ГЛАВА 10
Малёк, сидя за рулем патрульной машины, пристроился в хвост ехавшему по улицам Супериора «фольксвагену-транспортеру». Этот микроавтобус шестьдесят восьмого года выпуска явно успел много повидать на своем веку. Впрочем, Малька сейчас интересовал не сам антиквариат на колесах, а человек, сидевший за рулем. Мужчина с длинными рыжими волосами и такого же цвета бородой, как у пророка Моисея, приехал в город ранним утром в компании двух волооких девиц, которые, как стало известно из надежных источников, не носили бюстгальтеров. Компания притормозила у продуктового магазина, хорошенько закупилась и провела весь день в своем фургончике с плотно занавешенными окнами. В общем-то, ничего противозаконного в этом не было, но бдительные граждане продолжали присматривать за подозрительной машиной.
Опасения оказались ненапрасными: в этот замечательный воскресный вечер, когда все добропорядочные граждане Супериора приступали к ужину в кругу родных и близких, заезжий бородач включил в своем фургончике громкоговорители и медленно поехал по улицам города, выкрикивая в микрофон какую-то чушь про мессию, «боинги» и наступление эры новых технологий.
Этот хиппи явно нарушал общественный порядок, и Малёк был обязан что-то предпринять, чтобы пресечь незаконные действия чужака.
Начальник полиции включил мигалку, и волосатый водитель послушно припарковался у тротуара. Малёк вышел из патрульной машины, набрал в грудь побольше воздуха и решительным шагом направился к «фольксвагену».
— Ваши права, пожалуйста, — строго потребовал он.
От мужчины, сидевшего за рулем, страшно воняло. Девушек, приютившихся на заднем сиденье, лишь с большой натяжкой можно было назвать одетыми.
— В чем дело, брат? — осведомился у полицейского хиппи. — Что-то случилось?
— Порядок нарушаете, — задумчиво произнес Малёк. — Вот, собственно говоря, это и случилось.
— Я имею право на свободу слова, — гордо заявил хиппи.
Разглядев, что за длинными патлами и окладистой бородой скрывается совсем молодое лицо, Малёк позволил себе в отношении нарушителя несколько покровительственный тон.
— Сынок, право ты, конечно, имеешь, но у нас в Супериоре нельзя просто так разъезжать по улицам с включенными громкоговорителями. Нельзя, и все тут. Это противозаконно.
— Противозаконно? — переспросил рыжий. — Какой же, интересно знать, закон я нарушил?
— А этого тебе знать не полагается. Закон здесь — я, сынок. Так что давай вылезай из машины.
Посмотреть на происходящее собралась уже небольшая толпа зевак. Хиппи послушно вылез из своего фургончика. Зрители с удивлением заохали и зашушукались, когда стало очевидно, что на мужчине нет ни брюк, ни даже чего-нибудь, что можно было бы назвать шортами. Наряд приезжего состоял из старой джинсовой рубахи и тяжелых туристских ботинок. Полуодетые девушки выбрались из машины вслед за своим спутником.
— Люди, проснитесь! Очнитесь, пока не поздно! — заголосил рыжий. — Новые технологии разрушают наше общество. Они убивают нас, поэтому наш долг — уничтожать их порождения.
Набравшись терпения, Малёк повел странную троицу к патрульной машине.
— Уолли — наш спаситель, — продолжал завывать рыжий, пока Малёк деликатно запихивал его на заднее сиденье своего автомобиля. — Он — наш мессия! Ешьте самолеты! Ешьте машины! Ешьте создания сатаны! Не позволим дьяволу сожрать нас!
Уличные фонари отбрасывали круги света на проезжую часть и тротуары. Вилла на минуту остановила пикап, чтобы высадить Джей-Джея. На него тотчас же налетела толпа журналистов. Вилла едва успела отъехать на безопасное расстояние. «Еще не хватало, — подумала она, — чтобы они и меня узнали».
Она проехала вдоль по Третьей Восточной улице, свернула направо на Центральную и неспешно подъехала к фасаду Центра имени леди Вести. Всю дорогу она придирчиво восстанавливала в памяти свой ответ на вопрос Джона: «Что у тебя с Уолли?»
— Я знаю его практически всю жизнь, — ответила она ему. — Уолли, конечно, нельзя назвать нормальным или, по крайней мере, обычным человеком. К нему нелегко привыкнуть. Он всегда был этаким переростком, к тому же — с проблемами в общении. Друзей у него, можно сказать, никогда не было. А мне он почему-то понравился. Я как-то сразу почувствовала, что у этого человека-горы доброе сердце. По-моему, относительно меня крыша у него съехала в тот день, когда ему исполнилось десять лет. Сначала я ничего не понимала, а потом решила, что рано или поздно это пройдет. Так нет же, не прошло и не проходит, — с грустной улыбкой вздохнула Вилла. — Все эти годы он восхищается мной, почти боготворит меня. Видимся мы с ним редко: иногда случайно сталкиваемся в городе. Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что его болезненная одержимость мною — хотя нет, даже не мною, а любовью ко мне — приобретает все более гротескные, я бы даже сказала, патологические формы. Но это только мое личное мнение.
— Что ж… Кажется, все понятно, — немного помолчав, проговорил Джей-Джей.
Вилла надеялась, что он действительно все понял правильно. Уолли нравился ей как человек, но представить себя его девушкой, а уж тем более связать с ним свою жизнь ей и в голову не приходило. Этот вариант она не рассматривала для себя и раньше, а уж теперь… Теперь ей больше всего на свете хотелось чокнуться бокалами с игристым «Аст…»… «Асти-не-помню-как-называется» с этим парнем, который действительно повидал весь мир.
Центр имени леди Вести по своему масштабу и великолепию полностью соответствовал отпускаемым на его существование средствам из госбюджета. Здание, когда-то построенное как гостиница, было выкуплено штатом и перепрофилировано под дом престарелых. Это богоугодное заведение было названо в честь его первой патронессы Эвелин Бродстоун — дочери одного местного фермера, которой удалось вырваться из Супериора и даже выйти замуж за лорда Вести.
Вилла прошла через большой холл мимо установленных полукругом диванов и кофейного автомата. Подошвы ее босоножек звонко цокали по терракотовой плитке, которой был выложен пол. За рабочим столом дежурной сестры Розы не оказалось. Немного подумав, Вилла отыскала подругу в дамской комнате: та умывалась и приводила себя в порядок. У нее как раз закончилось дежурство: здесь, в доме престарелых, она подрабатывала на полставки в дни, свободные от дежурств в городской больнице.
— Господи, да что с тобой такое? — изумленно воскликнула Роза, увидев Виллу. — Что с твоими волосами? Что ты с ними сделала?
— Ты не поверишь, — загадочно улыбаясь, ответила Вилла. — Ты просто не поверишь в то, что со мной только что случилось.
— Ладно, попробуем догадаться, — сказала Роза, протягивая при этом Вилле полотенце и выразительно поглядывая то на него, то на раковину. Вилле пришлось подчиниться. Она сунула голову под кран и как могла промыла слипшиеся волосы.
Немного приведя себя в порядок, подруги вернулись в гостиную и выбрали для задушевной беседы два самых уютных кожаных кресла с подставками для ног.
— Ну так вот, — объявила Вилла, — я провела почти весь день с парнем из Книги рекордов. Я покатала его по окрестностям города, а потом мы пошли на поле Райти и решили попробовать побить мировой рекорд в категории «Метание разных объектов». Это было… просто с ума сойти. Мы все перемазались, пропотели насквозь, но при этом чуть не надорвали животы от смеха.
— Подожди-подожди. Кого вы там собирались побить?
— Да не кого, а что. Рекорд по метанию. Короче, мы решили попробовать кидать друг другу куриные яйца так, чтобы те не разбились. Есть такой мировой рекорд, но мы к нему и близко не подобрались.
Вилла сама слышала, как непривычно странно звучит ее голос. Он дрожал, но явно не от страха или беспокойства, а от восторга и приятных воспоминаний о прошедшем дне.
— Ты что, издеваешься надо мной? — спросила Роза.
— Нет, честное слово, все так и было.
— И как это понимать?
— Да никак. Никак. Что ты на меня так смотришь, как на какую-нибудь…
— Видела бы ты себя, Вилла, еще бы не так смотрела. Ты выглядишь, скажем деликатно, как немного увлекшаяся, не слишком умная женщина. А если хочешь начистоту, то просто как влюбленная дура.
— Ну и пусть. Зато я уже не помню, когда я так веселилась и когда мне было так хорошо. Мы с ним чуть не полдня дурака валяли. Можешь себе представить меня, мающейся дурью, а не сидящей на работе? Я про все забыла — про все дела, про все заботы.
— Похоже, ты рискуешь снова наступить на те же грабли. В прошлый раз, когда тебе было «так хорошо», ты два года приходила в себя — все никак не могла вернуться от «хорошо» к «просто нормально».
— Да ничего ты не понимаешь. Мы действительно просто играли. Ничего больше, честное слово.
Роза недоверчиво покачала головой, а Вилла все не унималась.
— Господи, как же давно я так не веселилась, — со вздохом сказала она. — А еще дольше я не испытывала таких чувств, которые вновь вспыхнули во мне. Я уже забыла, как это бывает.
— Подожди. Ты же его совсем не знаешь.
На это Вилле возразить было нечего. Она только развела руками и вопросительно посмотрела на подругу.
— Дура ты, Вилла. Дурой была, дурой и останешься, — тихо сказала Роза. — Не обижайся, но это действительно так.
В этот момент в гостиную вошел маленький, сухонький, морщинистый старичок в синей пижаме. Взяв с журнального столика пульт от телевизора, он прошаркал в уголок для курящих, полусел-полулег в ортопедическое кресло и привычно достал из кармана пачку сигарет. Впрочем, перед тем как включить телевизор, он обернулся и поинтересовался у сидевших на другом конце комнаты Розы и Виллы:
— Надеюсь, дамы не возражают?
— Нет-нет, что вы, — заверила его Роза. — Телевизор нам нисколько не помешает.
Отто Хорнбассел нажал на нужную кнопку, и на осветившемся экране появился узнаваемый во всем мире логотип Си-эн-эн.
— Вон, смотри, — сказала Роза, обращаясь к Вилле.
Ведущая программы — женщина с коркой лака поверх волос, — мило улыбаясь, ворковала в микрофон:
— И вот наконец, к вечеру, к нам присоединяется Джей-Джей Смит — представитель Книги рекордов. Мы ведем наш репортаж в прямом эфире, и я задаю вопрос мистеру Смиту. Скажите, как лично вы оцениваете то, что происходит сейчас здесь, в этом маленьком городке, затерянном на равнинах Небраски?
— Добрый вечер, — глядя в камеру, поздоровался Джей-Джей. — То, что здесь сейчас происходит, это — реальный крутняк…
Компания подростков, стоявшая за спиной у Джона, времени даром не теряла. Ребята корчили рожи, показывали пальцами рожки и приветственно махали в камеру руками, в которых были зажаты банки с пивом. На заднем плане над головами прохожих раскачивались на ветру рекламные растяжки с изображением таблеток алка-зельцер и всемирно известные препараты для избавления от лишнего веса. В общем, трудно было не согласиться с тем, что Супериор практически мгновенно скатился до уровня съемочной площадки для очередного дурацкого реалити-шоу с кучей рекламы.
Вилла вдруг вспомнила, что говорил ей Джей-Джей буквально несколько часов назад: «Вся моя жизнь — это Книга». Она внимательно посмотрела на мужчину, несшего какую-то чушь с экрана телевизора. «Господи, какая мерзость», — мелькнуло у нее в голове. Сердце, только что бешено колотившееся в ее груди от восторга и почти от любви, вдруг сбилось с ритма и вновь застучало учащенно, но уже иначе: гнев и обида влияют на сердечную деятельность даже более сильно, чем положительные эмоции. «Вот тебе и „Асти де Миранда“, — с грустной усмешкой подумала Вилла. — Какое там игристое вино. Какое там шампанское. Твой уровень, заезжий кавалер, — это „Доктор Пеппер“…»
— Ну вот, сама видишь, — сказала Роза, — хорошо знакомый тебе тип. Жизненное кредо: приехал, поматросил, бросил, уехал. Ты посмотри на него, разве можно ему доверять? Я не спрашиваю, можно ли идти с ним в разведку. Ответь хотя бы на простой вопрос: ты бы стала покупать у этого человека подержанную машину?
Вилла вздрогнула и, словно очнувшись, сказала:
— Терпеть не могу, когда ты оказываешься абсолютно права.
Джей-Джей сидел на складном стуле рядом со своим старым приятелем — прославившимся своей всеядностью Мишелем Лотито. Этот невысокий коренастый человек с широким, почти плоским носом и шапкой непослушных жестких волос держал в одной руке сигарету «Жиган», а в другой — банку пива «Хайнекен». Француз в свое время подписал выгодный контракт с Си-эн-эн, получив в придачу к всемирной известности очень хорошие деньги. За это от него требовалось время от времени присутствовать на телепередачах, и сейчас редакторы ждали от него экспертного комментария относительно трудностей гастрономического характера, стоявших перед человеком, решившим съесть целый «боинг».
После девяти часов вечера в этих краях начинало быстро темнеть. Но на лужайке за домом Уолли стояло столько прожекторов и софитов, что здесь, под прицелом телекамер, было светло, как в яркий солнечный день. Ощущение было такое, будто насекомые слетелись сюда, на это буйство света, со всего округа Накелс. С того места, где сидел Джей-Джей, открывался неплохой панорамный вид на разбросанные по полю студийные шатры и грузовые фургоны. Маленький одномоторный самолетик, обычно опылявший фермерские поля химикатами и удобрениями, на этот раз выполнял более эффектную, хотя и менее полезную работу: летая кругами над гигантской съемочной площадкой, он таскал за собой рекламный баннер с лозунгом: «НОЖИ И РЕЖУЩИЙ ИНСТРУМЕНТ „ГИНСУ“ — РЕЖУТ ЛЮБОЙ МЕТАЛЛ, ДАЖЕ „БОИНГ-747“».
К Джей-Джею подошел аудиотехник. Парню нужно было поправить чуть сбившийся наушник, прицепленный к уху регистратора рекордов.
— Извините, — сказал он, — тут это… у вас в ухе что-то застряло.
Джей-Джей поковырялся в ушной раковине и вытащил оттуда кусочек яичной скорлупы. Поглядев на него, он улыбнулся. Чувствовал себя Джей-Джей просто великолепно. Он прекрасно понимал, что обязан этим состоянием не чему-нибудь, а электрическим сигналам, исходящим из левой предлобной доли подкорки своего головного мозга. Уж чем-чем, а нейротрансмиттерами его мозг был сегодня накачан сверх всякой меры. Поток эндорфинов, участвовавших в сложных химических реакциях, вызывал у него чувство привязанности к вполне конкретному человеку. Ему хотелось вернуться на то поле вместе с Виллой, забросать ее яйцами и, может быть, даже попытаться установить другой мировой рекорд — из тех, что по этическим и моральным соображениям не фиксировались в Книге.
— Минутная готовность, — прошептал аудиотехник. — Я дам сигнал, когда мы выйдем в эфир.
Эти слова парня из съемочной группы вернули Джона Смита к реальности. Как-никак зрители по всей стране ждали его появления на экране и были готовы слушать все, что он скажет. «Что ж, вот оно, время больших продаж. Впаривай им все, что хочешь!» Над объективом нацелившейся на него камеры загорелась красная лампочка.
— Мистер Лотито, — обратился ведущий к гостю. — У нас вопрос от зрителя из Северной Каролины. Он спрашивает: что хуже на вкус — сам самолет или еда, которую обычно подают в самолетах?
Француз понимающе улыбнулся и с самым серьезным видом произнес:
— Можете мне поверить: резиновые покрышки с шасси на вкус гораздо хуже, чем самая пригоревшая лазанья. От них омерзительно пахнет, и к тому же, чтобы проглотить пережеванные куски резины, их приходится даже не запивать, а заливать огромным количеством воды.
— А как же металлические части? — спросил ведущий.
— Знаете, по правде говоря, они абсолютно безвкусные, — заявил Лотито. — Глотаешь металл и толком не понимаешь, что съел. Другое дело — потом, когда начинается отрыжка. Тогда во рту и появляется металлический привкус. В поедании металла самое главное — затупить все острые кромки, которые образуются при нарезке крупных предметов на части. Если все сделать правильно, то нет никакого риска повредить ваши внутренние органы. Кусочки металла просто попадают в ваш организм и выходят из него, не усваиваясь. Самой большой проблемой в этом случае становится слишком быстрое появление ржавых пятен в вашем туалете.
Ведущий несколько смущенно усмехнулся и сделал вид, что все идет по плану.
— Скажите, это правда, что однажды вы съели целый комплект столовых приборов и посуды в одном ресторане в Нормандии? — поинтересовался ведущий у гостя.
— Да, было дело. Я тогда съел со стола все: тарелки, фужеры, вилки, ножи — абсолютно все.
— И что, никаких проблем у вас не возникло?
— Да что вы все время спрашиваете меня о каких-то проблемах и опасностях? Полотняная скатерть, например, в этом отношении не менее опасна, чем ножи и вилки, — заявил Лотито. — Ею, в конце концов, можно подавиться. А если не пытаться ее проглотить, то на ней можно с успехом повеситься.
— А есть что-то такое, что вы есть не будете или не сможете? — после некоторой паузы задал очередной вопрос ведущий.
— Если честно, от бананов и яиц меня просто тошнит. Ну не люблю я их, — признался зрителям Мишель Лотито.
Ведущий повернулся к следующему гостю программы, доктору Гамильтону Джи из некоего Центра контроля и изучения неинфекционных заболеваний. Худющий человек с тонкой, почти прозрачной кожей выглядел не слишком здоровым. Если честно, он больше походил на временно оживленный труп, чем на еще не умершего смертельно больного человека.
— Мишель абсолютно прав, — с умным видом заявил доктор Джи. — Металл инертен. Он проходит через пищеварительный тракт достаточно быстро и не абсорбируется пищеварительной системой в сколько-нибудь значительных количествах.
— Вы хотите сказать, что поедание металлических предметов в больших количествах абсолютно безвредно для здоровья? — словно не веря своим ушам, уточнил ведущий.
— Ну, я бы не стал говорить, что от этого нет совсем никакого вреда, но в любом случае такая «диета» гораздо меньше вредит здоровью, чем, например, курение или неумеренное употребление алкоголя. И все же я бы хотел обратиться к нашим зрителям: не стоит начинать есть железо и другие металлы без надлежащего врачебного наблюдения. При отсутствии опыта можно нанести себе серьезные увечья, устранить последствия которых будет трудной врачебной задачей.
— Это верно, — поддержал врача Мишель Лотито. — Я сам шесть пинт крови потерял после того, как неудачно доел тележку из супермаркета и закусил ее горным велосипедом.
Воспользовавшись тем, что Лотито вновь вступил в разговор, ведущий задал ему провокационный вопрос:
— А вы не боитесь, что Уолли Чабб побьет ваш мировой рекорд?
— Пусть победит сильнейший, — великодушно заявил пока еще действующий чемпион мира. В подтверждение того, что он благожелательно относится к новому претенденту, Мишель Лотито широко улыбнулся, обнажив два ряда стертых почти до основания, неровно торчащих зубов.
— Время нашего прямого включения подходит к концу, — объявил ведущий. — С последним вопросом я обращаюсь к господину Джону Смиту.
Один из операторов дал панорамный вид вскрытой туши самолета с торчащими обнаженными ребрами шпангоутов, а другая камера тем временем переключилась на Джей-Джея. Готовясь отвечать на вопрос ведущего, он мысленно прикидывал, видит ли его сейчас Вилла. Ему очень хотелось произвести на нее впечатление своим ответом.
— Скажите, пожалуйста, мистер Смит, как по-вашему, Уолли удастся завершить начатое дело? Доест он свой самолет или отступит перед лицом столь грандиозной задачи?
— У меня нет ни малейшего сомнения, — с видом знатока заявил Джей-Джей, — что у Уолли Чабба все получится. Готов заключить пари с кем угодно на что угодно: этот человек знал, на что идет, когда объявил о намерении побить мировой рекорд. Он готов довести начатое дело до победного конца.
Сначала раздался собачий лай, а затем в окно спальни ударил узкий луч мощного карманного фонарика.
— Мистер Чабб, — послышался снизу незнакомый мужской голос. — Нам бы хотелось поговорить с вами. Дело срочное.
На первом этаже в гостиной Арф по-прежнему надрывался от лая у входной двери.
Все в той же красной пижаме-комбинезоне Уолли встал с кровати и привычным движением на ощупь повернул выключатель торшера, стоящего в изголовье кровати. Выглянув в окно, он немало удивился: прямо перед его домом стоял сурового вида мужчина с квадратным подбородком, гладко и тщательно причесанными волосами, а главное — в темных очках-авиаторах безошибочно узнаваемой фирмы «Рэй-Бэн». За его спиной столь же мрачным полукругом маячили еще три силуэта в одинаковых отутюженных серых костюмах.
Темные очки в час ночи. Что, собственно говоря, за хрень? Почесав в затылке, Уолли спустился на первый этаж и, против своего обыкновения, не распахнул входную дверь, а лишь слегка приоткрыл ее.
— Мистер Чабб? Приносим свои извинения за визит в столь неурочный час. — Голос незнакомца звучал по-кладбищенски бесстрастно и глухо. В его темных очках отражалась лампочка, горевшая над входом в дом. — Ситуация складывается так, что нам не хотелось бы привлекать к себе излишнее внимание. Ничего не попишешь, действовать приходится скрытно, и лишь поэтому мы осмелились побеспокоить вас посреди ночи. Уделите нам, пожалуйста, пару минут.
— А что случилось-то?
— Вы уверены, что нам будет удобно беседовать именно здесь? — Человек в очках явно напрашивался на то, чтобы Уолли впустил его со всей компанией в дом. Луг, на котором лежал самолет, и двор фермы, гудевшие днем, как пчелиный улей, сейчас затихли. Лишь несколько дежурных лампочек горели над палатками, в которых спали уставшие журналисты.
— Что вам от меня нужно?
— Мы из компании «Боинг», — сказал незнакомец таким тоном, словно эта фраза исчерпывающе объясняла все происходящее. Помолчав, он на всякий случай добавил: — Мы пришли к вам, чтобы предложить помощь.
— Охренеть, — столь же бесстрастно прокомментировал ситуацию Уолли. — Ну ладно, входите. У меня тут, правда, не то чтобы полный порядок. Но вы не обращайте внимания. Да, чуть не забыл: чувствуйте себя как дома.
Помахав в воздухе собачьей галетой, он заманил Арфа в кладовку и вернулся на кухню. Незнакомцы по-прежнему стояли перед ним полукругом. На кухонный стол легла одинокая черная папка для документов — тонкая, с одним, максимум двумя-тремя листами бумаги.
— Мы бы хотели, чтобы вы подписали этот отказ от претензий, — сказал человек в темных очках, вынимая из папки три экземпляра какой-то заранее заготовленной расписки. — Наша компания никогда не наносит на производимые у нас самолеты предупреждающую маркировку вроде: «Поедание самолетов вредит вашему здоровью». Наша юридическая служба просит, чтобы вы подписали этот документ, признавая тем самым, что компания «Боинг» не несет ответственности за какой бы то ни было вред, нанесенный…
— Ладно, все ясно. Насчет меня можете не волноваться, — перебив собеседника, заверил его Уолли. — Я ни с кем никогда не судился и не собираюсь. Я разумный человек и сам несу ответственность за свои действия.
— Значит, как я понимаю, вы не будете возражать против того, чтобы подписать…
— Я же сказал, подпишу все, что надо. Вот только интересно, что я получу взамен.
— Техническое сопровождение и консультационное обслуживание по линии завода-изготовителя, — отчеканил незнакомец.
— Это еще что такое?
Человек в очках выложил на кухонный стол неизвестно откуда взявшийся у него в руках тубус.
— Джентльмены, которые стоят у меня за спиной, — инженеры. Они участвовали в разработке модели «семьсот сорок семь». Надеюсь, вы меня правильно поняли: эти люди сконструировали тот самый самолет, который вы сейчас едите.
Из тубуса на стол с тихим шелестом вылетела и легла веером целая пачка светокопий чертежей, помеченных одинаковым угловым штампом: «747».
— Мы действительно до глубины души потрясены тем, что вы задумали, — сказал один из инженеров, расправляя самый крупный чертеж и тщательно прижимая его по углам взятыми со стола кофейными кружками. Судя по выражению его лица и по интонации, с которой он произнес эти слова, человек говорил абсолютно искренне. Он действительно восхищался поступком Уолли. — Но, боюсь, вы еще не знаете, что вас ждет впереди, — многозначительно произнес инженер и ткнул указательным пальцем в какую-то точку на чертеже. — Вот, смотрите.
Уолли послушно склонился над чертежом. Палец инженера ткнулся в какую-то точку в хвостовой части грузового отсека, прямо по соседству с креплением киля к фюзеляжу. Так далеко Уолли свой самолет еще не проел, но постепенно подбирался все ближе и ближе. Кстати, в данный момент это место находилось совсем рядом — буквально в двух шагах, за стенкой кухни.
— Вот тут-то вас и подстерегают главные трудности, — произнес инженер и, постучав пальцем по все той же точке, добавил: — Я бы сказал, для вашего представления эта деталь — «шоу-стоппер», в одном из двух смыслов: либо «гвоздь программы», либо «полный провал». В каком именно — решайте сами.
В поле зрения склонившегося над столом Уолли появилась волевая жилистая рука, протянувшая ему большую, красивую и явно дорогую ручку.
— Подпишите отказ, — сказал человек в темных очках. — Если подпишете, мы вам поможем. Только мы знаем того человека, который выручит вас в этой ситуации. В противном случае вы останетесь один на один с этим «неустранимым препятствием», и тогда, боюсь, вам так и не удастся завершить начатое дело: съесть самолет полностью у вас не получится.
— Ну почему, почему никто об этом раньше не подумал? Почему никто не предупредил?
Джей-Джею было плохо. Он едва стоял на ногах. Столько трудов, и все может пойти насмарку, если неожиданно обнаружившаяся проблема не будет решена. Пошатываясь, он брел через луг за домом Уолли, огибая полевые телестудии, тележки с хот-догами, наскоро установленные киоски с мороженым и уже откуда-то взявшихся здесь предсказателей будущего. Над полем стоял низкий гул: журналисты и все причастные к попытке установления мирового рекорда обсуждали то самое непреодолимое препятствие, которое, как выяснилось, встало на пути Уолли.
Джон ненадолго задержался у шатра походной студии канала Эм-эс-эн-би-си. Там, стоя перед камерами с масштабной моделью «Боинга-747» в руках, приглашенный эксперт из журнала «Авиация и космические технологии» демонстрировал неискушенной публике, в чем именно заключается вставшая перед Уолли проблема.
— Да, этот человек сумел преодолеть много препятствий, — чуть нараспев бубнил эксперт в диктофон. — Он сумел разделаться с авионикой, он прогрыз себе путь через подвеску шасси и через систему фиксации грузов. Но теперь он столкнулся с совершенно несъедобным объектом. На мой взгляд, задача, стоящая перед ним, не имеет положительного решения.
Джей-Джей поморщился и с понурым видом побрел к студии, смонтированной австралийской телевещательной корпорацией, без шатра, прямо на свежем воздухе. Там шла оживленная дискуссия о том, как и на каких основаниях запустить миниатюрную камеру в желудок и кишечник Уолли, чтобы детально изучить особенности его пищеварительного тракта.
Сунув руки в карманы, Джей-Джей с грустным, но независимым видом отошел в сторону от телевизионщиков, немного постоял посреди поля и задумчиво направился в сторону останков «боинга». На этот раз он подошел не к прорехе, проеденной в носу лайнера, а к его хвостовой части. Вот он — тот самый киль с хвостовым оперением, спокойно дожидающийся своей участи — быть перемолотым в груду алюминиевых опилок. Где-то там, в основании этой величественной колонны, скрывалась проблема, о которой теперь в окрестностях фермы и в городе не говорил только ленивый. Штуковина, которая, будучи абсолютно несъедобной, могла погубить героическую попытку Уолли установить мировой рекорд…
Черный ящик.
Эта штука создавалась специально с расчетом на то, чтобы не разрушиться при самых неблагоприятных внешних воздействиях. Она способна выдержать перегрузку в 3400 g, что в значительной мере превышает нагрузки, возникающие при соударении самолета с землей на скорости четыреста миль в час. Как, спрашивается, Уолли будет есть этот монолит, если он окажется не по зубам его дробильной машине? Джей-Джей прекрасно понимал, что на протяжении ближайших нескольких дней журналисты будут муссировать эту проблему и, судя по всему, добьются того, что она на время станет проблемой номер один во всем мире.
И при всем этом только Уолли по какой-то одному ему ведомой причине чувствовал себя спокойно и уверенно. Ощущение было такое, словно проблема поедания черного ящика его ничуть не беспокоила. Более того, он даже как будто предвкушал тот миг, когда эта неуязвимая штуковина попадет к нему на стол, как какой-нибудь восхитительный десерт или заморский деликатес.
