Книга: Ферма трупов
Назад: 20
Дальше: Примечания

21

Я покинула Блэк-Маунтин на следующее утро, в понедельник. Уэсли хотел ехать со мной, но я решила, что провожатый мне не нужен. У меня имелось еще одно незаконченное дело, а кроме того, кому-то надо было остаться в больнице с Марино, которому сделали промывание желудка — Дениза накачала его демеролом. Врачи говорили, что с Питом все будет в порядке, по крайней мере физически. Уэсли предстояло отвезти его в Квонтико: Марино требовалась сейчас специальная психологическая помощь как агенту, работавшему под прикрытием, а также покой, безопасность и внимание друзей.
Сев в самолет, я переборола себя и взялась за бумажную работу. После того как я застрелила ее мать, дело об убийстве Эмили прояснилось окончательно. Я дала показания в полиции. Еще некоторое время будет идти расследование всех обстоятельств, но у меня не было причины тревожиться по этому поводу. Сейчас я просто не знала, что мне чувствовать. Меня лишь немного беспокоило, что я не ощущаю никакого сожаления.
Все, что я испытывала, так это страшную усталость. Малейшее усилие требовало от меня напряжения. Тело было будто налито свинцом. Даже водить ручкой по бумаге казалось тяжело, а мозг отказывался соображать. Временами я вдруг обнаруживала, что уже какое-то время сижу, бессмысленно уставясь в одну точку немигающим взглядом, без единой мысли в голове.
Прежде всего надо было составить отчет по делу — как для ФБР, так и для полиции, которая вела расследование в отношении меня. Все данные выстраивались в единую цепочку, но ответов на некоторые вопросы нам уже не получить никогда — спрашивать теперь некого. Например, мы не сможем точно узнать, как произошло убийство Эмили. Однако у меня имелась своя теория.
Я предположила, что у девочки, рано прибежавшей домой с собрания, возникла ссора с матерью. Возможно, это случилось за ужином, и я подозревала, что миссис Стайнер могла круто посолить еду дочери и заставить съесть, — к сожалению, такая форма наказания не так уж редка. Возможно, вдобавок она принудила ее выпить соленую воду. В результате девочку стошнило, что только еще больше разозлило мать. Избыток соли в организме привел к гипернатриемии, Эмили впала в кому, и миссис Стайнер отнесла дочь в подвал — уже мертвую или близкую к смерти. Такое развитие событий объясняло кажущееся противоречие в результатах посмертного исследования: повышенную концентрацию натрия и отсутствие прижизненной реакции на травмы.
О мотивах, которые подвигли Денизу воспроизвести обстоятельства убийства Эдди Хита, я могла только догадываться. У женщины с делегированным синдромом Мюнхгаузена такое дело возбудило бы самый пристальный интерес, и ее реакция на него разительно отличалась бы от реакции других людей. Ей сразу пришло бы в голову, сколько внимания окружающих приобретет мать, потерявшая ребенка в столь ужасной трагедии. Такая перспектива не могла оставить ее равнодушной, и она, вполне вероятно, не раз прокручивала в голове все детали. Я не знала, намеренно ли она отравила и застрелила свою дочь в исполнение заранее продуманного плана либо убийство произошло случайно, в припадке ярости, и вот тогда-то ей и пригодились ее фантазии. Сейчас это было уже не важно — дело об убийстве Эмили не будет рассматриваться в суде.
В подвале миссис Стайнер уложила тело дочери в ванну. Видимо, именно тогда она и выстрелила ей в затылок с тем расчетом, чтобы кровь стекла в канализацию. Когда она снимала с тела одежду, из кармана Эмили выпал четвертак — тот самый, который предназначался для пожертвований. Девочка убежала с собрания до того, как начался сбор денег, и четвертак остался при ней. Шесть дней монета пролежала под ее телом.
Прошла почти неделя, прежде чем миссис Стайнер спустилась за телом, которое все это время находилось в холодном подвале. Вероятно, все происходило ночью. По всей видимости, Дениза завернула труп в одеяло, что объясняло бы наличие волокон шерсти, и поместила его в большой пластиковый мешок для мусора. Микроскопические частицы «флоридской пробки» тоже нашли свою разгадку — мистер Стайнер много лет использовал ее при ремонте часов. Ярко-оранжевую клейкую ленту, которой миссис Стайнер связала себя и дочь, пока так и не нашли, как и оружие двадцать второго калибра, из которого стреляли в девочку. Впрочем, их вряд ли удастся обнаружить — Дениза была слишком умна и не стала бы хранить изобличающие ее улики.
Конечно, сейчас все казалось таким простым, таким очевидным. Например, то, как использовали ленту, идеально вписывалось в эту картину. Разумеется, сперва миссис Стайнер обмотала ею дочь. Та уже не могла сопротивляться, поэтому Дениза свободно действовала обеими руками и ей ни к чему было рвать ленту на полосы и закреплять на какой-либо поверхности. Связать саму себя оказалось сложнее — пришлось прибегнуть к подобной хитрости. Заматывая фальшивые путы, которые легко снимались, она и не подумала о том, что берет куски ленты не в том порядке, в котором отрывала их от рулона. Ей и в голову не пришло, что это может иметь какое-то значение.
В Шарлотте я пересела на рейс до Вашингтона и прямо из аэропорта отправилась на встречу с сенатором Лордом. Я приехала к нему в половине четвертого, но он еще был на голосовании. Я терпеливо ждала в приемной, где его помощники — девушки и молодые люди — отвечали на непрерывные звонки. В помощи сенатора нуждались буквально все. Я не представляла, как один человек может справляться с таким бременем. Вскоре вошел и сам Лорд с приветливой улыбкой на лице. По его глазам я поняла, что ему уже все известно.
— Кей, как я рад тебя видеть!
Он провел меня в свой личный кабинет и закрыл за нами дверь. Внутри на стенах висели чудесные полотна работы замечательных мастеров. Судя по книжным полкам, Фрэнк Лорд хорошо разбирался не только в живописи.
— Сегодня мне звонил директор Бюро. Тебе пришлось пережить такой кошмар! Просто не знаю, что сказать, — начал сенатор.
— Я держусь.
— Присаживайся, пожалуйста.
Он указал мне на диван, а сам удовольствовался непритязательным стулом. Лорд редко принимал кого-то, сидя за столом, — он не любил воздвигать преграду между собой и посетителем. Его положение сделало его только отзывчивее и скромнее, впрочем, как и других высокопоставленных лиц из тех немногих, кого я знала.
— Пока у меня ступор. Очень странное ощущение, — продолжала я. — Все проявится позже — посттравматический стресс и прочее. И то, что я осведомлена об этом, не поможет.
— Тебе сейчас надо поберечься. Отправляйся куда-нибудь и как следует отдохни.
— Фрэнк, что можно сделать для Люси? Я хочу снять с нее все подозрения.
— По-моему, тебе уже удалось их снять.
— Не совсем. В ФБР знают, что отпечаток, считанный сканером, не принадлежал Люси, но к ее полному оправданию это не привело. Во всяком случае, у меня осталось именно такое впечатление.
— Все не так. Совсем не так. — Лорд, смотря в сторону, скрестил вытянутые длинные ноги. — Проблема может быть только с тем, о чем говорится в кулуарах Бюро — другими словами, в слухах. Поскольку тут замешан Темпл Голт, тема закрыта для публичного обсуждения.
— То есть Люси придется терпеть косые взгляды, потому что рассказать правду о случившемся ей не позволят? — спросила я.
— Именно так.
— Найдутся те, кто будет считать, что она недостойна доверия и что ей не место в Квонтико.
— Да, возможно.
— Хорошенькая перспектива.
Он с бесконечным терпением смотрел на меня.
— Кей, ты не сможешь защищать ее вечно. Пусть получит от жизни свою долю пинков и затрещин — крепче будет. Главное, следи, чтобы она не нарушала закон. — Он улыбнулся.
— Буду стараться изо всех сил, — ответила я. — На ней ведь все еще висит обвинение в вождении в нетрезвом виде.
— Она стала жертвой умышленного наезда, возможно, даже попытки убийства. Думаю, это заставит судью взглянуть на дело другими глазами. Кстати, хорошо бы, если б Люси, не дожидаясь решения суда, занялась работой на благо общества.
— У тебя есть какие-то предложения? — Я знала, что иначе он не стал бы заговаривать об этом.
— Собственно говоря, да. Не хотела бы она вернуться в ТИК? Мы ведь не знаем, что натворил Голт, проникнув в систему. Я собираюсь предложить директору Бюро использовать знания и навыки твоей племянницы, чтобы определить, как далеко Голт забрался и что еще можно спасти.
— Фрэнк, она будет в восторге, — сказала я, чувствуя переполняющую меня благодарность.
— Никто лучше ее не знает КАИН, — продолжал он. — У нее появится шанс полностью реабилитировать себя. Конечно, она не совершила намеренно ничего дурного — просто не разобралась, кому можно доверять, а кому нет.
— Я передам ей, — заверила я его.
От него я поехала в «Уиллард» и сняла там номер — я слишком устала и не горела желанием вернуться в Ричмонд. Больше всего на свете мне сейчас хотелось повидаться с Люси, провести с ней хотя бы пару часов, и я решила лететь в Ньюпорт. Она должна была знать, что ее доброе имя восстановлено, а будущее вновь безоблачно, и все благодаря сенатору Лорду.
Во мне поселилась уверенность, что теперь все будет замечательно. Мне не терпелось высказать Люси, как сильно я ее люблю. Смогу ли я подобрать слова, которые всегда давались мне так тяжело? Я привыкла запирать сердце на замок и боялась выпустить любовь на свободу, боялась потерять ее, как потеряла уже многих. Мои страхи нередко сбывались…
Из отеля я позвонила Дороти, но она не взяла трубку. Тогда я набрала номер матери.
— Откуда на этот раз? — спросила она под звук льющейся воды.
— Из Вашингтона, — ответила я. — Где Дороти?
— Она здесь, помогает мне с ужином. Мы готовим курицу с лимоном и салат. Кейти, видела бы ты наше лимонное дерево! А грейпфруты какие огромные! Я тут у раковины, латук промываю. Приехала бы в кои-то веки, хоть еды нормальной поела б. Посидели бы за столом как одна семья.
— Мне нужно поговорить с Дороти.
— Подожди секунду.
Послышался глухой стук — трубка обо что-то ударилась, потом к телефону подошла Дороти.
— Как фамилия лечащего врача Люси в «Эджхилле»? — без долгих предисловий спросила я. — Ей ведь уже, наверное, кого-нибудь назначили?
— Не важно. Люси там нет.
— Извини, что? — переспросила я. — Что ты сказала?
— Ей не понравилась программа, и она сказала, что не останется. Не могла же я ее заставить — она ведь уже взрослая. И в клинику ее отправили не по решению суда или там как-то.
— Что? — У меня просто не было слов. — Она с тобой? Она вернулась в Майами?
— Нет, — с потрясающим самообладанием заявила моя сестрица. — Она решила задержаться на какое-то время в Ньюпорте. Сказала, что в Ричмонд ей, видите ли, сейчас возвращаться небезопасно, или что-то в этом роде. Сюда приехать тоже не пожелала.
— Она одна в Ньюпорте с черепно-мозговой травмой и проблемами с алкоголем, а тебе наплевать?
— Кей, ты, как обычно, слишком бурно на все реагируешь.
— Где она остановилась?
— Понятия не имею. Сказала, что просто пошатается по округе.
— Дороти!
— Позволь мне напомнить тебе, что она моя дочь, а не твоя.
— И это самая большая трагедия в ее жизни!
— Да можешь ты, мать твою, хоть раз в жизни не совать свой нос, куда тебя не просят! — завизжала моя сестрица.
— Дороти! — раздался голос матери. — Не смей ругаться в моем доме!
— Слушай меня внимательно, — в холодном бешенстве проговорила я, подчеркивая каждое слово. — Если с Люси что-то случится, это будет полностью на твоей совести. Ты не просто ужасная мать. Так не поступила бы и последняя тварь. Мне очень жаль, что у меня такая сестра.
Я сбросила соединение, взяла телефонный справочник и принялась обзванивать авиакомпании. Найдя рейс до Провиденса, на который еще можно было успеть, я выскочила из номера и пронеслась через холл, не сбавляя скорости. Мне удивленно оборачивались вслед.
Швейцар поймал для меня такси. Шоферу я бросила, что заплачу вдвойне, если он доставит меня в аэропорт как можно быстрее, и тот погнал как сумасшедший. Я вбежала в терминал как раз, когда объявляли посадку. Я дошла до своего места и села, борясь с подступающими слезами. Выпив горячего чаю, я закрыла глаза. В Ньюпорте я никогда не бывала и сейчас даже не представляла, куда там отправиться.
Водитель такси в Провиденсе сообщил, что из-за снегопада дорога до Ньюпорта займет не меньше часа. За стеклом в потеках талой воды было видно только отвесное гранитное ограждение вдоль дороги, все в сквозных отверстиях. Ледяная корка на нем сочилась влагой. Крупные хлопья снега плавно опускались на ветровое стекло хрупкими белыми мотыльками. Если долго на них смотреть, начинала кружиться голова.
— Не могли бы вы посоветовать мне в Ньюпорте какой-нибудь отель? — спросила я водителя, говорившего с типичным род-айлендским акцентом.
— Да пожалуй что лучше «Марриотта» ничего и не придумать — и океан под боком, и до всяких ресторанов с магазинами рукой подать. Ну, еще разве что «Даблтри» на Гоат-Айленде.
— Давайте в «Марриотт».
— Как скажете, мэм. В «Марриотт» так в «Марриотт».
— А вы не знаете, если бы сюда, в Ньюпорт, приехала молодая девушка, какую работу ей стоило бы искать? Моя племянница — ей двадцать один — хотела бы пожить здесь какое-то время. — Обращаться с таким вопросом к совершенно незнакомому человеку было, конечно, глупо, но я просто не знала, что делать.
— Во-первых, сейчас приезжать я бы ей не советовал. Почитай, самый мертвый сезон.
— Ну а если она хочет именно сейчас? Скажем, каникулы у нее?
— Мм… — задумчиво промычал он. Дожидаясь ответа, я неотрывно смотрела на мерное движение дворников.
— Может, в ресторане? — осторожно предположила я.
— А, точно. В ресторанах куча молодежи работает. Тех, у воды которые. Деньги хорошие — в Ньюпорте сейчас все на туристах держится. Вы не слушайте, если вам кто скажет, что на рыбе. Сейчас на любой посудине дай Бог на одну десятую трюм заполнить, и то хорошо.
Он продолжал говорить, а я думала о Люси, пыталась проникнуть в ее мысли, рассуждать, как она, дотянуться до ее разума. Я не переставала молиться про себя, сдерживая слезы и отгоняя терзавшие меня страхи. Еще одной утраты мне не перенести. Только не Люси. Этот удар станет для меня последним. Я не переживу.
— А когда они закрываются? — спросила я.
— Кто закрывается?
До меня дошло, что последняя его фраза была о какой-то рыбе, которую пускают на консервы для кошек.
— Рестораны, — объяснила я. — Они все еще открыты?
— Нет, мэм. Сейчас-то, почитай, ни один уж не работает — час ночи как-никак. Если и впрямь хотите для племянницы работу подыскать, вам бы лучше с утречка попробовать. Они по большей части с одиннадцати, где завтраки готовят — те пораньше.
Шофер был, конечно, прав. Сейчас ничего другого не оставалось, как лечь в постель и постараться хоть немного поспать. Мой номер в «Марриотте» выходил на гавань. За окнами чернела вода и покачивались на горизонте огоньки рыбацких судов.

 

Я поднялась в семь — вылеживать дольше не имело никакого смысла. За всю ночь я так и не сомкнула глаз, боясь снов.
Заказывая завтрак в номер, я отдернула занавески и выглянула в окно. Снаружи все было свинцово-серым, вода и небо почти сливались друг с другом. Вдалеке клином, словно звено истребителей, летела стая диких гусей. Хоть я и знала, что так рано еще ничего не работает, в восемь я уже вышла из отеля со списком популярных пабов, баров и ресторанов, который получила от портье.
Некоторое время я бродила по пристаням, где суетились моряки в непромокаемых желтых накидках и комбинезонах. Я заговаривала с каждым, кто только останавливался выслушать меня, и у всех спрашивала одно и то же, получая каждый раз один и тот же ответ. Никто из них не мог точно припомнить девушку, подходящую под мое описание, — официанток в заведениях вдоль набережной было слишком много.
Я вышла без зонта, накинутый на голову шарф от дождя не спасал. Блестевшие от брызг суда и яхты, мимо которых я проходила, были укрыты на зиму тяжелыми пластиковыми тентами. Кое-где, сваленные в кучи, лежали изъеденные ржавчиной обломки якорей. Людей встречалось немного, но большинство магазинов и кафе уже работали. Только заметив в витринах гоблинов, привидений и прочую чертовщину, я вспомнила, что сегодня Хэллоуин.
Вымощенная камнем Темз-стрит тянулась бесконечно. Я прошла ее всю, заглядывая в окна сувенирных лавок, торговавших всем, чем угодно, — от ракушек до картин. Потом я свернула на Мэри-стрит и миновала гостиницу, портье которой тоже никогда не слыхал имени моей племянницы. Никто не знал Люси и в кафе «Кристис», где я выпила чашку кофе, сидя у окна и смотря на залив. На пропитанных влагой причалах там и тут сидели чайки, повернув головы в одну сторону. Две женщины в шляпках и перчатках спустились к воде. Что-то в их поведении подсказало мне, что они не просто подруги. Тревога за Люси вспыхнула во мне с новой силой, и я опять отправилась на поиски.
Я заходила и в «Черную жемчужину» у Банистерской пристани, и в «Энтони», в паб «Мощеный закоулок», и в гостиницу у маяка Кастл-Хилл. Мне не смогли помочь ни в «Зельде Каллахан», ни в старомодном кафе, где подавали штрудель и мороженое. Я была в таком множестве баров, что совсем запуталась и в некоторые возвращалась снова. Мне не удалось обнаружить ни малейшей зацепки, ни следа. Никто не мог вспомнить ничего полезного, да, наверное, не особенно и старался. В полном отчаянии, под все усиливавшимся дождем я брела вдоль Боуденской пристани. Вода потоками лилась с иссиня-серого неба. Какая-то женщина, проходившая мимо, улыбнулась мне.
— Милочка, не унывайте, — сказала она. — Наверняка все не так плохо.
Я проводила ее взглядом до дверей здания «Эквиднек лобстер компани» в конце пристани и решила пойти за ней — по крайней мере она проявила ко мне какое-то участие. Внутри она зашла в маленький кабинет за стеклянной перегородкой, который заполнял табачный дым. Стекло чуть ли не сплошь покрывали прикрепленные к нему счета, так что в промежутках едва заметно мелькали руки незнакомки и ее крашеные волосы.
Огромные, размером с лодку, резервуары с омарами, моллюсками и крабами громоздились до самого потолка, как каталки в морге. Зеленоватая вода из залива подавалась по трубам сверху и, наполняя резервуары, переливалась на пол. Здесь пахло морем, а громкие голоса рыбаков с обветренными лицами, в оранжевых комбинезонах и высоких резиновых сапогах звучали порывами крепкого ветра.
— Извините, — начала я с порога кабинета, но тут заметила, что, кроме женщины, внутри сидит на пластмассовом стуле один из рыбаков с красными загрубевшими руками. Он-то и курил.
— Милочка, да вы насквозь промокли. Заходите, согрейтесь. — Женщина, полная, с утомленным лицом, снова улыбнулась, поднимаясь с места. — Вы за омарами?
— Нет-нет, — быстро ответила я. — Я ищу свою племянницу. Она, наверное, заблудилась, а может, мы с ней разминулись. Мы должны были встретиться где-то здесь. Я просто хотела спросить, не видели ли вы ее?
— Как она выглядит? — спросил рыбак.
Я описала.
— Так когда вы ее последний раз видели? — Женщина казалась сбитой с толку.
Я втянула в себя воздух, готовясь соврать, но по глазам рыбака поняла, что он меня раскусил. Ему все было ясно.
— Сбежала, значит. С молодыми такое бывает, — сказал он, затягиваясь. — Тут главное знать, откуда она деру дала. Если скажете, я, может, и соображу, где ее лучше искать.
— Она была в «Эджхилле», — сказала я.
— И сделала оттуда ноги? — Он говорил как настоящий житель Род-Айленда, проглатывая последние слоги и обрывая слова.
— Отказалась от лечения.
— Значит, или программа не по нутру пришлась, или страховка кончилась. Дело известное. У меня самого там несколько приятелей прокантовались четыре-пять дней, да и свалили — страховщики платить отказались. Толку, конечно, от такого с чайкин клюв.
— Ее не устроила программа, — подтвердила я.
Он снял свою запачканную шапку и пригладил назад непослушные черные волосы.
— Вы, наверное, ужасно переживаете, — сказала женщина. — Давайте я вам кофе наведу.
— Спасибо, не надо.
— Кто так быстро выходит, обычно опять за выпивку или наркоту принимается, — заметил рыбак. — Вы уж меня извините, но что есть, то есть. Она, наверное, устроилась куда-нибудь официанткой или барменшей, чтобы поближе к своему зелью. Да и платят тут в ресторанах прилично. Я бы на вашем месте заглянул в «Кристис», в «Черную жемчужину» на Банистерской пристани, в «Энтони» на Уэйтской…
— Я везде уже была.
— А в «Белой лошади»? Там хорошо зарабатывают.
— Где это?
— А вон там. — Он указал в сторону от океана. — За Мальборо-стрит, там еще мотель рядом.
— Подскажите еще, где бы она могла остановиться? — попросила я. — Денег у нее скорее всего немного.
— Милочка, — сказала женщина, — знаете, куда еще стоит зайти? В Морскую ассоциацию. Тут рядом, вы наверняка прошли ее по пути сюда.
Рыбак прикурил очередную сигарету и кивнул:
— Точно, стоит попробовать. Оттуда и начните. Там тоже и официанток набирают, и на кухне девчонки работают.
— А что это? — спросила я.
— Место, куда рыбак может пойти, если совсем на мели. Типа хостела. Наверху комнаты, есть своя столовая, кафетерий.
— Она от католической церкви. Вам стоит переговорить с отцом Огреном, тамошним священником.
— Есть какая-то причина, по которой молодая девушка пойдет именно туда, а не в другие места, о которых вы говорили? — спросила я.
— Она туда пойдет, — объяснил моряк, — если и вправду решила завязать с выпивкой. Пить там нельзя, нет. — Он помотал головой. — Самое место для того, кто не закончил лечение, но не хочет возвращаться к бутылке или дури. У меня много корешей там перебывало, да и сам я как-то раз туда угодил.
Дождь лил с такой силой, что вода, шумно обрушиваясь с нависшего неба, брызгами отлетала от мостовой. Ноги у меня промокли до колен, я замерзла и проголодалась, и мне некуда было идти — в таком состоянии люди обычно и появлялись на пороге Морской ассоциации.
Кирпичное здание походило на небольшую церковь. Перед фасадом стояла доска с написанным мелом сегодняшним меню и висел плакат «МЫ РАДЫ ВСЕМ». Внутри за стойкой расположились несколько мужчин, прихлебывавших кофе. Другие разместились в скромной столовой прямо напротив входной двери. При моем появлении на липах, отражавших годы труда в непогоду и злоупотребления алкоголем, промелькнул легкий интерес. Официантка, примерно одних с Люси лет, спросила меня, не хочу ли я поесть.
— Я ищу отца Огрена, — объяснила я.
— Здесь он не появлялся, но вы можете посмотреть в часовне или библиотеке.
Я поднялась по лестнице и вошла в маленькую часовенку, в которой не оказалось ни души, за исключением изображений святых на оштукатуренных стенах. Внутри было очень красиво — на скамьях подушечки с вышивкой на морскую тематику, пол из разноцветного мрамора украшен изображениями ракушек. Я неподвижно стояла, рассматривая святого Марка, держащегося за мачту, святого Антония Падуанского, благословляющего обитателей вод, и апостола Андрея, забрасывающего сети. Выше на стене были начертаны слова 106-го псалма:
«Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают.
И веселятся, что они утихли, и Он приводит их к желаемой пристани».
Я опустила руку в большую морскую раковину со святой водой и перекрестилась. Помолившись перед алтарем, я опустила пожертвование в плетеную соломенную корзинку, оставив там банкноту за себя и Люси и четвертак за Эмили. За дверью раздавались веселые голоса и посвистывание поднимавшихся и опускавшихся по лестнице постояльцев. Сверху по крыше глухо барабанил дождь, за окнами, в которых ничего нельзя было разобрать, слышались крики чаек.
— Добрый день, — произнес позади меня спокойный голос.
Обернувшись, я увидела одетого во все черное отца Огрена.
— Добрый день, отец, — ответила я.
— Я вижу, вы много ходили под дождем. — У него было мягкое, кроткое лицо, глаза светились добротой.
— Я ищу свою племянницу, отец, и совсем отчаялась.
Долго рассказывать о Люси мне не пришлось. Я едва закончила описывать ее внешность, как поняла, что она ему знакома, и сердце мое затрепетало.
— Господь милосерден, — с улыбкой сказал он. — Он направил вас сюда, как направляет всех тех, кто ищет тихую пристань. Вашу племянницу Он привел к нам несколько дней назад. Думаю, она сейчас в библиотеке. Я поручил ей заняться каталогизацией книг и прочими делами. Она очень умна и уже загорелась мыслью все там компьютеризировать.
Мы нашли Люси в окружении потрепанных книг в тускло освещенной комнате со стенами, обшитыми темными деревянными панелями. Она сидела ко мне спиной за длинным и узким столом. Перед ней лежал только листок бумаги — как настоящему композитору под силу сочинять прекрасные мелодии в полной тишине, так и она легко могла программировать без компьютера. Мне показалось, что она слегка похудела. Отец Огрен легонько потрепал меня по руке и тихонько прикрыл за собой дверь.
— Люси, — позвала я.
Она повернулась и с изумлением посмотрела на меня.
— Тетя Кей? Господи, — приглушенно произнесла она — все-таки мы были в библиотеке. — Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашла? — На ее щеках вспыхнул румянец, резко проступил красный шрам на лбу.
Я пододвинула стул и, присев, взяла ее руку двумя своими.
— Поедем домой. Пожалуйста.
Она все так же неверяще смотрела на меня, будто я была призраком.
— С тебя сняты все подозрения.
— Все полностью?
— Все.
— Значит, ты нашла мне пробивного защитника?
— Я ведь обещала.
— Ты — мой самый лучший защитник, так ведь, тетя Кей? — прошептала она, смотря в сторону.
— В Бюро согласились с тем, что тебя подставила Кэрри, — объяснила я.
Ее глаза наполнились слезами.
— Люси, то, как она с тобой поступила, просто ужасно. Я понимаю, как тебе сейчас больно, понимаю твой гнев. Но все будет хорошо. Правда восторжествовала, в ТИКе хотят, чтобы ты вернулась на работу. С делом о нетрезвом вождении мы тоже разберемся. Судья отнесется к нему с большим снисхождением, поскольку доказано, что ты стала жертвой умышленного наезда. Но тебе все равно нужно пройти лечение.
— А нельзя пройти его в Ричмонде? И чтобы я жила у тебя?
— Ну конечно, можно.
Она смотрела в пол, из глаз у нее текли слезы. Я не хотела бередить ее раны, но мне необходимо было знать.
— Это ведь с Кэрри я видела тебя тем вечером на площадке для пикников? Кэрри ведь, кажется, курит?
— Иногда. — Она утерла слезы.
— Мне жаль, что все так сложилось.
— Тебе не понять.
— Почему же? Я могу понять, что ты ее любила.
— И до сих пор люблю. — Она начала всхлипывать. — Вот идиотизм, правда? Как такое может быть? Ничего не могу с собой поделать. И ведь все это время… — Она высморкалась. — Все это время она была с этим Джерри, или как там его. И использовала меня.
— Люси, она поступает так со всеми, не только с тобой.
Она горько зарыдала.
— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — сказала я, прижимая ее к себе. — Любовь не проходит просто так, Люси, это требует времени.
Мы долго сидели так обнявшись. На шею мне капали ее слезы. Только когда на горизонте осталась узенькая полоска синевы, а весь небосвод окрасился черным, мы поднялись в более чем скромную спаленку за вещами Люси. Камень и асфальт улиц усеивали глубокие лужи, в украшенных к Хэллоуину домах сверкали веселые огни. Мы шли, и стылые капли дождя сменялись хлопьями снега.

notes

Назад: 20
Дальше: Примечания