Глава десятая
Метрдотель замер на месте.
– Боже мой! – выдохнул он.
Гамаш взглянул на Коллин, окаменевшую почище Чарльза Морроу. Она закрыла лицо руками, и ее выпученные голубые глаза поблескивали между мокрыми от дождя пальцами.
– Уходите, – мягко, но непререкаемо сказал Гамаш, встав между ней и ужасной сценой.
Губы ее шевельнулись, но она не смогла произнести ни слова. Он наклонился к ней и услышал:
– Помогите…
– Все в порядке, мы здесь, – сказал он, перехватив взгляд Пьера.
– Коллин… – Метрдотель положил пальцы на ее руку.
Глаза ее моргнули и перефокусировались.
– Помогите. Мы должны ей помочь.
– Мы поможем, – утешительно сказал Гамаш.
Вместе с метрдотелем он провел ее под дождем к задней двери, ведущей в кухню.
– Уведите ее в дом, – велел Гамаш Пьеру. – Попросите шеф-повара Веронику приготовить ей горячий чай с сахаром. И вообще пусть приготовит побольше чая. Я думаю, нам тоже понадобится. «Эрл Грей».
– Je comprends, – произнес Пьер. – Что мне им сказать?
Гамаш задумался на секунду.
– Скажите, что случилось несчастье со смертельным исходом. Только не говорите с кем. Пусть никто не выходит. Вы можете увести туда весь персонал?
– Легко. В такой день большинство предпочитает держаться в доме – работать там.
– Хорошо, пусть там и остаются. И вызовите полицию.
– D’accord. А семья?
– Им я сам сообщу.
Дверь закрылась, и Гамаш остался один под проливным дождем. Он подошел к Джулии Мартин, присел, вытянул руку, прикоснулся к ней. Она была холодной и окостеневшей. Рот и глаза широко открыты в изумлении. Он не удивился бы, моргни она, чтобы смахнуть капли, падающие на ее раскрытые глаза. Он сам моргнул несколько раз, как бы за нее, потом обвел взглядом ее тело. Ноги у нее были переломаны и не видны под статуей, а руки распахнуты, словно она хотела обнять отца.
Долгую минуту Гамаш оставался недвижим; вода капала с его носа, подбородка и рук, проникала за воротник. Он глядел на удивленное лицо Джулии Мартин и думал об исполненном печали лице Чарльза Морроу. Потом он еще раз посмотрел на белый куб, который с первого взгляда напомнил ему надгробие. Что заставило эту массивную статую упасть?
* * *
Когда он вернулся, Рейн-Мари и Бин сидели в коридоре «Усадьбы» и играли в «Я вижу». Один взгляд на его лицо – и она уже знала все, что ей сейчас нужно знать.
– Бин, принеси свои книжки, почитаем вместе.
– Вот здорово!
Ребенок побежал за книгой, но прежде бросил оценивающий взгляд на Гамаша. Гамаш пошел с женой в библиотеку и по пути к телефону рассказал ей все.
– Но как? – проговорила она, тут же проглотив вопрос.
– Я пока не знаю. Oui, bonjour. Жан Ги?
– Только не говорите, что опять хотите попросить у меня совета, шеф. Вы должны использовать собственное серое вещество.
– Как это ни мучительно для меня, но мне и в самом деле нужна твоя помощь.
Жан Ги Бовуар тут же понял, что босс звонит ему не просто от нечего делать. Голос Жана Ги зазвучал резче, и Гамаш почти услышал, как его кресло отъехало от стола.
– Что случилось?
Гамаш вкратце изложил детали.
– В «Охотничьей усадьбе»? Mais, c’est incroyable. Это же одна из самых элитных гостиниц Квебека.
Гамаша всегда удивляло, когда люди, даже профессионалы, полагали, что итальянская одежда высокой моды и дорогое вино являются гарантией против смерти.
– Ее убили?
Был еще один вопрос, кроме этого. Два вопроса, которые возникли на месте преступления и начали мучить Армана Гамаша, как только он увидел тело Джулии Мартин: отчего упала статуя и убийство ли это?
– Я не знаю.
– Скоро мы выясним. Выезжаю.
Гамаш посмотрел на часы. Без десяти одиннадцать. Бовуар и остальная команда прибудут из Монреаля в половине первого. «Охотничья усадьба» затерялась в лесах к югу от Монреаля, в регионе, известном как Восточные кантоны, вблизи от американской границы. Так близко от границы, что некоторые из гор, видимых в это дождливое утро, находились в штате Вермонт.
– Арман? Кажется, я слышу машину.
«Вероятно, местное отделение Квебекской полиции», – подумал Гамаш, благодарный метрдотелю за помощь.
– Merci.
Он улыбнулся Рейн-Мари и направился к выходу, но она остановила его:
– А что семья?
Она выглядела обеспокоенной, и для этого были основания. Мысль о том, что миссис Финни узнает о смерти дочери от официанта или, еще того хуже, выйдя из дома на прогулку, была невыносима.
– Я проинструктирую полицейских и сразу же вернусь в дом.
– А я пойду посмотрю, все ли с ними в порядке.
Гамаш проводил жену взглядом: она решительным шагом прошла в комнату, наполненную людьми, чья жизнь вскоре должна была измениться навсегда. Она могла бы тихо скрываться в библиотеке, и никто бы и слова укоризненного ей не сказал, но Рейн-Мари Гамаш предпочла сидеть в комнате, которую вскоре захлестнет горе. Не многие сделали бы такой выбор.
Гамаш быстро вышел из дома и представился полицейским, которые очень удивились, увидев знаменитого сыщика здесь, в лесной чаще. Он дал им указания и, пригласив с собой одного из них – молодую женщину, – вернулся в дом, чтобы известить Морроу.
* * *
– Случилось несчастье. У меня для вас плохие новости.
Арман Гамаш знал, что долгие вступления в таких случаях не идут на пользу родственникам.
Но он знал и кое-что еще.
Если это было убийство, то кто-то из присутствующих в комнате почти наверняка его и совершил. Гамаш никогда не позволял этому факту заглушать его сострадание, но и не позволял состраданию ослеплять его. Он говорил и внимательно изучал лица.
– Мадам, – обратился он к миссис Финни, сидевшей в мягком кресле со свежим номером «Монреаль газетт» на коленях.
Она напряглась. Ее глаза заметались по комнате, перебегая с одного лица на другое. Он знал, какие мысли проносятся у нее в голове. Кто присутствует и кого здесь нет.
– Произошел несчастный случай со смертельным исходом.
Он произнес это тихим, отчетливым голосом. У него не было иллюзий насчет того, какой эффект произведут его слова на эту женщину. Слова тяжелые, как камень, и сокрушительные.
– Джулия, – выдохнула она имя.
Ее отсутствующая дочь. Единственная из ее детей, кого не было в комнате.
– Да.
Миссис Финни открыла рот и впилась взглядом в его глаза в поисках выхода, какой-нибудь задней двери, намека на то, что это неправда. Но Гамаш не дрогнул. Его карие глаза смотрели прямо на нее, спокойно и уверенно.
– Что?
Томас Морроу вскочил на ноги. Он не прокричал это слово, а скорее швырнул его через комнату в Гамаша.
«Что». Вскоре кое-кто будет спрашивать «как», и «когда», и «где». И наконец, главный вопрос: «за что».
– Джулия? – спросил Питер Морроу, вставая; Клара взяла его за руку. – Джулия мертва?
– Я должна пойти к ней.
Миссис Финни встала, газета упала на пол и осталась там. Это был эквивалент крика. Мистер Финни с трудом поднялся в полный рост. Он протянул было руку к жене, но передумал.
– Айрин, – сказал он и снова протянул к ней руку, и Гамаш послал ему мысленный сигнал дотянуться, непременно дотянуться.
Но старая иссохшая рука опять не дотянулась – безвольно упала вниз.
– Откуда вы знаете? – спросила Мариана, которая тоже поднялась. – Вы ведь не доктор. Может быть, она жива.
Она двинулась к Гамашу, сжав кулаки, с покрасневшим лицом.
– Мариана! – Голос звучал властно, как и прежде, и женщина остановилась на полпути.
– Но, мама…
– Он говорит правду. – Миссис Финни снова взглянула на этого крупного, уверенного человека. – Что случилось?
– Отчего она умерла? – спросил Питер.
Гамаш видел, что ужас нарастает. Они начинали понимать, что женщина, которой не исполнилось и шестидесяти, явно здоровая, не может умереть просто так, ни с того ни с сего.
– Аневризма? – выпалила Мариана.
– Несчастный случай? – спросил Томас. – Она упала с лестницы?
– Упала статуя, – ответил Гамаш, внимательно глядя на них. – Упала на нее.
Морроу сделали то, что получалось у них лучше всего. Они замолчали.
– Статуя отца? – наконец спросил Томас.
– Мне очень жаль. – Гамаш посмотрел на миссис Финни: вид у нее был неважный, она напоминала чучело. – Полиция сейчас занимается ею. Она не одна.
– Я должна ее увидеть.
– Полиция никого к ней не подпускает. Пока, – сказал он.
– Мне плевать. Меня они пропустят.
Гамаш встал перед ней, поймал ее взгляд.
– Нет, мадам. Боюсь, что сейчас не пустят даже вас.
Она с ненавистью посмотрела на него. Он часто ловил на себе такие взгляды и понимал их. И знал, что дальше будет еще хуже.
Гамаш оставил Морроу наедине с их скорбью и увел с собой Рейн-Мари, но при этом сделал незаметный жест женщине-полицейскому, велев занять место в углу.
* * *
Инспектор Жан Ги Бовуар вышел из машины и взглянул на небо. Оно все было затянуто серыми тучами. Дождь будет идти еще некоторое время. Он посмотрел на свои кожаные туфли. На дизайнерские брюки. На льняную рубашку. Идеально. Чертово убийство на краю света. Под дождем. В грязи. Он шлепнул себя по щеке. Тут еще и насекомые. Он посмотрел на ладонь – капелька крови и раздавленный комар.
Идеально до хрени.
Агент Изабель Лакост раскрыла зонтик, предложила другой Бовуару. Он отказался. Достаточно уже того, что он здесь, не хватает еще и выглядеть как Мэри Поппинс.
Из гостиницы вышел старший инспектор Гамаш и помахал ему. Бовуар помахал в ответ и хлопнул себя по затылку. Гамаш предпочел думать, что Бовуар просто прогонял насекомое. Рядом с Бовуаром под зонтиком шла агент Лакост. Ей еще не исполнилось тридцати, она была замужем и уже успела родить двоих детей. Как и большинство квебекцев, она была темноволосая и невысокая, не обделена хорошим вкусом и уверенностью в себе. На ней были блузка и брюки, одновременно строгие и модные даже при резиновых сапогах.
– Salut, Patron, – сказала она. – Как вы умудрились найти тело?
– Я остановился в этой гостинице. – Гамаш зашагал между ними. – Жертва тоже остановилась в «Усадьбе».
– Надеюсь, она получает скидку, – сказал Бовуар.
Они завернули за угол дома, и Гамаш представил им местных полицейских.
– Кто-нибудь выходил? – спросил он.
Бовуар оглядывал место, где лежала жертва, сгорая от желания принять участие в следственных действиях.
– Какая-то пожилая женщина, – сказала молодая женщина-полицейский.
– Англичанка? – спросил Гамаш.
– Нет, сэр. Франкоязычная. Предложила нам чай.
– Высокая, с низким голосом?
– Да, это она. Вообще-то, она показалась мне знакомой, – сказал один из полицейских. – Кажется, я видел ее в Шербруке.
Гамаш кивнул. Шербрук был ближайшим городком, где располагалось полицейское отделение.
– Это шеф-повар гостиницы. Вероника Ланглуа. Она интересовалась этим местом? – Гамаш оглядел участок, огороженный желтой полицейской лентой.
– А кто бы не полюбопытствовал? – рассмеялась молодая женщина.
– Вы правы, – тихо сказал он, посмотрев на нее печальными добрыми глазами. – Женщина еще несколько часов назад была жива. Может, это несчастный случай, может – убийство, но в любом случае здесь сейчас не место и не время для смеха. Пока.
– Извините.
– Вы слишком молоды, чтобы сделаться бесчувственной или циничной. И я тоже. – Он улыбнулся. – Нет ничего зазорного в том, чтобы проявлять чувствительность. Что говорить, это наше самое большое преимущество.
– Да, сэр.
Женщина-полицейский готова была лягнуть себя. На самом деле она была человеком чувствительным, но решила, что должна скрывать это, а некоторая грубость произведет впечатление на знаменитого главу отдела по расследованию убийств. Она ошиблась.
Гамаш повернулся к огороженному месту. Он почти ощущал, как вибрирует рядом с ним Бовуар. Инспектор Бовуар был альфа-самец, энергичный, сосредоточенный заместитель шефа, который верил в торжество фактов над ощущениями. Почти ничто не проходило мимо его взгляда. Кроме разве что тех вещей, которые невозможно увидеть.
Агент Лакост тоже смотрела в ту сторону. Но в отличие от Бовуара она умела сдерживать свои порывы. В их команде она была охотником. Умела вести наблюдение незаметно, скрытно.
А Гамаш? Он знал, что он не гончая и не охотник. Арман Гамаш был разведчиком. Он шел впереди других на неизвестную и не нанесенную на карту территорию. Его тянуло на край света. В места, известные старым морякам, которые предупреждали: «Там водятся чудовища».
Вот где можно было найти старшего инспектора Гамаша.
Он заходил за черту и обнаруживал там чудовищ, прячущихся в глубине внешне разумных, мягких, веселых людей. Он заходил туда, куда даже они сами не отваживались заходить. Арман Гамаш шел по скользким следам вглубь человеческой души, где скрывался почти потерявший человеческие черты убийца.
У команды Гамаша была чуть ли не идеальная следовательская история, они делали свою работу, отделяя факты от фантазий, пресекали попытки выдать желаемое за действительное. Они делали это, собирая свидетельства и улики. А также эмоции.
Арман Гамаш знал кое-что, недоступное другим следователям в прославленной Квебекской полиции. Убийство – это в высшей степени человеческое явление. Убивают человека, и убивает человек. А спусковым крючком убийства становится не каприз и даже не какое-то событие, а эмоция. Нечто прежде здоровое и человечное становится жутким и распухшим, оно вынуждено прятаться. Но не успокаивается. Оно лежит там нередко десятилетиями, пожирая самое себя, увеличиваясь в размерах и скрежеща зубами, мрачное, полное обид. И наконец оно вырывается на свободу, отрекаясь от всего, что было в нем человеческого. Его уже не могут сдержать ни совесть, ни страх, ни общественный договор. Когда это происходит, начинается ужас. И человек становится убийцей.
И Арман Гамаш вместе со своей командой занимались тем, что отыскивали убийц.
Что же случилось в «Охотничьей усадьбе» – убийство или нет? Гамаш этого не знал. Но он знал: здесь произошло что-то неестественное.
* * *
– Отнесите это им, s’il vous plaît. – Большая красная рука шеф-повара Вероники чуть дрожала, когда она показывала на подносы. – И принесите от них чайники. Им понадобится свежий чай.
Она знала, что это ложь. То, чего хотела семья, невозможно было вернуть. Но, кроме чая, ей нечего было им предложить. И она готовила его. Заваривала снова и снова.
Элиот старался ни с кем не встречаться взглядом. Он пытался делать вид, будто ничего не слышит, что, впрочем, было вполне возможно из-за Коллин, которая все время всхлипывала и шмыгала носом. Возникало впечатление, что у нее в голове неисчерпаемый запас жидкости.
– Я не виновата, – в сотый раз проговорила она, брызжа слюной.
– Конечно, ты не виновата, – сказала Клементин Дюбуа, прижимая ее к себе и поправляя одеяло, которым она накрыла девушку. – Никто тебя и не винит.
Коллин прильнула к мягкой груди.
– Там повсюду были муравьи, – сказала она, икнув, и отпрянула от мадам Дюбуа, оставив на плече ее цветастого платья влажное пятно.
– Ты и ты, – сказала шеф-повар Вероника, показывая на Элиота и Луиз и понуждая их действовать.
Чай стал бы слишком крепким, если ждать и дальше. Она знала: официанты молоды и еще не сталкивались со смертью. В отличие от нее. Отправлять их прислуживать Морроу и в лучшие времена было нежелательно, а сейчас времена были отнюдь не лучшие. Комната, полная скорби, хуже, чем комната, полная злости. К злости человек привыкал, сталкивался с нею каждый день, научался принимать ее или не замечать. Или уходить от нее подальше. Но спрятаться от скорби было невозможно. Она находила тебя повсюду. Больше всего люди боялись скорби. Не утраты, не печали. Но что происходило, когда вы подавляли эти чувства в себе? Они возвращались скорбью.
Работники гостиницы собрались в кухне: кто сидел в кресле, кто устроился на краешке стола, кто прислонился к стене, прихлебывая крепкий кофе или чай, успокаивая друг друга. Шепотком делились предположениями, теориями, догадками. Метрдотель привел Коллин, сдал им на руки – пусть утешат, найдут ей сухую одежду, – потом собрал весь персонал. После того как семья была извещена, он мог поделиться новостью с работниками.
Мадам Мартин мертва. На нее упала статуя.
Все охнули, у кого-то вырвалось восклицание, но лишь один из них вскрикнул. Пьер оглядел комнату, но так и не понял, кто это. В одном он был уверен: этот звук удивил его.
* * *
Наконец-то инспектору Бовуару удалось заглянуть в яму. Только это была не яма. Углубление в земле было заполнено человеческим телом. Женщина с широко раскрытыми глазами, мертвая, ее грудь раздавлена упавшей статуей.
– Господи Исусе!
Бовуар покачал головой и хлопнул ладонями, убивая мошку. Краем глаза он заметил агента Лакост, которая надела резиновые перчатки и склонилась над трупом.
Начиналось новое расследование.
В течение следующих нескольких минут приехали еще пикапы, привезли новых членов команды, и криминалисты принялись за работу. Арман Гамаш внимательно наблюдал за происходящим, за Бовуаром, который руководил действиями агентов.
– Ну и что вы думаете, шеф? – Лакост сняла резиновые перчатки и встала рядом с ним под зонтом. – Она была убита?
Гамаш отрицательно покачал головой. Он пребывал в недоумении. В этот момент появилась молодая женщина-полицейский, которой он приказал находиться в Большом зале, когда туда пришли Морроу. Она явно пребывала в возбуждении.
– Хорошие новости, сэр, – сказала она. – Я подумала, что должна как можно скорее сообщить вам. Кажется, у нас появился подозреваемый.
– Молодец. И кто же это?
– Поначалу семья вела себя тихо, но вскоре двое из них начали шептаться. Не тот, что художник, а другой брат и сестра. Они, кажется, абсолютно уверены, что если это было убийство, то убить ее могли только два человека.
– Да? – вмешался Бовуар.
Может быть, они вернутся к благам цивилизации скорее, чем он думал.
– Oui. – Она посмотрела в свой блокнот. – Бакалейщик и его жена-уборщица. Их зовут Арман и Рейн-Мари. Фамилию я не разобрала. Они тоже снимают номер в гостинице.
Бовуар ухмыльнулся, а Лакост поспешила отвернуться.
– Мои подозрения подтвердились, – сказал Бовуар Гамашу. – Вы сдадитесь без сопротивления?
– Мне будет вас не хватать, – подхватила агент Лакост.
Гамаш слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой.
Семь сумасшедших Морроу.
Нет, шесть.
