Улица Врублевскё
(T. Vrublevskio g.)
Карл у Клары

Понедельники были хуже всего, потому что раньше по понедельникам приходилось идти на работу, после выходных это особенно трудно, за два дня невидимые кровоточащие раны, натертые строгим ошейником неизбежного распорядка, успевают чуть-чуть затянуться, ровно настолько, что начинаешь надеяться: однажды они заживут. И тут – бабах! – снова понедельник, ненавистный ранний подъем, склизкая овсянка, омерзительно горький кофе, самый дешевый из по-настоящему крепких сортов, от такого быстрее просыпаешься.

И вдруг все это отменилось. Вечный отрицательный ответ на вопрос: «Мама, можно я сегодня не пойду в школу?» – внезапно стал утвердительным. Конечно, можно, детка. Тем более, что школу ты давным-давно закончила, даже институт худо-бедно вытянула, а с работы тебя, тупую корову, наконец-то уволили; слава богу, мне все равно, я умерла и больше не должна во всем этом участвовать. Как же я ждала этого прекрасного момента! Думаешь, тебе одной так ненавистны ежедневные бессмысленные усилия ради прокорма? Господи, ну и дура. Всем ненавистны, никто так не хочет, все так живут, это и есть жизнь.

Понедельничных мук больше не было, но без них стало только хуже, раны, натертые строгим ошейником, превратились в жгучие черные дыры страха, парализующего ужаса перед неминуемой расплатой за счастье спать сколько хочется, никого не видеть, ничего не делать, никуда не ходить. Еще одна неделя прошла, денег стало меньше, день, когда они совсем закончатся, и станет нечем платить не только за еду, но и за электричество, газ, воду, все ближе, надо что-то предпринимать, иначе умрешь, просто сдохнешь от голода, как бомжиха, в холодном доме, под грудой неоплаченных счетов и судебных исков, понимаешь, ты, идиотка? Если немедленно не встанешь и не начнешь искать работу, новую счастливую возможность пинками поднимать себя по утрам, жрать склизкую овсянку, хлебать горький кофе, неэкономно принимать горячий душ, красить осточертевшее свиное рыло, чтобы стало хоть немного похоже на человеческое лицо, втискивать рыхлое тело в условно приличную одежду, куда-то бежать – в обмен на жалкую иллюзию уверенности в завтрашнем дне, таком же отвратительном, как сегодняшний.

По понедельникам это казалось совсем неплохой сделкой.

«Теперь в моей жизни не осталось даже того, что я ненавижу, – удивленно думала Клара. – Это наверное и есть полный и окончательный провал на большом экзистенциальном экзамене, можно с чистой совестью отправлять меня на пересдачу, чего они тянут? Чего я сама тяну?»

Мысли о смерти посещали ее так же регулярно, как прежде мысли о вкусной нездоровой пище, жирной и сладкой, которая была под строжайшим запретом; наверное, зря. Какая разница, насколько еще ты ожиреешь, если худой все равно никогда не станешь, целых шестьдесят килограммов при росте метр шестьдесят пять – это уже настолько чудовищно, что нет смысла предпринимать титанические усилия ради сохранения хотя бы этой позорной цифры, а меньше она не становится, даже если не есть вообще ничего, только голова поминутно отключается, и волосы выпадают, а их изначально не то чтобы очень много, этих идиотских волос.

Иными словами, мысли о смерти крутились в Клариной голове непрерывно – о чем еще и думать, когда бездельничаешь с утра до ночи, как, на самом деле, хотела всегда. Зря хотела, оказывается, отсутствие тягостных повседневных обязанностей вовсе не приносит облегчения, а только высвобождает время и силы, причем не то чтобы действительно много, просто вполне достаточно, чтобы превратить обычную фоновую, по умолчанию установленную в организме тоску в черное отчаяние, с которым хорошо бы покончить, чем раньше, тем лучше, невозможно уже терпеть.

Но даже рисовать в воображении усилия, необходимые для того, чтобы умереть, было невыносимо. Не хотела ни резать вены – это же очень больно! – ни прыгать в окно – это, пожалуй, еще больней. Снотворных таблеток без рецепта не добудешь, где его взять, тот рецепт, а вешаться – вообще ужас кромешный, висельники, говорят, обделываются, причем уже в бессознательном состоянии, сдержаться не получится, прекрасный выйдет труп, бесформенная жирная туша, перемазанная собственным дерьмом, блистательный финал жизненного пути, даже для меня – перебор, – думала Клара.

Умереть ей хотелось просто во сне, под теплым одеялом, не предпринимая для этого каких-то дополнительных действий. Часто мечтала: вот бы можно было просто переуступить свою жизнь, все отпущенные годы какому-нибудь смертельно больному, у которого кроме неизлечимой хвори никаких проблем, куча денег, худое легкое тело, может быть даже любовь, жил бы себе и жил, с радостью, если бы дали. И тут появляюсь я, согласна поменяться, но только если это не больно, больно я не хочу.

А перед смертью съела бы штук пятнадцать тортов, если уж наконец-то нечего больше терять, с телом вот-вот будет покончено, господи, как же это было бы хорошо.

Да кто ж мне даст.

Карл появился именно в понедельник. Правда, не с утра, когда приходилось горше всего, а уже под вечер. Часа через два после того, как Клара уговорила себя все-таки встать с постели и включить компьютер. Проверить почту – вдруг кто-нибудь случайно ответил на одно из ее четырех писем, колоссальным усилием воли отправленных каким-то гипотетическим потенциальным работодателям, кажется, позавчера. Или в пятницу, или даже в четверг? Неважно. Главное, что почту все-таки надо бы посмотреть.

Поэтому к началу визита Карла Клара сидела за письменным столом, а не возлежала среди несвежих простыней и подушек – почти три недели не меняла постельное белье, а что делать, стирка это огромный расход электричества и воды, а ее нечистое ложе все равно никто никогда не увидит, можно и потерпеть.

Более того, Клара уже была одета. То есть сидела не в пижаме. Весь день боролась с искушением выйти в ближайший магазин за хлебом и чем-нибудь сладким, вроде зефира или халвы; обычно в этой борьбе ей помогала лень, но сегодня чревоугодие уверенно побеждало по очкам. Оно заставило Клару надеть джинсы, лифчик и вполне приличный свитер, чистый и почти не растянутый. Теперь чревоугодие и лень временно объединили усилия и синхронно нашептывали ей в оба уха, что делать макияж для похода в магазин совершенно не обязательно, поэтому – вперед! Встала и пошла. За это скоро будет сладко, сытно и почти по-настоящему хорошо.

«Но, может быть, все-таки лучше никуда не ходить, а поискать в интернете еще какие-нибудь вакансии?» – жалобно думала Клара, сама не зная, что считать худшим грехопадением – неодолимое свинское желание жрать или отчаянную готовность выйти из дома с ненакрашенной рожей. Однако стремительно сдавала позиции – еще не оторвалась от компьютера, но уже зашла на сайт с прогнозом погоды, чтобы понять, надо ли надевать куртку, или сойдет и так. Это проще, чем выглядывать в окно, на улицу Врублевского, холм, увенчанный сувенирной башней Гедимина и задорно торчащую из-за древесных крон колокольню Кафедрального собора, больше похожую на маяк. Когда-то очень давно, в молодости вид из окон этой квартиры казался ей восхитительным, но с тех пор многократно успел опостылеть. Быть нищей несчастной никчемностью на фоне парадных красот Старого Города гораздо обидней, чем на окраине какой-нибудь промзоны, среди девятиэтажных панельных бараков и исписанных непристойностями гаражей. Там, по крайней мере, была бы хоть какая-то гармония формы и содержания, а так – неприятный контраст.

Подумав об окне, Клара машинально обернулась. И увидела, что оно распахнуто настежь, а на подоконнике сидит человек. Мужчина в длинном черном пальто нараспашку, примерно ее ровесник, то есть изрядно за тридцать, но для него это не проблема, совсем нет. Очень красивый, такой эффектный загорелый брюнет. Судя по всему, квартирный вор, иных причин ломиться в окно чужого жилища, расположенного на третьем этаже, у нормального человека быть не может. Сейчас отберет компьютер, телефон, все наличные деньги, оба кольца, и привет. Хорошо хоть большая часть сбережений в банке. Потому что рассчитывать на милосердие грабителя не следует. В смысле, вряд ли все-таки он ее убьет. Нет уж, оставит жить и разбираться с новыми неприятностями. Только их мне сейчас не хватало. Только их.

– Здравствуйте, – вежливо сказал грабитель. – Я ваш сосед. Приношу извинения за столь бесцеремонное вторжение. Но вы не представляете, как меня достали ваши мысли о смерти.

– Что? – растерянно переспросила Клара.

Она почти не поняла смысла сказанного, так была поражена необыкновенно приятным тембром его голоса. Мягкий, бархатный, в самое сердце проникающий баритон. Ему бы на радио работать, а не квартиры грабить. Ну или даже на телевидении, с учетом того, какой он красавец. И зарплаты там, говорят, о-го-го. Столько, пожалуй, и не награбишь, особенно, если шнырять по убогим бедняцким квартирам вроде моей.

– Мысли о смерти, – повторил грабитель. – Штука в том, что я их слышу. Все остальные, слава богу, нет, а эти – да. Своего рода профессиональная деформация. Для меня они хуже дрели, газонокосилки, автомобильной сигнализации и даже так называемой эстрадной музыки. И уши не заткнешь, потому что уши тут не при чем. Я так больше не могу.

– Что? – снова переспросила Клара, с трудом подавляя искушение сказать: «Прекращайте ломать комедию, пришли грабить – грабьте уже и проваливайте».

Но это как-то очень уж невежливо. Перебор.

– Как вас зовут? – строго спросил мужчина.

И она покорно ответила:

– Клара.

Хоть и не собиралась называть ему свое имя. С какой стати?

– Ладно, – кивнул он, – тогда я буду Карл. Кораллы у вас есть?

Клара сперва виновато помотала головой – вот ведь бестолочь, даже к грабежу оказалась не подготовлена должным образом! – и только потом вспомнила соответствующую скороговорку. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет. Почти смешно. Так что, получается, на самом деле он – не Карл? Просто пошутил? С другой стороны, никто и не ждет, что грабитель, проникший в ваш дом через окно, станет представляться своим настоящим именем.

– Отлично, – обрадовался лже-Карл. – А у меня, по счастливому совпадению, нет кларнета. Значит, нашей дружбе ничего не угрожает.

– Дружбе? – саркастически переспросила Клара. Ну, то есть, хотела переспросить именно саркастически, а вышло, конечно, жалобно. Как всегда.

– С соседями следует дружить, – серьезно подтвердил он. – Вот если бы мне хватило ума подружиться с вами на пару лет раньше, не было бы сейчас таких проблем. Друзья обычно не дают докатиться до постоянных размышлений о смерти. Но лучше поздно, чем никогда. Поэтому я пришел не столько скандалить, сколько знакомиться. И договариваться. То есть для незваного гостя я – вполне ничего.

И достал откуда-то из-под пальто розовую коробку. Клара очень хорошо знала, что в ней. Шоколадные конфеты «Гейша». Раньше покупала такую примерно раз в месяц и растягивала, как могла. То есть хотя бы дня на четыре. А теперь, конечно, не покупала. Не из экономии даже, не так уж это убийственно дорого. А просто безработным ленивым коровам, которые сутками напролет не вылезают из постели, хорошие конфеты не положены, точка.

– Это вам, – сказал Карл.

Ну или не Карл. Кто его разберет. Грабить, похоже, действительно не собирается, и на том спасибо. Видимо, и правда, просто сосед из квартиры слева, которая всегда казалась Кларе пустующей. Никогда прежде его не видела, но это как раз ни о чем не говорит, годами можно так и не встретить соседа и даже света в его окнах ни разу не заметить, если у вас не совпадает распорядок дня.

А что тихо там у него – ну так стены у нас все-таки очень толстые, как во всех старых домах. Если не сверлить в них дыры, не двигать мебель, не водить толпы гостей и слушать музыку только в наушниках, никто и не догадается, что ты есть на белом свете.

Брюнет спрыгнул наконец с подоконника в комнату, положил коробку с конфетами на стол и улыбнулся так приветливо, что Клара снова похолодела. Подумала: а вдруг он не просто вор, а самый настоящий маньяк? В кино часто показывают маньяков, которые любят подолгу играть с будущей жертвой. Сперва накормят конфетами, ласково поговорят по душам и только потом берутся за нож. И убивают тебя трое суток, не давая ни умереть окончательно, ни даже потерять сознание. Например.

– Вы меня боитесь, – печально констатировал гость. – Этого следовало ожидать. Сам понимаю, что когда незнакомец вваливается через окно в квартиру одинокой девушки, ей довольно непросто сохранять душевное равновесие. Но, честно говоря, надеялся, если вы постоянно думаете о смерти, значит вас уже ничем не проймешь. Сосед, так сосед, грабитель, так грабитель, убийца, так убийца, чем хуже, тем лучше. А вам все равно страшно. Это, конечно, проблема… Ладно, мне не раз говорили, будто люди боятся друг друга гораздо больше, чем всех остальных существ, включая совсем уж фантастических, вроде василисков и тираннозавров. Вот сейчас и проверим эту смешную теорию. Смотрите.

И его не стало. Зато в комнате тут же начался пожар. Загорелся мамин ковер, который Клара мечтала выбросить лет, наверное, с пяти. Он уже тогда был старый и какой-то безрадостно тусклый, словно бы грязный, сколько ни елозь пылесосом, без толку, а сплетения цветочных узоров складывались в подобие лабиринта, который казался маленькой Кларе опасным, и она старалась его обходить или перепрыгивать, лишь бы не наступать на особо пугающие участки. Но выкинуть ковер мать не соглашалась ни за что, даже в обмен на новый, который Клара купила не с самой первой, конечно, но с третьей, кажется, зарплаты. Обновка отправилась в кладовую, а старый монстр остался на прежнем месте.

Удивительно, впрочем, не это, а то, что он до сих пор здесь. За почти три года, прошедшие с маминой смерти, можно было собраться его вынести.

Можно-то можно, но очень уж лень. Или даже не лень, а просто невмоготу. Когда сил и времени едва хватает на самые неизбежные усилия, не до жиру. В смысле, не до смены ковров.

Но теперь ковер горел, а Клара смотрела на высокий столб дымного темного пламени скорее с восторгом, чем со страхом. И не спешила на кухню за водой, хоть и понимала, что пожар надо гасить.

– Даже не вздумайте! – сказал столб дымного пламени. – Никакой воды! Я от нее, конечно, не погасну, но буду потом мокрый насквозь. Придется переодеваться. Подозреваю, что если я стану скакать по вашей квартире без трусов, это не будет способствовать созданию доверительной атмосферы. Поэтому лучше просто смотрите. Это не то чтобы мой настоящий облик, но максимально приближенный к правде. Как я вам нравлюсь? Больше не похож на грабителя и маньяка?

– Не похож, – эхом повторила Клара, совершенно зачарованная даже не столько мягким бархатным голосом, раздававшимся из самой глубины огненного столба, сколько тем фактом, что огонь, дым и еще какое-то непонятное текучее темное вещество причудливым образом сложились в подобие человеческого лица, переменчивого, но настолько прекрасного во всех своих вариантах, что ни один киноактер с ним не сравнится. Таких лиц, по идее, вообще не может быть, даже в воображении, тем более, в моем воображении, однако – вот оно, есть.

Клара смотрела на этот странный человекообразный костер, пока не начала кружиться голова. А потом все как-то сразу закончилось. В смысле огонь погас, так и не причинив ущерба проклятому ковру, а на подоконнике снова удобно разместился красивый брюнет, гипотетический сосед, условный Карл, несостоявшийся вор несуществующих кораллов в уютной, клетчатой, явно домашней рубахе под романтическим черным пальто.

Наверное, он был прав, когда говорил, что люди боятся друг друга больше, чем самых фантастических существ. По крайней мере, Клара больше его не боялась. Когда выясняется, что вломившийся в дом незнакомец умеет исчезать, превращаться в темный дымный огонь и снова появляться, это почему-то успокаивает. И даже самая здравая версия: «похоже, я схожу с ума», – представляется вполне оптимистической. Главное, что без бытового криминального ужаса, похоже, все-таки обойдется, остальное как-нибудь переживем.

– А вы, оказывается, очень храбрая девушка, – сказал Карл. – Другие обычно сразу в обморок падают – бац! – и привет. Даже некоторые здоровенные мужики. Однако хорошего понемножку. Хватит с вас. Долго смотреть на меня вредно для здоровья. Давайте лучше пить чай.

Клара так удивилась, что почти возмутилась. Какой может быть чай, когда такое творится? Причем ты сам же это и творишь! И вдруг – чай.

Карл истолковал ее замешательство по-своему.

– Ладно, – миролюбиво согласился он, – если вы настолько не любите чай, можно и кофе.

– Да ну, лучше уж чай, – подумав, решила Клара. – Кофе у меня… В общем, вам не понравится. Очень неудачный сорт. А чай хоть и в пакетиках, но вполне…

– Начинаю понимать, почему вы так часто думаете о смерти, – укоризненно заметил Карл. – Я бы на вашем месте тоже о ней всерьез задумался, если бы мне пришлось ежедневно пить чай из пакетиков. И кофе неудачного сорта, как контрольный выстрел в затылок.

Он все-таки ее рассмешил. А ведь уже давно забыла, что это такое – от души хохотать. И даже не задумываться, в какую уродливую гримасу смех превратил твою рожу, и без того, будем честны, малопривлекательную. Да и черт бы с ней. Он же, получается, не человек. Значит, мы все для него примерно на одно лицо.

Отсмеявшись, Клара обнаружила, что на столе уже стоит большой пузатый заварочный чайник. И красивые чашки с изображениями старинных географических карт. И блюдца им под стать. У нее такой посуды в жизни не было.

Надо сказать, внезапное появление всей этой чайной посуды потрясло ее больше, чем давешний фокус с говорящим костром на ковре. Потому что чайник, чашки и блюдца – это же такие простые, понятные, надежные вещи. Им никак нельзя возникать из ниоткуда. И, тем более, исчезать в никуда.

Впрочем, исчезать они пока явно не собирались.

– Я подумал и решил, что незваному гостю не следует обременять хозяйку излишними хлопотами, – церемонно сказал Карл. – И, как видите, сделал все сам. К тому же, чай из пакетиков обычно не способствует обретению душевного равновесия. А мне оно сейчас совершенно необходимо. Да и вам не помешает.

– Я вот думаю, – меланхолично откликнулась Клара, – если все это просто галлюцинация, то и ваши конфеты – тоже она. И тогда получается, в них нет ни единой калории? И можно съесть сколько захочу?

И решительно вскрыла коробку. А то вдруг помрачение кратковременное? И вот-вот пройдет, а я ни одной эфемерной конфеты сожрать не успею. Вот это было бы по-настоящему обидно – проморгать такой шанс.

– Конфеты самые настоящие, – укоризненно заметил Карл. – Из продуктового магазина на Пилес. И чай, кстати, настоящий, из лавки на Вильняус. И посуда – просто посуда из моей квартиры. Извините, что этот натюрморт так внезапно здесь возник, но мне было проще овеществить чайник и чашки на вашем столе, чем таскаться с ними туда-сюда. Но вы все равно можете съесть, сколько захотите, – поспешно добавил он после того, как Клара вернула в коробку так и не развернутую конфету. – Я же их вам принес. У меня дома есть еще.

– Если настоящие, значит нельзя, – пробормотала Клара.

– Почему? – изумился он. – Я бы на вашем месте как раз поостерегся есть какое-нибудь наваждение. Они людям обычно не на пользу, в отличие от нормальных шоколадных конфет.

– Тридцать девять килокалорий, – буркнула Клара, давно вызубрившая наизусть это страшное число. – В одной крошечной конфетке!

– Ну и что? – Карл, похоже, растерялся куда больше, чем Клара при виде чайника и чашек.

– Вес! – понизив голос до страшного утробного шепота, объяснила она.

– Вес?! А, в смысле масса тела? Но вы явно не из тех людей, кому следует об этом беспокоиться…

– Что?!

Издевается, мерзавец. Как бы изящно намекает, что такой жирной свинье уже поздно волноваться о фигуре. Гуляй, рванина, хуже все равно не будет, потому что хуже просто некуда.

На самом деле Клара и сама так думала, но услышать подобный намек от красивого мужчины, во что бы он там ни превращался и куда бы ни исчезал, все-таки совершенно ужасно. Честное слово, лучше бы он оказался обыкновенным грабителем. Или даже ладно, маньяком.

– Ну слушайте, – почти сердито сказал Карл. – Я, конечно, совсем не эксперт в подобных вопросах. Мне совершенно все равно, кто как выглядит. Но все-таки я постоянно имею дело с людьми. И худого человека от толстого отличить вполне способен. И вижу, что вы – скорее худая, чем наоборот. Беспокоиться насчет лишней конфеты вам уж точно не надо. Впрочем, я отдаю себе отчет, что мнение ангела смерти для девушки значит даже меньше, чем мнение мамы или бабушки. «Ты так говоришь, потому что меня жалеешь!» – и ну рыдать.

Мнение… КОГО?!

Клара даже неожиданным комплиментом толком не насладилась. И привычно жаловаться на маму, которая даже не думала «жалеть», а честно говорила как есть: «жирная корова», «квашня», «тумба», – не стала, настолько ее выбило из колеи словосочетание «ангел смерти». Получается, все-таки маньяк? Пришел ее убивать? Господи, ну почему все так сложно?!

И страшно заодно. И что теперь делать с его проклятыми конфетами?

– Ну, на самом деле я конечно никакой не «ангел», – вздохнул Карл. – Просто из всех известных мне обозначений моей профессии это – самое подходящее. Честное, но не настолько страшное, чтобы в обморок падать. А я, сами видите, совсем не страшный. Даже наоборот, привлекательный – в те моменты, когда хоть как-нибудь выгляжу. Потому что задачи напугать у меня нет. С этим люди сами прекрасно справляются, так что потом не знаешь, как успокоить. Я же скорее проводник, чем убийца, хотя трудно, конечно, точно определить, где заканчивается одна функция и начинается другая… Но ладно, обойдемся без подробностей. Вам их не то что знать, а даже самостоятельно сочинять под воздействием галлюциногенных веществ не положено.

– Вот именно, – деревянным голосом подтвердила Клара.

От его монолога ее начало явственно подташнивать, как будто укачало.

– Это, конечно, целиком моя вина, – покаялся Карл. – Я не должен был вламываться в вашу жизнь, да еще и с такими откровениями. Просто нервы не выдержали. Да и у кого бы они выдержали рядом с вами? Особенно если учесть, что каждая ваша мысль о смерти звучит для меня примерно так же громко, как если бы вы сверлили стену, в которую я превратился. Ужас на самом деле. Я бы с радостью съехал, не выясняя отношений, но в этом городе почти не осталось домов, способных приютить меня в те моменты, когда мое тело принимает человеческую форму. Кроме этого еще три, но два из них слишком далеко от воды, мне там тяжело подолгу находиться. А в третьем, у самой реки сейчас живет мой друг, неловко его беспокоить.

«Интересно, а зачем ему вообще принимать человеческую форму? – подумала Клара. – Просто для смеха? Или чтобы чаю с конфетами выпить? Это я бы как раз поняла».

Вслух, конечно, не спросила, но Карл все равно объяснил.

– Человеческая форма – не мой каприз, а обязательная практика. Чтобы… эээ… не терять связь с клиентом – так, кажется, говорят в подобных случаях?

Клара ничего не ответила. Взяла отложенную было конфету, развернула, отправила в рот. Проглотила, почти не жуя, и сразу потянулась за второй. Съев ее, внезапно приободрилась и одновременно махнула на себя рукой. Чего тут стесняться, все свои: ангел смерти, грабитель, маньяк и галлюцинация в одном лице. Зато красивый и комплименты говорит. Когда мне в последний раз делали комплименты? То-то и оно.

Поэтому честно сказала:

– Вот вы говорите, мои мысли о смерти вам мешают. Но сами посудите, о чем мне еще думать? Семьи у меня нет, мама – и та умерла; впрочем, не то чтобы я с ней хорошо ладила. С работы меня выгнали, новую днем с огнем не сыщешь, да и, честно говоря, неохота искать: бухгалтерию я ненавижу, а кроме нее ничего толком не умею. Не тому училась, теперь это ясно, а исправлять уже поздно, не в моем возрасте что-то исправлять. Денег у меня уже почти нет, а зима на носу. И с ней – счета за отопление, заранее страшно подумать, какие там будут суммы. В общем, ничего хорошего со мной не происходит, а дальше будет только хуже, это понятно. Только и остается что мечтать о тихой приятной смерти, которую на практике вряд ли можно себе организовать. Откуда мне было знать, что мои мысли кому-то мешают? А даже если бы знала, как я могу запретить себе о чем-то думать? Не говорить вслух легко. Не записывать – проще простого. А не думать – ну, слушайте. Это – как?

– Ну да, – вздохнул Карл. – Люди крайне редко обладают необходимой для этого дисциплиной ума. Странно было бы требовать ее именно от вас. Да я и не требовать пришел, а предложить сделку.

– Какую? – встрепенулась Клара.

Сердце ее замерло, объятое восхитительными предчувствиями. Например, сейчас он предложит ей миллион. Или исполнение любого желания – лишь бы заткнулась. Или даже трех, как положено в любой уважающей себя сказке. Ух, я тогда развернусь!

– Вы часто мечтали о возможности уступить свою жизнь кому-нибудь, кто в ней нуждается, – сказал Карл. – Вообще-то делать подобные вещи запрещено. Но я в таком отчаянии, что готов пойти на должностное преступление. Могу вам это устроить. В любой момент, совершенно не больно. Даже позволю вам самостоятельно выбрать кандидата на чудесное спасение. Четырехмесячный младенец, красивая балерина, сорокалетний бизнесмен, буквально месяц назад встретивший любовь своей жизни, счастливая мать троих детей, семнадцатилетняя художница, пожилой профессор математики, не успевший завершить свой главный труд, и еще несколько дюжин страстно желающих задержаться на этой прекрасной земле. Каравай, каравай, кого хочешь выбирай! Играем?

– Я неее… Ннннне зна… – жалобно проблеяла Клара.

Она даже не то чтобы испугалась. Вряд ли можно назвать страхом это невыносимое ощущение – как будто вокруг не осталось вообще ничего, ни потолка над головой, ни стула под задницей, ни словоохотливого ангела смерти напротив, и даже воздух куда-то подевался, а вместе с ним свет и звуки, и вот-вот исчезнет память о том, что свет, воздух и все остальное прекрасное вообще существуют. Не останется даже возможности поставить таким образом вопрос.

Какой же это, к черту, страх.

– Эй, – сказал бархатный баритон откуда-то из обступившей ее темноты, – эй, с вами все в порядке? Не нужно так волноваться. Я же вас не заставляю. Просто предложил. Думал, вы обрадуетесь.

Клара хотела сказать, а еще лучше, закричать: «НЕТ!» – но не смогла издать ни звука.

– Ну видите, как хорошо, – жизнерадостно объявил Карл. – На самом деле, вы хотите жить. Точнее, очень не хотите умирать – не одно и то же, конечно, а все-таки лучше, чем ничего. Теперь ясно, что ваши мысли о смерти – просто от усталости. Людям часто кажется, что умереть – все равно, что хорошенько выспаться. А это, поверьте, не совсем так.

На этом месте Клара все-таки разрыдалась. От облегчения, что умирать прямо сейчас ее не заставят, и от разочарования, что смерть вовсе не похожа на сладкий сон, и от жалости к себе, никчемной трусихе, которая с перепугу упустила возможность быстренько отмучиться, и теперь придется оставаться в живых наедине с кучей нерешенных и, будем честны, неразрешимых проблем, которые, строго говоря, и есть жизнь. Ну и от разочарования, что этот тип не предложил ей ни исполнения желаний, ни даже какого-нибудь несчастного миллиона. А ведь мог бы. Что ему стоит, а.

Но все равно очень здорово, что хотя бы не надо умирать.

Карл терпеливо ждал, пока она успокоится. Не лез с утешениями, но чашку чая протянул вовремя – в тот самый момент, когда Клара еще не вспомнила о его существовании, но уже захотела пить, потому что от рыданий пересохло в рту и в горле.

Чай оказался сладким. С непривычки это было так фантастически вкусно, что Клара сперва вообще не поняла, что пьет. Какой-нибудь магический эликсир? Или что там боги олимпийские пили? Нектар?

Но нет, просто обыкновенный чай с сахаром. Боже, как же это прекрасно! А ведь худые люди могут пить такой каждый день. С ума сойти, какая счастливая у некоторых судьба.

– На самом деле я вам наврал, – сказал Карл, когда она поставила чашку – мимо блюдца, но, по крайней мере, на стол, тоже своего рода достижение.

– Наврал? – беспомощно переспросила Клара. Голова пока соображала довольно плохо. Но способность членораздельно говорить вернулась, и то хлеб.

– Наврал, – покаянно подтвердил он. – Предложил заведомо неосуществимую сделку. На самом деле передать свою жизнь другому человеку технически невозможно. Это же не бензин, который можно перелить из одного автомобиля в другой и продолжить путь. Даже не знаю, как бы я выкручивался, если бы вы согласились с моим предложением. Но, честно говоря, я был заранее уверен, что выкручиваться не придется. Когда человек так оживляется при слове «сделка», вряд ли он действительно хочет умереть. Скорее уж просто сделать свою жизнь более легкой и приятной.

Клара почувствовала, что краснеет. Это он, получается, мысли ее прочитал. О миллионе и трех желаниях. Господи, стыдно-то как.

– Совершенно напрасно вы стесняетесь, – сказал Карл. – Нормальное, естественное стремление, свойственное любому человеку. Могли бы, конечно, сразу сообразить, что взять с меня особо нечего. Я – ангел смерти, а не податель жизненных благ. Себе вон новую квартиру без шумных соседей устроить – и то не могу. Предел моих возможностей – постоянно находить в карманах мелочь, которой как раз хватает, чтобы купить конфеты к чаю и заплатить за интернет.

– За интернет? – переспросила Клара.

Уж на что была в ужасе, панике и смятении, а все равно ужасно удивилась. Зачем ему интернет?!

– С друзьями переписываться, – объяснил он, не дожидаясь расспросов. – Часто встречаться, увы, не получается. Поэтому скайп, иногда фейсбук…

– О боже, – потрясенно сказала Клара.

Фейсбук! Скайп! У ангела смерти есть фейсбук и скайп. Для переписки с друзьями! Если это не горячечный бред, то что тогда он.

Она решительно достала из коробки еще одну конфету. Гори все огнем.

Некоторое время они просто пили чай с конфетами. Ничего интересного больше не происходило. Ни пожаров с фейерверками, ни обескураживающих откровений. И исполнить три желания этот тип так и не предложил. И даже всего одно. И ясно уже было, что не предложит. Не с моим счастьем, эх.

– Понимаете, – сказала наконец Клара. – Вот вы меня сейчас напугали, и выяснилось, что на самом деле я не хочу умирать. Ладно, пусть так. Но потом вы уйдете, а я останусь тут. По-прежнему без работы, без денег, без сил, чтобы как-то их добыть, без единого человека, которому я хоть немножко нужна. Вообще ничего не изменится, только жопа станет еще толще от ваших конфет.

На этом месте гость с досадой поморщился, словно Клара сунула ему под нос таракана. Но гримаса не сбила ее с толку.

– А значит, скоро я начну жалеть, что не согласилась на ваше предложение, – сказала она. – Потом вспомню, как вы сказали, что на самом деле такое невозможно, и пожалею еще больше. Потому что умирать мне конечно страшно. Но я все равно буду постоянно об этом думать, без вариантов. То есть, если вам сейчас кажется, будто вопрос уже решен, имейте в виду, это не так.

– Вы умная и очень честная девушка, – улыбнулся Карл. – Но и я не то чтобы совсем дурак. И примерно понимаю, как устроены люди. Конечно я не думаю, будто вопрос решен. Даже и не надеялся исцелить вас от черной тоски одним-единственным испугом. Страх вообще плохое лекарство. Горькое и бесполезное.

«Ну и зачем тогда было ломать комедию?» – устало подумала Клара. Но вслух говорить постеснялась. Все-таки очень невежливо звучит.

– На самом деле я пришел, чтобы попросить вас съехать с этой квартиры, – сказал Карл. – А потом слово за слово… В общем, разошелся. Принялся вас воспитывать и утешать – как я себе это представляю. Кажется, не слишком удачно, не стоило и начинать. Но меня вечно заносит, когда я в человеческом теле. Такой побочный эффект.

– Съехать? – не веря своим ушам переспросила Клара. – Куда это, интересно? Другого жилья у меня нет.

– Ну как это – куда? У людей, в отличие от меня, великое множество вариантов. Вам же не нужно искать здание, способное выстоять в вашем присутствии, благо кто-то из строителей не то сдуру, не то напротив, с тайным умыслом своевременно замуровал в стену кирпич, на котором выцарапана соответствующая каббалистическая формула…

– Найти здание, в котором находится моя вторая квартира, гораздо трудней, – парировала Клара. – Потому что квартира у меня всего одна. Вот эта. И каббала тут не поможет.

– Ну слушайте, – вздохнул гость. – Люди довольно часто сдают свои квартиры. Или даже продают, а на вырученные деньги обзаводятся другим жильем. В общих чертах как-то примерно так. По идее, вы должны знать все это гораздо лучше, чем я. Вот уж не думал, что однажды мне придется давать житейские советы! Я, в силу специфики моей профессии, довольно слабо во всем этом разбираюсь.

– Оно и заметно! – огрызнулась Клара. – Вы даже не представляете, насколько это сложно.

Очень на него рассердилась. Пришел тут, весь такой волшебный, миллионов не дарит, желаний не исполняет, зато требует невозможного. Ну, не то чтобы совсем невозможного, но очень трудного… Хотя…

На самом деле двухкомнатная квартира в хорошем старом доме практически напротив Кафедральной площади должна стоить довольно дорого. Продав ее, можно было бы купить что-нибудь поменьше и попроще, не обязательно даже совсем на окраине. И еще куча денег останется! И тогда… Нет, погоди, это что же получается, я смогу поехать в путешествие? И сдать на права? И может быть, пойти учить испанский язык? И еще что-нибудь полезное, просто чтобы больше никогда не пришлось работать бухгалтером? Господи, как же было бы хорошо.

«На самом деле поразительно, что эта идея до сих пор не приходила мне в голову, – подумала Клара. – Вообще ни разу. Все это время сидела практически на мешке с деньгами и всерьез готовилась помирать от голода. Страшно конечно со всем этим связываться, мамочки, так страшно! Но наверное, все-таки не настолько страшно, как умирать?»

– Хотя бы просто подумайте о переезде, – сказал Карл. – Вдруг вам самой захочется? Заставить вас я всяко не могу. Пригрозить, что в случае отказа убью раньше срока… ну да, мог бы, конечно. Но один раз я вам сегодня уже врал, хорошего понемножку. На самом деле, я не принимаю решения, кому когда пора умирать. От моей воли вообще ничего не зависит. Просто в роковой момент я обычно оказываюсь рядом и делаю свое дело. Прогулять работу я еще могу, а инициировать процесс – это вряд ли. Так что нечем мне вам грозить.

Клара судорожно сглотнула. Все-таки совершенно ужасно – вот так запросто говорить с ангелом смерти о его работе. Даже когда тебе при этом сообщают вполне утешительные вещи, все равно жуть берет.

– А в качестве аванса за согласие подумать о переезде я готов помочь вам выбросить этот ковер, – внезапно сказал Карл.

– Что?! – изумленно переспросила Клара.

– Выбросить ковер, – повторил он. – Вы же его ненавидите. Но при этом почему-то не избавляетесь.

– Просто мне трудно, – пробормотала она.

– Вот и я так подумал. Ковер очень тяжелый. И мебель на нем стоит, придется ее сдвигать. А вы – такая хрупкая девушка. Свинством было бы не предложить вам помощь.

Клара хотела было вежливо отказаться, потому что не было у нее сейчас сил – не то что мебель двигать, а даже со стула вставать. Но потом подумала: «Какого черта. Если уж ангел смерти решил прибрать мамин ковер, кто я такая, чтобы ему в этом препятствовать». И кивнула:

– А давайте. В одиночку я его при всем желании далеко не уволоку.

Ну, зато вдвоем свернуть и вынести ковер оказалось гораздо проще, чем рисовалось в воображении. И веселей. И красивый сосед, ангел смерти с придуманным смеху ради именем Карл вдруг стал казаться ей – не другом, конечно, но старым приятелем. Кем-то вроде бывшего одноклассника, который вдруг вспомнил, что сдувал у нее все контрольные, исполнился запоздалой благодарности, пришел проведать с конфетами и по хозяйству заодно помог. Очень мило с его стороны, но, в общем, ничего особенного.

Совместный труд вообще сближает.

Наверное, поэтому она набралась храбрости и спросила:

– А что будет, если я так и не перееду? Мне сейчас очень нравится идея продать квартиру, но завтра я могу испугаться. Или проспать до вечера и отложить на потом. А потом прочитать какую-нибудь ужасную статью про жуликов-риэлторов, которые оставляют людей без квартир и без денег, и испугаться еще больше. И… Ну, сами понимаете. Что вы станете делать, если все останется, как есть?

Карл всерьез задумался. Наконец сказал:

– Сначала я просто рассержусь. Потом очень рассержусь. Потом попробую сбежать от проблемы в отпуск, есть у меня такая слабость…

– И люди перестанут умирать? – восхитилась Клара.

– Что, ощутили себя спасительницей человечества? – усмехнулся он. – Перестанут-то они перестанут, только это никому не на пользу. Отсрочить смерть, к сожалению, не означает воскреснуть. А просто застрять между жизнью и смертью. Кома, или затяжная агония, кому как повезет. Поэтому надолго мои отпуска не затягиваются. Я все-таки не настолько свинья.

– Ох, – только и сказала Клара. Ее снова начало подташнивать, словно от качки.

– В очередной раз убедившись, что побег это не выход, я, вероятно, попробую пожить в одном из тех домов, которые далеко от реки. Но долго, как обычно, не выдержу. И уж тогда без вариантов, придется побеспокоить друга. Он конечно не обрадуется, но куда деваться, на улице не оставит. Это не пойдет нам на пользу, у нас обоих тяжелый характер. Что просто отлично для словесных пикировок за выпивкой, но не для совместного быта.

– А может быть, вам просто поменяться квартирами? – предложила Клара.

– Ой, нет! – Карл пришел в такое смятение, что даже за сердце схватился. – Он, в отличие от меня, слышит не только мысли о смерти, а вообще все. В радиусе, как минимум, сотни метров. Если его поселить в многоквартирном доме, сойдет с ума в первый же день.

– Какой ужас.

– Вот именно. Но! – он неожиданно одарил Клару ослепительной улыбкой. – У меня есть для вас хорошая новость. Как бы тяжело мне ни пришлось, я не приволоку ваш ковер обратно. Я не настолько мстителен.

Клара недоверчиво улыбнулась – неужели шутит? И уже была готова рассмеяться, но в этот момент красивый сосед исчез. Внезапно, без предупреждений, даже «хорошего вечера» не пожелал. Клара почти всерьез на него обиделась, но потом подумала: «У него же работа», – и содрогнулась.

И пошла в дом.

Красивых чашек и чайника на столе больше не было, зато розовая коробка с конфетами осталась на месте. Почти полная, сколько мы там съели. Я, кажется, четыре. И он вроде всего одну.

Клара вернулась в коридор, включила свет, уставилась на свое отражение в зеркале. Некоторое время внимательно рассматривала себя, как чужого человека, с которым только что познакомилась.

«Бедра все-таки слишком широкие, – наконец подумала она. – Зато благодаря им какой-то намек на талию есть. И ноги длинные, и щиколотки тонкие, и запястья. Все-таки совсем не худая, но жить в таком виде вполне можно. И съесть еще пару конфет. Если уж сам ангел смерти разрешил».

За почти полгода, потребовавшиеся, чтобы найти покупателей на мамину квартиру, Клара не раз пыталась набраться храбрости и позвонить в соседнюю дверь. Когда все-таки набралась, обнаружила, что звонка там нет. Постучалась, сперва робко, потом погромче, долго топталась на пороге в ожидании какой-то реакции, но ей, конечно, никто не открыл. Расспрашивать других соседей постеснялась, не те у них были отношения, чтобы сплетничать, все эти годы только здоровались, встречаясь на лестнице, и все.

Ну и потом, меньше знаешь, крепче спишь.

Несколько лет спустя, когда уже работала в турагентстве и могла позволить себе ухватить пару-тройку так называемых «горящих» путевок в год, попала на Филиппины, купила там нитку дешевых коралловых бус.

Вернувшись домой – по забавному совпадению, жила она тогда не у себя на Антоколе, а снова на улице Врублевского, в квартире бойфренда, не в своем бывшем доме, но в соседнем, ровно с тем же восхитительным видом из окна – положила бусы на подоконник. Сказала вслух: «Это просто так, для смеху, на ваш кларнет я совершенно точно не претендую».

Наутро кораллов на подоконнике не было, и этот факт совершенно ее окрылил. Хотя друг сердечный Томас, несчастный обладатель нескольких килограммов практического ума и здравого смысла, цинично утверждал, будто Кларины кораллы просто стащила какая-нибудь хозяйственная ворона.

И, конечно, был совершенно прав.