ПТИЦА

Пока птенцы остаются около самки, она ведет себя нормально. Но часто бывает так, что выводок погибает. И тогда птица начинает сновать вокруг гнезда в надежде отыскать хоть одного уцелевшего птенца.

Стен Ринальдо

Вместо Лас — Вегаса

Симон проснулся от щекотки. У него чесалась верхняя губа… Он открыл глаза и увидел, что Анна — Грета его поцеловала, а теперь сидела на краю постели, положив руку на его бедро.

— Доброе утро, — ласково сказала она.

Симон кивнул в ответ, и Анна — Грета понизила голос, как будто кто — то может ее услышать:

— Что там у вас случилось, сегодня утром?

Придя домой, Симон сказал только, что устал, и тут же упал в кровать и уснул.

Ему по — прежнему не хотелось говорить об утреннем плавании, и потому он неопределенно махнул рукой и быстро спросил, который час.

— Половина двенадцатого, — сказала Анна — Грета. — Прости, я тебя разбудила, но у меня… есть одно предложение. Оно может быть неуместным, ты тогда мне об этом сразу скажи. Обещаешь?

— Что такое?

Симон с досадой подумал, что последнее время жизнь преподносит ему слишком много сюрпризов. Анна — Грета сидела в напряженной позе. Видимо, предстоящий разговор ее тяготил, она не знала, как начать. Симон вздохнул и откинулся на подушку, подумав: что бы она ни спросила, он ответит отрицательно. И тут Анна — Грета наконец решилась:

— Скажи, ты все еще хочешь на мне жениться?

— Хочу. А что случилось? Почему ты спрашиваешь?

— Ты на мне женишься?

— Когда? Сейчас?

— Как можно скорее.

— А что за спешка?

Анна — Грета оперлась подбородком на руку. В ее глазах стояли слезы.

— Здесь что — то происходит, и я хочу выйти за тебя как можно скорее. И быть твоей женой, что бы ни случилось с нами.

— О чем ты говоришь, Анна — Грета?

Анна — Грета провела пальцем по линии жизни на его ладони. Не глядя на Симона, она сказала:

— Я знаю, что ты не особенно религиозен. Но все — таки. Я хочу, чтобы мы были… — Анна — Грета глубоко вздохнула и торжественно продолжила: — Чтобы мы были венчаны перед Богом. Если что — то случится, — она посмотрела на Симона и улыбнулась, — вот так.

— О'кей, — сказал Симон. — Я понял. Конечно, мы сделаем так, как ты хочешь.

Анна — Грета еще утром позвонила в город и все выяснила. В архиве нужно было взять свидетельство, удостоверяющее, что стороны на момент заключения брака свободны и в иных браках не состоят. Такой документ давали в Нортелье, и обычно эта процедура занимала неделю, но они спешили, и теоретически их дело можно было решить в срочном порядке.

— Я сказала им, что мы заказали венчание на завтра, — объяснила Анна — Грета оживленно, — но совершенно забыли про этот документ. Мы успеем получить его в архиве, если поедем на том пароме, который отходит в час.

Симон начал стаскивать с себя пижаму:

— А ты правда заказала венчание?

Анна — Грета засмеялась:

— Нет. Я же не знала, что ты обо всем этом скажешь. Может, ты уже передумал?

Симон поднялся с кровати:

— Нет, я не передумал. А не можем ли мы выпить кофе, пока не наступил медовый месяц?

Анна — Грета пошла на кухню и включила кофеварку. Симон сел на кровать и надел трусы с носками. Затем он поднес руку к глазам.

Это мои пальцы.

Вся его жизнь держалась на том, что он умел делать вот этими пальцами. Тысячу часов он простоял перед зеркалом, оттачивая каждое движение, чтобы оно выглядело естественным.

И эти же пальцы сегодня рано утром обвязывали старую сеть вокруг мертвой женщины и выкидывали ее за борт. Для того чтобы избежать неприятных вопросов. Для того чтобы избежать проблем. Это все сделали его пальцы. Ничего себе, какие сюрпризы преподносит жизнь.

Эта мысль не давала ему покоя. Когда Симон поднялся с постели и открыл дверцу шкафа, он все время смотрел на свои пальцы, как будто они были искусственными имплантатами, которые кто — то пришил к его рукам, пока он спал.

Он надел брюки, рубашку и куртку. Может, у него что — то не в порядке с головой, но ему вдруг показалось, что эти пальцы живут какой — то своей жизнью и двигаются по своей воле.

Застегнуть пуговицы, застегнуть ремень.

Застегивая верхнюю пуговицу, он остановился перед зеркалом.

Каково это? Быть одержимым?

Он посмотрел на себя в зеркало на двери гардероба, пригладил свои длинные седые волосы, надел пиджак.

Вот он я.

Анна — Грета стояла, прислонившись к дверям, и смотрела на него. Она несколько раз хлопнула в ладоши:

— Красавец! Пойдем, кофе готов.

Симон последовал за ней на кухню. Выпив первую чашку, он выглянул на улицу и посмотрел на ту самую лужайку, где когда — то стояла Марита.

Мы говорим о том, что не владели собой, что на мгновение потеряли контроль, вышли из себя. Но при этом в большинстве случаев мы остаемся самими собой. Ничего сверхъестественного с нами не происходит.

За исключением… за исключением…

— О чем ты думаешь? — спросила Анна — Грета.

Симон рассказал, о чем Андерс поведал ему в лодке. Он думает, что стал другим человеком. Он всерьез полагает, что Майя вселилась в него и влияет на его поступки, когда приходит по ночам в дом. Что он одержим Майей так же, как была одержима своим призраком Элин.

Выслушав, Анна — Грета помолчала и посмотрела на Смекет. Наконец она сказала:

— Бедняжка.

Симон не понял, кого она имела в виду — Андерса или Майю.

— Ты думаешь то же самое, что и я? — спросил он. — Что они духи утопленников… и…

— Мы не знаем, мертвы они или нет? Мы ничего не знаем. Ничего.

— Но что в таком случае мы можем сделать?

Анна — Грета протянула ладонь через стол и погладила его руку.

— Что мы можем сделать? — сказала она. — Прямо сейчас мы можем поехать на пароме в Нортелье и получить там документы, которые позволят нам пожениться.

Симон взглянул на часы. Было без двадцати час, и они вполне могли успеть на причал. Он взял спичечный коробок с подоконника и спросил:

— Да — да. Пойдем. Не могла бы ты выйти на улицу и подождать меня там?

Анна — Грета насмешливо подняла брови:

— Я должна выйти первая? С чего бы это?

— Сделай так, как я прошу. Мне лучше остаться одному ненадолго.

— Почему?

Симон задумался. Действительно, почему?

— Потому что мне стыдно. Понимаешь? Я не привык делать это на людях.

Анна — Грета покачала головой и улыбнулась:

— Мы не молодеем. И вполне может быть, что нам еще придется ставить друг другу клизму. Так что не стесняйся и делай, что тебе надо сделать, при мне.

Симон замялся. Он поднял взгляд на Анну — Грету, увидел, что она смотрит в окно, и открыл коробок.

Насекомое казалось не очень здоровым. Черная кожа уже не была такой блестящей, как когда — то. Оно напоминало то высушенное насекомое, которое он видел тогда у великого мага. Симон откашлялся и набрал в рот слюны.

Часы тикают. Время идет.

Пора.

Слюна попала на сухую кожу. Насекомое задвигалось, впитывая влагу. Симон поднял голову. Анна — Грета смотрела на него.

— Пойдем? — спросила она, показывая пальцем на его подбородок.

Симон вытер слюну и положил коробок в карман. Когда они вышли, Анна — Грета взяла его за руку и сказала:

— Это не опасно?

— Нет, — ответил Симон.

Посмотрев на море, они увидели, кто паром уже приближается. Они побежали вниз. На причале Анна — Грета остановилась и пригладила волосы на голове.

— Ну как я? Еще гожусь? — застенчиво спросила она.

— Вполне.

Они уже собирались подняться на борт, а Рогер приготовился принимать швартовый конец, когда на причал въехал Йохан Лундберг на своем мопеде.

— Успел, — сказал он. — Отлично.

Но при этом он не скрывал своей досады. Похоже, настроение у него было довольно мрачное.

Он даже не посмотрел на Симона и обратился сразу к Анне — Грете:

— Ты должна вернуться. Карл — Эрик очень плох. Там такое происходит — какой — то ужас. Поговори с ним. Ты с ним справишься.

— Что с ним случилось? — спросила Анна — Грета.

— Думаю… что он сошел с ума.

Рогер крикнул:

— Вы идете? Я отправляюсь сейчас.

Анна — Грета повернулась к Йохану:

— У нас другие дела, к сожалению. Нам надо в город, мы вернемся в шесть.

Прежде чем Йохан успел опомниться, Симон и Анна — Грета уже были на борту.

Анна — Грета и Симон стояли, прислонившись к перилам. Паром бодро бежал к материку. Море расстилалось вокруг спокойное и красивое.

— Что это там? — спросил Симон.

Анна — Грета обернулась.

— Я не знаю, — сказала она. — Ты когда — нибудь видел так много чаек? Я никогда не видела.

Паром шел по волнам, окруженный со всех сторон белыми чайками. Их действительно было необычайно много.

Свадебные гости, подумал Симон.

Он крепко обнял Анну — Грету.

Драка

На этот раз не было никаких сомнений: это поджог. Пока тушили пожар, все время чувствовали запах бензина, а потом нашли и канистру. Домик кто — то поджег. Вполне естественно было предположить: это сделал тот же самый злодей, что поджег дом Гренваллей.

Опасность нового возгорания сохранялась всю ночь. Осень стояла сухая, вокруг домика был ельник, в котором вполне могли тлеть искры. До прибытия пожарных жители острова на всякий случай повалили несколько деревьев.

Ими руководили серьезные опасения: если бы пламя продолжало распространяться, то совсем скоро пожар дошел бы до деревни и не остановился бы, пока не достиг моря.

Три человека валили пилами ели и сосны, которые уже начали тлеть. Это были Карл — Эрик, Ларе, которого все звали Лассе, и Мате.

Работа была достаточно трудной и требовала определенной сноровки. На улице было еще темно, работы освещал только огонь пожарища, и надо было очень внимательно следить, куда падает дерево, чтобы оно не повредило жилые постройки.

И вот этим трудным и по — настоящему героическим делом занимались Карл — Эрик, Ларе и Мате.

Втроем.

И неудивительно, что их тут же окрестили «тремя мушкетерами».

На следующее утро едва они явились на пепелище, как кто — то тут же сказал:

— Ну вот, наши три мушкетера явились.

Только Мате усмехнулся в ответ. Лассе что — то мрачно буркнул, а Карл — Эрик выглядел взъерошенным и сердитым. То, что вчера они работали одной командой, сегодня уже забылось. И дальше произошли события, такие же непонятные, как и происшествие с Густавсоном и его лебедем.

Когда — то на Думаре, в Южной бухте, жил Густавсон. И у него был любимый лебедь. Он кормил его с рук и всем рассказывал, какой этот лебедь умный и какой он чудесный друг. Все знали про лебедя.

Но в один прекрасный день Густавсон взял ружье, спустился к заливу и застрелил своего лебедя. Потом он долгое время был безутешен и говорил, что не хотел его убивать. Но он как будто получил приказ свыше и ничего не мог с собой поделать.

Что — то подобное произошло и с Карлом — Эриком. Только у него все вышло как — то сложнее.

Еще с утра Мате заметил, что с Карлом — Эриком и Лассе что — то не так. Они старались оказаться подальше друг от друга, работали молча. Во время перерыва они нарочно расселись подальше, пили воду и ели бутерброды — и все это в полном молчании.

После перерыва все трое продолжили трудиться. Мате пилил толстые ветки бензопилой. Лассе и Карл — Эрик тоже принялись за работу.

Семье Бергвалль принадлежал один из самых красивых домов на острове. Он находился довольно далеко от моря, ближе к лесу, но от него открывался красивый вид на пляж. Матери Лассе принадлежали два коттеджа, которые она сдавала на лето.

Неподалеку от ее участка стояли большие красивые березы. Карл — Эрик направился к ним и стал рубить деревья под корень.

Когда Мате увидел, что делает Карл — Эрик, он немедленно бросился за ним. Добежав до места, он оторопело остановился. Карл — Эрик был опытный лесоруб, и сейчас он норовил свалить дерево так, чтобы оно упало на крышу одного из коттеджей. Как раз того, что должен был по наследству перейти к Лассе.

— Карл — Эрик! — отчаянно закричал Мате, подбегая ближе. — Что ты, черт возьми, делаешь?

Но уши Карла — Эрика закрывали наушники, и он ничего не слышал. Он еще немного подрубил дерево, а потом отошел чуть подальше, как бы любуясь на дело рук своих. Он выглядел абсолютно счастливым. Еще немного — и дерево вот — вот упадет.

Мате бросился к Карлу — Эрику, схватил его за плечо и потряс. Карл — Эрик поднял глаза, и Мате отступил на полшага. Карл — Эрик смотрел прямо на него, и его глаза не были злыми. Они были пустыми и ледяными, как море в ноябре. Мате почувствовал страх, но все же снова закричал:

— Ты с ума сошел! Карл — Эрик, что ты делаешь? Перестань! Успокойся!

Карл — Эрик сделал шаг вперед, держа в руке топор. Мат — су пришлось отступить. Он прижал к лицу потные руки и подумал: да он просто сошел с ума. Как мне остановить его? Что мне делать?

Мате не успел толком ничего сообразить, как на его крик прибежал Лассе. Мате повернулся к нему и увидел с ужасом, что и глаза Ларса пусты. Он смотрел вокруг холодным, ничего не выражающим взглядом.

Карл — Эрик что — то крикнул и бросился к Ларсу. Мате отступил и изо всех сил закричал:

— Кто — нибудь! Помогите! Они убьют друг друга!

Карл — Эрик сделал выпад, Ларе отскочил, но оступился и упал. Карл — Эрик двинулся на него. Он не выглядел разъяренным, он двигался совершенно равнодушно.

Ларсу с трудом удалось увернуться, но Карл — Эрик все — таки задел его топором. По ногам у Лассе заструилась кровь. Мужчины стояли друг напротив друга, в их глазах была мрачная решимость.

Мате увидел, что с берега бегут люди, но самый ближний был еще в доброй сотне метров. Мате кричал в отчаянии, призывая их на помощь. Слезы жгли его глаза, он испытывал настоящее отчаяние. Повернувшись к друзьям, он начал кричать им, умоляя остановиться.

Его слова не возымели никакого эффекта. Лассе сделал неуклюжий шаг вперед и замахнулся на Карла — Эрика, но тот поднял топор и ускользнул от удара. Он бросился в свою очередь на Лассе, тот отскочил, и топор с глухим стуком ударился о землю. Они снова остановились и начали мерить друг друга взглядом.

Мате обернулся, надеясь найти что — то на земле, чтобы бросить в разъяренных мужчин. Но тут он понял, что, хоть он и справится с одним, второй запросто его убьет. Он услышал крики за спиной. Мате надеялся, что сельчане успеют добежать вовремя.

В лице Карла — Эрика теперь что — то изменилось. Уголки его рта исказились в злой усмешке. Он выпрямил спину и сделал шаг вперед. Вскинул топор.

Мате испуганно охнул. Ему показалось, что все кончено. Но тут Лассе поднял свою пилу и сумел защитить себя. Топор и пила скрестились со звонким шумом. Топор Кар — ла — Эрика вырвался из его рук и отлетел в ближайшую березу, стукнувшись о ствол и упав на траву.

Какими бы ни были намерения Карла — Эрика, осуществить их у него не вышло. Первый к ним бросился Йохан Бергвалль. Мате поспешил ему на помощь, и им удалось повалить Карла — Эрика на землю.

Когда они повернулись к Лассе, то увидели, что на лбу у него кровавая рана, но он жив. И тут береза начала падать. Мате завороженно смотрел, как трещит и кренится дерево.

Береза обрушилась на дом, проломив крышу и вдребезги разбив стекла. Черепица посыпалась на землю.

К месту происшествия прибежали другие люди. Они начали суетиться вокруг Лассе, у которого не останавливалось сильное кровотечение, а кроме того, была повреждена спина. Падение березы настолько поглотило внимание Матса и остальных, что они на мгновение забыли про Карла — Эрика. Когда они повернулись к нему, его на месте уже не было.

Далеко он не ушел. Как будто ничего не случилось, он встал и направился к следующему дереву. На этот раз его было кому остановить. Мате, Йоран и Йон бросились к нему. Он пытался сопротивляться, но их было трое, а он один.

Мате пытался поймать взгляд Карла — Эрика. Тот по — прежнему смотрел вокруг пустыми глазами.

— Карл — Эрик! — крикнул Йон. — Скажи, что случилось? Что он тебе сделал? Что ты натворил?

И Карл — Эрик заговорил. Он сказал:

— Этого дома здесь быть не должно.

— Что ты имеешь в виду? — изумленно спросил Йон. — Это не наше дело. Дом — то чужой.

Карл — Эрик не среагировал на его слова. С жесткой гримасой он процедил:

— Дома должны быть ликвидированы.

Он с силой рванулся, но Мате с остальными сумели удержать его. Элоф Лундберг подошел к толпе и спросил:

— Что тут такое творится? Что случилось?

— Он сам не знает, что говорит, — сказал Йохан. — Если ты покараулишь его тут, я сбегаю к Анне — Грете. Он ее послушает.

И Элоф Лундберг помчался за своим мопедом и отправился искать Анну — Грету. Но все, что он увидел, — это как она и Симон садятся на паром, чтобы плыть на материк.

Ему оставалось только вернуться обратно.

Чертов фокусник, думал он.

Нортелье

В половине третьего Симон и Анна — Грета зашли в пиццерию в Нортелье. Они сели за столик, заказали пиццу и теперь перед ними стояла сочная горячая «Капричиоса», по — резанная на ломтики. В кармане у Симона лежали два обручальных кольца. Анна — Грета уже успела позвонить в церковь и заказала церемонию на воскресенье, сразу после утренней службы. Теперь они были полностью готовы к своему бракосочетанию.

Они чувствовали себя такими молодыми. Может быть, именно поэтому они и пришли сюда в пиццерию, чтобы отпраздновать это важное событие здесь, среди молодежи. Ни Симон, ни Анна — Грета не любили пиццу, она была для них непривычной пищей, они ничего в ней не понимали и потому выбрали ее по названию в меню.

Анна — Грета с трудом осилила половину, отодвинула тарелку и сказала:

— Сначала вроде казалось неплохо. А теперь кажется, что эта пицца просто распирает желудок, как дрожжевое тесто. Ведь она на самом деле просто кусок теста, и ничего больше.

Симон чувствовал то же самое. Он выпил «фанты».

Анна — Грета рассеянно посмотрела в окно. Симон вдруг подумал, что эта пицца вполне может быть последним вкусным обедом в его жизни, в том случае, конечно, если он по какой — либо причине не доживет до завтра, а умрет сегодня от сердечного приступа или случайно попав под машину. Неожиданно он особенно остро ощутил аромат еды и пододвинул к себе тарелку с порцией Анны — Греты.

— Симон, — внезапно сказала Анна — Грета, — ты должен быть осторожен.

Симон, который размышлял о том, какие ингредиенты содержатся в пицце, спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Анна — Грета покачала головой:

— Я просто вспомнила, чем ты занимался сегодня утром. Это может быть опасно, особенно если учесть, что здесь происходит.

— Нам обязательно об этом говорить?

Заказ венчания, покупка колец и прочие заботы отвлекли Симона от мыслей о спичечном коробке, и он не хотел сейчас об этом вспоминать.

Анна — Грета вздохнула:

— Давным — давно здесь тоже творилось неладное… Я тогда торговала вязаными свитерами. Ну, ты помнишь, я тебе рассказывала. Это было во время войны…

Симон откинулся на спинку стула и приготовился слушать. Анна — Грета продолжила:

— Я иногда бывала на военных кораблях. Вообще — то, никто из гражданских лиц не имеет права доступа на военные объекты, но я ведь была своя, местная, с островов. — Анна — Грета внезапно подняла голову и нахмурилась. — Почему ты улыбаешься?

— Нет — нет, — поспешно сказал Симон, — я вовсе не улыбаюсь. Продолжай, пожалуйста. Просто я подумал, что ты очень хорошенькая. А тогда была, наверное, просто красавица. Вот поэтому тебя и пускали на военные корабли.

Анна — Грета недоверчиво посмотрела на Симона.

— Ты что, ревнуешь? — спросила она. — Прошло уже больше шестидесяти лет, а ты ревнуешь?

Симон немного подумал:

— Да. Кажется, ревную.

Анна — Грета посмотрела на него внимательно, затем покачала головой:

— Они как раз начали минировать район Лединге, потому что именно там проходил фарватер на Стокгольм. Тогда новое водолазное оборудование опробовалось, а поскольку видимость в воде была плохая, а скафандры еще не прошли проверку, то к водолазу крепили страховочный конец вместе со шлангом.

Анна — Грета покивала головой:

— Вот почему я поехала с ними. Мне хотелось посмотреть, как проходит погружение.

Симон собирался съязвить, но сдержался. Анна — Грета продолжила:

— И вот спустился, водолаз. В этом было что — то такое… гипнотическое. Он сразу пропал из виду, только шланг для подачи воздуха начал раскручиваться, когда он все глубже погружался в воду. Барабан крутился, крутился, а потом остановился. Как будто водолаз уже оказался на дне. Но такого просто не могло быть, потому что шланг и страховочный канат раскрутились только на семь или восемь метров, а глубина в этом месте была — самое маленькое метров тридцать. Шланг не двигался, и я было подумала, что водолаз опустился на какую — то сваю. И тут…

Анна — Грета взмахнула рукой в воздухе:

— Тут канат начал крутиться снова, но на этот раз быстрее, намного быстрее, чем раньше. Десять метров, пятнадцать, двадцать, двадцать пять. Скорость все возрастала — тридцать, сорок, пятьдесят метров шланга и страховочного конца раскрутились за очень короткое время. Как будто водолаз не опускался под воду, а падал в пропасть. Кто — то попытался ухватиться за страховку, но потерпел неудачу. Барабан раскрутился до конца, шланг оторвался от крепления и упал в море. И больше водолаза никто не видел.

Анна — Грета выпила глоток фанты и откашлялась:

— Вот что тогда было. Вот почему я прошу тебя быть очень осторожным. — Она отодвинула от себя стакан и добавила: — Они, конечно, нашли какое — то разумное объяснение. Сказали, что произошел несчастный случай. Глупо. Тела не нашли.

Симон посмотрел на нее. Анна — Грета аккуратно промакивала салфеткой уголки рта. Она выглядела так, как будто не рассказала только что нечто необыкновенное, а сообщила общеизвестный факт, банальную истину. Что — то вроде «не суй пальцы в розетку, не то убьет».

— Я буду осторожен, — сказал Симон, — я надеюсь, что буду осторожен.

Они отправились на прогулку по Нортелье, во время которой говорили о том, как они станут жить после свадьбы. Вернее, они не то чтобы строили планы, скорее, просто шутили. Они с самого начала решили, что все будет так, как раньше, и жить они будут по — прежнему в своих собственных отдельных домах. Они оба не хотели никаких перемен.

Ни о каком медовом месяце они, разумеется, не говорили, решив обойтись путешествием на пароме в Финляндию. Обоим это казалось превосходной идеей — немного повеселиться и потанцевать.

В пять часов они сели на автобус до Нотена, а в шесть уже были на борту парома, направлявшегося на Думаре. Симон смотрел на темное море и думал о том, что ничего не изменилось. Он смотрел в глубину, в бесконечную, бездонную глубину. Что там, в той глубине? Есть ли там иная, недоступная нам жизнь? Знает ли кто — нибудь, что там на самом деле?

Бездна, и ничего больше.

Какое пустынное пространство воды между Думаре и Нотеном, которое сейчас, в темноте, кажется лишь волнующейся поверхностью.

Симон представил себе, как они поднимаются на паром «Симфония», идущий в Финляндию. Сотни кабин, палуба с магазинами с обеих сторон. Десять этажей безопасного комфорта от носа до кормы.

Он посмотрел в сторону моря. По его спине пробежала дрожь, и он положил руку на плечо Анне — Грете. Паром уже причаливал к Думаре.

На причале стояли люди. Те же самые люди, которые тогда заседали в доме собраний, не было только Торы Остерберг и Хольгера.

Карл — Эрик тоже отсутствовал.

Тора не смогла прийти, оттого что была занята своими делами, а Хольгер сидел и сторожил Карла — Эрика.

— Чтобы он не сломал еще какой — нибудь дом, который, как он считает, надо уничтожить, — пояснил Йохан Лундберг.

Лассе отправили в больницу Нортелье, чтобы наложить швы на его раны, но он отказался оставаться там хоть на секунду больше, чем было надо. Когда он вернулся домой, его жена Лина начала вести себя как — то странно. Обычно она бывала вежливой, дружелюбной и уступчивой. Теперь она так и шипела от злости. Мужу она позволила войти в дом, но больше внимания на него не обращала. Его провожатых она даже не сочла нужным пригласить на чашку кофе.

Все ждали Анну — Грету. Она взяла Симона за руку и вопросительно посмотрела на него, а он успокаивающе пожал ей локоть и сказал, что пойдет посмотрит, как там Андерс.

Отойдя на несколько шагов, он почувствовал угрызения совести. Он оставил ее одну, с этими людьми, которые окружили ее как стая ворон. А может, это и не угрызения совести вовсе, думал он, шагая к Смекету. Может, это просто ревность?

Она моя! Она моя!

В Смекете было тихо и темно, но когда Симон зашел на кухню, то заметил, что из двери спальни пробивается тонкий лучик света. Он открыл дверь и увидел, что Андерс спит в кровати Майи. Симон посмотрел на него, потом вышел, тихонько закрыл за собой дверь и вернулся на кухню.

Он зажег лампу, достал ручку и бумагу и написал Андерсу приглашение на свадьбу. Уже собираясь выходить, он увидел узор из бусинок на столе. Подумав, он сделал приписку на бумаге и пошел к Анне — Грете.

Она уже была дома. Особо говорить оказалось не о чем. Тот план, который казался ей самым разумным, поселяне привели в действие и без нее. Было решено просто понаблюдать за поведением Лассе и Карла — Эрика и пока ничего не предпринимать. Симон снял ботинки и начал массировать ноги, уставшие от долгой ходьбы в Нортелье.

— Мне жаль, что пришлось тебя оставить одного, — сказала Анна — Грета виновато, — но им требовалась помощь и…

— Ничего, — перебил ее Симон и сел на стул. — Ты рассказала им про Элин?

— Конечно нет. С какой стаги?

— Извини.

Анна — Грета положила ноги на колени Симона.

— Знаешь, я кое — чего не понимаю, — сказала Анна — Грета и пошевелила пальцами ног. — Элин. Андерс. Карл — Эрик. Лассе. Лина. Почему именно они оказались во все это замешанными?

— В мире много того, чего я не понимаю. Этого я тоже не могу понять, — отозвался Симон.

Игра в прятки

Когда Андерс, проснувшись, бросил взгляд на будильник, он не поверил своим глазам. Стрелки показывали без двадцати семь. Судя по свету из окна, было утро, а не вечер. Он спал едва ли четверть часа, хотя сильно устал.

Он перевернулся на спину. Странно, но он чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Тело было мягким и расслабленным, голова ясной.

Стоп.

Вполне могло быть, что он проспал целый день. Сегодня суббота! Он закрыл глаза. Потому он так и выспался, что проспал двадцать четыре часа. С четвертью.

Или сорок восемь. Или семьдесят два.

Ему ужасно хотелось в туалет, мочевой пузырь был переполнен. Но вставать было лень, было так хорошо лежать в постели и чувствовать себя свежим и отдохнувшим. Ведь такой спокойной ночи не было с тех самых пор, как он вернулся на Думаре. Андерс подтянул колени к груди и повернулся к стене, где наткнулся на старого знакомого.

Бамсе.

Этот большой медвежонок принадлежал Майе. Она ни в какую не хотела брать его домой, потому что Бамсе жил на Думаре и должен был ждать ее следующего приезда. Так она решила, и спорить с ней не имело смысла. Она всегда добивалась того, чего хотела.

Андерс посмотрел в глаза — пуговицы:

— Привет, Бамсе!

Он чувствовал себя так спокойно. Вчера или позавчера он был весь переполнен страхом, а теперь, в постели рядом с Бамсе, ему было тепло и уютно. Он чувствовал себя по — настоящему дома.

Вот он Бамсе, его прекрасный, любимый Бамсе.

Кроме того, он уже знал, как это получилось. Именно он купил Бамсе. Майя без конца говорила о Бамсе, и Андерс помог ей получить то, о чем она мечтала.

— Доброе утро, любимая.

Он прислушался к своему внутреннему «я», но никакого ответа не получил. Андерсу показалось, что это не плохо. Теперь он сможет найти свое собственное место в этом мире. Но все же как хорошо! Какие это были хорошие воспоминания. Бамсе и Майя. Она рядом. Она здесь.

Андерс улыбнулся. Он почему — то вспомнил сейчас, как Майя любила играть в слова. Она любила менять их местами, подставляла вместо одного слова другое, которое отличалось всего на одну букву, и хохотала над получавшимися нелепицами. Часто она старалась подобрать слова так, чтобы «хорошее» слово превратилось в «плохое». «Кура» — «дура». И они могли часами играть про то, как дура снесла яичко, как дура клевала корм во дворе. Чем злее получалась фраза, тем радостнее становилось на сердце у Майи.

Андерс задумался и нахмурился. Столько раз она переделывала стихи так, что смысл менялся кардинально и доброе детское стихотворение превращалось в злую пародию.

Мочевой пузырь уже готов был лопнуть. Андерс вскочил с кровати и побежал в туалет. Стоя над унитазом и наблюдая за желтой струей, он подумал про Элин с ее мокрыми волосами и ужасным лицом… вот она приходит… она приходит за ним.

Довольно! Хватит!

Андерс умыл лицо холодной водой. Нет, больше об этом думать он не станет. Никогда. С этим покончено. Теперь у него началась новая жизнь. Он не вернется к старому.

Он был настолько голодным, что, не дожидаясь кофе, сделал себе бутерброд. Выглянув в окно, он увидел, что на заливе полно чаек, но он их больше не боялся.

Я не боюсь.

Андерс съел последний бутерброд и начал рассматривать чаек, летающих в лучах низкого солнца, а потом опускающихся на гладкую поверхность моря.

Я не боюсь.

Андерс вспоминал все, что его беспокоило. Да, беспокойство и тревога так глубоко вошли в него, что долгое время казались естественным состоянием. Теперь этот страх исчез. Осталось только море, голубое небо, чайки и он сам, выспавшийся и как будто обновленный.

Это было замечательно.

Он отвернулся от окна и увидел бусинки, разложенные на столе.

Я выкладывал узор, пока спал…

Голубые бусины перемежались с белыми.

Он стоял и смотрел на непонятные изображения, и у него уже начали появляться какие — то мысли, но тут его взгляд упал на листок бумаги с запиской:

«Анна — Грета и я приглашаем тебя на нашу свадьбу. Венчание состоится в Нотене, в ближайшее воскресенье, в два часа дня. Симон».

Дальше был постскриптум. Прочитав его, Андерс раздраженно хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Вот идиот! Ну конечно!

Он не мог понять, как он не увидел этого сам.

«Это не морская карта?» — вот что приписал Симон внизу.

Действительно, синие бусины изображали море, большое белое пятно в центре был Думаре, а пятно поменьше — Ховастен. Да, хватало и погрешностей, но все — таки ему следовало и самому догадаться, что это план местности, ведь очертания Думаре узнавались безошибочно.

Это было как откровение. Наконец — то все части головоломки сложились вместе. Андерс почувствовал, как у него закружилась голова. Он вскочил и захлопал в ладоши, но тут же остановился и начал пристально рассматривать бусины.

Вот — перед ним морская карта. И что дальше?

На узоре были обозначены Думаре, Каттхольмен и Ховастен. Где — то с краю прилепился Лединге.

И что?

Ну, вот есть рисунок, карта, которая выглядит как обычная бумажная карта, только грубее выполнена, как будто бы неуверенной рукой. Что значит эта карта?

— Зачем тебе эта карта?

Андерс с трудом поборол желание разбросать бусины по столу.

Он присел на стул. Внезапный порыв гнева прошел, как его и не бывало. Так было с Майей — она внезапно начинала совершенно неоправданно на что — то злиться. Как на свои носочки в день, когда она пропала. А сейчас она сердится на эту головоломку, используя Андерса.

Нет. Да.

Он снова склонился над бусинами. Неужели это на самом деле сделала Майя? Как — то раз он показал ей морскую карту, но вряд ли она сама справилась бы с такой задачей.

На самом деле только он мог сделать эту карту. Конечно, он сам сделал ее, сам того не ведая, а она…

Он подпер лицо руками.

Одна рука не ведает, что творит другая.

Если она хочет с ним общаться, то к чему все эти сложности? Почему бы просто не сложить из бусин слово?

Да потому что…

Андерс громко ахнул. Как он мог забыть?

Майя так любила играть в прятки. Она очень хорошо пряталась. И сейчас она могла спрятаться так, чтобы ее никто не нашел. Раньше когда она пряталась, то всегда сидела в своем укрытии до последнего. Родители могли кричать и звать ее, объяснять, что игра окончена, но она продолжала прятаться. Ее надо искать, объясняла она. На то это и прятки.

И теперь у нее хватит терпения. Она сможет сидеть в своем укрытии сколь угодно долго. Она надежно спрятана от тех, кто хочет найти ее. Но бесконечно ждать она не захочет.

Андерс налил в чашку кофе и начал пить маленькими глотками. Горячая жидкость обжигала нёбо и горло. В голове продолжала крутиться какая — то неясная мысль.

Затем он перевел взгляд на море, небо, чаек.

Все — таки интересно, что этим хотела сказать Майя. Да, это прятки, игра, в которую она играет, и ждет, чтобы ее нашли.

Андерс принес на кухню карту архипелага и стал сравнивать его с головоломкой Майи. В основном пропорции соблюдены правильно. Существовали некоторые различия, но в целом карта и узор бусинок совпадали.

Андерс протер глаза. Когда он снова посмотрел на карту, то увидел совершенно ясно, в чем было отличие.

Он наклонился. На Ховастене был отмечен узкий проход.

Что это значит? Означает ли это что — нибудь?

Андерс достал из кухонного стола фотографии, сделанные в тот, последний день. Он сосредоточил все свое внимание на лице Майи, ее выражении. Куда, на что она смотрит? Андерс не сводил взгляд с фотографий.

Папа, что это такое?

Андерс посмотрел в окно. Стая чаек сидела на воде в заливе. Небо чистое и светлое.

Через десять минут он уже надел куртку, вышел из дома и побежал на причал. Температура упала на несколько градусов, и было холодно — около нуля, но после того, как Андерс раз двадцать рванул стартер, он согрелся.

Ему казалось, что уж на этот — то раз он все проверил: и смазку, и свечи зажигания. Но двигатель все равно упрямо не хотел заводиться.

— Ну же!

Он дергал еще и еще, чувствуя, как душу наполняет отчаяние. Он кричал в бессилии:

— Ну? Ну?

Андерс снова дернул шнур изо всех сил. Веревка порвалась, и он упал назад, сильно ударившись о твердую землю.

В глазах вспыхнули красные огни, и едва он смог подняться на ноги, как взял мотор, подступил к кромке воды и швырнул двигатель так далеко, как только мог.

Несколько чаек около пристани испуганно взмыли в воздух, когда мотор упал в воду и камнем пошел на дно. Андерс тяжело дышал:

— Ну что, ты думал, я не смогу?

Чайки снова опустились на воду. Казалось, они смотрят на Андерса с легкой насмешкой.

Когда он очнулся, то понял, что поступил не самым умным образом. Что, если в моторе была какая — то совсем простая неисправность, с которой легко справились бы мужчины из деревни. А он совершил неверный поступок, он все сделал неправильно. Теперь ему надо как можно скорее найти укромное место и затаиться, чтобы никто его не нашел.

Надо спрятаться! Андерс бросился к поленнице.

Быстрее, быстрее! Пока кто — то не пришел и не увидел, где я прячусь!

Он старательно оглядывался, пытаясь найти место, где бы спрятаться получше, как тут вдруг его голову пронзила мысль.

Что я делаю?

Что он делал? И он ли это делал? И тогда Андерс обхватил себя руками и тихо сказал сам себе:

— Все хорошо. Все хорошо, милая, все просто замечательно. Никакой опасности нет. Я не сержусь. И никто на тебя на сердится.

На самом деле? На самом деле никто ни на кого не сердится?

— Да, да. Конечно. Просто поверь мне. Это мотор был старый и глупый, он никак не хотел заводиться.

Нет, дальше про мотор не надо, иначе станет слишком грустно.

Нет, это не голос Майи слышал он внутри себя, это были его собственные мысли и чувства.

Господи, это сведет меня с ума. В море шумели волны, на улице дул сильный ветер. Где — то вдали слышались возмущенные женские голоса. Что там за люди, подумал Андерс. Сначала он хотел пойти и выяснить, но потом решил, что это совершенно не его дело.

Андерс взял себя в руки и пошел к дому Симона. В свое время тот сказал, что Андерс может брать его лодку в любое время — когда захочет. Теперь настала пора воспользоваться столь щедрым предложением. Теперь он точно знал, куда надо плыть.

Злые дети

На Думаре — всего семь детей. Все они учатся в школе — от первого до шестого класса. Семь детей, которые без пятнадцати восемь каждое утро стоят на пристани и ждут паром до Нотена. Они едут в школу. Взрослые и старшеклассники уезжают раньше, чтобы успеть в школу в Родманбю или на работу в Нортелье.

Несмотря на то что дети разного возраста — от Мортена до Эммы, которые ходят в первый класс, до Арвида из шестого — они очень дружат. Младшие всегда дожидаются старших, а затем они едут все вместе, и старшие присматривают, чтобы все было в порядке.

То же самое и в школе. Если какого — то маленького жителя Думаре дразнят или обижают в школе, старший друг непременно вступится за него.

Как бы то ни было, они одна компания, и они знали об этом. Их было семеро, и они были с Думаре.

Этим утром резко похолодало, и детей одели тепло. Эмма и Мортен шли в комбинезонах, Мария из пятого класса надела длинный шарф и вязаную шапку.

Арвид стоял, дрожа от холода. Он надел кожаную куртку своего деда. Его дед работал рыбаком и был равнодушен как к холоду, так и к теплу. Он доставал сеть голыми руками и тушил сигарету пальцами. Он умер от рака всего несколько месяцев назад. Арвид его очень любил и потому носил его куртку в любую погоду.

На пристани стояло шестеро детей. Седьмая до сих пор не подошла — София Бергвалль, дочь Ларса и Лины. В то утро она опоздала, хотя обычно всегда приходила вовремя.

Мария нетерпеливо поглядывала на дорогу. Хоть и на год моложе, София была лучшей подругой Марии с тех самых пор, как они ходили в садик. Мария скучала без Софии. Она повернулась в сторону моря и увидела, что паром приближается. Странно, София никогда раньше не опаздывала. Мария повернулась и увидела, что София спускается к пристани.

Мария замахала рукой, но лучшая подруга, казалось, не видела ее. Она была очень серьезной и легко одетой. Мария знала, что случилось с ее отцом Ларсом за день до того. Она подумала, что София переживает, и была готова поддержать подругу.

София спустилась на пристань и, даже не поздоровавшись, пошла и встала на самом краю, глядя на чаек.

— София, что такое? Что с тобой? — Мария положила ей руку на плечо, но София только фыркнула и отвернулась.

Мария внимательнее посмотрела на ее наряд. Мать Софии всегда заботилась о том, чтобы София была одета как подобает, но сегодня на ней не было даже шапки и перчаток, лишь тонкая куртка с капюшоном, которые едва ли защищали от ветра.

В груди Марии что — то сжалось. Хоть она и была маленькой, ее душа чутко реагировала на страдания других. Она сняла с себя шарф и стала обматывать его вокруг шеи Софии:

— Ты замерзнешь, ведь…

Слова «очень холодно» застыли у нее на губах, когда София обернулась. Она выглядела такой сердитой, что Мария выронила шарф.

— Не дотрагивайся до меня! — прошипела София.

Мария подняла руки, защищаясь, но прежде, чем она успела что — то сказать, София крепко схватила ее за куртку и резко дернула.

Арвид стоял и смотрел на воду. Он услышал крик Марии, но подумал, что это обычные девчоночьи шутки. Так он думал, пока не раздался всплеск.

Арвид обернулся и увидел, как София схватила Эмму за комбинезон. Эмме удалось вырваться, и тогда София вцепилась в малыша Мортена, подтащила его к краю мостков и толкнула в воду. Паром был метрах в пятидесяти от причала.

А где же Мария?

София стояла оскалившись.

Арвид подбежал к краю мостков. Он сразу увидел: паром еще слишком далеко, чтобы Рогер успел помочь Мортену, который барахтался в своем синем комбинезоне на волнах.

Арвид заколебался. Ему было только тринадцать лет, а вода — нулевой температуры.

Дед. Дед. Что бы он сделал в такой ситуации?

Арвид рывком стащил с себя куртку и сделал глубокий вздох. Обернувшись, он увидел, что София смотрит на него безумными глазами. Мотнув головой, он бросился в воду.

Ледяная вода обожгла его. Он заметил, что паром находится примерно в десяти метрах, и тут увидел перед собой синий комбинезон.

Поднырнув под Мортена, Арвид стал выталкивать его к поверхности воды. В ушах стоял рев парома, дыхание перехватывало.

Комбинезон Мортена весь пропитался водой и тянул их обоих вниз. Арвид старался толкать его ближе к причалу. И тут он увидел в воде еще один неясный силуэт.

Мария…

Руки не слушались его больше, пальцы онемели и не двигались. Нет, девчонку ему не вытащить.

Сверху протянули багор, но он никак не мог ухватиться за него застывшими руками. Наконец ему удалось зацепить крючок за воротник рубашки.

Оказавшись на берегу, он бессильно откинулся назад. Он увидел, что Марию успели вытащить и без него. Она была уже на причале и смотрела на него широко открытыми глазами. Лицо у нее было белое как бумага, в глазах сквозил ужас.

Кто — то коснулся его плеча:

— Арвид. Арвид. Отпусти. Отпусти его. Ты слышишь меня?

Рогер мягко потянул его правую руку, которой Арвид по — прежнему держал Мортена. Арвид тяжело сглотнул и прошептал:

— Я не могу.

Он посмотрел на Мортена. Рот мальчика двигался, будто он пытался что — то сказать. Из груди вырывался надсадный кашель. Он был жив. Рогер с усилием оторвал руку Арвида от Мортена.

На пристани послышались крики, и Арвид увидел, как двое взрослых пытаются удержать Софию. Она металась из стороны в сторону, выла, как раненый зверь, и пыталась кусаться. Чайки кружились над ними и истошно кричали.

Мортен плакал в объятиях Рогера, Мария рыдала так, что у нее посинели губы. Рогер крепко обхватил Арвида за плечи:

— Молодец, сынок. Молодец.

Челюсти Арвида стучали так, что он едва мог говорить. Он кивнул на Софию и спросил:

— Почему? Что случилось? Что с ней?

— Никто не знает, — ответил Рогер быстро, — никто. Арвид медленно двинулся в сторону деревни. Поняв, что ему придется пройти мимо Софии, он спросил:

— Не мог бы ты оказать мне услугу?

— Конечно, — сказал Рогер, — все что хочешь.

— Принеси мою куртку?

Когда Рогер вернулся обратно с курткой Арвида, тот натянул ее на себя и пошел домой, хлюпая водой в башмаках.

Около магазина он остановился и посмотрел туда, где родители Мортена держали его на руках и обнимали. Мальчик все еще плакал, но уже не так отчаянно. Арвид запахнул куртку плотнее и почувствовал тепло. Это было удивительно.

Куртка такая теплая. И она больше не велика. Она ему в самый раз.

Курс на Ховастен

Холод щипал щеки. Глаза Андерса наполнились слезами. Он нацепил на себя кучу одежды, под куртку надел спасательный жилет, но все равно мерз и, хотя был только на полпути к Ховастену, совсем продрог. На море виднелись какие — то пятна. Андерс пригляделся и понял, что это птицы.

Птицы напугали Андерса.

Что они там делают? Почему их так много?

Одни птицы кружили вокруг маяка, другие сидели на воде. Казалось, они просто показывают, что их много и они будут действовать, если что, единым фронтом.

Андерс отлично представлял себе, что может произойти, если такое количество птиц решит его атаковать. Сейчас они им не интересовались, но что будет, когда он высадится?

Лодка скользнула в скопление птиц, и Андерсу почудилось, что они настроены довольно агрессивно. Он решил использовать единственное средство, которое у него было. Достав бутылку с настойкой полыни, он быстро сделал глоток. Полынь обожгла гортань, но Андерс задержал дыхание, и через минуту неприятные ощущения прошли. Теперь он был надежно защищен.

Птицы кружили над ним, но не нападали. Андерс глубоко вздохнул и высадился на берег Ховастена.

В тот день, когда пропала Майя, на скалах лежал снег. Теперь все пестрело поздними осенними цветами. Растения обвивали скалы и являли собой какой — то причудливый рисунок, который он не в силах был разобрать. Символы… может, буквы.

Но это был язык цветов, он ничего не понимал.

Андерс присел на корточки и закрыл глаза. Затем огляделся и направился к маяку. Дверь была не заперта. Он открыл ее и вошел.

Что, если теперь птицы начнут его атаковать?

Нет. Они по — прежнему кричали там, снаружи, хлопали крыльями. Неужели они понимают крики друг друга? Может быть, они так разговаривают?

Андерс поднялся наверх, в круглую комнату. Там ничего не изменилось. Он подошел к тому самому месту, где Майя спрашивала его: «Папа, что там такое?» — и показывала на море.

Сначала ничего не было видно.

Ничего.

И тут он понял. Сперва это было слабое чувство, но оно становилось все сильнее и отчетливее. Это чувство было трудно объяснить. Андерс ахнул и прислонился к стене.

Ничего.

Бездна.

Под ним не было… ничего. Просто бездна. И все.

Он стоял над ней.

Как мы малы. Мы просто крошечные, слабые существа с нашими смешными игрушечными маячками, построенными на краю бездонной пропасти, до краев заполненной морской водой.

Повернувшись, он стал изучать надписи на стенах.

ТУТ БЫЛА ФРИДА 21.06.98

НЕМЕЦ ПЕРЕЦ КОЛБАСА

РВИ НА ЖОПЕ ВОЛОСА

Я + М = Л

ПАРНИ ИЗ НОТЕНА — ПРИДУРКИ

Надо же, сколько надписей, в прошлый раз он их не видел.

Вот еще одна: дата 28.01.89.

ПУТЬ НЕ ЗНАКОМ.

ТУДА И ПОЙДЕМ

А ведь Бьерн и Хенрик исчезли как раз в то время. Неужели это писали они? Ведь так называется последний альбом «Смите» — «Strangeways, Неге We Соте».

Андерс поднялся на ноги и бросился вниз по лестнице.

— Я найду вас, подлецы! Где вы прячетесь? Клянусь богом, я найду вас!

Он кричал и кричал, пока не охрип.

Придя в себя, он отметил, что птицы подплыли ближе к острову. Тысячи птиц перед Ховастеном. Чайки перестали летать и тоже опустились на воду.

Надо отсюда выбираться. И побыстрее.

Медленно, шаг за шагом он отступил назад к лодке, не упуская птиц из виду. Завести мотор он не осмелился и потому, схватив весла, начал быстро грести в сторону дома.

Отплыв на расстояние более ста метров, Андерс бросил весла и уткнулся головой в колени. Руки тряслись от страха. На дне лодки он увидел бутылку.

Андерс поднял бутылку. Сверху на этикетке почерком его отца было написано «полынь». Теперь он наконец понял. Теперь он точно знал, что случилось тогда с его отцом.

Полынь

На самом деле следовало, конечно, пойти домой и оставить деньги на столе, но Андерсу так хотелось еще какое — то время почувствовать себя сказочным богачом. Он шел мимо магазина, размышляя о своем богатстве. Лодки спасателей все еще кружили по заливу, разыскивая Торгни Эка, но зеваки уже разошлись. Если бы он пошел на причал, то взрослые непременно стали бы расспрашивать его о том, что он видел, а ему этого совсем не хотелось.

Мимо него на велосипеде проехала Сесилия. Андерс поднял руку в знак приветствия. Он почувствовал, что его рука пахнет рыбой. Сесилия остановилась около него.

— Что ты делаешь? — спросила она с любопытством.

— Да так. Ничего особенного.

— Что там такое на причале? Что — то случилось?

Андерс глубоко вздохнул и спросил:

— Мороженого хочешь?

Сесилия недоверчиво посмотрела на него и неуверенно улыбнулась:

— У меня нет денег.

— У меня есть.

— Ты приглашаешь? Да?

— Приглашаю.

Андерс знал, что они оба поступают немного глупо. Но никого другого поблизости не было, а карманы у него полны денег. Сесилия повезла свой велосипед до магазина, и он шел рядом с ней. Волосы у нее были заплетены в две длинные косы, и ему так хотелось к ним прикоснуться. Они казались такими мягкими и красивыми.

К счастью, его руки были засунуты глубоко в карманы, иначе ему было бы трудно сладить с собой.

Сесилия прислонила велосипед к стене и спросила:

— Ты много салаки продал, да?

— Да. Очень много.

— А я обычно продаю рождественские открытки.

— Хорошо идет?

— Когда как.

Андерс повеселел. Это было первое лето, когда он начал думать, что отличается от остальных своих друзей, которые были просто дачниками. И они могли подумать, что в том, что он сидит у магазина и продает рыбу, было нечто неправильное. А оказывается, и Сесилия что — то продавала. Хотя открытки не пахнут. По крайней мере, не так, как свежая салака.

Они зашли в магазин и стали изучать содержимое холодильника.

— Какое? — спросила Сесилия.

— Какое хочешь.

— Какое хочу? — Она посмотрела на него с подозрением. — А если большую трубочку?

— Да.

— Две большие трубочки?

— О'кей.

— А можно три?

Андерс пожал плечами, и Сесилия открыла крышку холодильника:

— А что ты хочешь?

Андерс уже потянулся за трубочками, как она воскликнула:

— Я просто шучу, что ты!

И взяла одно маленькое эскимо.

У кассы Андерс расплатился десяткой, счастливо избежав расспросов, где он взял кроны.

Они сидели около магазина на скамейке и ели мороженое. Андерс рассказал, что случилось в первой половине дня и как он видел человека, который пошел купаться и утонул.

Пока они ели мороженое, в голове Андерса крутилась одна и та же мысль: пусть никто им не помешает. Интересно, думала Сесилия то же самое или нет? Ему — то хотелось просто сидеть тут с ней вдвоем, хотя он и чувствовал неловкость.

Они доели мороженое, а потом некоторое время просто смотрели на море. Все — таки оказалось, что для девочек в таком времяпровождении нет ничего неловкого, потому что Сесилия вытерла липкие пальцы о шорты и спросила:

— Позовешь меня в гости?

Андерс не мог выговорить ни слова, он только кивнул. Сесилия взяла свой велосипед и указала на багажник:

— Запрыгивай. Я отвезу.

Он сел на багажник, и она помчалась под горку.

Усидеть на багажнике было довольно трудно. Сначала Андерс пытался держаться за седло, но едва не свалился и обхватил руками Сесилию.

Его ладони ощущали ее тепло, на небе светило солнце, ветер трепал его волосы. Ему казалось, что это самые счастливые минуты его жизни.

Сесилия притормозила у дровяного сарая, прислонила велосипед к стенке и кивнула на коптильню, над которой все еще вился дымок:

— Что вы делаете?

— Мы собирались коптить рыбу, но не стали.

Теперь, когда Сесилия оказалась у него дома, он ясно заметил, насколько их участок отличался от участков соседей. Здесь был дровяной сарай, коптильня и старый хлам, который отец берег «на всякий случай». Никаких стриженых газонов или ягодных кустов, высаженных ровными рядами. Нет площадки для бадминтона, нет столбов для гамака. Раньше он никогда этого не замечал, зато теперь увидел. Да, у них все было по — другому.

Сесилия пошла к дому, и Андерс подумал, что, по крайней мере, его комната выглядит так, как выглядят комнаты остальных подростков.

Что мы будем делать в моей комнате?

У него было много комиксов. Интересно, читает ли Сесилия комиксы? А может быть, они могли бы испечь что — нибудь? Он умеет печь лепешки. Сесилия любит лепешки?

Погрузившись в свои мысли, он не сразу заметил, что Сесилия остановилась и разглядывает что — то на земле. Он подбежал к ней. Когда он увидел, на что она смотрит, его сердце упало, а в висках глухо застучало.

Рядом с кустом крыжовника лежал его отец — лицом вниз, руки раскинуты в стороны. Сесилия бросилась было к нему, но Андерс схватил ее за плечо.

— Нет, — хрипло сказал он, — пойдем.

Сесилия высвободилась:

— Но он же не может так лежать. Он может задохнуться.

Андерс еще никогда не видел отца настолько пьяным, чтобы тот днем валялся на земле. Иногда, когда он приходил домой вечером, отец сидел со стеклянным взглядом и нес какую — то чепуху. В такие вечера Андерс старался держаться подальше от дома. Поэтому он так редко приглашал кого — то в гости.

Теперь ему было стыдно как никогда. Первый раз он привел домой девочку — и тут такое. Что делать, как поступать в такой ситуации?

Сесилия присела на корточки.

— Послушайте, — сказала она и повернулась к Андерсу: — Как его зовут?

— Йохан. Пусть лежит! Он просто пьян. Оставь его! Пойдем!

— Йохан, — повторила Сесилия, — вам нельзя лежать тут!

Тело отца дернулось, в груди что — то заклокотало. Сесилия отодвинулась немного назад. Йохан повернулся. Из — под него выкатилась недопитая бутылка вина.

Он посмотрел на Сесилию мутным взглядом, из уголка рта потекла слюна. Откашлявшись, он невнятно прохрипел:

— Делайте что хотите, только держитесь подальше от моря.

Андерс бросился к отцу и со злобой попытался пнуть его, но вовремя остановился.

Отец растянул губы в глумливой улыбке, и Андерс хотел было снова броситься на него, но тут Сесилия повисла на нем с криком:

— Остановись! Не надо!

— Я тебя ненавижу! — крикнул Андерс отчаянно. — Я тебя ненавижу!

И он бросился прочь. Он ничего не сказал Сесилии, ему было нечего сказать. Никто из родителей других ребят не позволял себе такого, да, они пили вино, но только становились веселее. Они не валялись на земле и не приставали к молодым девушкам с глупыми советами.

Он побежал вниз, к сараям. Все, что ему остается, — это кинуться воду.

Он добежал до маленьких мостков, где обычно стояли прогулочные лодки, и остановился, глядя на сверкающую воду.

Я убью его. Просто возьму и убью его. Ненавижу.

За спиной послышались шаги. Андерс хотел было прыгнуть в воду, но передумал. Сесилия позвала:

— Андерс…

Он покачал головой. Ему не хотелось говорить, хотелось оказаться где — нибудь в другом месте. Лучше бы она ушла и оставила его в покое. Зачем она тут? Посочувствовать или, наоборот, посмеяться?

Некоторое время они стояли молча. Наконец Сесилия сказала:

— Моя мать точно такая же.

Андерс снова покачал головой.

— Да, — сказала Сесилия, — не совсем такая, конечно. Но почти. — Андерс ничего не ответил, и она продолжила: — Она много пьет, и она… иногда ведет себя как сумасшедшая. Она выбросила в окно моего кота.

— Он погиб?

— Нет. Мы живем на первом этаже. Но он стал таким пугливым.

Они помолчали. Андерс представил себе кота, который летит на землю из окна. Андерс повернулся и краем глаза глянул на нее. Она сидела, опустив голову на руки. Он спросил:

— Ты живешь с мамой?

— Да. Когда она такая, я обычно ухожу ночевать к бабушке. Бабушка очень хорошая. Так что я живу и там и там.

Андерс пару раз видел мать Сесилии, и она казалась совершенно нормальной женщиной. Но теперь он подумал, что она вполне могла выпивать. Было что — то такое в ее глазах.

Они продолжали говорить, и разговор перешел на другие темы. Выяснилось, что Сесилии тоже нравится печь лепешки и оладьи и что она читает Марию Грипе. Андерс читал только «Жуки летают в сумерках», а Сесилия рассказала ему про другие книги, которые написала Грипе, тоже очень хорошие.

Потом Андерс часто вспоминал тот день. Это был славный день. Прошло целое лето, прежде чем он и Сесилия первый раз поцеловались.

Но именно тогда все и началось.

Маяк за кормой

Мотор завелся с первого же рывка, и Андерс быстро отплыл от Ховастена. Скорость была хорошая, около пятнадцати узлов, море спокойным. Отъехав на сотню ярдов, он обернулся. Чайки кружили вокруг маяка.

Только держитесь подальше от моря.

Почему отец постоянно пил? Ведь дело было не в море.

Или?.. Почему все — таки?

Андерсу было двадцать два, когда это произошло. Отец к тому времени уже не работал. Он то приходил на причал, всячески придуриваясь и развлекая других рыбаков, то вообще не появлялся пару дней, потом отправлялся на лов и работал целую неделю и вновь исчезал. Им удалось добиться для него раннего выхода на пенсию, и теперь он в основном сидел дома.

Иногда ему звонили и приглашали выйти в море, если требовалась помощь.

Среди прочего он внес большой вклад в строительство нового зимнего эллинга для хранения катеров, принадлежавших дачникам. Здание было еще не закончено, но корпус и крыша были уже на месте.

Никто не знал точно, что произошло в тот злополучный день, но считали, что с утра Йохан причалил на своей лодке к пристани, напилил досок для обшивки эллинга, устал и решил, что нет смысла возвращаться домой. Вместо этого он сгреб в кучу старый брезент, укутался в него и заснул.

Так он проспал до семи часов утра, пока на пристань не приехал грузовик с песком. Турбьерн, бывший за рулем, посмотрел в зеркало заднего вида и начал сдавать назад, даже не обратив внимание на брезент, пока задние колеса не наскочили на спящего Йохана. Турбьерн остановил машину и вышел, но было уже поздно.

Потом он клял себя за то, что, заметив лодку Йохана около причала, не догадался, что Йохан тоже где — то рядом. В кузове грузовика было пять тонн песка.

Никто не упоминал о бутылке, найденной рядом с телом Йохана.

Отец проснулся ночью, доковылял до лодки и выпил несколько глотков полынной настойки.

Андерс легко мог представить себе, как все было. Море, ночь, страх.

Папа. Папочка.

Острога

Симон сидел за кухонным столом, чинно сложив руки на коленях. Анна — Грета рылась в сундуке, выбирая свадебное платье, и он терпеливо ждал, когда ему можно будет посмотреть.

Весь сегодняшний день был посвящен подготовке к свадьбе. Они уже пригласили всех, кого хотели, арендовали банкетный зал, заказали свадебный торт и шампанское. Утром в воскресенье Анна — Грета хотела пойти в парикмахерскую в Нотене.

— А мне что делать? — спросил Симон.

Анна — Грета засмеялась:

— Тебе? Тебе, мне кажется, неплохо бы насладиться последними часами холостой жизни.

Симон не очень представлял себе, каким образом он может наслаждаться последними часами свободы. Заняться ему было совершенно нечем, и время тянулось медленно и тоскливо.

Да, время ползло как черепаха, хоть Анна — Грета и старалась его подогнать. Казалось, она очень хочет поскорее со всем покончить. Она быстро решила все вопросы, кого звать, кого не звать, разослала приглашения, продумала меню для банкета. Теперь она была занята платьем.

Симон тоже внезапно начал волноваться. Вопросы, его беспокоившие, еще вчера казались ему совершенно ничтожными. Например, он без конца думал том, надо ли ему надевать лакированные ботинки, или вполне можно обойтись без них?

Анна — Грета замешкалась у дверей. Затем она вышла. Симон потянулся. Анна — Грета в эти дни стала совсем другой — более нежной и женственной. И любил он ее как — то по — другому — более тепло и пылко.

Анна — Грета появилась на кухню с платьем в руках. Она приподняла его перед Симоном. Платье было из довольно грубой ткани коричневого цвета, с вышитыми белыми цветами. Это было любимое платье Анны — Греты. Она положила что — то на кухонный стол:

— Ты помнишь это?

Симон взял в руки наконечник остроги с раструбом.

Когда Йохану было восемнадцать, они с Симоном копали землю около дома Анны — Греты, и Йохан выкопал острогу. Полистав книги по археологии, они пришли к заключению, что этой остроге по меньшей мере тысяча лет.

Находка пробудила у Йохана неподдельный интерес, и целое лето он приносил домой из библиотеки книги по истории, археологии и геологии стокгольмского фьорда и внимательно изучал их. Больше всего его поражало то, что то место, где стоял их дом, находилось когда — то под водой.

В школе им объясняли, что остров каждый год приподнимается над уровнем моря примерно на полсантиметра. Но острога доказала ему, что это не просто слова, что это действительно так. Кто — то ловил рыбу на их огороде, в те времена, когда никакого огорода здесь не было, а плескалось соленое море. Йохана потряс этот факт.

Раньше Йохан не увлекался чтением, но в то лето он почти не расставался с книгами и подробно изучил историю архипелага в целом и Думаре в частности. Дошло до того, что он стал думать о поступлении в университет на геологический факультет. Правда, когда пришла осень, он забыл о своих благих намерениях и начал работать на верфи.

Острога была заброшена и спрятана в кладовке.

Симон взял острогу в руки. Она весила около фунта. Сколько рыбы поймали с ее помощью, кто был ее владельцем? Что с ним произошло?

— Анна — Грета, — спросил Симон внезапно, — а что случилось с Йоханом?

Анна — Грета тщательно сложила платье и положила его в пакет. Она молчала так долго, что Симон уже не надеялся услышать ответ на свой вопрос.

— Ты слышал что — нибудь об острове Гуннильсор?

— Да, — ответил Симон, — знаю, что этот остров можно видеть лишь время от времени. Он как будто то появляется, то исчезает.

— И что ты об этом скажешь?

Симон не знал, что ответить. Он задумался.

— Ну… в народе говорят, будто там какое — то сатанинское место. Не то чтобы я совсем не верил, но на самом деле это же просто оптический обман, да? Погода как — то влияет…

— Не совсем так, как ты говоришь, Симон. Гуннильсор позвал его. Так, что он просто не смог сопротивляться.

— Кто позвал? Остров? Йохана?

— Да. Йохан сказал, что этот остров находится над Ховастеном и постоянно перемещается. По ночам он оказывается как раз над Смекетом и зовет Йохана. Ты разве не помнишь, как он боялся? Ведь он всегда — всегда был настороже.

— Да, — сказал Симон, вспоминая Йохана, который сильно изменился с годами, — но ведь это какая — то ерунда. Как остров может звать человека? Как такое может бьггь?

Анна — Грета наклонилась к нему и понизила голос до шепота:

— А разве ты не слышал зов моря?

Еще неделю назад Симон при этих словах усомнился бы в психическом здоровье Анны — Греты.

— Не знаю, — сказал он, — может быть. А ты слышала?

Анна — Грета посмотрела в окно:

— Я рассказывала тебе про Густава Янсона? Смотрителя маяка?

— Да. Ты знала его?

— С него все и началось. По крайней мере, для меня.

Смотритель маяка

С конца тридцатых годов до начала пятидесятых смотрителем маяка был Густав Янсон. Он был родом с Думаре и всегда мечтал об одиночестве. Поэтому, когда место смотрителя маяка стало вакантным, он с радостью занял эту должность и перебрался на остров в компании четырех кур.

Он был смотрителем маяка много лет. В годы войны его миссия была особо важной, и он справлялся с ней отлично.

Густав Янсон не был женат. Не потому, что он видел в женщинах что — то плохое, вовсе нет. Просто по своей природе он предпочитал одиночество и считал, что категорически не подходит для брака.

Однако во время войны он встретил женщину, которую полюбил. Не то чтобы он хотел на ней жениться, но с нетерпением ждал, когда она прибудет на остров с газетами и табаком.

Она очень нравилась ему своим внешним видом, статью и красотой, но самым главным для Густава было то, что она мало говорила. Обычно люди, приехав на маяк, считали, что Густаву тут одному очень скучно, и старались развлекать его долгими разговорами.

Но только не Анна — Грета. За несколько лет знакомства они сказали друг другу только то, что на самом деле было необходимо. Например, Густав как — то купил у Анны — Греты газету с кроссвордом и сказал, что хотел бы еще одну — с новым кроссвордом. И вскоре Анна — Грета привезла ему другую газету и еще несколько журналов с кроссвордами и головоломками.

Через несколько лет после войны стали поговаривать, что Густав Янсон сошел с ума. Якобы он начал пророчествовать.

Анна — Грета отлично знала, что он не сумасшедший. Она прекрасно понимала, что Густав очень не любит незваных посетителей на острове и для того, чтобы их отвадить, он и стал заниматься своими предсказаниями. Людям крайне не нравилось, когда Густав начинал что — то вещать, едва они успевали причалить к берегу.

Однажды в самом начале пятидесятых Анна — Грета приплыла на остров вечером, позже, чем обычно. Пока она распаковывала товары, поднялся сильный ветер, и дорога обратно могла быть просто — напросто опасной. Намного безопаснее для Анны — Греты было остаться на маяке на ночь. Густав вполне мог связаться по рации с поселком и предупредить Торгни, Майю и Йохана о том, что она сегодня не приедет.

Хоть у Анны — Греты и Густава были вполне деловые отношения, все же он чувствовал себя неловко оттого, что в его доме ночует женщина. Он смущался и не знал, как себя вести.

По счастью, Анна — Грета вела себя совершенно естественно и не отказалась выпить с ним по рюмке коньяка. Они сидели друг напротив друга за кухонным столом, глядя на бурное море.

Трудно поверить, но в тот вечер Густав был очень даже разговорчивым. Он рассказывал Анне — Грете о затонувших кораблях, гнездовьях чаек и о многом другом.

Наконец рассказы иссякли. Густав помолчал, а потом сказал Анне — Грете:

— Нам надо быть начеку.

— Неужели ты суеверный, Густав?

— Нет. Но есть то, во что я верю, — ответил Густав и достал бутылку, наполненную какой — то мутной жидкостью. — Если уж ты собираешься ночевать тут, тебе надо выпить вот это.

Из вежливости Анна — Грета сделала глоток. Вкус был отвратительный, от горечи у нее перехватило дыхание, на глазах выступили слезы.

— Не особо вкусно, да? — спросил Густав, когда Анна — Грета поставила стакан на стол. — Но зато теперь мы в безопасности.

Анна — Грета не удовлетворилась таким объяснением. Коньяк сделал ее особенно любопытной, а Густава разговорчивым, так что она выпытала все, что хотела знать.

Море звало его, сказал Густав. Оно приказывало ему, угрожало. Густав сопротивлялся до последнего, а потом нашел средство — он стал пить полынную настойку.

И это подействовало. Море больше не осмеливалось обращаться к нему, и по ночам он не слышал угрожающего шепота волн.

На следующее утро ветер утих, и Анна — Грета могла спокойно отправляться домой. Прежде чем попрощаться, она спросила Густава за утренним кофе, где она может набрать полыни.

— Это хорошо, что ты решила позаботиться о себе, — сказал он.

Он повел ее на берег и выкопал маленькое невзрачное растение. В полном молчании они вернулись к лодке Анны — Греты.

Анна — Грета помахала ему на прощание. Она завела мотор и отправилась домой. По дороге ее преследовал странный звук — она не могла описать, какой именно. Она крутила головой, пытаясь отыскать его источник, но ничего не вышло. Тогда она выключила двигатель, нагнулась и посмотрела вниз, в воду. Вода выглядела мягкой и ласковой, как руки любимого человека. Ей вдруг захотелось броситься в волны, как в объятия любимого.

Но Анна — Грета сумела разрушить чары, она снова завела двигатель и сосредоточилась на шуме мотора. Но все же из глубины ей слышался шепот — без слов.

Густав утверждал, что на Думаре о тайнах моря знают почти все, но ничего об этом не говорят.

Анна — Грета продолжала заниматься выездной торговлей еще несколько лет, пока не встретила Симона. Тогда она продала свою лодку, чтобы больше не слышать шепота морских глубин.

Полынь, подаренную ей Густавом, она посадила на берегу, около Смекета. Казалось, прошлое осталось позади и море никогда не вернется в ее новую жизнь.

Так было до тех пор, пока Йохан однажды ночью не рассказал ей о своем таинственном острове.

В конечном итоге Анне — Грете удалось поговорить с Маргаретой Бергвалль, которая тоже знала об опасном морском зове. Они стали вместе собирать полынь для того, чтобы защитить своих близких. Действовать приходилось крайне осторожно, чтобы Симон ничего не заметил. Хотя зов моря доносился до всех жителей Думаре, чаще всего от него страдали те, кто знал больше других.

Так и произошло с Густавом Янсоном, хотя на самом деле никто не знал, что с ним случилось. То ли полынная настойка не помогла, то ли что — то другое пошло не так, но в один холодный зимний день 1957 года маяк перестал светить. Шел снег, мела метель. Верхней одежды и обуви Густава в домике при маяке не нашли. Ночной снегопад уничтожил все следы.

Только весной, когда снег начал подтаивать, стало понятно, что случилось с Густавом. Там, где он оставил следы, снег спрессовался и таял медленнее.

Ряд белых следов уводил через залив по блестящему льду в направлении материка. Следы тянулись с километр. Затем они прерывались. Последний след нашли в районе Лединге, и дальше следов не было.

Он исчез. Через год маяк был автоматизирован, а домик при маяке отдали орнитологическому обществу, которое занималось наблюдением и охраной местных пернатых.

Коррекция

Анна — Грета только что закончила свой рассказ, когда открылась дверь. Послышались шаги, и Андерс вошел на кухню.

— Я просто хотел сказать, что брал лодку, — сказал он, — Приду к вам завтра, а сейчас очень устал, еле на ногах стою.

Он уже хотел было идти, как Анна — Грета сказала ему:

— Садись. Выпей с нами чашечку кофе.

Андерс постоял в нерешительности, но все же снял куртку и шапку и взял себе стул.

— Где ты был? — спросил Симон.

Анна — Грета протянула ему чашку, и Андерс обхватил ее пальцами, как будто ужасно замерз.

— Я был «а Ховастене.

Анна — Грета положила руку ему на плечо:

— Что случилось?

Андерс судорожно дернул плечом:

— Ничего. Думаю, что я одержим моей собственной дочерью и что она находится где — то там, в море, а чайки охраняют ее.

— Не ты один одержим, — сказала Анна — Грета.

Симон был удивлен, что Анна — Грета открыто говорит о том, что связано с морем. Может быть, она решила, что Андерс все равно все узнает и будет лучше, если они сами ему все расскажут. И Анна — Грета рассказала ему, что случилось с Карлом — Эриком.

— Почему? — спросил Андерс, когда она закончила. — Почему это происходит?

— Я не могу ответить, — сказала Анна — Грета, — но это происходит. И не только с тобой, но и с другими.

Андерс кивнул и посмотрел на дно своей чашки. Его губы слегка шевелились, как будто он читал какой — то текст. Вдруг он поднял глаза и спросил:

— А может быть, что подобные вещи творятся только с недобрыми людьми?

Анна — Грета медленно, как будто взвешивая каждое слово, сказала:

— Ну… пропадали здесь злые люди. Такое случалось. Агрессивные. Эльза Персон, Торгни, Сигрид и так далее.

Андерс переводил взгляд с Анны — Греты на Симона.

— Майя не было злой, — сказал он, взглядом умоляя их о поддержке. Он вскочил со стула и крикнул: — Майя не была злой! Она была ребенком. Она не была злой! Вы меня слышите?

— Андерс, — мягко сказал Симон и попытался взять его за руку, но Андерс вырвался.

— Что вы говорите!

— Мы ничего не говорим, — сказала Анна — Грета, — мы просто…

— Вы ничего не говорите? Да вы только что сказали, что Майя была злой! Но это не так! Это просто смешно — то, что вы говорите!

— Но это говоришь ты, — сказала Анна — Грета.

— Ничего я не говорю! Что за ерунда?

Андерс повернулся и бросился вон из кухни. Входная дверь отворилась и захлопнулась. Симон и Анна — Грета сидели молча.

— В конце концов он это забудет, — сказала Анна — Грета.

— Да, — ответил Симон, — все будет в порядке. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Как это было

Андерс забрел в деревню. Он подошел к Каттюддену, погулял по пляжу, побросал камни на тонкий лед, затем вернулся обратно и долго стоял на пирсе, глядя на Ховастен.

Было уже темно, когда он вернулся в Смекет. На дверях белела записка от Симона, в которой он просил Андерса зайти к Анне — Грете, чтобы они могли поговорить более спокойно. Андерс разорвал ее. Он никуда не собирался идти.

В доме очень холодно, но он не стал зажигать огонь в камине: старики увидели бы дым из трубы и непременно явились. А ему совершенно не хотелось ни о чем говорить.

Он принес в гостиную одеяло, обернулся им и сел за стол, положив перед собой фотографии Ховастена. Сесилия улыбается, Майя смотрит куда — то в сторону.

Гномик, гномик…

О нет!

Андерс зажал уши, как будто стараясь заглушить голос. Нежный голосок дочери, когда она сидела под деревом и пела:

— Я видела, как папа убил гнома…

Да, любой ребенок может так пошутить!

Это была замечательная жизнь… Нам было так хорошо вместе. Я так любил ее…

Дурацкие глупые носки! Я вас ненавижу! Я вас разорву, разорву!

Андерс быстро обернулся, схватил бутылку полынной настойки и сделал глоток. По горлу прошел спазм, и он бегом бросился в туалет. Но когда наклонился над унитазом, он ощутил только привкус кислой отрыжки. Он сел на пол и прислонился спиной к горячей батарее.

Это ведь неправда, что Майя была злой? Да, она легко сердилась, у нее было богатое воображение, но злой она не была!

Андерс откинул голову назад и ударился о батарею. В глазах замелькали красные точки. Он вернулся на кухню и снова взял фотографии. Сесилия своими добрыми глазами смотрела прямо на него. Он решительно схватил телефон и набрал ее номер. Она ответила после второго гудка.

— Привет, это я, — сказал он.

На другом конце провода послышался легкий вздох.

— Андерс, зачем ты звонишь? Что ты от меня хочешь?

Андерс потер голову:

— Сесилия, скажи мне только одну вещь. Пожалуйста. Майя — она ведь не злая?

Сесилия молчала. Андерс ногтями вцепился в кожу головы так, что выступила кровь.

— Они говорят, что злая, — продолжал он, — они утверждают, что она злая. Но ты и я… мы же знаем, что это было не так, да? Правда?

Каждая секунда ее молчания отзывалась болью в его голове. Боль была такой, что ему казалось, будто мозг сейчас взорвется.

— Андерс, — сказала Сесилия, — после того как это случилось, ты стал воспринимать ее по — другому. Она была…

Голос Андерса упал до шепота:

— Что ты говоришь? Она была такой хорошей. Она была такой красивой девочкой…

— Да. Но кроме того…

— Я никогда не думал по — другому. Я всегда думал, что она прекрасна. Все время!

Сесилия откашлялась, и, когда она снова заговорила, ее голос звучал довольно резко.

— Все было не так, Андерс.

— А как? Я всегда считал…

— Это ты теперь говоришь. Ты не мог оставаться с ней один. Ты шутил иногда, что готов отдать ее обратно.

Андерс повесил трубку. За окном было темно. Он дрожал. Он опустился на колени и пополз в ванную. Во рту стоял странный вкус.

— Я никто.

Он произнес эти слова вслух, а затем повторил их снова:

— Я никто.

Ничего хорошего не было в его жизни за последние годы. Но, по крайней мере, ему казалось, что у него есть воспоминания. Воспоминания о его любимой, замечательной семье, прекрасной, доброй, умной дочери.

Но даже этого не было. Ничего больше не было.

Андерс хихикнул. Потом рассмеялся. Потом лег плашмя на живот и начал лизать пол вокруг унитаза. Соль. Он дошел до стульчака.

Затем он поднялся на ноги, глубоко вздохнул несколько раз и сказал еще раз:

— Я никто!

Так и есть.

Ты оставила меня.

Он не мог понять, когда это произошло, но он чувствовал ее отсутствие. Майи в нем больше не было. Она ушла от него.

Никто.

Андерс сел за стол, положив голову на руки. Сесилия сказала сущую правду, просто он об этом уже забыл. Майя действительно была ужасным ребенком. Часто ему хотелось, чтобы они тогда вовремя спохватились и не стали ее заводить. Несколько раз он говорил это вслух. Иногда он хотел, чтобы она пропала, испарилась и они вместо нее завели бы собаку.

Я хотел, чтобы она исчезла. И она исчезла.

Она плакала, и кричала, и пиналась, и ломала вещи. Она не признавала никаких ограничений. Они не давали смотреть ей детские программы по телевизору после того, как она бросила вазу в экран только потому, что герой мультфильма сказал что — то, что ей не понравилось. Сколько раз они сами убирали бусины после того, как она поиграла с ними? Сколько раз они увещевали и успокаивали ее после того, как она, без всякого повода, бросалась в драку.

Да, так и было. Они жили как на вулкане, они следили за каждым своим шагом, чтобы не вызвать ее гнев. Они даже водили ее к врачу, и врач прописал ей легкое успокоительное средство, но оно не помогло.

Единственное, на что они надеялись, — что она подрастет и изменится.

Свое чувство вины Андерс и пытался залить вином. Все произошло, потому что он этого хотел. Он надеялся, что ее не станет, — и ее не стало.

Все родители, если что — то случается с их детьми, винят себя во всех смертных грехах, говорил семейный психотерапевт, к которому его затащила Сесилия.

Да, это верно. Но на самом деле родители вовсе не виноваты, если их ребенок попал под машину, заболел раком или потерялся в лесу.

А Майя просто перестала существовать, как будто ее никогда и не было. Так получилось потому, что Андерс хотел, чтобы она исчезла. Он уничтожил собственного ребенка.

Когда Сесилия ушла от него, он пил и думал о том, что Майя была самым прекрасным ребенком на свете. Он никогда не думал о ней плохо и потому не понимал, как она могла пропасть. Он любил свою дочь больше всего на свете.

Так он считал.

Андерс вздрогнул, когда зазвонил телефон. Он не смог заставить себя снять трубку, он не мог ни с кем разговаривать.

Его посетила новая мысль.

Если я так хотел от нее избавиться, то почему мне стало так страшно, когда она исчезла? Я должен был радоваться. Ведь произошло то, чего я так хотел.

Андерс поднялся со стула.

Ответ очевиден. Нет, он не хотел этого. Он никогда не хотел этого. Ведь были хорошие моменты в их жизни. В тот последний день, когда они ходили на маяк, она вела себя как нормальный ребенок.

Нормальный, любознательный, живой ребенок.

Я не знал ее.

Да, он не знал своего ребенка.

Какая была Майя на самом деле? Он не знал.

А теперь она ушла от него.

Небо

«Папа, куда попадают люди после смерти?»

«Я думаю, они попадают на небо, а как ты думаешь?»

«К ангелам?»

«Наверное. Я не знаю».

«Я ненавижу ангелов. Они такие отвратительные и так глупо выглядят. Я не хочу к ангелам».

«А куда ты хочешь попасть?»

«Никуда. Я хочу остаться здесь».

«Ну, тогда так и будет».

«Вряд ли, ведь это зависит от Бога».

«Бог старается, чтобы каждый получил то, что он хочет».

«Нет».

«Почему?»

«Если у каждого будет то, что он хочет, Бог станет никому не нужен».

«Ты думаешь?»

«Я думаю, что Бог — настоящий идиот. Он даже мир толком создать не сумел».

Незваные гости

Стрелки часов приближались к восьми. Андерс по — прежнему сидел за кухонным столом, пытаясь разобраться со своей прошлой жизнью, когда послышался звук мопеда. Вот и они. Андерс почти успел забыть про Хенрика и Бьерна. Теперь они превратились в какое — то смутное воспоминание. И вот они снова пришли за ним.

Пойдем. Пойдем с нами.

Мотор мопеда работал как будто на первой передаче. Может быть, огонь все — таки успел повредить его. Звук мотора все приближался, и Андерс ждал, когда он заглохнет и откроется входная дверь.

Но мопед продолжал ездить кругами перед домом. Они явно рассчитывали на то, что Андерс выйдет сам. Он встал, накинул одеяло, как мантию, на плечи и подошел к окну. Внизу он увидел их темные фигуры. Андерс открыл окно:

— Что вы хотите?

— Мы вроде как мертвецы, — сказал Хенрик, — но мы к тебе все — таки пришли!

— Если ты будешь нам мешать, ни к чему хорошему это не приведет, — добавил Бьерн.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что с кем — то, о ком ты так беспокоишься, может случиться беда.

Хенрик продолжал говорить, но Андерс не слушал его. Он отвернулся от окна. Бьерн что — то держал в руках, и если это было то, о чем Андерс подумал…

Фонарик лежал в ящике. Андерс выхватил его, зажег и швырнул в окно. Фонарь упал рядом с Бьерном и осветил его. Он сидел на седле мопеда и держал в руках тело ребенка в красном комбинезоне. Светоотражающая полоса шла по боку, это был тот самый комбинезон, в который Майя была одета в свой последний день.

Андерс подскочил на месте. Майя! Он бросился к выходу.

Дверь на крыльцо оказалась запертой, и он потерял несколько драгоценных секунд, отпирая ее. Справившись с замком, он с силой толкнул дверь плечом, споткнулся на крыльце и увидел удаляющийся свет мопеда. Они двигались по направлению к морю.

Если бы он остановился подумать хоть на секунду, то понял бы, что Хенрик и Бьерн вовсе не так глупы, чтобы не понимать — он не останется безучастным, наблюдая, как они уезжают с его маленькой дочерью. И странным было только то, что они поехали к морю.

Он видел, как Бьерн крепче перехватил Майю, как Хенрик что — то грозно сказал ей. В одних носках Андерс в два прыжка слетел со ступенек и увидел, что Хенрик и Бьерн уже на пляже.

Губы Андерса раздвинулись в хищном оскале. Попались. Они не смогут поехать дальше. Даже если они и призраки, то мопед в любом случае настоящий, он не может ехать по воде. Ему не пришло в голову, что у него нет против них никакого оружия. Единственная мысль, крутившаяся в его голове, была о том, что он защищен, поскольку выпил настойку полыни.

Андерс был уже в пяти метрах от них, когда мопед выехал на поверхность моря. Хенрик и Бьерн пронеслись мимо причала, и Хенрик помахал Андерсу. Андерс остановился, бессильно сжимая кулаки.

Такого не может быть! Это невозможно!

— Остановитесь! Остановитесь!

Хенрик через плечо вытянул средний палец, и Андерс в слепой ярости бросился в воду. Но то была не вода. Он остановился в изумлении, вдруг поняв, что оказался на льду.

Залив еще не замерз полностью и припай льда был не крепкий, но тем не менее мопед ехал без особого труда. Казалось, что Хенрик и Бьерн знали, куда держат путь.

Андерс бежал за ними. Его мокрые носки почти обледенели. Расстояние медленно, но верно сокращалось. Мопед ехал не так уж быстро.

А что будет потом?

Об этом он не думал.

Луна стояла высоко в небе и отбрасывала серебристую лунную дорожку по открытой воде. Луч Ховастена светил прямо перед Андерсом. Хенрик и Бьерн направлялись именно туда, но Андерс был уверен, что они не успеют доехать до маяка, что он перехватит их. Он должен сделать это!

Он отбежал уже почти на триста метров от берега. И тут он поскользнулся и упал на колени. Мопед тут же исчез в темноте. С него слетел какой — то предмет.

Майя, Майя, Майя…

Это была она, никаких сомнений. Из окна кухни, когда Андерс швырнул фонарик во двор, он ясно увидел на груди аппликацию. Однажды Майя, рассердившись, ткнула куртку ножом, и Сесилия нашила на порез картинку с Бамсе.

— Любимая? Малышка?

Андерс из последних сил бросился вперед и схватил ее. Когда она оказалась в его руках, он закричал от ужаса.

У нее не было головы!

У нее не было ног, не было рук!

Где — то в темноте истошно закричали чайки.

Андерс бессильно опустился на лед и дрожащими руками направил на Майю фонарик. Комбинезон был пуст. Эта был просто комбинезон. Без ребенка.

Андерс остался сидеть на льду. Чайки закричали ближе. Он с трудом поднялся на ноги с комбинезоном в руках.

В сотне метрах от него мопед разворачивался. Андерс повернулся и сделал несколько шагов к берегу. Под ногами захлюпала вода.

Андерс крепче прижал к себе комбинезон и продолжал идти. Через несколько метров лед под ним треснул — и он провалился в воду. Он оказался в ледяной воде, а мопед все приближался.

Андерс даже не пытался выбраться из полыньи. Это было бесполезно.

Мопед проехал мимо. Хенрик и Бьерн остановились так, что преградили Андерсу всякий путь к земле.

Все кончено, подумал Андерс. Все усилия оказались напрасными. Но, по крайней мере, у него теперь есть ее комбинезон. Он утонет вместе с ним. Страшно только то, что чайки сейчас набросятся на него, еще до того, как он умрет.

— Выходи и поищи ту, кого ты любишь! — закричал Хенрик.

Больше он ничего не успел сказать. Стая чаек налетела на них, норовя выклевать глаза. Андерс подумал, что больше всего он хочет уснуть и не проснуться или утонуть. Ему показалось, что по телу разливается какое — то странное тепло. Морские чайки защищали его, маленького человека.

Спасибо, птички.

Левой рукой он крепче прижал к себе комбинезон Майи. Хенрик и Бьерн, с трудом отбившись от птиц, удирали прочь. Андерс зажмурился, стараясь продлить угасающую жизнь еще на несколько минут.

Спокойной ночи, волны. Спокойной ночи.

Послышался звук мотора. Андерс лениво подумал, что Хенрик и Бьерн все — таки решили вернуться. Он тонул. Солоноватая вода затекала ему в рот.

Но это были не Хенрик с Бьерном. Подвесной мотор заглушили, и Андерса, уже успевшего глотнуть ледяной воды, схватила чья — то рука. Это был Симон.

Он втянул Андерса в лодку, сам не понимая, как ему это удалось. Казалось, море подбросила тело Андерса вверх.

Андерс лежал на спине и смотрел на звезды. И на лицо Симона. Оказавшись на воздухе, он ощутил холод, но одежда, пропитанная водой, согревала его. Морская вода согревает кровь? Затем он потерял сознание.

Назад: ОРГАНЫ ВОДЫ

Дальше: НЕОБЫЧНЫЕ ДОРОГИ