Я просматриваю заявки: планы, предложения, истории, кредо. Я лежу на нашей кровати, в доме тихо, потому что Скотти и Эстер ушли. Я-то думал, что возьму и выберу покупателя, но оказалось, что все не так просто. Я хочу принять единственно правильное решение. Перед глазами стоят лица Эдварда и Кекипи; я чувствую, что не имею права обмануть их ожидания. Все планы по застройке земли практически одинаковы: кондоминиумы, торговые центры, площадки для гольфа. Один хочет, чтобы там был «Таргет», другой — «Уол-Март». Одному подавай «Хоул Фудс», другому — «Нордстром».

Наш адвокат Майкл Нэссер хочет, чтобы мы приняли предложение «Холитцер пропертиз». Я знаю, что часть моих кузенов и слышать об этом не желает, поскольку заявка Холитцера далеко не самая лучшая; а дочь Майкла Нэссера замужем за финансовым директором Холитцера. Другая часть тоже против этой сделки, считая ее инсайдерской, однако, на мой взгляд, покупатель известный, а нам как раз такой и нужен. Насколько я помню, Джоани думала так же. И даже, к моему удивлению, не раз об этом говорила. Поразительно, как досконально она вникала во все детали сделки. Раньше она и не думала интересоваться моими делами. Когда я пытался рассказывать ей о своей работе, она закрывала уши и трясла головой.

Много ночей подряд Джоани с таким интересом расспрашивала о сделке, что я начал что-то подозревать, причем еще до того, как нашел записку. Я даже стал подумывать, что она собралась подать на развод, когда я продам свою долю акций. Но если бы это было так, то ей наверняка было выгоднее агитировать меня продать акции подороже, а не за ту цену, которую предлагал Холитцер.

«Продай все Холитцеру, и дело с концом, — сказала она как-то раз. Мы лежали в постели, и Джоани листала журнал с кухнями. — Остальные могут потом сто раз передумать. А Холитцер местный. Его семья из Кауаи, все — выходцы из простого народа. Холитцер — свой человек».

«А почему ты за него хлопочешь?» — спросил я. «По-моему, он тот, кто нам нужен. В общем, не знаю».

«Думаю, мне больше подходит предложение ньюйоркцев», — сказал я исключительно для того, чтобы увидеть ее реакцию.

«Интересно посмотреть, что из этого выйдет, — отозвалась Джоани и перевернула страницу. — Какая чудесная мойка, посмотри».

Я посмотрел.

«Не мойка, а раковина. Нам такую негде поставить». «Вот именно. Потому что у нас полно всякого барахла. Выброси его, и место сразу найдется. Знаешь, иногда самое непрактичное решение оказывается лучшим».

Заметив, что уголок ее рта кривится, я рассмеялся. В этом вся Джоани — говорить об одном, имея в виду другое.

«Джоани, — сказал я, — к тебе это не относится».

Я держу в руках самую лучшую заявку одной серьезной фирмы из Нью-Йорка, которая предлагает полмиллиарда долларов. Мне не хочется продавать землю ньюйоркцам. Нехорошо это как-то, и Джоани, по-моему, думала так же; ей хотелось, чтобы наша земля перешла в надежные руки.

Я вспоминаю похороны своего отца и всех тех людей, которые буквально дрались за места в первом ряду, словно пришли на театральную премьеру, а не на проводы покойника.

«Все ждут, когда я умру», — как-то раз сказал мне отец.

Мы сидели в его библиотеке; отец любил копаться в своих книгах, где обычно хранил вырезки из старых газет.

«А ты не умирай», — посоветовал я.

Пролистав книгу об Оливере Уэнделле Холмсе-младшем, отец вынул оттуда газетную вырезку и вслух прочитал; «В день смерти принцессы Кекипи на город обрушился страшный ливень. Гавайцы говорят, что если в день чьей-нибудь смерти или похорон идет дождь, то это kulu ka waimaka, uwe 'opu, то есть „слезы падают с неба, рыдают облака“. Боги плачут, и их слезы смешиваются со слезами тех, кто плачет, исполненный горя и алоха».

— В ноябре дожди — обычное дело, — сказал отец, возвращая вырезку в книгу. — Люди надеялись, что земля перейдет к ним. Этого не случилось, и теперь они ждут, когда умру я.

Должно быть, это очень странное чувство — знать, что все ждут твоей смерти. Теперь наследникам — а их двадцать один человек — больше ждать не нужно, потому что мой отец умер. Я хочу продать землю Холитцеру, потому что он местный, но если я выберу аутсайдера, то мы без проблем проведем самую выгодную сделку. Проблем я не хочу.

Я внимательно просматриваю все папки. Даже пытаюсь разобрать документы и письма тысяча девятьсот двадцатого года, пытаясь представить себе, какое решение приняли бы два человека, которых я никогда в жизни не видел. Принцесса, последняя из королевского рода. И мой прадед, деловой белый парень. Какой же тогда поднялся скандал! И как он, наверное, их позабавил. Какая любовь, какие амбиции! Чего же вы хотите, сладкая парочка, юные мятежники? Чего хотите сейчас?

Я просматриваю документы Холитцера. Возле его имени стоят восклицательные знаки. Значит, Джоани все же следила за моей работой. Я вижу подчеркнутые фразы и отметки на полях. Нажимаю на смайлик. Затем протягиваю руку и нащупываю шкатулку из душистой древесины дерева коа, стоящую на ночном столике жены. Там лежит только ее ожерелье — серебряная цепочка с амулетом в виде кривобокого сердечка. Я подарил его жене много лет назад. Она его никогда не носит. Не знаю, что я надеюсь найти, но я встаю с кровати и начинаю рыться в ее вещах: кошельках, коробках из-под обуви, выдвижных ящиках, карманах. Затем перехожу в комнату Алекс. Что-то меня гложет, и мне просто необходимо успокоиться.

Я роюсь в вещах старшей дочери — ищу там, наверное, документы на развод. Заглядываю под раковину в ее ванной, за унитаз, перекладываю стопки полотенец. Перетряхиваю книги и заканчиваю тем, что нахожу детские игрушки Алекс — обезьянку, червячка и Смурфа — и ее детские книжки «Пинг» и «Фердинанд», которые и сам читал в детстве. Среди моих детских книжек было много историй о хулиганистых и своенравных зверюшках с глубокими психологическими проблемами. Нахожу старые фотографии Алекс, снятые в детском лагере в Сан-Хуане. Вот она катается с подружками на парусной лодке в Пьюджет-Саунд, вот разводит костер перед входом в типи. Нахожу ее школьные дневники и пространные записки, где кто-то советует моей дочери «не расстраиваться». Читаю письма на целую страницу, написанные каким-то птичьим языком: «Не забудь горячие штаны и грязную Кристину! Ядовитый плющ и ведерко! Мурашки??? Главное — фургон, любимый кайфовоз моей мамаши!»

Я представляю себе, как состарившаяся Алекс читает их через много лет и не понимает ни слова. Девушки любят аранжировать прошлое. Я нахожу самые разные памятки той счастливой поры, когда Алекс проводила выходные с подружками. По-видимому, все закончилось с ее отъездом в интернат. Джоани часто заходила в комнату дочери, объясняя это тем, что хочет там все переставить и, возможно, устроить комнату для гостей. Я заглядываю в шкатулку, где однажды Джоани обнаружила наркотик. Она показала мне крошечный мешочек с каким-то прозрачным и твердым веществом.

— Что это такое? — спросил я, потому что ни разу в жизни не принимал наркотиков. — Героин? Кокаин? Крэк? Айс? Что это? — заорал я, глядя на Алекс.

— Отстань, я не колюсь! — заорала она в ответ.

Пластиковая балеринка на крышке шкатулки внезапно оживает и начинает медленно кружиться под музыку, которая звучит фальшиво и хрипло. Розовый атлас внутри стал совсем грязным. Из всех драгоценностей в ней осталось лишь ожерелье из черного жемчуга, остальное — ржавые скрепки да старые резинки для волос с застрявшими в них темными волосами. Из-за зеркальца в крышке выглядывает клочок бумаги. Я беру шкатулку в руки; балеринка крутится возле моего пальца, и я отодвигаю ее в сторону. В записке написано: «Зачем прятать дважды в одном месте?»

Я фыркаю. Неплохо, Алекс. Я закрываю шкатулку и качаю головой. Я отчаянно скучаю по дочери. И зачем только она уехала из дома! Не могу понять, почему она так резко изменила свое решение. Из-за чего поссорилась с матерью? Что между ними произошло?

Я возвращаюсь в спальню. Мне стыдно, я больше не хочу ничего искать. Моя жена чрезвычайно интересовалась сделкой. Ей нравился Холитцер. Она думала, что эта сделка что-то изменит в нашей жизни. У моей жены были друзья, с которыми она встречалась в «Индиго». Этот ресторан обожают топ-модели и геи. Моя жена хранила памятки прошлого. У нее была еще одна жизнь вне дома. Вот и все, все очень просто.