Глава IX. ТАКТИКА СОКРУШИТЕЛЬНЫХ АТАК
Я предпринял последнюю отчаянную попытку забраться в комнату, машинально отметив, что голос принадлежал женщине. Я почувствовал, как большие мускулистые руки ее компаньона обхватили мои лодыжки и сильно дернули за них. Мое тело описало в воздухе кривую и с глухим ударом приземлилось на клумбу среди цветов. От удара перехватило дыхание, и я лежал, хватая ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба, а стянувший меня с подоконника араб отпустил мои лодыжки и навалился сверху, прижав мое распростертое тело к земле.
— Отлично, Мустафа! Отлично! — донесся возбужденный женский голос. — Держи его, пока я не сбегаю за помощью. Если полиция еще не приехала, я позову швейцаров из отеля.
— Да, сиди, да, — задыхаясь, ответил араб, оседлавший теперь мою грудь, — но лучше, если убийцу моего господина найдут мертвым.
— Эй! Подождите минуту, — выдавил я из себя, сообразив, что происходит.
— Нет, Мустафа, нет, — одновременно со мной произнесла женщина. — Я запрещаю тебе что-либо с ним делать. Закон поступит с ним так, как он того заслуживает.
Она быстро повернулась, собираясь бежать за подмогой, и мне удалось поверх плеча араба мельком увидеть ее. Это была высокая, длинноногая девушка со светло-пепельными волосами, и я сразу же узнал ее, поскольку сэр Уолтер показал мне на «Гемпшире» фотографию своей дочери Сильвии.
— Мисс Шэйн! — позвал я. — Ради Бога, подождите. Это ужасная ошибка.
Она внезапно остановилась, повернувшись, взглянула на меня сверху вниз и с любопытством спросила:
— Откуда вам известно мое имя?
— Я скажу вам, но только прикажите своему слуге слезть с моей груди.
— Ни в коем случае. Все, что вы хотите мне сказать, вы расскажете полиции.
Я видел, что она опять готова убежать, и, в последней отчаянной попытке остановить ее, я закричал:
— Если вы выдадите меня полиции, все ваши надежды найти убийцу вашего отца пойдут прахом.
— Вы сами убили его! — резко выкрикнула она. — Вы негодяй! Я, я… — И внезапно она залилась слезами.
— Я не убивал вашего отца, — взвился я. — Клянусь, я не делал этого — наоборот, прилагал все силы, чтобы уличить настоящего убийцу.
Еще секунду плечи девушки содрогались от рыданий, затем она справилась с собой, и плач прекратился так же быстро, как и начался. Она провела тыльной стороной руки по глазам и чуть менее решительным голосом спросила:
— Кто же тогда сделал это?
— Пусть он слезет, и я все расскажу вам, — выдохнул я.
— Хорошо, — неохотно согласилась она, — дай ему встать, Мустафа, но держи покрепче, чтобы он не улизнул.
Я с трудом поднялся на ноги, а араб крепко держал меня за воротник пальто. Думается, я представлял собой малоприятное зрелище: небритый, нечесанный, весь заляпанный грязью с клумбы, к тому же мускулистый араб словно предлагал меня для осмотра, как какого-нибудь кота, вытащенного за шкирку из помойки. Конечно, я мог бы проучить его, — выскользнув из рукавов, я бы без труда обрел свободу. Но я не решился на побег — их крики о помощи отправили бы в погоню за мной половину обитателей отеля — но само осознание такой возможности вернуло мне уверенность и, понимая, что только тактика сокрушительных атак, как говорят военные, позволит мне избежать немедленного ареста, я постарался в беседе с Сильвией поменяться ролями:
— Сначала, — с некоторой резкостью произнес я, — скажите мне, каким образом вам удалось обнаружить меня здесь.
— Вы ведь Джулиан Дэй, не так ли? — весьма вкрадчиво спросила она.
— Да, — согласился я. — Мое имя Джулиан Дэй, я был другом вашего отца и хорошо знаю Бельвилей. Им известно, что я не убийца, и я провел с ними всю последнюю ночь.
— О-о! — тихо воскликнула она. — Я еще не видела их.
— Так я и думал. Они прибыли в Каир вечерним поездом, и чем скорее вы встретитесь с ними, тем лучше. А теперь ответьте, как вам удалось узнать меня по моим штанам, когда я висел в окне?
— Мустафа, мой драгоман, — закадычный друг вашего Амина. Он был в курсе, что тот собирается в Александрию встречать некоего мистера Джулиана Дэя с «Гемпшира». Сегодня утром ваше имя появилось на первых полосах всех газет. Узнав, что вас разыскивают за совершенное убийство, мы подумали, что Амин сможет некоторым образом быть полезен. Мы приехали на вокзал к поезду из Александрии, и, увидев рядом с Амином вас, сразу поняли, кто вы.
— Неплохо. Вас можно поздравить. А дальше?
— Мы последовали за вашим такси, но, к несчастью, по дороге у нас лопнула шина. Это сильно нас задержало, и мы боялись, что окончательно потеряли ваш след. Наудачу приехали сюда и расспросили привратников. Амин, как нам сказали, вернулся в Каир, но когда мы описали человека, бывшего с ним, один из этих бездельников вспомнил, что час назад видел вас в саду.
— И вы пошли ловить меня?
— Да, позвонив сначала в каирскую полицию. Но я не стала дожидаться их. Мы боялись, что вы…
— О, Боже! Вы звонили в полицию? И они сейчас едут сюда?
— Да, конечно.
— Тогда, прошу вас, давайте скроемся отсюда, пока еще есть возможность. Если вы позволите полиции арестовать меня, вы никогда не поймаете настоящего убийцу.
— Но откуда мне знать… — неуверенно начала она.
— Идемте, — нетерпеливо произнес я. — Вам придется поверить мне.
— Но мне непонятно, как… — опять начала она, когда неожиданно вмешался Мустафа:
— Нет, сиди, нет! Это нехороший человек. Ему нельзя доверять.
— Тебя это не касается, — огрызнулся я. — Ты будешь делать, что я тебе скажу. Мы с мисс Шейн пойдем в сторону пирамид и там побеседуем. Ты же дождешься Амина. Держись подальше от полиции, и, как только он появится, приходите к нам. Мы будем недалеко от Сфинкса.
Сильвия негодующе воскликнула:
— Вы с ума сошли. Вы полагаете, я оставлю его здесь и одна отправлюсь с вами неизвестно куда?
— Так или иначе, вам придется сделать это, — сказал я и резким движением выхватил из кармана пистолет. — Не пугайтесь, — продолжил я, видя, что ее глаза расширились от ужаса и, взяв пистолет за ствол, протянул к. ней рукояткой. — Вы умеете обращаться с ним?
— Да, — ответила она. — Я всегда беру с собой оружие, когда одна выезжаю из Каира.
— Правильно делаете, — улыбнулся я. — И тогда вам должно быть известно, как пристрелить меня, если я начну выкидывать фокусы.
— Я уже сказала, что не пойду с вами туда одна. Это слишком большой риск.
— Ерунда! — сердито сказал я. — Неужели неясно, что, предлагая свой пистолет, я подчеркиваю свою лояльность по отношению к вам? Разве я стал бы делать это, если бы и в самом деле убил вашего отца? Я мог бы застрелить и Мустафу, и вас минуту назад, после того, как узнал, что вы вызвали полицию.
— Предположим, — неохотно согласилась она.
— А когда вы услышите мой рассказ, у вас не останется никаких сомнений, что вы поступили правильно.
— Хорошо. Я рискну. Отпусти его, Мустафа.
— Ты понял, что тебе надо делать? — поспешно спросил я араба, когда он освободил меня. — Дожидайся здесь Амина. Он принесет для меня другую одежду, и после этого вы как можно скорее идите к нам. Вы найдете нас около захоронений Четвертой династии фараонов. Идемте, — добавил я, обращаясь к Сильвии. — Если хотите, можете следовать сзади и держать меня на мушке.
В следующую минуту я уже огибал отель, а она последовала за мной. Обойдя кухни в противоположном крыле здания, мы взобрались на плоскость обрыва над дорогой, ведущей к Большой пирамиде Хеопса и пирамиде Хефрена. Безлунная ночь скрывала неровности почвы, но Сильвия не отставала и не проявляла признаков усталости, и, думаю, своими длинными ногами могла без особых усилий преодолеть милю-другую в том же темпе, что и я.
Через десять минут мы подошли к основанию Большой пирамиды. Ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне усеянного звездами неба, и, несмотря на внутреннее беспокойство, я вновь почувствовал, как и год назад, почти трепетное благоговение перед ее величием и мощью. Пирамида занимает площадь в четырнадцать акров, достигая почти пятисот футов в высоту. Но, благодаря своим пропорциям, не кажется высокой. Говорят, ста тысячам человек потребовалось тридцать лет, чтобы закончить ее, но представление об использовании рабов при строительстве пирамиды совершенно ошибочно. Работы велись в течение полутора месяцев каждый год после сбора главного урожая. Крестьяне со всех концов страны собирались сюда на своего рода ежегодный праздник, и, вероятно, жители различных мест соревновались между собой, кто быстрее затащит наверх огромную каменную глыбу и установит ее в нужном месте. Они трудились с песнями и смехом, и это была та разновидность дани, которую охотно воздавали великому правителю, щедро кормившему людей и устраивавшему для них многодневные развлечения по окончании трудов.
Когда-то пирамида была облицована белыми мраморными плитами, и можно только предполагать, сколь фантастически выглядела она при солнечном свете. Но несколько сот лет назад ее мраморное покрытие было снято арабами, использовавшими его при возведении мечети султана Хасана, и теперь стороны пирамиды представляют собой зазубренную поверхность из поднимающихся наподобие гигантских ступенек блоков песчаника размером в четыре фута.
Более всего в пирамиде поражает ее массивность. Арабы, сорвав мраморную оболочку, разрушили лишь крошечную часть пирамиды, и сомнительно, что во всем мире наберется достаточно пороха, чтобы взорвать ее, если такое придет на ум какому-нибудь вандалу. Даже сильное землетрясение не сможет причинить ей никакого ущерба, кроме нескольких трещин, и, глядя на нее, невольно чувствуешь, что даже когда на месте Лондона вновь раскинется топкое болото, а там, где сейчас Нью-Йорк, — бесплодный остров, Большая пирамида будет стоять все так же незыблемо. Она видела рассвет цивилизации, ей предстоит увидеть и последний закат этого мира.
Перед пирамидой находился небольшой полицейский пост, и, чтобы не оказаться у него, я держался ближе к основанию Большой пирамиды, огибая ее почти по периметру. Наш путь затрудняли кучи булыжника и глубокие ямы, оставшиеся после предыдущих раскопок, но, очутившись на другой стороне пирамиды и убедившись, что вокруг нет ни души, я рискнул выйти на дорогу к Сфинксу. Минут через пятнадцать мы миновали человеко-зверя и свернули направо, в широкий, вырубленный в песчанике коридор, ведущий к захоронениям Четвертой династии. Археологи установили в конце его железную решетку, запертую сейчас, но, поскольку у меня не было желания идти дальше, я остановился и повернулся лицом к своему «конвоиру».
Фотографии часто обманчивы, особенно — молодых женщин, но та, что я видел на корабле, была почти копией Сильвии Шейн. Она и в самом деле оказалась невероятно привлекательной. Помнится, Кларисса говорила, что у нее голубые глаза, но сейчас они казались темными и вместе с высокими, вероятно, подведенными бровями резко выделялись на фоне очень светлых волос, слегка растрепавшихся от быстрой ходьбы. Она стояла в доброй паре ярдов от меня, все так же держа меня на мушке пистолета.
— Сигарету? — спросил я, доставая пачку и протягивая ее девушке.
Секунду она колебалась, и я усмехнулся.
— Вы боитесь, что я могу броситься на вас и обезоружить, если вы окажетесь слишком близко?
Она пожала плечами, затем сделала шаг мне навстречу и протянула руку.
— Сегодня вечером я уже достаточно подвергла себя риску, и еще один безрассудный поступок не имеет значения.
— Отлично. Я рад это слышать. Видите ли, пистолет не заряжен, и я мог бы беспрепятственно забрать его у вас в любой момент.
— Что? — воскликнула она.
— Да. Я опасался, что по его весу вы заподозрите это, но вы, похоже, не столь привычны к оружию, как хотели бы казаться.
Она рассмеялась, и мне приятно было услышать ее низкий грудной смех.
— Вы, наверное, принимаете меня за идиотку, позволившую провести себя таким образом.
— Вовсе нет. Я успел оценить ваш ум и отвагу. Выследить меня в отеле «Мена Хаус», что оказалось не по силам всей египетской полиции, — первоклассная работа.
— О, это все Мустафа и немного удачи. Но вы заслуживаете похвалы в большей мере. Вы до сих пор на свободе, и можете ничего не опасаясь сделать здесь со мной все, что вам заблагорассудится.
— В самом деле? — спросил я. — Меня легко соблазнить.
— Как вы смеете! — вспыхнула она. — Я не это имела в виду.
— Конечно, нет, простите мне этот вздор. Но мне бы хотелось знать, продолжаете ли вы считать, что я убил вашего отца?
— Нет, — решительно ответила она. — Теперь я убеждена, что это не вы.
— Почему? — спросил я. — Вы ведь были абсолютно уверены в этом полчаса назад!
— Я не знаю. Если угодно, назовите это женской интуицией. Но, судя по тому, как вы говорите и поступаете, я чувствую, что вы совершенно не способны на такое гнусное преступление.
— Хорошо. Давайте присядем.
Я указал ей на ближайшую глыбу, и, когда мы присели, небрежно взял у нее из рук пистолет. Нажав на кнопку в верхней части рукоятки, я вынул обойму с патронами и молча протянул ей.
— О-о! — с наигранным ужасом простонала она. — Так он все же был заряжен?!
— Да, — ответил я. — Простите, что мне пришлось солгать, но я не мог рисковать.
— Еще одна ложь. Вы прекрасно знали, что я не выстрелю, если вы будете вести себя прилично. Вы проделали этот фокус лишь для того, чтобы произвести впечатление.
— Совершенно верно, — рассмеялся я. — Но разве это не комплимент? Если вы так ратуете за правду, то должны признать, что это мне удалось.
— Конечно, — откровенно согласилась она. — Надо отдать вам должное, вы только этим и занимались с того момента, как мы… э-э… встретились.
— Встретились — самое подходящее слово, — весело поддержал ее я. — Но вы сами в этом виноваты…
— Может быть, нам лучше поговорить об отце? — сказала она, прервав меня и потушив сигарету. — Вы ведь помните, зачем мы здесь.
В течение следующих десяти минут я пространно изложил ей все, начиная с момента встречи с ее отцом на «Гемпшире» до тех пор, когда она обнаружила меня пытающимся залезть в окно О’Кива.
Она не задала ни одного вопроса, и, когда я закончил, некоторое время сидела молча. Затем спросила:
— Бельвили могут подтвердить ваш рассказ?
— Да. Как только мне принесут одежду, мы постараемся ускользнуть от полиции, наверняка разыскивающей меня сейчас возле «Мена Хаус», и вернемся в Каир, где Гарри и Кларисса сами расскажут вам о моей роли в событиях.
— Но почему вы вообще отправились в Египет?
— Потому что у меня были счеты с этим человеком, О’Кивом.
— Какие счеты?
— Это, моя дорогая, вас не касается.
— Расскажите мне о себе. Кто вы? Откуда? Чем занимаетесь?
— Прошу прощения, но все это к делу не относится.
Я почувствовал, как она напряглась, и ее голос зазвучал жестче:
— Вы, вероятно, понимаете, что ваша скрытность подозрительна.
— Верно, — согласился я. — Я волк в овечьей шкуре. А в шкафу у меня стоит ужасный, окровавленный скелет — малоприятное зрелище для таких прекрасных глаз…
— Оставим в стороне прекрасные глаза, — холодно сказала она. — Во-первых, они не столь прекрасны, и, во-вторых, вы не успели их как следует разглядеть. Но почему вы избегаете разговоров о своем прошлом, если вам нечего скрывать?
Хотя я пробовал обойти этот вопрос, маскируя его напускной легкостью, ее интерес к моему прошлому был вполне оправдан. Я понимал, что, уклонившись от ответа, лишь испорчу произведенное мною хорошее впечатление, но у меня не было иного выбора.
— Если я скажу вам, кто я и что сделал, вы отшатнетесь от меня, как от прокаженного. Люди, ворующие медяки у слепых, — ничто в сравнении со мной. Я жил на деньги, заработанные женщинами продажей своего тела. Я торговал наркотиками и занимался шантажом, а к настоящему времени женат на семнадцати старухах — в надежде завладеть их сбережениями. Ну, вы довольны?
— Хорошо, — пожала она плечами. — Оставим это сейчас.
Мы замолчали, и теперь между нами определенно нарастало напряжение. И я весьма обрадовался, когда около огромной ямы, вырытой вокруг Сфинкса, чтобы были видны его лапы, заметил идущих в нашу сторону Мустафу и Амина.
Амин виделся с Гарри и привез мой голубой костюм, рубашку, воротничок, галстук и пару ботинок. Зайдя за камни, я переоделся и сразу почувствовал себя самим собой, если не считать однодневной щетины.
Мустафа сообщил, что два автобуса с полицейскими подъехали к отелю «Мена Хаус» через пять минут, как мы с Сильвией ушли. Полицейские окружили отель и сад и тщательно обыскали их, но, конечно, безрезультатно. Они уже начали допрашивать слуг, когда из Каира вернулся Амин. Мустафа очень волновался за свою госпожу, но краткая беседа со старым приятелем успокоила его. Затем Мустафа сказал старшему офицеру, что Сильвия допустила ошибку, приняв за меня греческого рабочего, и подняла ложную тревогу; она уехала в Каир, а его, Мустафу, оставила здесь, чтобы он принес полиции извинения. Офицер обругал Мустафу, полицейские погрузились в автобусы и укатили в Каир.
Это были лучшие новости за весь вечер, однако возвращаться к отелю было все же слишком рискованно.
— Вы отважитесь на получасовую прогулку? — спросил я девушку.
— Зачем? — удивилась она.
— Думаю, лучше отправить Амина и Мустафу к отелю за машинами и встретиться с ними где-нибудь в миле отсюда по дороге в Каир.
— А мы не заблудимся в темноте? — с сомнением спросила она.
— Ориентируясь на огни вдоль шоссе, ошибиться невозможно.
— Хорошо, — пожала она плечами.
Если бы Сильвия могла знать, на что она соглашалась.
Едва мы отошли от Сфинкса, как путь нам преградил джабель, как египтяне называют насыпь, ограничивающую долину Нила параллельно берегам реки, в нескольких милях от нее. Насыпь образовывала почти отвесный обрыв, разделяющий плоскую равнину, затопляемую водами Нила во время разливов, и безжизненную пустыню, на кромке которой мы стояли.
Глубина обрыва составляла почти сорок футов, но нам ничего не оставалось, как спуститься по нему и, надо сказать, у Сильвии оказалось достаточно отваги, потому что она молча последовала за мной, когда я направился вниз по склону из песчаника. Цепляясь за выступавшие камни, постоянно теряя равновесие и скользя, мы, однако, в целости и сохранности спустились вниз к долине. Следующие пять минут идти было легче, но затем начались поля, засеянные хлопком и люцерной, с влажной почвой, и временами мы вязли в грязи по самые щиколотки. То здесь, то там путь преграждали дренажные канавы. Некоторые удавалось пересечь прямо по липкому грязному дну, другие были настолько глубоки и широки, что мы подолгу искали переходы. Наконец мы добрались до арабской деревушки, и, миновав последний мост, оказались на шоссе.
То, что по моим представлениям должно было стать легкой двадцатиминутной прогулкой, обернулось изнурительным часовым путешествием, и, хотя Сильвия ни разу не пожаловалась, я подозревал, что часовое блуждание в грязи лишило меня остатков престижа, приобретенного было за время нашего разговора.
Мы договорились привести себя в порядок и сегодня же встретиться в номере у Бельвилей.
Когда я подъехал к ним, Бельвили успели изложить Сильвии свою версию убийства и рассказать обо мне. Приветствуя меня, Гарри налил мне бокал шампанского, а Кларисса приготовила изрядное количество бутербродов, и Сильвия так жадно поглощала их, словно не ела неделю.
Я едва уселся, как она едко спросила меня:
— И что же наш мудрый мистер Дэй намеревается сейчас делать?
— После того, как сегодня вы помешали мне завладеть документами О’Кива, мне некогда было подумать, — безрадостно ответил я. — Я не могу показываться в «Мена Хаус», однако остается Гамаль, чей адрес дала Уна, приняв меня за Лемминга. Возможно, там мне удастся кое-что узнать и завтра вечером я собираюсь нанести ему визит.
— Но ведь она сказала, что для этого потребуется карточка от Закри-бея, — возразил Гарри.
— Верно, однако придется пойти на риск и попытаться обойтись без нее.
— Мне это не нравится, — заявила Сильвия, сидевшая, поджав ноги, на кровати Клариссы.
— Очень мило с вашей стороны так беспокоиться о моей безопасности, — сказал я, — но пока я сам могу позаботиться о себе.
— Меня нисколько не беспокоит ваша безопасность, — холодно ответила она. — Я хочу сказать, что все это мне совсем не нравится. Вы считаете О’Кива убийцей, и вам, по-видимому, приходилось встречаться с ним, раз вы так много знаете о нем. Тем не менее вы наотрез отказываетесь рассказать что-либо о себе. А ведь вполне может статься, что вы — всего лишь еще один поссорившийся с ним мошенник.
— Ну, знаете, дорогая! — воскликнула шокированная Кларисса.
Сильвия пожала плечами.
— Прошу прощения, но я буду говорить прямо. Мистер Дэй, очевидно, не терял времени даром и за две недели, проведенные с вами на борту «Гемпшира», успел очаровать вас и Гарри. Однако меня ему еще не удалось обработать, и я просто придерживаюсь фактов: никто из нас толком ничего не знает о нем.
— Оставим в стороне домыслы, — огрызнулся я. — Что вы можете предложить?
Она смотрела на меня, и прекрасные черты ее точеного англо-сакского лица как бы застыли, а глаза смотрели строго.
— Вас разыскивают и обвиняют в убийстве моего отца. Если вы на самом деле честный человек и совершенно невиновны, то немедленно заявите о себе в полицию.
— Я понимаю вас, но пойти в полицию — для меня означает оставить всякую надежду свести счеты с О’Кивом.
— Черт возьми! Мне нет абсолютно никакого дела до ваших ссор, мистер Дэй. Для меня важно, чтобы убийца предстал перед судом. Если вы сами не хотите поступить, как джентльмен, я буду вынуждена заявить в полицию, и вас немедленно арестуют.
— Это легче сказать, чем сделать, — едко усмехнулся я, рассерженный отсутствием всякого сочувствия с ее стороны.
— Пусть так, — сказала она, спуская ноги с кровати. — Но без посторонней помощи вам не удастся скрываться долго. Гарри и Кларисса не станут помогать вам против моей воли, а Амин окажется бесполезен, как только полиция узнает, что он снабжает вас одеждой.
— Пожалуй, — неохотно согласился я. — Едва ли мне удастся сохранить свободу хотя бы на сутки, полагаясь только на себя.
Она кивнула своей светло-пепельной головой.
— Я рада, что вы поняли это, но готова пойти на компромисс и предлагаю вам выбирать: либо вы мне обещаете, что завтра вечером, посетив Гамаля, сразу же сдаетесь полиции, либо я сейчас же иду туда и рассказываю им о вас все.
