на лугу, где проводили Юр-Танку. Он как бросил ее в траву, когда увидел Дику, так она, скорее всего, там и валяется…
– Ну, что же! Идем искать… Да ладно, не переживай… – Очень уж виноватый, убитый просто был вид у Сопливика. – Найдем дорогу-то?
– Ага… я помню…
Очень скоро они вышли к телефонной станции, потом к «своему» дому (там по-прежнему была улица-односторонка) и двинулись по пустырям, по кустарникам, по лугу.
Был разгар дня, солнце пекло, но без особого жара, а скорее с упругой и ласковой силой. Томились в этом тепле луговые цветы и травы (большие – Валентину по пояс, а Сопливику до плеч). Сонно жужжала невидимая насекомая братия…
Сопливик шел, нерешительно трогая плечом рукав Валентина. Поглядывал искоса – все еще виноватый. Валентин взял его за руку. Сопливик успокоенно заулыбался.
«Вот так бы идти, идти куда-нибудь, – умиротворенно подумал Валентин. – Без конца. По лету, по солнцу. Ни о чем не тревожась… И пусть Сопливик, то есть Женька, шагает рядом. Маленький, робко и беззаветно преданный и совершенно уже не противный… Интересно, Валечка, привязывался ли к тебе в жизни кто-нибудь так, как этот затюканный людьми и судьбой мальчишка?.. Господи, а дальше-то что? Как мне с ним быть?»
«Ты не знаешь, как?»
«Ох, не знаю…»
«Бланки-то, однако, зачем-то взял у Абова… А теперь опять боишься?»
«Я знаю, чего боюсь… Что не смогу быть счастливым, значит, и другим счастья не дам…»
«Разве ты никогда не был счастливым?»
«После первой встречи с Косиковым – никогда… Были удачи, была радость работы, был «Репейник», где счастливые ребятишки заставляли меня забывать о всех угрызениях. Были награды и признание… Но проклятие всегда висело над головой…»
«Почему проклятие? Ты же никого не предал! Наоборот, даже сумел кое-кому помочь! Лучше разве было бы, если бы ты послал тогда Косикова и Данилыча к…»
«Думаю, что лучше. Честнее».
«Это «честнее» кому принесло бы пользу? Тебе? Другим? А несчастья, которые были бы следствием этой твоей честности, ты взвесил? Да и что бесчестного ты совершил? Война есть война, ты ступил на ее тропу».
«Если бы я ступил, сразу рассчитав этот шаг! Сознательно! Но первым моим толчком был страх!»
«И все же первый шаг оказался верен. А страх не заставил тебя предать никого…»
«Кроме себя… И всю жизнь после этого я стараюсь и в мыслях, и в делах оправдать себя и отскрестись от грязи. А сделать это невозможно… Поневоле начинаешь мечтать: вот если бы Юр-Танка знал заклинание для лунной рыбки…»
«Ну и что?»
«Ну и… опять оказаться в той комнате, где первый раз увидел этих, из Ведомства. Не бормотать, не вздрагивать, а сказать ясно: вы что мне предлагаете, сволочи!..»
«И что тогда? Легче было бы на душе?»
«Да!!»
«Тебе легче. А другим? Тем, кого ты не сумел бы тогда прикрыть от беды?.. И, в конце концов, тогда судьба не привела бы тебя в «Аистенок» и ты не спас бы нынешних ребятишек… И не встретил бы вот этого несчастного Сопливика…»
«Но судьба дала бы другие дела и встречи… Пусть всякие беды и падения, только бы без этой вечной занозы в совести…»
«Это не заноза, а боль… Почему ты не можешь носить ее, как боль от раны, полученной на войне? Войны бывают не только открытые, фронт на фронт. Бывает еще тайная, но необходимая война…»
«Я говорил себе это много раз… Но каждый раз я знаю, что в чем-то все равно вру… Господи, я больше так не могу!..»
Вот тебе и тихая прогулка по солнцу. Надо же так до крови расцарапать себе душу. Как зудящую кожу нестриженными ногтями…
Сопливик ускакал вперед и крикнул из травы:
– Валентин Валерьич, вот она, труба! Тут и лежит!..
