Глава XIV. ГЕРУ-ТЕМ: ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВЕРНУЛСЯ

Душераздирающие крики еврейки выманили в коридор француженку и угрюмую маленькую китаянку. Вслед за ними из других комнат появились и другие девушки.

Они окружили меня, галдя на разных языках во всю силу своих легких. Я оттолкнул их и прошел в комнату, откуда вырывались клубы дыма. Рядом была стальная дверь, за которой исчез О’Кив, и дым валил от основания стены, смежной с проходом который вероятно начинался за этой дверью. В щель между досками и панелью стены сквозь густой черный дым я разглядел языки пламени, жадно пожиравшие сухое дерево.

Схватив кувшин с водой на умывальнике, я вылил ее на одеяла и кучей свалил их в то место, где пламя бушевало наиболее сильно, но жар был такой что они смогли лишь на короткое время задержать распространение огня. Кашляя и задыхаясь от дыма, я, пошатываясь, вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

— Тихо! — зычным голосом заорал я перепуганным красоткам, после чего повторил на всех доступных мне языках: — Не бойтесь! В доме полиция. Вам помогут спастись. Одевайтесь быстрее!

Это несколько успокоило их и все бросились в свои комнаты, кроме мисс Франции, державшей в руках вещи для Сильвии.

В этот момент появилась Сильвия и со словами благодарности взяла их. Француженка поспешила к себе в комнату, и тут глаза Сильвии неожиданно встретились с моими — но лишь на секунду. Думаю, я слегка покраснел. Меньше всего мне хотелось бы копаться в подробностях ее переживаний, но я чувствовал, что она не сможет быть со мной естественной, и почти радовался необходимости из-за пожара отложить объяснения.

Сильвия направилась в свою комнату, а я бегом бросился к окну в дальнем конце коридора, которое, слава Богу, оказалось незарешеченным. Распахнув его настежь, я высунулся наружу. Было ясно, что пожар распространяется с огромной скоростью: прямо подо мной из окна валили клубы дыма и сыпались искры.

В саду я увидел людей и позвал их. Голос Лонгдона ответил мне:

— Это вы, Дэй? Мы считали, что вас уже нет в живых. Сколько человек с вами?

— Сильвия Шэйн и восемь «ангелочков», — крикнул я ему. — Мы заперты за стальной дверью в конце верхней лестницы. Вы можете взломать ее?

— Нет, — откликнулся он. — Мы десять минут пытались это сделать, но тут нужен динамит. Здесь нет лестниц, поэтому вяжите веревку из простыней.

— Ладно! — рявкнул я и захлопнул окно.

Меня вовсе не воодушевляла эта перспектива. Чтобы спустить вниз девять женщин, надо немало времени, а дым уже вползал в коридор из-под двери комнаты мисс Палестины.

Сильвия первая появилась в коридоре, потому что была уже частично одета. Она выглядела нездоровой и усталой, но не была испугана, хотя опять быстро отвела в сторону взгляд.

Я немедленно сказал ей, что надо делать и она тут же принялась связывать постельное белье которое я приносил из комнат.

Вообще говоря, девушки вели себя лучше, чем можно было ожидать, и поняв, что от них требуется, энергично взялись за дело. Вскоре у нас была готова веревка длиной в тридцать футов. Я лично проверил каждый ее узел, а девушки в это время подтащили к окну кровать к ножке которой я прикрепил конец веревки.

Поскольку мисс Палестина создавала много шума, я решил сначала избавиться от нее и дважды обвязал конец веревки вокруг ее тела.

Она была в таком страхе, что наотрез отказалась вылезать из окна. Я схватил ее на руки и буквально вытолкнул из окна ногами вперед, попросив девушек подержать веревку.

За ней я хотел отправить Сильвию, совсем еще слабую после всего, выпавшего на ее долю, но она и слышать не хотела об этом. Я не стал мешкать с уговорами из-под двери в коридор уже высовывались языки пламени, а другой конец его скрывался в густом дыму.

Следующей я спустил маленькую негритянку, в широко раскрытых глазах которой читался беспредельный ужас, хотя все это время она молчала словно испуганный зверек. Затем внизу оказались мисс Греция, мисс Англия и мисс Турция, но каждая операция отнимала несколько минут, а у меня на руках оставались помимо Сильвии, барышни из Франции, Китая и Танганьики.

Сильвия продолжала отказываться и я отправил вниз мисс Танганьику. Обернувшись, я обнаружил, что прекрасная китаянка упала в обморок. Тяжело дыша и спотыкаясь мы обвязали вокруг нее веревку и вытолкнули безжизненное тело из окна.

Мои глаза слезились от дыма, а в пятнадцати футах позади уже бушевало пламя, прорвавшееся сквозь дверь и пожирающее теперь противоположную стену. Я, в общем-то не склонен к панике, но скорость распространения огня серьезно беспокоила.

Жара становилась невыносимой, по нашим лицам ручьями струился пот, каждый последующий спуск казался длиннее предыдущего, и я начал опасаться, что мы не успеем выбраться отсюда. Пока я держал веревку, спуская очередную пленницу, я заставлял остававшихся девушек высовываться из окна и вентилировать легкие, но сам, торопясь, не делал этого, и моя грудь буквально разрывалась от боли. Коридор позади нас был сплошной стеной огня и, хотя я напрягал всю свою волю движения становились все более замедленными и неуклюжими.

Я понял, что мне не удастся продержаться и двух минут.

Нас спасла Сильвия. Она видела, как я пошатнулся и чуть не рухнул, обвязывая веревку вокруг мисс Франции и поняла мое состояние. Высунувшись из окна, она крикнула вниз, что мы погибнем, если никто не поднимется нам на помощь. В эту секунду француженка без чувств упала на меня, но нам каким-то образом все же удалось вытолкать ее из окна и удержать в руках дергающуюся веревку. Больше я ничего не помнил и очнулся уже в саду.

Позже нам рассказали, что Лонгдон вскарабкался по веревке, и, когда спускал на землю нас с Сильвией, мы оба были уже без сознания.

Мы настолько были измучены, что едва добрались до машин, а несколькими минутами позже — до постелей, и до следующего утра я начисто выключился из происходивших событий.

В суматохе пожара О’Киву, «мадам» и еще дюжине обитателей «Дома» удалось скрыться. Все, кого схватил Хэнбари, оказались мелкой рыбешкой — в основном это были слуги-арабы и охрана. Трое из них были убиты в схватке и еще пятеро опасно ранены, а в наших рядах насчитывалось шесть серьезных потерь, включая двоих мертвых и Мустафу, раненого в правую руку.

Похоже, Гарри был в восторге от схватки, несмотря на то, что у него на лбу красовалась шишка размером с яйцо, и он с удовольствием купался в лучах Клариссиного внимания, граничащего с обожанием.

Она рассказала нам, что Сильвия выглядит лучше, чем можно было ожидать, и даже заявила, что готова сегодня же вернуться в Каир.

Прошлой ночью доктор дал Сильвии снотворное, она хорошо выспалась и больше всего жаловалась на сильную простуду, хотя все ее тело было в синяках и кровоподтеках. До сих пор она ни словом не обмолвилась о случившемся, но нас радовало, что эти ужасные события не сломили ее и она пыталась высоко держать голову.

После ланча она спустилась вниз в одежде, раздобытой для нее Хэнбари которая ей совсем не шла. Казалось, она не вполне твердо держалась на ногах, однако изъявила готовность сделать заявление полиции. Мы позвонили Хэнбари и Лонгдону и собрались было удалиться, но она сказала, что не станет возражать, если мы останемся выслушать ее рассказ.

Считая, что ее везут в полицейское управление, она поехала со лжеполицейским. Как и предполагал Эссекс-паша, машина неожиданно свернула с дороги во двор частного дома, и ворота тут же закрылись за ними. Прежде чем она успела сообразить, что происходит, из дома выскочили несколько человек, ее вытащили из машины и отвели в дом, где насильно сделали укол. После чего она потеряла сознание и пришла в себя уже только на заднем сиденье самолета, одетая в арабскую одежду.

В это месте Хэнбари кивнул и заметил:

— Именно информация, полученная из полиции каирского аэропорта помогла найти вас. Мы никогда не слышали о «Доме ангелов» и были совершенно сбиты с толку, но самолет с «больной женщиной» на борту не прибыл в Александрию, что показалось нам подозрительным. Я вспомнил, что в Исмаилии владельцем частного самолета является лишь один человек — Сулиман Тауфик-бей. Он не пользуется аэропортом Исмаилии, оборудовав взлетно-посадочную площадку недалеко от своего дома. Я навел справки и выяснил, что около четырех часов пополудни там приземлился самолет. По времени прибытия было похоже, что самолет вылетел из Каира, а его описание совпадало с описанием каирской полиции. Дело совершенно прояснилось, когда мне удалось выдавить из слуг Сулимана, что его дом действительно является «Домом ангелов».

Сильвия кивнула.

— И слава Богу. Но я продолжу. Когда меня привели туда, действие наркотика ослабло. В комнате внизу меня встретил, судя по описанию мистера Дэя, сам О’Кив. — Она слегка поежилась. — Это жуткий субъект, холодный, как рыба, и с глазами, как у змеи. Он запугивал меня всем, чем мог, требуя подписать разрешение, позволяющее ему или его представителю изъять из моего банка нижнюю половину таблички. Сначала я, разумеется, отказалась, но они взяли меня наверх и прибегли к легкому нажиму. Тогда я решила не рисковать и подписала все, что от меня требовали. Потом они забрали мою одежду и заперли меня, чтобы я не убежала. В этом-то состоянии мистер Дэй и нашел меня.

— Вы… ни в чем больше не обвиняете их? — с некоторой неловкостью спросил Хэнбари.

— Что вы имеете в виду? — спокойно ответила она.

— Ну-у, у нас в списке обвинений против них похищение, незаконная инъекция опасного наркотика с преступными целями и вынужденное подписание документа под угрозой применения силы. Поскольку они избили вас, я думаю, мы добавим оскорбление действием и… — Он смущенно взглянул в сторону. — Я хочу сказать, что, возможно, оскорбление действием нам следует квалифицировать несколько иначе.

— О нет, — сказала Сильвия, в упор взглянув на него. — Тут вы ошибаетесь Никто меня и пальцем не тронул.

— Более того, — включился я в разговор, — мисс Шэйн сказала мне, что лжеполицейского, посадившего ее в машину, не было в самолете, отправлявшемся в Исмаилию. И думаю не следует проводить ее через процедуру опознания, поскольку мисс Шэйн едва ли сможет вспомнить мужчин или женщин, вылетевших с ней из Каира.

Хэнбари повернулся и сердито взглянул на меня.

Но Сильвия улыбнулась и тихо заметила:

— Он совершенно прав. Лжеполицейского действительно не было в самолете, и я на самом деле никогда не смогу опознать остальных.

— Что ж, если вы так считаете, — пробормотал Хэнбари, — я не стану больше задерживать вас, мисс Шэйн. Вам пришлось много пережить, и я меньше всего хотел бы ставить вас в неловкое положение, вызывая как свидетельницу. Но мне придется сделать это, если только удастся схватить О’Кива или лжеполицейского.

На этом наша встреча закончилась.

— Я так благодарна вам, что даже не знаю, с чего начать, — промолвила она, едва мы отошли на некоторое расстояние.

— В таком случае, — улыбнулся я, — вы можете начать с того, что станете обращаться ко мне по имени. Вы только что почти сказали «Джулиан», когда беседовали с майором Хэнбари.

— Хорошо, Джулиан. Именно так я всегда мысленно называю вас, потому что Кларисса и Гарри называют вас только Джулианом. И я очень благодарна вам за все.

— Эссекс-паша и его помощники заслуживают куда большей благодарности. Ведь это они обнаружили вас.

— Но только вам пришла в голову мысль о «Доме ангелов». И вы избавили меня от процедуры опознания арестованных. Случись так, все газеты Египта смаковали бы эту историю. Я тоже не собиралась настаивать на обвинении в оскорблении насилием, но не подумала об опознании.

— Я полагал, что вам незачем появляться в суде без крайней необходимости, — сказал я. — Что же касается всего остального, то я просто оказался ближе всех.

— Да, конечно. Сейчас мне стыдно, что я сомневалась в вас. И раз вы молчите о своем прошлом — это ваше личное дело. Мне вполне достаточно знать, что вы храбрейший человек из всех, кого я когда-либо встречала.

— О, пощадите! — взмолился я, чувствуя, что краснею. — Нельзя же так смущать человека.

— А, как вы думаете: не испытывает ли смущения та, кого находят совершенно голой в борделе?

— Я не успел обратить на это внимания, — поспешно сказал я.

Она странно усмехнулась.

— Довольно скромный комплимент.

— Если честно, когда я впервые увидел вас там, — то испугался, что вы уже мертвы. А потом мне просто было некогда. Я мог лишь благодарить Бога, что вы остались живы, и надеяться, что вы не подверглись чересчур большим испытаниям, пока мы искали вас.

— Я бы хотела забыть об этом, — сказала она. — Весьма неприятно, когда тебя избивают. К тому же я перепугалась до смерти, услышав угрозы об отправке в один из портов Красного моря. Но, во всяком случае, худшего из того, что могло произойти, со мной не случилось.

Мы оба расхохотались, поскольку слово «худшее», прозвучало очень комично в ее устах.

Через десять минут, распрощавшись с Хэнбари, мы отправились обратно в Суэц Сильвия поехала с Бельвилями, я опять сел с Лонгдоном и Амином, а раненого Мустафу пришлось оставить в госпитале.

Стояла чудесная погода. Все окружающее пространство было залито ярким солнечным светом, и мы быстро ехали по прекрасному шоссе.

Насыпи по обеим сторонам канала так высоки, что с некоторых точек шоссе поверхность воды совсем не видна, и когда мы огибали южную оконечность Малого Горького озера, нашему взору предстало фантастическое зрелище: перед нами расстилалась девственная пустыня, но прямо через море песка двигался большой пассажирский корабль с дымящимися трубами и развевающимися вымпелами.

В половине пятого наш караван прибыл в Суэц, где мы расстались с Лонг доном; я пересел в машину к Бельвилям, и к восьми часам мы без всяких приключений добрались до Каира.

На следующее утро я встретился с Эссекс-пашой и подробно рассказал о событиях в Исмаилии, хотя, конечно, у него уже имелись официальные доклады Хэнбари и Лонгдона.

Моя вендетта против О’Кива, похоже, зашла в тупик. Закри-бей и Уна, как я узнал, оставались в Александрии; Сулиман Тауфик, владелец сгоревшего «Дома ангелов», и Гамаль были арестованы, но О’Кив бесследно исчез. Приятно было сознавать, что удалось нанести противнику два чувствительных удара: уничтожить один из пунктов торговли наркотиками и шикарный бордель, однако я совершенно не представлял, что делать дальше и, пока Сильвия не поправилась, проводил все свое время с Гарри и Клариссой.

Через день после нашего возвращения из Суэца мы посетили Египетский музей, где хранятся сокровища Тутанхамона. Вся коллекция занимает два огромных зала и насчитывает около тысячи семисот предметов, причем каждый из них по-своему ценен и уникален. Но особенно поражает сохранность сокровищ, выглядящих, в отличие от большинства египетских древностей, так, словно только вчера изготовлены ремесленником.

На следующее утро доктор разрешил Сильвии вставать с постели, и мы вчетвером приступили к делам.

Гарри принес записки, которые оставила ему Сильвия, и она вслух зачитала их нам. Перевод иероглифов верхней половины таблички гласил:

«Я, Геру-Тем, поклоняюсь тебе, Осирис, Владыка Абидоса, Царь Богов, Правитель Вечности, чьи имена бесчисленны, чьи проявления величественны, чьи очертания скрыты в храмах, где поклоняются Ка. Почтение тебе, Изида-Хатор, Божественная Мать. Тебе также, Хор, Божественный Сокол, Царственный Сын, Защитник Воинов. Заступись за меня, Геру-Тема, перед Величественным Отцом в ужасном зале Маати, когда настанет время суда надо мной. Взгляни: я праведный человек. Я знаю имена сорока двух богов и без страха могу подтвердить это перед ними.

Я исполнен добродетелей, мой нрав мягок, и я любил город, которым правил. Никто не голодал в нем, даже в неурожайные годы. Взгляни: я распахал поля на севере и на юге, отдал урожай жителям города и накормил их. Я не предпочитал великого смиренному, не делал зла дочерям бедняков и не притеснял вдов. Вокруг меня не было нищих, и до прихода Перса никто не голодал в моем городе.

Взгляни: я храбро сражался, я вел своих воинов в битву».

В этом месте табличка сломалась, а в нижней ее части было написано следующее:

«В своей колеснице я был могучий воин. Быстро летели мои стрелы и моя булава без устали сокрушала черепа врагов Фараона.

Но воля Великих покарала Фараона. Перс подчинил себе Фараона, и люди моей страны подверглись неслыханному унижению. Над нашими богами смеялись, их статуи были сброшены, накопленные веками сокровища украдены из храмов, жрецы принесены в жертву чужим богам, и слезы людей стали обильнее вод Нила.

В Фивах Перс объявил себя Фараоном, Владыкой Двух Стран. Он покорил жителей Севера и жителей Юга. Он велел твоему слуге, Геру-Тему, явиться к нему. Его начальники рассказали ему о моем мужестве и силе. Служить Персу было для меня ненавистно, но, взгляни: я сделал это, чтобы, снискав его благосклонность, защищать и кормить людей моего города.

Но пришло время, когда даже все богатства Фив не могли насытить его жадность. Он именовал себя Царем Царей и хотел, чтобы ему поклонялись все народы. Торговцы нашептали ему в уши истории о богатых городах на западе, по ту сторону пустыни. Он собирался вести свое войско из Египта и завоевать их. Его манили богатства далекого оазиса Амона. Много лет он готовился к походу, но, когда пришло время, Великие не пожелали, чтобы и он отправился со своей армией.

Все богатства страны были собраны в Фивах. Войска выступили в поход, и взгляни: я, Геру-Тем, пошел с ними командиром тысячи. Перса поразила болезнь, и он должен был последовать за нами позже. Мы шли через оазисы Харга и Дахла, на западном берегу Нила, а затем много дней — через пески, следуя дорогой, приготовленной для нас. Каждую ночь мы останавливались около цистерн с водой, которые разместил там наш авангард; без них мы умерли бы от жажды».

Затем следовал перевод надписи, сделанной с обратной стороны верхней половины таблички.

«Мы не отклонялись ни влево, ни вправо, а двигались все время прямо, как делают персы.

Двадцать два дня мы не видели ни людей, ни животных, ни растений. Воду мы находили в цистернах, пищу несли с собой. Еще три дня пути, и мы достигли бы оазиса, но лживые боги персов не помогли им — проводники предали нас. На двадцать третий день они хитростью заставили нас свернуть с прямой, которой мы следовали. Ночью проводники убежали в оазис. Два дня и две ночи мы пытались найти путь. На третий день повернули обратно по своим следам. Люди уже умирали от жажды, когда наконец мы вышли к цистернам, у которых останавливались в последний раз. Там было немного воды для людей, но ничего не оставалось для лошадей. Груженные сокровищами колесницы были брошены, солдаты взбунтовались, многих командиров убили.

Со мной был жрец-астроном Хнемну. Каждую ночь он определял положение звезд. Вот, что он измерил там, где погибли сокровища Египта, где мудрость Великих поразила армию Перса, где она распалась сама собой и тысячи умерли в ужасе и смятении».

Далее на обеих половинах таблички шли даты старого египетского календаря и многочисленные астрономические цифры, ничего нам не говорящие. Но Сильвия сказала, что сэр Уолтер трудился над ними всю прошлую весну и, приведя их к современной системе исчисления, установил, что катастрофа произошла в точке с координатами 28°10′ северной широты и 25°33′ восточной долготы.

Затем она продолжила чтение перевода текста, написанного на обратной стороне нижней части таблички.

«По твоей милости, о Владыка миллионов и миллионов лет, я, твой слуга, Геру-Тем, наткнулся на восемь больших кувшинов с водой, закопанных в стороне от остальных. Со мной было еще пять человек. Мы напоили наших лошадей и ночью бежали, оставив умирающую армию. Воды хватило лишь на шесть дней, а на седьмой мы нашли еще одну цистерну, наполненную водой. Затем мы опять двинулись по следам нашей армии, рассчитывая на оставшуюся в цистернах воду, но пески обманули нас, и мы сбились с пути. Хнемну был очень стар и умер первым. Мои товарищи последовали за ним в твое лоно, о Владыка Осирис. Зачти мне, что, хотя я был слаб, но похоронил всех согласно ритуалу, дав им то имущество, которым располагал. Я один пришел в оазис Дахла.

Люди помогли мне восстановить мои силы, и я остался с ними. Вернись я в Фивы и сообщи о гибели армии, Перс убил бы меня. Жители оазиса почитали меня за мудрость и сделали своим правителем. Они дали мне рощу финиковых пальм, и я преуспевал. Взгляни: я честно поступал с ними, я давал им хорошие советы. Двадцать лет я счастливо жил среди них.

Руководи мною в Зале Правды, о Правитель Вечности. О Госпожа Хатор, имей сострадание к простому человеку, защищавшему слабых. О Хор, Царственный Сын, заступись за воина, не знавшего страха. Предопределите, чтобы сердце мое, взвешенное на весах, не оказалось тяжелее пера Маати, а мои внутренности не бросили Амамат, Пожирательнице Мертвых. Даруй моей душе живой поплыть по Татту, чтобы я мог вечно наслаждаться счастьем в Полях Удовлетворения Сехет-Иалу».

Когда Сильвия закончила, мы некоторое время сидели молча. Простые предложения, написанные на табличке, внезапно сделали «человека, который вернулся» неожиданно близким нам. И, хотя он умер за много столетий до рождения Христа, на мгновение показалось, что туман прошлого рассеялся и он лишь вчера пришел из пустыни — столь ясным и убедительным было послание, отправленное им в наш век.

Потом Сильвия достала список вещей, необходимых для нашей экспедиции. Гарри зачитал его, и мы распределили обязанности по подготовке к путешествию. Грузовики были доставлены на «Гемпшире», палатки и большая часть снаряжения уже приобретены, но мы планировали провести в пустыне пять недель, и нам надо было учесть все мелочи, которые могут потребоваться. Выслушав список необходимых вещей, я понял, почему Кларисса вложила столь большую сумму в экспедицию, не считая той, которой откупились от Лемминга.

Я просил Амина принять участие в приготовлениях, заранее приехать в Луксор и подыскать рабочих. Было также одобрено, что, если лицензия гида будет отобрана у него властями за участие в незаконных раскопках, мы выплатим ему соответствующую компенсацию, после чего он с готовностью согласился сопровождать нас. А когда мы сообщили ему, что цель нашего путешествия — поиск сокровищ, он обрадовался, как ребенок, возможности участвовать в таком интересном предприятии; мы решили, что он завтра же отправится в Луксор, а через пять дней туда прибудем и мы с грузовиками и прочим снаряжением.

Когда мы расстались, я собрался прогуляться до знаменитого кондитерского магазина Гроппи, чтобы запастись конфетами в герметически закупоренных банках, — пять недель — весьма долгий срок.

И, проходя мимо англо-египетского книжного магазина, случайно взглянул на большой лимузин, притормозивший у тротуара из-за дорожной пробки. На заднем сиденьи автомобиля громоздилась куча багажа, а на переднем — сидела Уна, еще более прекрасная, чем тогда ночью, у нее дома, в Александрии.

Она не смотрела в мою сторону, а я не сообразил, что вряд ли она сможет узнать меня без наряда индейца с размалеванным лицом, поэтому нырнул в дверь книжного магазина.

Одетый по-европейски, улыбающийся араб немедленно спросил, чем может быть мне полезен, но я нетерпеливо отмахнулся от него, и, глядя на автомобиль, размышлял, что делать. Я был уверен, что рано или поздно Уна встретится с Закри-беем или О’Кивом и, хотя поиск сокровищ Камбиза лихорадил воображение, я знал, что для меня это лишь второстепенное дело.

Автомобиль наконец тронулся, и внезапно я понял, что сейчас мне никоим образом нельзя потерять Уну из виду. Рядом с магазином стоял велосипед и я торопливо спросил у продавца:

— Это ваш?

— Моего сына, сэр, — удивленно ответил он.

— Отлично! — вскричал я. — Обещаю вам вернуть его и заплатить за прокат; мне необходимо срочно воспользоваться им.

Одним прыжком я очутился около велосипеда, вскочил в седло и что было сил закрутил педалями, пытаясь догнать быстро удаляющийся лимузин.