В два часа Камилла Лоссиус возвращалась на машине домой после тренировки. Сегодня она, как обычно, проехала через весь город, к западной окраине, где находился фитнес-центр «Колизей». И не потому, что в спортклубе, находившемся ближе к их дому в районе Твейта, были другие тренажеры. А потому, что в «Колизее» были другие люди. Жители западного Осло. Переезд в Твейту был одним из пунктов их с Эриком брачного договора, и ей пришлось решать. Она повернула на их улицу. Увидела свет в окнах у соседей, с которыми всегда здоровалась и никогда не общалась. Эти люди — из жизни Эрика, к ней они не имеют ровно никакого отношения. Камилла притормозила. Гаражи на две машины здесь есть возле каждого дома, но только у них — с дистанционным управлением. Эрик обожает такие штучки, а ей самой наплевать. Камилла нажала на кнопку, ворота открылись, она газанула и заехала внутрь. Конечно, машины Эрика еще нет, он на работе. Она обернулась к пассажирскому сиденью, чтобы захватить сумку со спортивным костюмом и пакеты с продуктами из супермаркета «ИСА», привычно бросила на себя взгляд в зеркало заднего вида. Подруги говорили, что она отлично выглядит. Тебе еще нет тридцати, а уже и вилла, и машина, и дача недалеко от Ниццы, говорили они. И не без ехидства спрашивали: каково это — жить в восточной части города, в этих рабочих кварталах? И как теперь, после распродажи имущества, чувствуют себя ее родители? Удивительно, как это у них в мозгу автоматически совмещались эти два вопроса.

Камилла смотрела в зеркало. Подруги правы, она выглядит потрясающе. Ей вдруг показалось: что-то мелькнуло позади машины… да нет, наверное, это просто электроворота закрылись автоматически. Она вылезла из машины и теперь шарила по карманам в поисках ключей от дома, но тут вспомнила, что мобильный так и остался в держателе на панели.

Камилла обернулась к дверце. Позади нее стоял мужчина. Она испуганно вскрикнула и прикрыла рот рукой. Хотела было даже извиниться, хотя за что? Выглядел он совсем неопасно, но в этот момент она увидела у него в руке пистолет. Первая мысль была — пистолет игрушечный.

— Меня зовут Филип Беккер, — сказал он. — Я звонил, но дома никого не оказалось.

— Что вы хотите? — спросила она, пытаясь сдержать дрожь в голосе, потому что инстинкт подсказывал ей, что она не должна показывать страх. — Зачем вы тут?

— Из-за распутства, — улыбнулся он.

Харри молча смотрел на Хагена. Тот прервал совещание следственной группы, чтобы донести до народа ценные указания, полученные от начальника управления: ни одно слово, относящееся к «теории» убийства Ветлесена, не должно прозвучать нигде: ни дома, ни… Тут Хаген поймал взгляд Харри.

— Мда. Словом, вы поняли… — неуверенно закончил Хаген и покинул кабинет.

— Продолжай, — обратился Харри к Холму, который как раз делал сообщение о следах, найденных на месте преступления в кёрлинг-клубе. Точнее — о ненайденных.

— Мы тогда, как приехали, шибко уцепилися за самоубийство, а потому никаких следов толком не сняли, ну а теперь все там, ясное дело, загадили, как обычно. Я ездил, смотрел вчера и много, боюсь, не насмотрел.

Харри хмыкнул и попросил следующего:

— Катрина?

Катрина глянула в свои записи:

— Так. Ты предположил, что Ветлесен и убийца встретились в кёрлинг-клубе, а насчет этой встречи договорились заранее. Скорее всего — по телефону. Ты велел мне проверить список телефонных разговоров Ветлесена.

— Ага, — поддакнул Харри, подавив зевок.

Она перелистнула страницы блокнота:

— В телефонной компании мне дали распечатки входящих и исходящих мобильного и рабочего телефонов Ветлесена. Я отвезла их домой к Боргхильд.

— Домой? — переспросил Харри.

— Разумеется. Она же теперь безработная. Боргхильд сказала, что в последние два дня Идар Ветлесен с пациентами не встречался. Вот список пациентов. — Катрина вытащила из папки лист бумаги и положила на стол. — Как я поняла, Боргхильд известны все, с кем контактировал шеф: и деловые знакомые, и друзья-приятели. Она помогла мне идентифицировать практически каждого, кто значится в распечатке. Мы разбили их на две категории: вот его разговоры по работе, а это — со знакомыми. И тут и там указаны номера телефонов, время и дата разговора, входящий или исходящий был звонок и его длительность.

Трое остальных склонили головы над списками. Рука Катрины легла рядом с рукой Харри. Он не увидел на ее лице ни тени смущения. Может быть, их разговор в баре «Фенрис» ему приснился? Может. Только вот когда Харри напивался, сны ему не снились вообще. В этом, собственно, и состоял смысл запоя. Он проснулся таким же пьяным, каким был накануне, а в голове присутствовала лишь одна мысль, которая, видимо, родилась между методичным опорожнением бутылок виски и бесцельными пробуждениями. Именно эта мысль и сорвала его с маршрута «дом — винный магазин на Тересес-гате» и бросила опять в самую гущу работы. Клин клином.

— Чей это номер? — спросил Харри.

— Какой? — наклонилась вперед Катрина.

Харри ткнул пальцем в список знакомых.

— А почему ты интересуешься именно этим номером? — Катрина с любопытством взглянула на него.

— Потому что это знакомый, который позвонил Ветлесену, а не наоборот. Мы же считаем, что наш убийца тут всем заправлял, значит, логично предположить, что он сам звонил Ветлесену.

Катрина просмотрела распечатки:

— Этот номер значится и в списке пациентов.

— Кто это? Женщина или мужчина?

— О, это без сомнения мужчина.

— Что ты имеешь в виду?

— Мужчина, да еще какой. Мачо. Арве Стёп.

— Арве Стёп? — удивился Холм. — Тот самый?

— Он — первый, с кем нам нужно побеседовать, — сказал Харри.

Вскоре они знали имена семерых собеседников Ветлесена в день убийства. Не удалось установить лишь одного: звонок был сделан утром с телефона-автомата в «Стуру-центре».

— У нас есть точное время звонка, — подытожил Харри. — Интересно, есть ли рядом с автоматом камера слежения?

— Не думаю, — ответил Скарре. — Но я точно знаю, что камеры стоят над всеми входами-выходами. Могу поехать в тамошнюю охрану и проверить.

— Смотри на лица всех, кто входил-выходил во время звонка плюс-минус полчаса.

— Тяжеленько придется, — наморщил лоб Скарре.

— Угадай, кого ты должен будешь попросить о помощи? — усмехнулся Харри.

— Беату Лённ, — подсказал Холм.

— Молодец!

Холм кивнул, а Харри ощутил укол совести.

Мобильный Скарре заиграл «There She Goes», он схватил трубку и нажал кнопку ответа:

— Розыск пропавших.

Пока он разговаривал, Харри думал, что давно не звонил Беате и не заходил к ней. В последний раз был у нее летом, сразу после родов. Знал, что она не винит его в смерти Халворсена: тот погиб при исполнении служебных обязанностей, но все равно Харри было больно смотреть на ребенка Халворсена, которого тот так и не увидел, и в глубине души сознавать, что Беата ошибается. Он мог, он должен был спасти Халворсена.

Скарре закончил разговор и сообщил:

— Поступило заявление о пропавшей без вести женщине. Район Твейты. Заявитель — муж. Пропавшая — Камилла Лоссиус, двадцать один год, замужем, детей нет. Прошло всего несколько часов, как ее хватились, но вот что интересно: в кухне лежит неразобранный пакет с продуктами, а мобильный оставлен в машине. По словам мужа, с мобильным она никогда не расстается. А один из соседей показал, что видел, как какой-то мужик бродил вокруг их гаража, вроде как ждал кого-то. Муж говорит, что ничего из ее вещей не пропало: ни туалетные принадлежности, ни дорожные сумки. Но семейка еще та: у них дом под Ниццей и вообще столько добра, что пропади чего — они и не заметят.

— Хм. Что скажете? — обратился Харри к группе.

— Что она появится. А нам сообщат где и когда.

— О'кей. Тогда продолжим.

До конца совещания к заявлению о пропавшей женщине больше не возвращались, но Харри чувствовал, что напряжение сгустилось, как перед надвигающейся грозой. А может, все-таки обойдет стороной? Покончив со списком людей, с которыми нужно будет побеседовать, люди Харри покинули его кабинет.

Харри подошел к окну, посмотрел вниз, на парк. С каждым днем темнело все раньше. Он вспомнил, как отреагировала мать Идара Ветлесена, когда он пришел к ней и рассказал, что по вечерам ее сын оказывал бесплатную медицинскую помощь африканским проституткам. С нее впервые слетела маска светского спокойствия, но на лице появилась не скорбь, а ярость, и она закричала: «Нет, это неправда! Мой сын не стал бы даже сидеть рядом с черными шлюхами!» Наверное, не стоило ей рассказывать. Харри вспомнил и о том, как сказал начальнику полицейского управления, что резня пока прекратится. В темноте Харри мог разглядеть только ту часть парка, что была прямо под его окном. Здесь обычно гуляли ребятишки из детского садика со своими воспитательницами. Он вспомнил этих шумливых детей, когда пришел утром в кабинет и увидел его — большого грязно-белого снеговика.

Над помещением редакции газеты «Либерал», что на Акер-Брюгге, на последнем этаже здания находились самые дорогостоящие столичные квадратные метры — с видом на Осло-фьорд, замок Акерсхус и Несоддтанген. Они принадлежали главному редактору и владельцу «Либерала» Арве Стёпу, или — просто Арве, как было написано на двери, перед которой топтался Харри. Лестничная клетка была отделана в сугубо функциональном и минималистском стиле, но вот по сторонам двери стояли две раскрашенные вручную вазы. И Харри дал себе труд подумать, какова будет выгода, если спереть одну из них.

Он еще раз позвонил в дверь и тут услышал голоса, доносящиеся из квартиры. Один — высокий, щебечущий, второй — низкий, спокойный. Дверь приоткрылась, из нее выскользнул женский смех. На его обладательнице была меховая шапочка — Харри тотчас подумал, что мех наверняка искусственный, — из-под которой струились длинные светлые волосы.

— Здрасте, — небрежно бросила она, потом узнала его и повторила с уже гораздо большим энтузиазмом: — О! Здрасте!

— Привет, — отозвался Харри.

— Как делишки? — спросила она, и Харри понял, что она не забыла их последний разговор. Тот самый, который закончился метанием трубки в стену гостиницы «Леон».

— Так вы знакомы с Удой?

Арве Стёп стоял в прихожей, скрестив руки на груди. Он был босиком, в футболке с почти незаметной вышивкой «Луи Вюиттон» и льняных зеленых брюках, которые на другом мужчине казались бы женскими. Но Арве Стёп был почти такой же высоченный и широкоплечий, как и сам Харри, а за такое лицо, как у него, удавился бы от зависти любой американский кандидат в президенты: решительный подбородок, мальчишески быстрый взгляд синих глаз, окруженных улыбчивыми морщинками, и густые седые волосы.

— Встречались, — сказал Харри. — Я принимал как-то раз участие в их ток-шоу.

— Ну, я побежала. — Уда послала им обоим воздушный поцелуй и ускакала. Ее каблучки застучали по лестнице с такой скоростью, как будто она спешила спасти чью-то жизнь.

— Мы тоже договаривались об участии в этом их чертовом ток-шоу, — заметил Стёп, пожимая Харри руку. — Мой эксгибиционизм, боюсь, вырос уже до неприличных размеров. Я даже не спросил ее о теме ток-шоу, просто согласился, и все. Уда только за этим и приходила. Ну да вы там были, так что знаете, как они работают.

— Мне они просто звонят, — сообщил Харри, все еще чувствуя тепло руки Арве Стёпа на своей ладони.

— По телефону вы кажетесь чрезвычайно серьезным, Холе. Так чем вам может помочь прожженный журналист?

— Речь о вашем враче и партнере по кёрлингу Идаре Ветлесене.

— Ах, Ветлесен! Разумеется. Проходите, пожалуйста.

Харри стянул ботинки и зашагал за Стёпом по коридору в гостиную, которая находилась на две ступеньки ниже остальной квартиры. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, откуда Идар Ветлесен черпал вдохновение при создании дизайна своей приемной. Луна за окном отражалась во фьорде.

— Значит, вы теперь занимаетесь расследованием априори? — спросил Стёп, садясь на изысканно простой формы стул.

— Простите? — произнес Харри, опускаясь на диван.

— Вы обдумываете произошедшее и раскручиваете следствие в обратном направлении, чтобы выявить точную последовательность событий.

— Разве «априори» означает именно это?

— Да черт его знает, мне просто нравится, как звучат латинские слова.

— Хм. А что вы думаете о наших выводах? Вы верите, что Ветлесен убийца?

— Я? — улыбнулся Стёп. — Я вообще ни во что не верю. Такая уж у меня профессия. Как только я получаю какую-то информацию, доказательства, я немедленно пытаюсь найти контраргументы. Это и есть либерализм.

— А в данном конкретном случае?

— Мне не кажется, что у Ветлесена имелся какой-то рациональный мотив. И ненормальным в общепринятом смысле слова он не был.

— Значит, вы не верите?

— Протестовать против того, что Земля круглая, — совсем не то же самое, что верить в то, что она плоская. Не хотите выпить? Или, может, кофе?

— Кофе, спасибо.

— Я вас обманул, — улыбнулся Стёп, — у меня только вода и вино. Впрочем, есть еще сидр. Аббедингский. И вы его попробуете — хотите или нет. — И он исчез в кухне, а Харри встал и осмотрелся вокруг.

— Замечательная у вас квартира, Стёп.

— На самом деле это три квартиры. Одна принадлежала известному гонщику. Он повесился от скуки как раз над тем местом, где вы сейчас сидите. Другая — где сейчас стою я — принадлежала биржевому маклеру, но его посадили за инсайдерские дела. Он сел, продал мне квартиру, а деньги отдал какому-то проповеднику. Между прочим, это тоже своего рода инсайдерская сделка, если вы понимаете, о чем я говорю. Я слышал, теперь он совершенно счастлив.

Стёп вернулся в комнату с двумя бокалами светло-желтой жидкости. Он протянул один Харри.

— Третью квартиру купил некий водопроводчик, который однажды решил, что Акер-Брюгге как раз для того и построили, чтобы он тут жил. Видимо, когда-то побывал здесь с классом на экскурсии, я так думаю. После десяти лет непосильной работы — наверняка и шабашил, и драл с клиентов три шкуры — и жесточайшей экономии, он таки эту квартиру купил. Но стоила она столько, что на грузчиков у него денег не осталось, так что вещи он перевозил сам с помощью двух-трех приятелей. А у него был четырехсоткилограммовый сейф, не иначе как для хранения левых заработков. Ну и когда они уже несли его по последнему лестничному пролету, сейф упал, причем как раз на водопроводчика. Перелом позвоночника — беднягу парализовало. Теперь живет в доме инвалидов и довольствуется видом на Балтийское море. — Стёп встал у окна и, задумчиво потягивая сидр, смотрел на фьорд. — Это, конечно, не открытый океан, но все же вид приличный.

— Хм. Вернемся к вашим рассуждениям об Идаре Ветлесене.

Стёп отвернулся от окна и с деланым удивлением переспросил:

— «Рассуждениям»? Это чертовски сильное словечко. Он был моим врачом. Иногда мы вместе играли в кёрлинг. В компании с другими людьми. А в кёрлинг-клубе все занимаются только одним: возятся с камнями и натирают лед специальной щеткой. — Стёп развел руками. — Да-да, я знаю, что он мертв, но это так.

Харри не притронулся к сидру и отставил стакан.

— О чем вы с ним беседовали?

— О моем организме. Он же был моим врачом, черт возьми!

— И вы, наверное, хотели внести в ваш организм кое-какие исправления?

Арве Стёп сердечно улыбнулся:

— Вот как раз в этом у меня никогда не было ни малейшей надобности. Я знаю, что Идар занимался всякими там пластическими штучками: отсасывал жир и все такое. Сам я предпочитаю всякому косметическому ремонту хорошую профилактику. Я занимаюсь спортом, старший инспектор. Вам что, сидр не понравился?

— В нем есть алкоголь, — ответил Харри.

— Да? — Стёп внимательно посмотрел на свой стакан. — Никогда бы не подумал.

— Так о каких частях вашего организма вы говорили с Ветлесеном?

— О локте. Я занимался теннисом и нажил привычную травму. При игре в кёрлинг локоть меня беспокоил, а этот идиот прописал мне обезболивающие таблетки, потому что они помогают и от воспаления тоже. Поэтому я каждый раз перегружал мускулатуру. В принципе мне, конечно, не стоило бы затрагивать тему о том, как врачи подсаживают нас на вызывающие зависимость медикаменты, раз уж мы разговариваем о докторе, который ныне отошел в мир иной. Но нельзя же чуть что прописывать обезболивающее! Боль сама по себе — хорошая штука, за нее надо сказать природе спасибо. Благодаря ей мы и выживаем.

— Вы так думаете?

Стёп постучал пальцем по стеклу, такому толстому, что с улицы не проникало ни звука.

— Нет, что ни говорите, а вид на океан — совсем другое дело, а, Холе?

— У меня вообще никакого вида нет.

— Сочувствую. Зато здесь потрясающий обзор города.

— Кстати, об обзоре. Телефонная компания предоставила нам обзор всех разговоров Ветлесена, которые он вел в последние дни. О чем вы с ним говорили за день до того, как его убили?

Стёп, не спуская с Харри вопросительного взгляда, запрокинул голову и осушил бокал с сидром. Потом спокойно и глубоко вздохнул:

— Я уже и забыл, что мы с ним вообще разговаривали. Но думаю, речь шла о локте.

Однажды Валенок сказал, что игрок в покер, который всю стратегию игры строит на интуиции и попытке раскрыть блеф противника, — потенциальный лузер. Конечно, любого из нас, когда мы лжем, может выдать голос или, допустим, жесты. Но раскрыть блеф опытного игрока практически невозможно без долгого и скрупулезного изучения всех его повадок, — так сказал Валенок. И Харри был склонен с ним согласиться. И все же почувствовал, что Стёп врет.

— Где вы были между четырьмя и восемью часами в день смерти Ветлесена?

— Ох ты господи! — Стёп поднял бровь. — Неужели в этом деле есть что-то, о чем я и мои читатели непременно должны знать? — Стёп помолчал, но вдруг его лицо озарилось мальчишеской улыбкой. — Подождите… Вы намекаете, что я имею какое-то отношение к смерти Идара? Если я отвечу на ваш вопрос, я признаю, что нуждаюсь в алиби, а значит, рыльце у меня в пушку!

— Вы, как мне кажется, отвечать не собираетесь.

Стёп приветственно поднял бокал:

— Отличный выпад, Холе. Мы, пресса, пользуемся этим приемом каждый день. Заметьте, я вовсе не отказываюсь отвечать, я просто не хочу делать этого немедленно. Это значит, что мне нужно подумать.

Стёп вернулся к окну, кивая сам себе:

— Я не отказываюсь, просто хочу обдумать ответ. И вам придется изрядно подождать.

— У меня полно времени.

Стёп обернулся:

— Я не стану им злоупотреблять, Холе. Полагаю, вы понимаете, что я как журналист просто обязан обнародовать всю эту историю.

— Обнародовать?

— Холе, мать вашу, я что, по-вашему, не понимаю, что вы пришли ко мне с бомбой в кармане? А ведь ни в одно издание до сих пор не просочилось ни крупицы сведений о том, что со смертью Ветлесена не все так уж ясно. И если я сейчас дам вам ответ, который убедит вас в моей полнейшей непричастности, то вы повернетесь и уйдете, не кинув мне даже самой маленькой информационной косточки. Я прав, Холе?

Харри понял, чем все это пахнет. Да, Стёп оказался гораздо умнее, чем он думал.

— Вы не о той информации говорите, — сделал он ответный ход. — Информация, которая вам сейчас пригодилась бы, касается ответственности за отказ от сотрудничества со следствием.

— Туше! — обрадовался Стёп. — Но как журналист и либерал я предпочитаю занять вполне определенную позицию. Я — цепной пес, охраняющий свободу от враждебной ей системы. Неужели я могу смиренно поддаться давлению представителей власти, не выдвигая никаких условий?

— И что же это за условия?

— Эксклюзивная информация о деле, естественно.

— Я обещаю вам эксклюзивную информацию, — немедленно ответил Харри, — вместе с подпиской о неразглашении. Ни одной живой душе.

— Нет-нет, эдак мы никуда не продвинемся. Жаль. — Стёп засунул руки в карманы. — Ну что ж, у меня хотя бы появились основания порассуждать, того ли человека выбрала полиция в злодеи.

— Я вас предупредил.

— Спасибо, — вздохнул Стёп. — А вы подумайте, Холе. В субботу наша газета будет праздновать юбилей. В «Плазе». Шестьсот гостей будут отмечать двадцатипятилетие «Либерала». Неплохо для газеты, которая всю жизнь расширяла границы свободы слова и каждый день лавировала в грязных водах нашей юриспруденции. И за двадцать пять лет, Холе, мы еще не проиграли в суде ни одного дела. Я обговорю все с нашим адвокатом, Юханом Кроном. По-моему, вы с ним знакомы?

Харри печально кивнул. Стёп сделал еле заметный жест в сторону двери, показывая, что он считает беседу законченной.

— Обещаю помочь всем, чем могу, — сказал он в прихожей, — но и вы помогите нам.

— Ну вы же сами хорошо понимаете, что такая сделка для нас невозможна.

— Вы даже не поняли, что за сделка имеется в виду, Холе, — улыбнулся Стёп и открыл дверь. — Даже не поняли. Думаю, мы скоро снова увидимся.

— Не думал, что мы так скоро увидимся, — сказал Харри в открытую дверь.

Ракель преодолела последние ступеньки на пути к его квартире.

— Нет, думал, — возразила она, бросилась к нему, втолкнула в прихожую, захлопнула ногой дверь, схватила его голову обеими руками и жадно поцеловала. — Ненавижу тебя, — проговорила она, расстегивая его ремень. — Ты ведь понимаешь, как раз этого мне сейчас совсем не нужно!

— Так уйди, — ответил он, расстегивая на ней пальто и блузку.

На ее брюках сбоку была молния. Харри рванул ее и заскользил рукой по спине, ниже, туда, где пальцы нащупали шелк белья. В прихожей было тихо, слышалось лишь их дыхание, шелест одежды. Цокнули каблучки, когда она оторвала ноги от пола, впуская его в себя.

Потом, когда они лежали в постели и курили одну сигарету на двоих, Ракель обвинила его в том, что он наркодилер.

— Так они и поступают: первые дозы получаешь бесплатно, — сказала она. — А потом, как подсядешь…

— …будешь платить… — Харри выпустил вверх два колечка, большое и маленькое.

— …за дорогое удовольствие, — закончила Ракель.

— Ты тут только ради секса. — Харри повернул к ней голову. — Разве не так? Так, я знаю.

Ракель погладила его по груди:

— Ты так похудел, Харри.

Он не ответил. Ждал.

— С Матиасом все не так, — наконец сказала она. — То есть у него-то все хорошо. Замечательно даже. Это у меня что-то не так.

— Что же такое с тобой?

— Если бы я только знала! Смотрю на Матиаса, а сама думаю, что мужчина моей мечты — это ты. И думаю, что меня он возбуждает, вернее, пытаюсь, чтобы меня возбуждал именно он. Я чуть ли не нападаю на него, потому что хочу хотеть, понимаешь? Все могло бы быть так хорошо… Но у меня не получается.

— Хм. Мне, конечно, это сложно понять, но я слушаю внимательно.

Она сильно дернула его за ухо:

— Того, что мы с тобой беспрестанно хотели друг друга, недостаточно, чтобы поставить на отношениях знак качества, Харри.

Харри смотрел, как маленькое колечко дыма догнало большое и они превратились в восьмерку. Опять восьмерка, машинально отметил он.

— Тогда я стала искать объяснение, — продолжала Ракель. — Взять хотя бы этот маленький физический дефект, который Матиас унаследовал от своего отца.

— Какой?

— Неважно. Но его он слегка смущает.

— Да ладно, расскажи.

— Нет-нет, о таком никому не рассказывают. Вначале мне даже нравилось его смущение, а теперь оно меня раздражает. Как будто я эту ерунду ставлю Матиасу в вину и оправдываю… — Она замолчала.

— …себя за то, что пришла сюда, — закончил за нее Харри.

Она крепко его обняла. Потом поднялась.

— Больше не приду, — пообещала она и ушла.

Ракель вышла из квартиры Харри. Была уже почти полночь. Мелкий бесшумный дождик, оседая на асфальт, блестел под светом фонарей. Она свернула на улицу Стенсберггата, где стояла ее машина. Села за руль и уже было завела мотор, как вдруг заметила на лобовом стекле записку, написанную от руки. Она открыла дверь, достала ее и попыталась прочитать почти смытые дождем буквы:

Ракель сжалась, оглянулась по сторонам, но на улице не было ни души, кругом теснились пустые машины. Может, еще на какой-нибудь есть такая же записка? Присмотрелась, но ничего не увидела. Наверное, это случайность: никто не знал, что ее машина стоит тут. Она открыла окно, выкинула бумажку. Завела мотор и вырулила на дорогу.

Добравшись почти до начала Уллеволсвейен, она вдруг почувствовала, что на заднем сиденье кто-то есть. Взглянула в зеркало и увидела мальчишеское лицо. Не Олега, а чужое, незнакомое. Ракель резко затормозила, оставив черные следы шин на асфальте. Ей кто-то гневно трижды просигналил. Тяжело дыша, она еще раз посмотрела в зеркало. Там отражалось только испуганное лицо парня, что сидел за рулем машины, ехавшей позади нее. Вся дрожа, Ракель снова завела мотор.

Эли Квале как приклеенная стояла в прихожей с зажатой в руке телефонной трубкой. Даже в страшном сне ей бы не приснилось ничего подобного!

Только когда Андреас окликнул ее во второй раз, она пришла в себя.

— Кто звонил? — спросил он.

— Никто, — ответила она. — Ошиблись номером.

Когда они уже легли, она хотела прижаться к нему и не смогла. Не смогла себя заставить. Ее будто вываляли в грязи.

— Мы скоро умрем, шлюха, — произнес голос по телефону. — Мы скоро умрем, шлюха.