Что по-настоящему подлинно в людях? Есть ли хоть крупица «настоящего», которая не исчезнет ни при каких обстоятельствах? Клэр и ей подобные — насквозь фальшивы. Она прикидывается раскрепощенной, все время смолит травку, но обречена стать всего лишь копией своей матери, с мужем, детишками, двумя машинами, домом в пригороде, телевизором, музыкальным центром и т. д. и т. п. Это неотвратимо. Она из тех, кто смеется над своими школьными фотографиями, потому что они не узнают себя в этих лицах, взирающих на них из прошлого. (Неверный образ «не прекрасного» мгновения?) Но можно быть фальшивым и на более глубоком уровне, чем этот, когда ты поминутно изменяешься. Подобно луковице, снимаешь слой за слоем, пока ничего не останется. И возможно, в этом даже нет твоей вины.

Отказавшись есть, Анни Паттерсон стала совершенно другим человеком. И хотя многое от прежней Анни сохранилось, каждый раз, глядя на нее, мы понимали, насколько разительны перемены. И дело даже не во внешности. Она изменила свое «я». Анни стала пугливой, начала сутулиться. Казалось, она уменьшилась. Как подбитая птица. Нет ничего более жалкого, чем птица, лежащая на земле и хлопающая крыльями, без всякой надежды снова подняться в небо. К тому времени, как ее забрали из школы, она с трудом могла поднять руку. И разговаривала шепотом. Раньше она выглядела такой крупной и веселой, но оказывается, она носила в себе эту личность, исполненную глубокой печали. Которая из них была подлинной? Даже в самые горестные минуты я никогда не ощущала, что печаль поглотила все вокруг. Крошечная частичка меня всегда оставалась нетронутой, чтобы я могла к ней возвратиться.

Папа любил читать мне сказки про то, как люди превращались в деревья, во львов, птиц или гусениц, о людях, оживавших после смерти. Людях, которые, благодаря заклятью, не старились, и, если принц был счастлив в облике дерева, он мог остаться деревом навсегда. Когда я была маленькой, то не любила слушать такие сказки, хотя принцы в них всегда снова превращались в принцев, женились на принцессах, становились королями и жили долго и счастливо. Я вопила на папу, требуя, чтобы он прекратил читать, и пряталась с головой под одеяло. Папа только смеялся надо мной и продолжал как ни в чем не бывало.