Гладко выбритый, с прямоугольным волевым лицом, быстрыми глазами и подвижным ртом, мясистым, почти жадным. Держится очень прямо, можно было бы сказать, по-военному, если бы не густые волнистые каштановые волосы, зачесанные назад. Ремень с посеребренной пряжкой подчеркивает объем живота, который будто стремится быть пропорциональным социальному статусу, но по сути являет собой результат многочисленных деловых обедов, или семейной жизни, или стресса — а может, и всех трех факторов. Судя по виду, ему под сорок, а если точнее — тридцать семь. Ростом выше метра восьмидесяти и широк в плечах. Луи, примерно такого же роста, но гораздо более хрупкой комплекции, рядом с ним выглядит подростком.

Камиль уже видел его в Институте судебной медицины, когда тот прибыл на опознание тела. Изобразив на лице подобающие случаю сочувствие и страдание, он склонился над алюминиевым столом и, не произнеся ни слова, лишь кивнул — да, это она, — после чего служащий вернул на место отогнутый угол простыни.

В тот день, в ИСМ, они толком не поговорили. Трудно выражать сочувствие, когда покойница — серийная убийца, осиротившая с полдюжины семей. В таких случаях даже не знаешь, что сказать; но, к счастью, от полицейских этого и не требуется.

Идя по коридору к выходу, Камиль молчал. Луи заметил только:

— В прошлый раз у него было более игривое настроение…

Да, правда, вспомнил Камиль, именно Луи встречался с этим человеком в первый раз, когда речь шла о расследовании смерти Паскаля Трарье.

Понедельник, семь вечера. Уголовный отдел.

Луи (костюм от Бриони, рубашка от Ральфа Лорана, ботинки «Форциери») в своем кабинете, Арман рядом с ним, старые носки сползают на старые ботинки.

Камиль сидел на некотором расстоянии от них, в углу кабинета, болтая ногами и чиркая что-то в блокноте с таким видом, словно происходящее его не касается. В данный момент он пытался воспроизвести по памяти портрет Гуадалупе Виктории работы мексиканского художника, который недавно видел.

— Когда нам выдадут тело?

— Скоро, — ответил Луи. — Очень скоро.

— Прошло уже четыре дня…

— Да, я знаю. Это всегда долго.

Ничего не скажешь, в подобного рода беседах Луи достиг совершенства. Это выражение неподдельного сочувствия он усвоил очень рано — благодаря воспитанию и, разумеется, наследственности, исконной принадлежности к высшей касте. Сегодня Камиль изобразил бы его святым Марком, явившимся венецианскому дожу.

Луи полистал свой блокнот, затем папку с документами. Всем своим видом он выражал готовность как можно скорее уладить все эти досадные формальности.

— Итак, Тома Вассер, дата рождения — шестнадцатое декабря шестьдесят девятого года.

— Эти сведения уже есть в досье, я полагаю.

Тон был не агрессивный, но все же резковатый.

Раздраженный.

— Да-да, конечно! — закивал Луи с обезоруживающей искренностью. — Просто я должен убедиться, что все в порядке. Чтобы больше к этому не возвращаться. Насколько нам известно, ваша сестра убила шестерых человек: пятерых мужчин и одну женщину. Ее смерть помешала нам детально восстановить ход событий. Нужно будет что-то сказать их семьям, вы понимаете. И, разумеется, судье.

Да уж, подумал Камиль, особенно судье. Он просто умирал от желания выступить перед публикой — такие вещи способствуют карьерному росту. Все обожают выступать перед публикой… Конечно, когда серийная убийца кончает с собой — это не столь безусловный триумф, как в том случае, если ее арестовывают, но все равно — что касается общественной безопасности, спокойствия граждан, низкого уровня социальной напряженности и прочей лапши, которую обычно вешают на уши населению, — тема все равно благодатная. Убийца мертва. Примерно так объявляли в Средние века о смерти загнанного волка — все прекрасно понимали, что мир от этого не изменится, но все же такое известие служило некоторым облегчением и вселяло уверенность в том, что существует высшая справедливость, которая защищает добрых людей. Итак, высшее правосудие торжествовало, а судья Видар, как его земной представитель, в ореоле славы явился перед журналистами. По его словам, убийцу обложили со всех сторон, и ей ничего не оставалось, как от безысходности покончить с собой. Камиль и Луи застали его выступление по телевизору, зайдя в бистро. Луи смотрел на экран со стоическим спокойствием, Камиль насмехался про себя. После этого звездного часа Видар наконец-то успокоился. Он всласть наговорился перед микрофонами, и теперь довести расследование до конца полицейские могли без помех.

Итак, речь шла о том, чтобы информировать родственников жертв. Тома Вассер понял, кивнул, но все равно остался слегка раздраженным.

Луи на некоторое время погрузился в чтение досье, затем поднял голову и левой рукой поправил прядь волос.

— Значит, дата вашего рождения — шестнадцатое декабря шестьдесят девятого года?

— Да.

— И вы начальник отдела продаж в фирме, которая занимается поставками игрового оборудования?

— Да, мы поставляем оборудование для казино, кафе, ночных клубов, залов игровых автоматов… По всей Франции.

— Вы женаты, у вас трое детей.

— Ну вот, вы же и сами все знаете.

Луи старательно записывал. Затем снова поднял голову.

— И вы на… семь лет старше Алекс?

На сей раз Тома Вассер ограничился кивком.

— Алекс не знала своего отца, — продолжал Луи.

— Нет. Мой отец умер еще нестарым. Алекс родилась гораздо позже, но мать так и не смогла создать семью с тем человеком. Он ее бросил.

— То есть вы, по сути, заменили ей отца.

— Да, я ею занимался. Довольно много. Она в этом нуждалась.

Луи промолчал. Пауза длилась довольно долго. Затем Вассер сказал:

— Я хотел сказать — она уже тогда была… неуравновешенной.

— Да, — подтвердил Луи, — неуравновешенной. То же самое нам говорила ваша мать.

Он слегка нахмурился.

— Мы не нашли никаких клинических подтверждений этих сведений. Алекс никогда не лежала в психиатрической больнице, никогда не находилась под наблюдением…

— Я не говорил, что она сумасшедшая! Просто неуравновешенная!

— Но отсутствие отца…

— Прежде всего — собственный характер. Уже в детстве ей не удавалось ни с кем подружиться, она была замкнутая, одинокая, мало говорила. К тому же ей не хватало последовательности.

Луи сделал знак, что понимает. Поскольку собеседник никак на это не отреагировал, он предположил:

— Она нуждалась в опеке…

Трудно было понять: это вопрос, утверждение или просто замечание? Тома Вассер предпочел услышать это как вопрос.

— Совершенно верно, — ответил он.

— И одной только матери оказалось недостаточно.

— Мать не может заменить отца.

— Алекс говорила о своем отце? Я имею в виду — она расспрашивала о нем? Она хотела его увидеть?

— Нет. У нее было все, что нужно.

— Вы и ваша мать.

— Моя мать и я.

— Любовь и власть.

— Да, если угодно.

Дивизионный комиссар Ле-Гуэн взял на себя судью Видара. Он фактически превратился в живой щит между судьей и Камилем, он делал для этого все, проявляя выдержку, упорство и терпение. Судья, конечно, тот еще типчик, о нем можно сказать много нелестного, но Камиль в последнее время стал просто невыносим. Вот уже много дней, начиная с самоубийства девушки, он был на взводе и постоянно срывался. Он уже не тот, что прежде, с ним совершенно невозможно работать, он явно не на своем месте в сложном, масштабном расследовании. Таково было негласное мнение всех его коллег — история девушки, прикончившей за два года шесть человек, да еще таким варварским способом, конечно, привлекла всеобщее внимание, а Камиль явно не успевал за событиями — он всегда был на шаг позади, вплоть до самого конца.

Ле-Гуэн еще раз перечитал заключительные выводы из недавнего отчета Камиля. Последний раз они виделись час назад. Комиссар спросил:

— Ты уверен, что удар попадет в цель?

— Абсолютно.

Ле-Гуэн кивнул:

— Ну, раз ты так говоришь…

— Если тебя это больше устроит, я могу…

— Нет-нет, — поспешно перебил его Ле-Гуэн, — я сам этим займусь! Я встречусь с судьей и все ему объясню. Буду держать тебя в курсе.

Камиль поднял руки, словно сдаваясь.

— Но все-таки, Камиль, признайся: за что ты взъелся на судей? Постоянно какие-то конфликты! Можно подумать, это сильнее тебя.

— Ну, об этом тебе лучше спросить у судей.

На самом деле Ле-Гуэн хотел спросить о другом: может быть, это маленький рост заставляет Камиля постоянно конфликтовать с властью?

— Значит, с Паскалем Трарье вы познакомились в коллеже.

Тома Вассер резко выдохнул воздух, словно хотел погасить свечу где-то на потолке. Он все сильнее проявлял нетерпение. Этот выдох, очевидно, заменял утвердительный ответ с дополнительным подтекстом: ну да, да, переходите уже к следующему вопросу.

На сей раз Луи не стал делать вид, что перечитывает досье. У него и так было преимущество: он уже допрашивал этого человека месяц назад.

— Тогда вы мне говорили: «Если только Паскаль не вешал нам лапшу на уши насчет своей подружки, какой-то Натали… Ну надо же, в кои-то веки у него хоть кто-то появился!»

— И?..

— И сегодня мы знаем, что эта Натали на самом деле — ваша сестра Алекс.

— Вы-то сегодня знаете, а я в те времена об этом даже не подозревал…

Поскольку Луи молчал, Вассер счел нужным продолжить:

— Вы знаете, Паскаль был, что называется, не семи пядей во лбу… Девчонок у него никогда особо много не было… да и то, я думаю, он больше хвастался. Про эту Натали он нам все уши прожужжал, но так ее с нами и не познакомил. Мы над ним подшучивали из-за этого… Я, во всяком случае, не воспринимал его россказни всерьез.

— Тем не менее это вы познакомили Алекс с вашим другом Паскалем.

— Нет. Да и никакой он мне не друг на самом деле.

— Ах вот как?

— Послушайте, я буду откровенен. Паскаль был настоящий придурок, с ай-кью не выше, чем у плюшевого медвежонка. Это просто мой приятель по коллежу, друг детства, если вам так больше нравится, мы пересекались то здесь, то там, но это и все. Это не называется «друг».

С этими словами он фыркнул, даже излишне громко, явно желая подчеркнуть всю смехотворность такого предположения.

— Просто пересекались то здесь, то там… — повторил Луи.

— Время от времени я видел его где-нибудь в кафе, останавливался, чтобы поздороваться… ну, как со всеми остальными, — у меня таких знакомых полно по всей округе… Я родился в Клиши, он тоже, мы вместе пошли в школу…

— В Клиши.

— Ну да. Можно сказать, знакомцы по Клиши. Так вас устраивает?

— О да, вполне. Вполне устраивает.

Затем Луи снова заглянул в досье. На его лице появилось сосредоточенное, даже озабоченное выражение.

— Стало быть, Паскаль и Алекс тоже знакомцы по Клиши?

— Нет, никакие они не знакомцы по Клиши! Вы нарочно цепляетесь к этому Клиши? Меня это уже бесит! Если вы…

— Успокойтесь.

Это сказал Камиль. Не повышая голоса. Все это время он сидел на дальнем конце стола, погруженный в свои рисунки, словно прилежный ребенок, и в конце концов о нем все забыли.

— Вам задают вопросы, — продолжал он, — вы на них отвечаете, вот и все.

Тома резко обернулся к нему, но Камиль даже не поднял головы — он продолжал рисовать. Только добавил:

— Так здесь обычно делается.

Наконец он поднял глаза, чуть отодвинул рисунок, чтобы оценить его с некоторого расстояния, слегка наклонил голову и договорил, поверх рисунка глядя на Тома:

— Если вы еще раз позволите себе нечто подобное, я сочту это оскорблением представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Камиль отложил рисунок в сторону, пододвинул к себе очередной чистый лист бумаги и, прежде чем склониться над ним, произнес:

— Не знаю, впрочем, достаточно ли ясно я выразился…

Повисла пауза, которую Луи не счел нужным прерывать.

Тома Вассер окаменел. Он машинально переводил взгляд с Луи на Камиля и обратно, слегка приоткрыв рот. Атмосфера напоминала предгрозовую в душный летний вечер, когда гроза обрушивается резко и внезапно, прежде чем кто-то успеет заметить ее приближение, — вот только что было ясно, и беззаботные отдыхающие отправились на прогулку, но стоило им отойти достаточно далеко от дома, небо вдруг мгновенно затянули темные тучи. Вассер выглядел так, словно вот-вот поднимет воротник пиджака, спасаясь от налетевшего холодного ветра.

— Итак?.. — наконец спросил Луи.

— Что — итак?

— Алекс и Паскаль Трарье — они тоже знакомцы по Клиши?

Луи нарочито отчетливо, едва ли не по слогам, произносил каждое слово. Он всегда так делал на допросах, даже в самых напряженных ситуациях. Вот и сейчас он особо подчеркнул «они тоже». Камиль, не отрываясь от рисунка, в немом восхищении покачал головой. Нет, все же этот тип неподражаем!

— Нет, Алекс не жила в Клиши, — ответил Вассер. — Мы переехали оттуда, когда ей было — ну, не знаю, года четыре-пять…

— Как же тогда она познакомилась с Паскалем Трарье?

— Я не знаю.

Молчание.

— Итак, ваша сестра Алекс познакомилась с вашим приятелем Паскалем Трарье уже позже, совершенно случайно.

— Вероятно, да.

— И отчего-то назвалась Натали. А затем убила его в Шампиньи-сюр-Марн, раздробив ему череп садовой лопатой. И — к вам все это не имеет никакого отношения.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите! Это Алекс его убила, а не я!

Он все больше нервничал, в голосе появились пронзительные, визгливые нотки. Видимо, осознав это, он осекся. Затем уже спокойным, даже холодным тоном, медленно произнес:

— Прежде всего — почему вы меня допрашиваете? У вас что-то есть против меня?

— Нет! — поспешно заверил Луи. — Но вы должны понять. После исчезновения Паскаля Трарье его отец бросился на поиски вашей сестры. Уже известно, что он выследил ее и похитил недалеко от ее дома, увез в уединенное место, запер в клетке, мучил ее и, вне всякого сомнения, намеревался ее убить. Ей чудом удалось спастись. Что произошло дальше, вы знаете. Так вот, нас интересует история ее знакомства с Паскалем. Удивительно уже то, что она назвалась фальшивым именем. Что ей было скрывать? Но особенно нам хотелось бы узнать, как отец Паскаля сумел ее найти.

— Я не знаю.

— А вот у нас есть гипотеза на этот счет.

Произнеси эту фразу Камиль, она прозвучала бы как угроза, как обвинение — даже если бы это крылось в подтексте, его нельзя было бы не ощутить. Но в устах Луи она прозвучала совершенно нейтрально — он просто сообщал информацию. Они решили выбрать именно такую стратегию. В этом преимущество работы с Луи — исполнительный и невозмутимый, как английский солдат, он делал все в точности так, как предписано. Ничто не способно ни отвлечь его, ни остановить.

— У вас есть гипотеза, — повторил Вассер. — Можно узнать какая?

— Месье Трарье нанес визит всем знакомым сына, которых сумел отыскать. Всем он показывал фото неважного качества, на котором был снят Паскаль вместе с Натали. Точнее, с Алекс. Но ни один из тех, кто видел это фото, не узнал вашу сестру. И мы считаем, что произошло следующее: это вы дали ему ее адрес.

Ноль реакции.

— При этом, — продолжал Луи, — если учесть состояние месье Трарье и его обычную жесткую манеру действовать, то ваш поступок можно расценить как разрешение на физическую расправу. Как минимум — членовредительство.

Снова пауза.

— Но зачем бы я стал это делать? — спросил Тома Вассер, судя по тону — искренне заинтригованный.

— Вот именно это нам и хотелось бы узнать, месье Вассер. Паскаль Трарье, как вы уже сказали, обладал ай-кью плюшевого медвежонка. Отец, надо полагать, не слишком сильно его превосходил. Не требовалось долго за ним наблюдать, чтобы догадаться о его намерениях. Как я уже заметил, по факту вы все равно что сами заказали избиение своей сестры. Однако могли предвидеть и то, что он даже способен ее убить. Вы этого и хотели, месье Вассер? Чтобы он убил вашу сестру? Чтобы он убил Алекс?

— У вас есть доказательства?

— Х-ха! — В коротком смешке Камиля звучало неподдельное восхищение. — Ха-ха-ха! Нет, правда, это потрясающе!

Вассер обернулся.

— Когда свидетель спрашивает, есть ли у нас доказательства, — пояснил Камиль, — то это значит, что он не оспаривает само заключение. Он лишь пытается оправдаться.

— Ну хорошо.

Тома Вассер, кажется, принял решение. Он выпрямился, положил руки перед собой на стол, ладонями вниз. Не глядя на полицейских, он спросил:

— Может быть, вы объясните мне наконец, что я здесь делаю?

Теперь его голос звучал уверенно, почти повелительно. Камиль поднялся. Рисунки, уловки и намеки были отложены в сторону. Он подошел к Тома Вассеру и остановился прямо перед ним:

— С какого возраста вы начали насиловать Алекс?

Тома поднял голову:

— Ах так вот в чем дело! — Он улыбнулся. — Что же вы раньше не сказали?

В детстве Алекс вела дневник, правда урывками. По нескольку строчек с долгими перерывами. Она даже не всегда писала в одной и той же тетради. Их было несколько, даже не сложенных вместе, а разбросанных среди прочих вещей, которые она выбросила в мусорный контейнер. Черновая тетрадь, заполненная всего на треть; блокнот в твердой обложке с галопирующей лошадью на фоне восходящего солнца…

Детский почерк.

Камиль прочел только это: «Тома приходит в мою комнату. Почти каждый вечер. Мама об этом знает».

Тома поднялся:

— Хорошо. Теперь, господа, если вы позволите…

Он сделал несколько шагов.

— Я не думаю, что это закончится так просто, — сказал Камиль.

Тома обернулся:

— Ах вот как? И чем же это закончится, по-вашему?

— По-моему, вы сейчас сядете на место и продолжите отвечать на наши вопросы.

— По поводу чего?

— По поводу ваших сексуальных отношений с вашей сестрой.

Вассер перевел взгляд с Луи на Камиля и с поддельной обеспокоенностью спросил:

— А в чем дело? Она подала жалобу?

На сей раз он явно издевался.

— Да вы шутники, право же! Я не собираюсь с вами откровенничать на эту тему, я не доставлю вам такого удовольствия!

Он скрестил руки на груди и слегка склонил голову набок, словно артист в поисках вдохновения. Наконец он решил избрать доверительный, слегка игривый тон:

— По правде говоря, я очень любил Алекс. В самом деле, очень любил. Невероятно. Это была очаровательная девочка. Вы даже не представляете, до какой степени. Немного худенькая, с неправильными чертами лица, — но в то же время такая очаровательная. Такая нежная. Ей просто требовалась твердая рука, вы понимаете. И побольше любви. Маленькие девочки — они такие.

Он обернулся к Луи и, широко разведя руками, добавил:

— Как вы уже сказали, я в некотором смысле заменил ей отца!

После чего с довольным видом снова скрестил руки на груди:

— Итак, господа, Алекс подала жалобу на изнасилование? Вы можете представить мне копию?