15
В четверг Марино с остервенением швырнул утреннюю газету на стол — страницы раскинулись веером, по конференц-залу разлетелись рекламные вкладыши.
— Опять, черт возьми! — рявкнул сержант, и его небритое лицо побагровело.
Уэсли отодвинул стул, ненавязчиво приглашая Марино присесть.
На первой полосе красовалась статья. Заголовок, набранный самым крупным шрифтом, гласил: «Анализ ДНК: новые вещественные доказательства позволяют предположить, что у серийного убийцы — генетическое отклонение».
Фамилия Эбби не фигурировала. Статья была подписана фамилией репортера, обычно освещавшего громкие судебные процессы.
В статье присутствовала врезка, в которой объяснялось, что такое ДНК. Был даже рисунок ДНК. Я представила, как убийца читает и перечитывает статью, как он рвет и мечет. Наверняка сегодня он позвонил на работу и сказался больным.
— Почему я всегда все узнаю последним? — разорялся Марино, бросая на меня красноречивые взгляды. — Я притащил этот чертов комбинезон. Я вкалываю, как проклятый. А потом — здрасте пожалуйста — я читаю в газете про какое-то гребаное отклонение. Опять профукали секретные сведения?
Я молчала.
— Пит, успокойся, — мягко произнес Уэсли. — Мы не имеем отношения к статье. Считай, что нам повезло. Известно, что у маньяка специфический запах пота — по крайней мере, это весьма вероятно. Теперь он будет думать, что медэксперты что-то выяснили, и, возможно, запаникует и каким-то образом выдаст себя. — Он посмотрел на меня: — Разве не так, Кей?
Я кивнула. Пока никто не пытался взломать базу данных. Если бы Уэсли или Марино явились на двадцать минут раньше, они застали бы меня по уши в бумагах.
Неудивительно, что моя вчерашняя просьба привела Маргарет в замешательство — чтобы распечатать файл, содержавший около трех тысяч дел — и это только за май, — понадобился рулон зеленой линованной бумаги, которой можно было обмотать все наше здание.
Однако дело осложняло еще одно обстоятельство — формат файла делал информацию нечитабельной. Я буквально выуживала фразы из нагромождения букв и цифр.
Больше часа ушло только на то, чтобы найти дело Бренды Степп. Когда я увидела в графе «Одежда. Индивидуальные особенности» запись «колготки телесного цвета», сердце мое затрепетало от волнения и ужаса. Никто из моих сотрудников не вносил эту информацию — ни сразу, ни после. Значит, данные были изменены кем-то еще.
— А почему тут написано, будто у маньяка что-то с головой? — Марино сунул газету мне прямо под нос: — Вы что, нашли у него в ДНК какую-то хрень, которая показывает, что у него винтиков в башке не хватает?
— Нет, — честно ответила я. — Видимо, автор статьи хотел сказать, что неправильный обмен веществ в некоторых случаях приводит к проблемам такого рода. Никаких конкретных доказательств у меня нет.
— Опять эта чушь — типа маньяк придурок, типа он из низов. Работает мойщиком машин, сантехником и черт знает кем еще. Запомните, я так не считаю.
— Пит, успокойся. — Уэсли едва сдерживался.
— Я отвечаю за расследование — и я же должен читать чертовы газеты, чтоб быть в курсе?!
— У нас тут проблема посерьезнее, — перебил Уэсли.
— Ну, что еще стряслось?
Мы обо всем рассказали Марино.
Мы рассказали ему о телефонном разговоре с сестрой Сесиль Тайлер.
Марино слушал внимательно, гнев в его глазах постепенно уступал место недоумению.
Мы сказали, что у пяти убитых женщин определенно была одна общая черта — голос.
Я упомянула о допросе Мэтта Петерсена.
— Если мне не изменяет память, Мэтт рассказывал, как познакомился с Лори. Это произошло на вечеринке. Помните, он описывал голос своей будущей жены? Он говорил, что у Лори было контральто очень приятного тембра, что стоило ей раскрыть рот, как все вокруг замолкали и слушали только ее? Мы полагаем, что маньяк выбирает жертвы именно по голосу. Возможно, он даже не видит их. Он их слышит.
— Нам это и в голову не приходило, — добавил Уэсли. — Сразу почему-то представляется психопат, который сначала замечает жертву, все равно где — в магазине, в автомобиле, в окне. Как правило, телефонный разговор, если он вообще имеет место, происходит после того, как преступник увидел жертву. Он может позвонить, чтобы прислушаться к ее голосу и начать предаваться сексуальным фантазиям, но прежде он должен узнать, как она выглядит. Короче, Пит, в нашем деле все гораздо страшнее, чем обычно. Мы пришли к выводу, что работа маньяка позволяет ему говорить по телефону с незнакомыми женщинами. У него есть доступ к телефонным номерам и адресам потенциальных жертв. Маньяк звонит. Если ему нравится голос женщины, он останавливает свой выбор именно на ней.
— Да, это существенно сужает круг подозреваемых, — съязвил Марино. — Нам всего-то и осталось, что выяснить, были ли номера телефонов и адреса убитых в муниципальной базе данных. Затем нужно прикинуть, откуда им могли звонить. Я хочу сказать: женщинам постоянно звонят все кому не лень — один продает швабры, лампочки, всякую фигню, другой предлагает голосовать за какого-нибудь мудака, третий пристает с социологическим опросом, типа «а вы замужем?», «а сколько вы зарабатываете?», «а всегда ли вы влезаете в штаны с левой ноги?», «а пользуетесь ли вы зубной нитью?».
— Улавливаешь, Пит, — пробормотал Уэсли.
Марино не обратил внимания на его слова.
— Проделав эти нехитрые действия, мы выходим на насильника и убийцу. Этот гад имеет свои восемь баксов в час за то, что просиживает штаны у себя дома, обзванивая всех подряд. Наконец ему попадается женщина, которая живет одна и зарабатывает двадцать штук в год. А через неделю, — Марино повернулся ко мне, — она попадает к доктору Скарпетте. Ну, и как прикажете искать маньяка?
На этот счет у нас не было соображений.
Наша версия насчет голоса отнюдь не облегчала поиски. Марино был прав. Круг подозреваемых только расширялся. Определить, с кем жертва виделась в каждый конкретный день, еще представлялось возможным, хотя и с трудом. Но выяснить, с кем она говорила по телефону… Даже если бы женщины выжили, они вряд ли бы вспомнили и идентифицировали всех звонивших. Фирмы — распространители товаров, агитаторы, люди, которые просто ошиблись номером, как правило, не называют своих имен. Каждому из нас поступает множество звонков — мы их не отслеживаем и тут же о них забываем.
— Но ведь маньяк орудует всегда в ночь с пятницы на субботу, — произнесла я. — Разве это не позволяет нам сделать вывод, что он работает не дома? С понедельника по пятницу у него накапливается стресс. В пятницу вечером или в ночь на субботу маньяк нападает. Он по двадцать раз на день моется борным мылом — а разве люди держат дома такое мыло? Насколько мне известно, то, что покупают для личного пользования, не содержит буры. Наверняка маньяк моет руки борным мылом на работе.
— А мы точно имеем дело с бурой?
— Ионная хроматография подтвердила, что это именно бура. «Блестки» содержат буру. Тут двух мнений быть не может.
Уэсли на минуту задумался.
— Если маньяк моется борным мылом на работе, а домой приходит в пять, вряд ли к часу ночи у него на руках может оставаться такое количество «блесток». Наверняка он работает посменно, у него бывают вечерние дежурства. Борное мыло есть в офисных туалетах. Преступник заканчивает смену примерно в полночь и едет прямиком к дому жертвы.
Версия Уэсли выглядела более чем правдоподобно. Если у маньяка бывают вечерние дежурства, у него есть прекрасная возможность разнюхивать, как лучше проникнуть в дом жертвы, в дневное время, когда все нормальные люди на работе. Ночью, после дежурства, он приезжает снова, чтобы еще раз все проверить. Жертва в это время либо где-нибудь развлекается, либо спит. Как и ее соседи. Маньяку никто не мешает.
Какая же работа связана с ночными дежурствами на телефоне?
Некоторое время мы обсуждали этот вопрос.
— Большинство агентов по продажам звонят после обеда, — сказал Уэсли. — Вряд ли кто-то вздумает предлагать товары после девяти вечера.
Мы закивали.
— Возможно, маньяк работает в пиццерии на доставке, — предположил Марино. — Пиццерии у нас круглосуточные. Может, он принимает заявки по телефону. Обычно первое, о чем вас спрашивает оператор, — это ваш телефон. Если вы уже заказывали пиццу в этой пиццерии, ваш адрес тут же появляется на экране. А через полчаса под дверью у вас торчит какой-нибудь недоносок с коробкой: «Пепперони с луком, мэм!» Почему бы убийце не работать на доставке? Он тогда ведь сразу увидит, одна женщина живет или не одна. Оператором быть тоже неплохо — и голос слышит, и адресок имеет…
— Вот и проверь, — сказал Уэсли. — Возьми пару ребят и прочеши круглосуточные пиццерии.
Господи, да ведь завтра пятница!
— Пит, узнай, есть ли хоть одна пиццерия, в которой заказывали пиццу все пять убитых. Тебе это особого труда не составит — в компьютере это должно быть отображено.
Марино вышел и через минуту вернулся с «Желтыми страницами». Он нашел раздел «Пиццерии» и начал выписывать адреса и телефоны.
Мы продолжали прикидывать, где еще мог работать маньяк. Диспетчеры «скорой помощи» и телефонных компаний тоже круглосуточно принимают звонки. Налоговые инспекторы не стесняются звонить после десяти вечера, отрывая население от любимых телепрограмм. Нельзя также сбрасывать со счетов ночных сторожей, охранников, работников бензозаправок, которые коротают ночные дежурства, играя в «на кого бог пошлет» с телефонным справочником или муниципальной базой данных.
У меня уже голова шла кругом. Как, ну как из этого множества людей выделить маньяка?
И еще мне не давала покоя одна подспудная мысль.
«Ты слишком все усложняешь, — шептал мой внутренний голос. — Ты все дальше отходишь от реальных улик».
Я не отрывала взгляда от мясистого, потного лица Марино, от его бегающих глазок. Он устал, извелся. Он пестует свою обиду, корни которой глубоко запрятаны. Почему он такой вспыльчивый? Что он там говорил об образе мыслей маньяка — дескать, маньяк ненавидит успешных женщин, потому что они высокомерные?
Всякий раз, когда я пыталась поговорить с Марино, мне сообщали, что он «на дежурстве». И Марино был в домах всех пяти задушенных женщин.
В доме Лори Петерсен доблестный сержант казался бодрым — сна ни в одном глазу. А ложился ли он вообще спать в ту ночь? Не странно ли, что он так активно пытался повесить все убийства на Мэтта Петерсена?
Нет, Марино не подходит по возрасту, убеждала я себя.
Он большую часть времени проводит в машине. Его работа заключается отнюдь не в ответах на звонки. Значит, никакой связи между Марино и убитыми женщинами нет.
Что еще важнее, сержант не отличается каким-то особенным запахом пота, и если комбинезон принадлежал ему, зачем тогда он сам принес его в лабораторию?
Если, конечно, Марино не пытается вывернуть нашу версию наизнанку, потому что слишком много знает. Ведь он, в конце концов, эксперт, он ведет расследование, он достаточно опытен, чтобы быть как спасителем, так и самим дьяволом.
Да, сомнений не оставалось: все это время я не желала признать, что убийцей мог быть полицейский.
Не Марино, нет. Но один из тех, с кем сержант давно работает. Тот, кто покупал темно-синие комбинезоны в разных магазинах спецодежды, мыл руки борным мылом, в больших количествах имеющимся в туалетах нашего министерства, знал достаточно о судебной медицине и расследованиях, чтобы дурачить своих коллег, а заодно и меня. Коп, который из хорошего стал плохим. Или психопат, устроившийся на работу в полицию — силовые структуры часто привлекают людей с отклонениями в психике.
Мы еще раньше выяснили, какие бригады полицейских дежурили в домах и возле домов убитых женщин. Но вот узнать, кто из людей в форме был на дежурстве, когда обнаружились тела, нам в голову не пришло.
Возможно, какой-нибудь полицейский во время смены набирал наугад номера из телефонного справочника. Возможно, он сначала слышал голос будущей жертвы. Голоса женщин сводили его с ума. Он убивал женщину, но продолжал околачиваться поблизости, ожидая, пока обнаружат тело.
— Ставку нужно сделать на Мэтта Петерсена, — обратился Уэсли к Марино. — Он сейчас в городе?
— Да. По крайней мере, должен быть.
— Пит, тебе надо пойти к нему и разузнать, не упоминала ли его жена каких-нибудь агентов по продажам или типов, что звонят и говорят: «Вы победили в конкурсе» или «Голосуйте за нашего кандидата». Короче, узнай обо всех телефонных звонках.
Марино с грохотом отодвинул стул.
Я промолчала. Я еще не готова была озвучить свои соображения.
Вместо этого я спросила:
— А нельзя ли будет получить распечатку или кассету с записью звонков, которые поступали в полицию, когда были найдены тела? Мне бы хотелось узнать точно, в какое время поступали такие звонки и когда приезжала полиция. Особенно меня интересует случай Лори Петерсен. Время смерти очень важно — тогда мы бы определили, во сколько убийца уходит с работы. Если, конечно, считать, что он работает в вечернюю смену.
— Не вопрос, — равнодушно сказал Марино. — Поедемте со мной. Сначала к Петерсену, потом в диспетчерскую.
Петерсена дома не оказалось. Марино оставил свою визитку под медным дверным молотком у него на крыльце.
— Вряд ли Петерсен мне перезвонит, — буркнул сержант, забираясь обратно в машину.
— А почему вы так думаете?
— Да я позавчера приезжал, так он меня и на порог не пустил. Столбом стоял в дверях. Снизошел до того, чтоб понюхать комбинезон, а потом велел мне убираться к чертям, дверь захлопнул перед носом, сказал, что будет говорить со своим адвокатом, потому что детектор лжи подтвердил его невиновность, а я его якобы терроризировал.
— А разве это не так? — съязвила я.
Марино выразительно посмотрел на меня и едва заметно улыбнулся.
Мы выехали из западного округа и теперь направлялись в центр города.
— Вот вы говорите, тест на ионы выявил буру. — Марино сменил тему. — Значит, вы отмели версию с театральным гримом?
— В гриме бура не содержится, — ответила я. — Под лазером светились румяна под названием «Золотистый загар». Но в них нет буры. Кроме того, весьма вероятно, что Петерсен оставил отпечатки на теле своей жены, когда прикасался к ней, еще как следует не смыв этот самый «Золотистый загар» с рук.
— А как же быть с «блестками» на ноже?
— Их недостаточно, чтобы провести полноценное исследование. Только я не думаю, что это грим.
— Откуда такая уверенность?
— Это не порошок, не гранулы. У «Золотистого загара» кремовая основа. Помните, вы принесли в лабораторию большую белую банку с темно-розовым кремом?
Марино кивнул.
— Это и был «Золотистый загар». Да, в его состав входит вещество, за счет которого он светится под лучом лазера. Однако эти румяна ведут себя иначе, чем борное мыло. От румян остаются точечные следы с высокой концентрацией «блесток», и только на тех местах, к которым прикасается человек с румянами на пальцах. А от борного мыла «блестки» разлетаются во все стороны.
— Значит, на ключицах Лори Петерсен все-таки были румяна.
— Да. И на отпечатках пальцев Мэтта Петерсена тоже. Там «блестки» находятся строго вокруг самих чернильных отпечатков, и нигде больше. А «блестки» на ноже Петерсена совсем не такие. Они словно распылены — точно так же, как на телах жертв.
— Вы имеете в виду, что если бы Петерсен руками в гриме взялся за нож, отпечатки с «блестками» были бы совсем не такие, какие они есть?
— Именно.
— А что вы скажете о «блестках» на телах, удавках и прочем?
— На запястьях Лори концентрация «блесток» была достаточной, чтобы сделать однозначный вывод — это бура.
Марино поднял на меня свои блестящие глазки.
— Стало быть, мы имеем дело с двумя видами «блесток»?
— Совершенно верно.
— Хм.
Как и большинство государственных зданий в Ричмонде, полицейское управление было покрыто штукатуркой унылого «бетонного» цвета — в тон тротуарам. Эту блеклую громадину оживляли только разноцветные флаги — штата Вирджиния и звездно-полосатый, — трепетавшие на фоне лазурного неба. Марино заехал на стоянку и втиснулся между неприметными полицейскими автомобилями.
Мы вошли в вестибюль и миновали застекленную доску объявлений. Полицейские в темно-синей форме при виде Марино расплывались в улыбке, а мне говорили: «Привет, док!» Я украдкой оглядела себя и успокоилась, убедившись, что не выскочила из офиса прямо в халате. А то со мной частенько случались подобные эксцессы, и тогда я чувствовала себя будто бы в пижаме.
Мы прошли мимо стенда со сводками новостей, увешанного фотороботами педофилов, фальшивомонетчиков и киллеров. На стенде присутствовали и фотографии «горячей десятки» грабителей, насильников и убийц, разыскиваемых полицией Ричмонда. Многие физиономии откровенно ухмылялись в фотоаппарат — еще бы, ведь им удалось поставить на уши весь город.
Я почти бежала за Марино вниз по бесконечной полутемной лестнице. Эхо наших шагов гулко отзывалось в пролетах, билось о металлические перила. Мы остановились перед одной из дверей. Марино заглянул в стеклянное окошко и подал кому-то знак.
Дверь открылась автоматически.
Мы оказались в диспетчерской — подземной каморке, заставленной столами, компьютерами, подстанциями, телефонами, кронштейнами и тому подобным. Посередине возвышалась стеклянная стена — за ней сидели служащие. Весь город схематично отображался у них на экранах компьютеров, точно видеоигра. Операторы службы «911» с удивлением повернули головы в нашу сторону. Одни отвечали на звонки, другие трепались или курили, спустив наушники на шею.
Марино провел меня в угол, где стоял шкаф, до отказа набитый коробками с кассетами. Все коробки были помечены соответствующими датами. Марино быстро достал пять коробок, в каждой из которых находились записи за одну неделю.
Он плюхнул эту стопку мне на руки и сказал:
— С Рождеством!
— Что? — опешила я.
— Ладно, некогда мне тут с вами, мне еще пиццерии прочесывать, — произнес Марино, доставая сигареты. — Магнитофон там. — Он пальцем указал на диспетчерскую. — Хотите — тут прослушивайте, хотите — у себя. Я бы на вашем месте поскорее убрался из этой чертовой норы вместе с кассетами, но только я вам этого не говорил. Лады? Вообще-то кассеты выносить нельзя. Но вы берите. А потом просто вернете мне в собственные руки.
У меня начиналась мигрень.
Марино повел меня в маленькую комнатку, где лазерный принтер выплевывал километры зеленой линованной бумаги — на полу уже лежала куча почти в метр высотой.
— Я тут напряг ребят, еще когда мы были у вас в офисе, — коротко объяснил Марино, — чтоб они распечатали все записи из компьютеров за последние два месяца.
Господи, за что мне это?
— Так что адреса и все такое прочее здесь. — Сержант глянул на меня своими тусклыми карими глазками. — Вам придется просмотреть копии с жесткого диска — без них не узнать, какие адреса появлялись на экране во время телефонного звонка. А без адресов вы не поймете, что к чему.
— Послушайте, нельзя ли просто поискать информацию в компьютере?.. — раздраженно спросила я.
— А вам что-нибудь известно о главном компьютере?
Конечно, я ничего не знала.
Марино огляделся.
— Никто здесь ни черта о нем не знает. У нас только один айтишник, наверху сидит. Но сейчас он на пляже. Спецы приезжают, только когда что-нибудь ломается. Тогда мы звоним куда следует, и фирма нагревает наше министерство на семьдесят баксов в час. Даже если мы готовы сотрудничать, эти уроды тянут резину — ждешь их вечно, как зарплаты. Да и айтишник наш не торопится — может, завтра появится, может, в понедельник, а может, и в среду. Это под настроение. Так что вам еще повезло, что я нашел парня, который сечет, как включается этот чертов принтер.
Мы провели в комнате полчаса. Наконец принтер выдал все, что мог, и Марино начал разрезать листы. Куча доросла почти до полутора метров. Марино сложил бумагу в коробку из-под принтера и, крякнув, поднял ее с пола.
Мы вернулись в диспетчерскую. Марино через плечо бросил молоденькому смазливому темнокожему оператору:
— Увидишь Корка — передай, мне надо с ним потолковать.
— Ладно, — зевнул офицерик.
— Скажи ему, чтоб больше не смел брать мою тачку — хватит дурью маяться.
Парень рассмеялся, сделавшись очень похожим на Эдди Мерфи.
Следующие два дня я провела в кабинете, облаченная в нейлоновый халат и с наушниками на голове.
Берта проявила ангельскую доброту, на целый день отправившись с Люси на прогулку.
Я специально не поехала в офис — там меня отвлекали бы каждые пять минут. Я пыталась опередить само время и молилась о том, чтобы успеть вычислить преступника прежде, чем вечер пятницы растворится в сером субботнем рассвете. Я ни минуты не сомневалась в том, что маньяк не пропустит и эту субботу.
Дважды я звонила Розе, проверяла обстановку. Она сообщила, что из офиса Эмберги меня домогались уже четыре раза с тех пор, как я уехала с Марино. Спецуполномоченный требовал, чтобы я немедленно явилась к нему и объяснила происхождение статьи на первой полосе, «очередную и самую вопиющую утечку информации», как он изволил выразиться. Эмберги желал получить отчет об исследовании ДНК, а также отчет о «последнем вещественном доказательстве». Наш спецуполномоченный до того рассвирепел, что не погнушался лично позвонить в мой офис и наорать на Розу.
— Роза, что вы ему сказали? — изумилась я.
— Что оставлю вам записку. Тогда он стал кричать, что сотрет меня в порошок, если я немедленно не соединю его с вами. Я сказала: «Да, пожалуйста». Я еще никогда ни на кого не подавала на суд…
— В суд, Роза.
— Ну, в суд. Пусть только еще раз наедет — получит по заслугам.
Я включила автоответчик. Если Эмберги вздумает терзать меня по домашнему телефону, ему придется довольствоваться автоответчиком.
Кассеты вымотали мне всю душу. Каждая содержала записи за целых семь дней. Конечно, кассета не крутилась сто шестьдесят восемь часов — ведь порой за один час поступало только три-четыре звонка, и те по паре минут. Все зависело от загруженности линии «911» в ту или иную смену. Моей задачей было найти определенный период времени, в который, по моим соображениям, совершались убийства. Если бы я потеряла терпение, пришлось бы отматывать пленку назад. Но в конце концов у меня поехала крыша. Все это было ужасно.
Вдобавок вгоняло в депрессию. О чем только не сообщали люди в службу спасения! Звонившие были самыми разными людьми — начиная с душевнобольных, которым мерещилось, будто на них напали пришельцы, и заканчивая несчастными, чьих мужей или жен только что свалил сердечный приступ или инсульт. Хватало также звонков об автомобильных авариях, угрозах покончить жизнь самоубийством, подозрительных личностях, агрессивных собаках, шумных соседях, петардах и выхлопах машин, напоминавших выстрелы.
Все эти сообщения я пропускала мимо ушей. Пока мне удалось выделить только три интересовавших меня звонка — от Бренды, Хенны и Лори. Я перематывала пленку, пока не нашла прервавшийся звонок, который успела сделать Лори перед смертью. Звонок поступил в службу спасения ровно в 00:49, в субботу, 7 июня. На пленке остался только бодрый голос оператора: «Служба спасения. Слушаю вас».
Я просмотрела целую стопку листов зеленой линованной бумаги, пока нашла соответствующую запись. Адрес Лори появился на экране оператора службы спасения, ее дом значился под именем Л. Э. Петерсен. Присвоив звонку четвертую степень важности, оператор перебросил его на диспетчера, сидевшего за стеклянной перегородкой. Звонок поступил к патрульному полицейскому под номером 211 только через тридцать девять минут. Еще через шесть минут патрульный проехал мимо дома Лори, а потом поспешил по новому вызову.
Адрес Петерсенов снова появился ровно через час и восемь минут после оборвавшегося звонка в «911», в 01:57, — это Мэтт Петерсен обнаружил тело своей жены. Если бы в тот вечер у него не было репетиции! Если бы он вернулся всего лишь на полтора часа раньше!
Щелк.
Оператор: «Служба спасения. Слушаю вас».
Петерсен, еле переводя дыхание: «Моя жена!» В панике: «Кто-то убил мою жену! Пожалуйста, приезжайте скорее!» Переходя на вой: «Господи! Ее кто-то убил! Умоляю, скорее!»
Нечеловеческий вопль Петерсена тронул меня до глубины души. Мэтт не мог связать двух слов, не мог ответить на вопрос оператора, его или не его адрес высветился на экране.
Я нажала на «стоп» и принялась считать. Петерсен вернулся через двадцать девять минут после того, как дежурный полицейский посветил фонариком на фасад его дома и доложил, что все спокойно. Прервавшийся звонок поступил в службу спасения в 00:49. Патруль проезжал мимо дома Петерсенов в 01:34.
Между этими событиями прошло сорок пять минут. Их маньяку вполне хватило.
К часу тридцати четырем преступник успел скрыться. Свет в спальне не горел. Если бы убийца все еще оставался в доме, свет был бы включен. В этом я не сомневалась — как бы маньяк нашел электрические провода и завязал такие сложные узлы в темноте?
Мы имели дело с садистом, которому было важно, чтобы жертва видела его в лицо, даже если это лицо скрывает маска. Преступник хотел, чтобы жертва в ужасе, не поддающемся человеческому разумению, пыталась представить себе все, что с ней собираются сделать, чтобы она следила за тем, как ее мучитель осматривается, отрезает провода, связывает ей руки и ноги…
Когда все было кончено, маньяк выключил свет и выбрался через окно ванной — возможно, за считаные минуты до того, как патрульная машина проехала мимо дома, и менее чем за полчаса до того, как вернулся Мэтт. Омерзительный запах гниющей мусорной кучи еще не успел рассеяться.
В случаях с Брендой и Хенной патруль не приезжал, по крайней мере, мне пока не удалось убедиться в обратном. У меня опустились руки.
Я решила передохнуть. Тут как раз открылась входная дверь — это вернулись Берта и Люси. Они подробно рассказали о том, как провели день, и я изо всех сил старалась слушать внимательно и улыбаться. Люси ужасно устала.
— У меня живот болит, — захныкала девочка.
— А я тебя предупреждала, чтоб ты не ела всякую гадость, — завелась Берта. — Подумать только, уговорить и сладкую вату, и хот-дог… — принялась она загибать пальцы.
Я сварила для Люси куриный бульон и уложила ее в постель.
Потом пришлось вернуться в кабинет и снова напялить наушники.
Прослушивание настолько поглотило меня, что я совсем потеряла счет времени.
В ушах уже звенело от бесконечного «Служба спасения. Слушаю вас. Служба спасения. Слушаю вас».
В десять вечера я окончательно перестала соображать. Я тупо перематывала пленку, пытаясь найти звонок об обнаружении тела Пэтти Льюис. Параллельно я пробегала глазами распечатку, разложенную на коленях.
То, что я увидела, не поддавалось логическому объяснению.
Адрес Сесиль Тайлер был напечатан в нижней части страницы. Рядом стояли время и дата: 21:23, 12 мая.
Видимо, здесь какая-то ошибка.
Ведь Сесиль погибла 31 мая.
Ее адрес не может быть напечатан на этой странице! Ее звонка не должно быть на этой кассете!
Я принялась мотать дальше, останавливая запись каждые несколько секунд. Через двадцать минут я нашла то, что искала. Я прокрутила отрывок три раза, пытаясь врубиться в смысл.
Ровно в 21:23 на звонок в службу спасения ответил мужской голос.
Мягкий, вежливый женский голос, помедлив, удивленно произнес: «Извините, я, кажется, ошиблась».
«У вас проблемы, мэм?»
Нервный смешок: «Я хотела позвонить в справочную. Извините, пожалуйста». Снова смешок: «Видимо, я набрала девятку вместо четверки».
«Ничего страшного. Мы всегда радуемся, когда у человека все в порядке». Затем игриво: «Желаю вам приятно провести вечер».
Тишина. Пленка моталась дальше.
В распечатке адрес темнокожей жертвы стоял прямо под ее именем «Сесиль Тайлер».
И вдруг я все поняла. «О господи! Господи боже мой», — шептала я, ощущая внезапную резь в животе.
Бренда Степп позвонила в полицию, когда попала в аварию. Лори Петерсен, по словам ее мужа, позвонила в полицию, когда приняла кошку, катавшую консервную банку, за нечто гораздо более опасное. Эбби Тернбулл позвонила в полицию, когда ей на хвост сел черный «ягуар». Сесиль Тайлер позвонила в полицию по ошибке — просто перепутала номер.
Она набрала «911» вместо «411».
Черт, она просто перепутала цифры!
Четыре женщины из пяти. Все звонки поступали из их домов. Адрес каждой женщины тут же появлялся на экране компьютера. Оператор, видя, что дом записан на имя женщины, делал вывод, что она живет одна.
Я бросилась в кухню. Не знаю, почему именно туда — ведь телефон был и в кабинете.
Как в тумане, я набрала номер отдела расследований.
Марино на работе не было.
— Пожалуйста, дайте мне домашний телефон сержанта Марино.
— Сожалею, мэм, но мы не уполномочены давать такую информацию.
— Плевала я на ваши полномочия! Это доктор Скарпетта, главный судмедэксперт! Дайте мне этот чертов телефон!
Дежурный не ожидал такого выпада. Он рассыпался в извинениях, а затем продиктовал номер.
«Слава богу», — успела я подумать, услышав в трубке голос Марино.
— Очуметь! — отреагировал доблестный сержант на мою почти бессвязную тираду. — Я за этим прослежу, док.
— А вам не кажется, что надо сейчас же ехать в управление и взять этого мерзавца на месте, в диспетчерской? — Мой голос сорвался на визг.
— Что он там говорил? А по голосу вы его не узнали?
— Нет, конечно.
— Что конкретно он сказал этой Тайлер?
— Я дам вам послушать. — Я метнулась в кабинет, взяла трубку, включила магнитофон и поднесла наушники к телефону.
— Узнаете?
Марино не отвечал.
— Сержант, вы куда пропали?
— Да тут я. Остыньте малость, док. Трудный денек выдался, верно? Оставьте это дело полиции. Я лично прослежу.
Послышались короткие гудки.
Я сидела, тупо глядя на телефонную трубку, которую все еще держала в руке. Я не шелохнулась до тех пор, пока гудки не сменил механический голос: «Если вы хотите позвонить, пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте еще раз…»
Я проверила входную дверь, убедилась в том, что сигнализация включена, и пошла наверх. Моя спальня была в конце коридора и окнами выходила в парк. Над чернильно-черной травой вспыхивали светлячки, и я поспешно опустила жалюзи.
Берта вбила себе в голову, что солнечный свет непременно должен проникать в комнату, даже если там никого нет. «От него, доктор Скарпетта, погибают микробы».
«А заодно выцветают ковры и обои», — обычно парировала я.
Но Берту было не переубедить. Я же терпеть не могла входить в спальню поздно вечером и натыкаться взглядом на темноту за окном. Я сразу, не зажигая света, опускала жалюзи, чтобы меня никто не увидел — мне вечно казалось, что под окном кто-то ошивается. Но сегодня я забыла о своей привычке. Я не стала снимать халат — вполне сойдет вместо пижамы.
Взобравшись на скамейку для ног, я достала из обувной коробки револьвер и сунула его под подушку.
Одна мысль о том, что через несколько часов телефонный звонок вытащит меня в сырой мрак, вызывала тошноту. Неужели мне придется сказать Марино: «Я же предупреждала! Что же вы ничего не предприняли, вы, идиот?!»
Интересно, чем сейчас занимается сержант? Я выключила лампу и с головой забралась под одеяло. Небось пьет пиво и пялится в телевизор.
Заснуть не удалось. Я села на кровати и снова включила лампу. Телефон на прикроватной тумбочке словно дразнил меня. А ведь мне больше не к кому обратиться. Позвонить Уэсли? Но он наверняка перезвонит Марино. Связаться с отделом расследований? Но офицер, который возьмет трубку, опять же перезвонит Марино — если, конечно, вообще соблаговолит меня выслушать.
Марино. Он возглавлял расследование. Все дороги, как известно, ведут в Рим.
Я выключила лампу и уставилась в темноту.
«Служба спасения. Слушаю вас…»
«Служба спасения. Слушаю вас…»
В ушах звенел голос оператора. Я ворочалась с боку на бок.
Было уже за полночь, когда я на цыпочках спустилась в кухню и достала из бара бутылку коньяка. Люси даже не повернулась на другой бок с тех пор, как я ее уложила. Температура у девочки была нормальная. Хотелось бы мне сказать то же самое о себе! Сделав два глотка «микстуры от кашля», я нехотя поднялась в спальню, легла и в очередной раз выключила лампу. Электронные часы отсчитывали минуты.
Щелк.
Щелк.
Я ворочалась в постели, время от времени проваливаясь в тяжелый сон, больше похожий на бред.
«…Что конкретно он сказал этой Тайлер?»
Щелк. Пленка продолжала мотаться.
«Извините». Нервный смешок. «Видимо, я набрала девятку вместо четверки…»
«Ничего страшного… Желаю вам приятно провести вечер».
Щелк.
«…Видимо, я набрала девятку вместо четверки…»
«Служба спасения. Слушаю вас».
«…Болц хорош собой. Парням вроде него незачем подсыпать снотворное дамочкам — те сами на шею вешаются».
«Да он подонок!»
«…Потому что его нет в городе, Люси. Мистер Болц в отпуске».
«Да?» В глазах мировая скорбь. «А когда он вернется?»
«Не раньше июля».
«А почему мы с ним не поехали, тетя Кей? Он ведь на море?»
«…Ты лжешь о наших отношениях, причем каждый день». Его лицо за пеленой дыма будто в тумане, волосы на солнце кажутся золотыми.
«Служба спасения. Слушаю вас».
Теперь я была в доме у мамы, и она мне что-то говорила.
Затем надо мной лениво закружила какая-то птица. Сама я ехала на грузовике с человеком, которого не знала, лица которого не видела. Вокруг раскачивались пальмы. Белые цапли возвышались над поверхностью заросшего озера, и их длинные шеи напоминали фарфоровые перископы. Цапли поворачивали белые головки и смотрели нам вслед. Они следили за нами. Точнее, за мной.
Я легла на спину, надеясь, что так будет удобнее.
Мой отец сидел в постели и смотрел на меня, а я рассказывала, как прошел день в школе. Лицо у папы было пепельно-серое. Он смотрел, не мигая, а я не слышала собственного голоса. Папа не реагировал на мои слова, но не отрывал от меня взгляда. В мое сердце прокрался страх. Лицо у отца было белое. Он смотрел на меня пустыми глазами.
Отец был мертв.
— Па-а-а-а-па!
Я прижалась лицом к его шее, и в ноздри мне ударил тошнотворный запах пота…
В голове помутилось.
Сознание возвращалось медленно — так из глубины всплывает на поверхность пузырек воздуха. Я очнулась. Сердце бешено колотилось.
Запах.
Он мне приснился? Или он был здесь, в моей комнате?
Мерзкий запах гнили! Он мне приснился?
Я уже знала, что происходит, — чувствовала подкоркой. Сердце билось о ребра.
Кто-то был рядом со мной, на кровати. Колыхнулась волна зловония.
