Глава 6

«Тед Раек ведет эксклюзивный репортаж из Клейтона для канала „Файв лайв ньюс“. Этот тихий и спокойный городок все глубже погружается в пучину ужаса, который здесь называется Клейтонский убийца. Многие местные жители боятся выходить из дома по вечерам, а некоторые — и при свете дня. Несмотря на это всеподавляющее чувство страха, надежда все же остается. ФБР и полиция, которые ведут расследование, сделали удивительное открытие».

Было шесть часов вечера, и я смотрел новости. Мама сказала, что пятнадцатилетние мальчишки не смотрят новости, если только они не чокнутые, но, поскольку у нас не было «Корт-ТВ», меня интересовали только местные новости. И потом, серийный убийца по-прежнему оставался главной новостью, а репортажи Теда Раска стали самым популярным в городе шоу, несмотря (а может быть, благодаря) на его склонность к мелодраме. За окном шел проливной ноябрьский дождь, а на экране телевизора разгорались страсти.

«Как вы помните из моего первого репортажа об убийстве местного фермера Дэвида Берда, — продолжал Раск, — рядом с местом преступления было обнаружено какое-то маслянистое вещество. Сначала считалось, что это след автомобиля, на котором скрылся убийца, но исследования, проведенные судмедэкспертами, показали, что это вещество органического происхождения. Источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что ФБР удалось обнаружить в этом веществе ДНК, о которой сегодня рано утром стало известно, что это ДНК человека, но, к сожалению, это все. Данная ДНК не соответствует ни ДНК одной из жертв, ни ДНК кого-то из подозреваемых, ни ДНК кого-нибудь из пропавших без вести местных жителей, ни вообще какой-либо ДНК из имеющихся в базе данных штата. Должен обратить ваше внимание на то, что база данных ДНК, на которую мы ссылаемся, очень ограниченна. Это довольно новая технология, и в городских базах крайне мало данных более чем пятилетней давности. Без федеральной базы ДНК, сопоставимой с базой отпечатков пальцев, эта конкретная ДНК, возможно, никогда не будет идентифицирована».

Раск держался так высокомерно, как будто мог заработать журналистскую премию на одной харизме. Мама по-прежнему его ненавидела и отказывалась смотреть репортажи. Она говорила, что еще немного — и люди начнут показывать пальцами на подозреваемых, начнутся суды Линча. Напряжение в городе росло, и ожидание третьего убийства нависло над нами как грозовая туча.

«Пока полиция проводила экспертизу места преступления, — продолжил Раск, — наша команда вела собственное расследование и нашла кое-что любопытное: нераскрытое преступление, совершенное в Аризоне более сорока лет назад, когда было обнаружено серое вещество, очень похожее на то, которое мы имеем в данном случае. Поможет ли это поймать убийцу? Мы сообщим кое-что новое обо всем этом сегодня в десять вечера. С вами был Тед Раск на „Файв лайв ньюс“. Сара?»

Но в десять часов Тед Раск не появился на экране. До него добрался Клейтонский убийца. Оператор нашел Теда после половины девятого в проулке за мотелем, где его выпотрошили, одной ноги не было. На лицо и голову выплеснули огромное количество едкого черного вещества. Видимо, оно было горячим, поскольку на коже образовались красные пузыри — настоящий омар.

— Говорят, ты терроризируешь ребят в школе? — спросил доктор Неблин.

Я проигнорировал его вопрос — смотрел в окно, думал о теле Раска. Что-то с ним… не так.

— Не хочу использовать диагноз как оружие, чтобы пугать людей, — сказал Неблин. — Мы с тобой делаем это для того, чтобы ты смог стать лучше, а не для того, чтобы размахивал своей патологией перед лицом других людей.

Лицо. На лицо Раска выплеснули какую-то грязь… Для чего? Это казалось унизительным — такого убийца не делал никогда прежде. Что происходит в городе?

— Ты игнорируешь мои вопросы, Джон, — заметил Неблин. — Думаешь о вчерашнем убийстве?

— Это было не простое убийство — серийное, — ответил я.

— Разве есть разница?

— Конечно, — сказал я, поворачиваясь и глядя ему в глаза.

Я чувствовал себя так, будто он огорчил меня своим невежеством.

— Ведь вы психотерапевт, должны в этом разбираться. Просто убийство… это что-то другое. Обычные убийцы — это пьяницы или обманутые мужья, у них есть свои причины, чтобы убивать.

— А у серийных убийц таких причин нет?

— Убийство — это само по себе причина, — сказал я. — Внутри серийного убийцы есть какой-то голод или пустота, и он, убивая, заполняет эту пустоту. Назвать это убийством… значит упростить случившееся. Само это слово начинает звучать глупо.

— А ты, значит, не хочешь, чтобы серийные убийцы выглядели глупцами.

— Дело не в этом. Дело в том, что… Не знаю, как это сказать. — Я снова повернулся к окну. — Что-то в этом не так.

— Может быть, ты пытаешься представить серийных убийц в лучшем виде, чем они есть на самом деле? — спросил Неблин. — Хочешь наделить их действия каким-то особым смыслом?

Я упрямо продолжал не обращать на него внимания. Машины на улице медленно двигались по наледи, покрывшей проезжую часть. Я надеялся, что одна из них собьет какого-нибудь пешехода.

— Ты смотрел вчерашние новости? — спросил Неблин.

Он вынуждал меня заговорить, поднимая мою любимую тему. Я молчал, глядя в окно.

— Это кажется немного подозрительным, — продолжал он. — Репортер сообщил, что у него есть улика, которая может вывести на убийцу, а потом был убит за час до того, как собирался поведать об этой улике миру. Мне кажется, он вышел на след.

«Ах, какая глубокая мысль, Шерлок. В десятичасовых новостях именно об этом и говорили».

— Мне бы не хотелось говорить об этом, — сказал я.

— Тогда, может быть, мы поговорим о Робе Андерсе? — предложил Неблин.

Я повернулся и посмотрел на него.

— Кто вам сказал об этом?

— Мне вчера позвонил школьный психолог, — ответил Неблин. — Насколько мне известно, он говорил об этом только со мной и с Робом. После разговора с тобой ему снились кошмары.

Я улыбнулся.

— Это не смешно, Джон. Это признак агрессии.

— Роб агрессивен не меньше меня, — сказал я. — Он с третьего класса такой. Если хотите увидеть признаки агрессии, последите за ним несколько часов.

— Агрессия — это нормально для пятнадцатилетнего подростка, — заметил Неблин. — Я беспокоюсь, когда агрессия исходит от пятнадцатилетнего социопата, одержимого убийством, еще и потому, что до сих пор ты демонстрировал неконфронтационное поведение. Что произошло, Джон?

— Понимаете, в городе действует серийный убийца, который похищает части тел своих жертв. Вы должны были слышать — об этом передавали в новостях.

— И присутствие убийцы так повлияло на тебя?

Монстр за стеной зашевелился.

— Я оказался очень близко, — сказал я, — ближе, чем когда-либо прежде, к моему исследованию убийц. Я читаю книги, рыщу в Интернете и читаю о серийных убийцах ради… нет, не ради удовольствия, вы знаете, что я хочу сказать… но все это так далеко. Они реальны, и их реальность — часть очарования. А это происходит у нас под боком. Серийные убийцы должны быть реальны где-нибудь в другом месте, но не здесь.

— Ты боишься его?

— Я боюсь быть убитым, — ответил я. — Пока что все три жертвы — взрослые мужчины, и я думаю, он и дальше будет держаться этой тактики. Значит, я в безопасности. И мама, и Маргарет, и Лорен тоже.

— А твой отец?

— Моего отца здесь нет, — сказал я. — Я даже не знаю, где он.

— Но за него ты не боишься?

— Нет, — ответил я не сразу.

Так оно и было, но кое о чем я умалчивал и чувствовал, что он это понимает.

— Что-нибудь еще?

— А должно быть что-то еще? — спросил я.

— Если не хочешь об этом говорить, не будем, — сказал Неблин.

— А если будет нужно?

— Тогда и поговорим.

Иногда психотерапевты так раскрывают душу, что диву даешься, как у них вообще получается что-то утаить. Я смотрел на него, взвешивая все за и против, — стоит или нет заводить разговор, который все равно неизбежен. В итоге я решил, что вреда от него не будет.

— Мне на прошлой неделе приснилось, будто этот убийца — мой отец.

Неблин никак не отреагировал, но спросил:

— Что он делал?

— Не знаю, приехал даже не ради меня.

— Тебе хотелось, чтобы он забрал тебя с собой после убийства? — спросил Неблин.

— Нет, — ответил я, ерзая на стуле. — Я… хотел, чтобы он забрал меня с собой туда, где он больше не сможет убивать.

— И что случилось потом?

Мне вдруг расхотелось говорить о том, что было потом, хотя я сам начал этот разговор. Знаю, я противоречил сам себе, но сны, в которых ты убиваешь своего отца, могут оказывать подобное действие.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

— Хорошо, — ответил доктор и сделал запись в блокноте.

— Можно посмотреть, что вы написали? — спросил я.

— Конечно. — И он передал мне блокнот.

— Что за «главная причина»?

— Главная причина, по которой ты напугал Роба Андерса. Есть еще и другие?

— Не знаю, — ответил я.

— Если не хочешь говорить об отце, может, поговорим о твоей матери?

Монстр за стеной зашевелился. Я привык думать о нем как о монстре, но на самом деле это был я сам. Или, по крайней мере, темная часть меня. Вы, вероятно, думаете, что быть вместилищем монстра жутковато, но, поверьте мне, гораздо хуже, когда этот монстр — ваш собственный мозг. Если называешь его монстром, то как бы немного дистанцируешься от него и чувствуешь себя лучше. Не намного, но и это уже что-то.

— Моя мать — дура, — сказал я. — Она не пускает меня в морг. Уже месяц.

— До прошлого вечера в городе почти месяц никто не умирал. Зачем тебе в морг, если нет работы?

— Я часто ходил туда — подумать. Мне там нравилось.

— У тебя нет другого места, где можно было бы посидеть и подумать?

— Я езжу на Фрик-Лейк, — ответил я. — Но там теперь холодно.

— Фрик-Лейк?

— Клейтон-Лейк. Там много всяких чудиков. Но я практически вырос в этом морге, и она не имеет права не пускать меня.

— Раньше ты говорил, что всего лишь несколько лет помогал матери, — продолжал доктор Неблин. — В морге есть еще что-то, к чему ты привязан?

— Этот репортер погиб вчера вечером, — сказал я, не обращая внимания на его вопрос. — И мы, вероятно, получим его — они, конечно, повезут домой хоронить, но сначала могут прислать к нам на бальзамирование. Я должен увидеть это тело, а она не хочет меня пускать.

Неблин помолчал.

— Зачем тебе его видеть?

— Чтобы узнать, что он думает, — ответил я, глядя в окно. — Я пытаюсь его понять.

— Убийцу?

— С ним что-то не так, а я никак не могу сообразить, что именно.

— Так, — сказал Неблин. — Мы можем поговорить об убийце, если ты этого хочешь.

— Правда?

— Правда. Но когда мы закончим, ты ответишь на любой вопрос, который я задам.

— Какой вопрос?

— Узнаешь, — ответил Неблин, улыбаясь. — Так что тебе известно об убийце?

— Вы знаете, что он забрал почку у первой жертвы?

Неблин склонил голову.

— Я этого не знал.

— Никто этого не знает. Так что никому не говорите. Когда труп привезли в морг — у него отсутствовала почка. Все тело было располосовано, но почку отрезали довольно ровно.

— А что со второй жертвой?

— У того он взял руку, — сказал я. — Живот располосовал, но не выпотрошил — большинство внутренностей остались на месте.

— А у третьего он забрал ногу, — закончил Неблин. — Интересно. Значит, органы, собранные в кучку в первый раз, были делом случая — он не исполняет ритуал над убитым, просто забирает части тела.

— Именно это я и сказал маме, — всплеснул я руками.

— И после этого она тебя вышвырнула?

Я пожал плечами:

— Наверное, для нее это прозвучало жутковато.

— Меня интересует то, как он оставляет тела, — сказал Неблин. — Не забирает их и не прячет. Просто оставляет — пусть другие найдут. Обычно это означает, что серийный убийца вкладывает в свои действия какой-то смысл, хочет, чтобы мы нашли тело и прочли его послание. Но если верно то, что ты говоришь, он не выставляет тела напоказ — быстро наносит удар и исчезает, проводя с убитым как можно меньше времени.

— Но что это значит? — спросил я.

— Прежде всего то, что он, возможно, ненавидит то, что делает.

— В этом есть смысл, — кивнул я. — Я об этом как-то не подумал.

Я мысленно назвал себя дураком за то, что сам не догадался. Почему мне не пришло в голову, что убийца, возможно, и не получает удовольствия от убийства?

— Но он изуродовал лицо репортера, — вспомнил я, — так что у него был еще какой-то мотив, кроме как прикончить его.

— У серийных убийц, — сказал Неблин, — мотив нередко носит эмоциональный характер: убийца может быть рассержен, разочарован, смущен. Не впадай в ошибку и не считай, что социопаты лишены чувств, — чувства у них как раз очень обострены, они просто не знают, что делать со своими эмоциями.

— Вы сказали, что ему не нравится убивать, но пока он брал что-то на память у всех трех жертв, — стал я рассуждать. — Тут нет логики: зачем брать что-то на память о событии, которое не хочешь запоминать?

— Над этим стоит подумать, — сказал Неблин, делая запись в блокноте. — Но теперь пришло время задать вопрос тебе.

— Хорошо, — сдался я, вздыхая и отворачиваясь от окна. — Давайте ваш вопрос.

— Скажи, что делал Роб Андерс, перед тем как ты стал угрожать ему убийством.

— Я не угрожал ему убийством.

— Ты говорил о его смерти в угрожающем смысле, — сказал Неблин. — Давай не будем придираться к мелочам.

— Мы собрались в спортзале на дискотеку, и он задирал меня — дразнил, выбил у меня стакан… А когда я говорил с другим человеком, он подошел и стал цеплять меня по-настоящему, а я знал только два способа избавиться от него: или ударить, или напугать. У меня есть правило: не трогать людей. Поэтому я его напугал.

— У тебя нет правила насчет угрозы убийством?

— Прежде не было, — сказал я. — Теперь появилось.

— А с кем ты говорил?

— Какое это может иметь значение?

— Мне просто любопытно, с кем ты говорил.

— С одной девочкой.

Монстр за стеной издал низкий недовольный рык.

Доктор Неблин наклонил голову.

— Имя у нее есть?

— Брук, — ответил я, неожиданно почувствовав неловкость. — Просто девчонка. Она сто лет живет на моей улице.

— Хорошенькая?

— Для вас она слишком мала, доктор.

— Давай я спрошу по-другому, — сказал он, улыбаясь. — Тебя к ней тянет?

— Мне казалось, мы говорили о Робе Андерсе, — заметил я.

— Это я из чистого любопытства, — сказал он, делая запись в блокноте. — Ну, мы в любом случае на сегодня почти закончили. Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

— Да нет.

Я выглянул в окно: между зданиями осторожно пробирались автомобили, словно жуки в лабиринте. В восточном направлении — прочь из города — проехал фургон телеканала «Файв лайв ньюс».

— Похоже, он их напугал, — сказал Неблин, проследив за моим взглядом.

Возможно, он прав… Постой-ка. Вот оно. Вот то звено, которого мне не хватало.

Убийца напугал их.

— Это не серийный убийца, — неожиданно сказал я.

— Нет? — переспросил Неблин.

— Все не так, — ответил я. — Так не может быть. После убийства он не убежал — оставил тело на всеобщее обозрение, облив его этой дрянью. Он не пытался скрыть преступление, он хотел, их напугать. Неужели вы не понимаете? У него была причина!

— А ты думаешь, что у серийных убийц нет причин?

— Нет у них причин, — подтвердил я. — Просмотрите сводки по преступлениям, и вы не найдете ни одного серийного убийцы, который убивает кого-то, потому что тот слишком близко подобрался к его тайне. Большинство из них будут из кожи вон лезть, чтобы привлечь к себе внимание. Им нравится шумиха вокруг них. Половина серийных убийц пишет письма в газеты.

— А разве славу нельзя толковать как причину?

— Это не одно и то же, — возразил я. — Они убивают не потому, что просто хотят привлечь к себе внимание, — им нужно внимание именно как убийцам. Они хотят, чтобы люди знали, что они делают. Убийство остается основной причиной — главной потребностью, которую убийца пытается удовлетворить. А у этого типа есть что-то еще. Я не знаю, что это, но оно существует.

— А как насчет Джона Уэйна Гейси? — спросил Неблин. — Он убивал геев, потому что хотел их наказать. Вот тебе и причина.

— Лишь немногие из тех, кого он убил, были настоящими геями, — сказал я. — Вы много о нем читали? Гомосексуализм являлся не причиной, а только поводом — ему нужно было убивать кого-то, а утверждение, что он наказывает грешников, ослабляло чувство вины.

— Ты что-то слишком разволновался, Джон, — заметил Неблин. — Давай, пожалуй, закончим на этом.

— У серийных убийц нет времени убивать любопытствующих репортеров, потому что они слишком заняты убийством тех людей, которые отвечают их представлениям о жертве: стариков, детей, блондинок из колледжа, кого угодно, — сказал я. — Почему этот действует иначе?

— Джон… — начал Неблин, но продолжать не стал.

Я почувствовал, что у меня закружилась голова, как если бы я дышал чистым кислородом. Доктор Неблин правильно сказал — пора заканчивать. Я набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза. Для этого еще будет время. И тем не менее я чувствовал приток энергии, в ушах у меня стоял звук бегущей воды. Этот убийца был какой-то не такой, какой-то новый.

Монстр за стеной с храпом втянул воздух, в котором чувствовался запах крови.