7
Марк пользовался разными способами получения информации, и нельзя сказать, что он отдавал предпочтение Интернету. Слишком обширно, слишком запутанно. Вообще, ничто не могло сравниться с телефонным звонком и непосредственными человеческими контактами. Он позвонил в посольство Германии — там работал знакомый пресс-атташе. Последний, даже не отключаясь, соединился по другой линии с приятелем, репортером журнала «Штерн», специализировавшимся на чрезвычайных происшествиях, который сам освещал дело Кройц. У того сохранились координаты Эрика Шрекера, адвоката семьи.
Спустя несколько минут Марк разговаривал с адвокатом. На своем самом лучшем английском он постарался объяснить, что его интересовало: ему хотелось бы выявить возможные связи между обвинением, выдвинутым в Джохор-Бахру, и подозрениями, возникшими в отношении дайвера в Камбодже. Шрекер сухо оборвал его:
— Сожалею, но я ничего не могу вам сообщить.
— Может быть, вы мне хотя бы скажете, собираетесь ли вы снова возбудить дело. Дает ли арест Реверди в Малайзии основания, чтобы подать на апелляцию в Камбодже?
— Суд уже состоялся. Дело было прекращено.
Тем не менее по его тону Марк понял, что у Шрекера и семейства Кройц имелись определенные планы.
— Вы связывались с представителями потерпевшей стороны в Малайзии?
— Пока что слишком рано говорить о чем бы то ни было.
— Но ведь в этих двух делах прослеживается определенное сходство, не правда ли?
— Послушайте! Мы с вами теряем время. Я ничего вам не скажу. Вы знаете, что адвокаты не разговаривают с журналистами, если только это не. может помочь им в ведении дела. Это дело требует лишь одного: максимальной деликатности. Я не возьму на себя никакого риска.
Марк откашлялся.
— Вы можете навести обо мне справки. Я — серьезный журналист.
— Дело не в этом.
— Обещаю, что дам вам прочитать статью до опубликования. Я…
Адвокат расхохотался, на несколько секунд его голос зазвучал совсем молодо.
— Если б вы знали, сколько статей мне обещали показать до публикации, а я их и близко не увидел!
Марк не стал настаивать: он не мог припомнить, чтобы хоть раз сдержал обещание такого рода. Он предпочел сделать упор на практическую сторону дела:
— У меня за плечами двадцать лет судебной хроники. Я не из тех, кто готов написать что угодно. Просто введите меня в курс дела. Вы видите связь с папанским делом или нет?
Адвокат промолчал.
— Будут ли сотрудничать правовые системы двух стран?
— Послушайте, я…
— Заместитель гособвинителя Малайзии поедет в Камбоджу?
Молчание Шрекера вдруг стало каким-то другим. Он устало вздохнул:
— Я связывался с ним, когда он был в Джохор-Бахру. Я не получил никакого ответа. И мы по-прежнему не знаем, готовы ли камбоджийцы передать ему материалы по делу Кройц.
— А почему вы сами не дадите ему их?
Адвокат снова расхохотался, на сей раз саркастически:
— Потому что у нас их нет. В 1997 году мы выступали всего лишь в качестве иностранных консультантов. Кхмеры очень чувствительны в отношении всего, что могло бы поставить под сомнение их компетентность. Речи быть не может, чтобы люди с Запада поучали их.
Адвокат начал горячиться; Марк почувствовал, что это дело его волнует.
— Вам следует понять одну вещь, — продолжал Шрекер, — Красные кхмеры убили восемьдесят процентов юридического персонала Камбоджи. В настоящее время уровень подготовки тамошних адвокатов и судей не выше, чем у учителя начальных классов. Да еще коррупция и политическое давление. Полный бардак! Добавьте к этому достаточно сложные отношения между Камбоджей и Малайзией. Кроме того, когда мы попытались действовать через Таиланд, мы…
— Почему через Таиланд?
Адвокат не ответил, но Марк догадался:
— В Таиланде возбуждено дело против Реверди?
Шрекер по-прежнему молчал. Марк продолжал настаивать:
— Там у Реверди тоже были проблемы?
— Нет, никаких проблем. Его ни в чем не обвиняли.
Марк судорожно соображал, открывая одну за другой свои картонные папки. Он нашел свои заметки — надо показать Шрекеру, что он действительно разбирается в материале. Он принялся перечислять:
— С 1991-го по 1996 год, а потом с 1998-го по 2000 год Реверди жил в Таиланде. Он возвращался туда в 2001-м и в 2002 годах. В эти периоды были другие убийства?
Немец не отвечал. Марк слышал его затрудненное дыхание. Адвокат не хотел говорить, но что-то не позволяло ему повесить трубку.
— Вы нашли тела?
У Шрекера вырвался вопль:
— Да нет тел, нет! Иначе все было бы просто.
— Что же тогда?
— Исчезновения.
— Исчезновения в Таиланде? С их восемью миллионами туристов в год? Как там можно говорить об «исчезновениях»?
— Есть совпадения.
— Мест?
— Вот именно. Мест и дат.
Марк опустил взгляд на свои записи — среди мест пребывания Реверди одно повторялось.
— В Пукете?
— Да, в Пукете. Два зарегистрированных случая исчезновения. Если быть более точным, в Кох-Сурине, на севере Пукета. Там, где жил Реверди.
— Географическая близость ничего не доказывает.
— Есть кое-что еще. — Адвокат снова разгорячился; без сомнения, он потратил месяцы, чтобы раскопать эти сведения. — Одна из женщин посещала его занятия по дайвингу. Вторая приезжала к нему в бунгало. Есть свидетели. Она казалась влюбленной в него. Больше ее не видели.
Марк вздрогнул: перед ним вырисовывался облик настоящего хищника.
— Жертвы. Назовите мне их фамилии.
— Нет, это уж слишком! Мы годы потратили на составление досье! Не для того, чтобы какой-то журналист все разбазарил!
— «Мы» — это кто?
— Семьи. Мы нашли в Европе родственников пострадавших. Мы объединились. И мы движемся в направлении Малайзии. — Резкий смешок. — Мы его обложили, как крысу.
Теперь голос Шрекера звучал крайне возбужденно, и Марку передавалось его состояние. Сколько же ударов нанес Реверди? Он представил себе, как сам отмечает фломастером на карте Юго-Восточной Азии места, где ныряльщик совершал свои преступления. И внезапно у него в памяти всплыло определение «серийного убийцы-маньяка»: «Как и большинство сексуальных садистов, такой человек очень мобилен, он много передвигается, в социальном плане не выделяется, по крайней мере внешне, так как способен надевать маску нормальности и не пугать своих жертв; кроме того, он полностью держит под контролем место совершения преступления…»
Марк сделал еще одну попытку:
— Вы можете сообщить мне хотя бы, откуда были эти девушки?
— До свидания! Я и так сказал слишком много.
— Подождите! — Он почти кричал. Потом заговорил тише: — Я хотел бы увидеть их лица. Только это. Пришлите мне фотографии.
— Чтобы вы напечатали их в своей газете?
— Клянусь, что ничего не опубликую. Я просто хочу сравнить их с другими жертвами.
— Сходства нет. Это первое, что мы проверили.
— Только фотографии. Меня не интересуют ни имена, ни страны.
— Ни в коем случае. Пока у нас есть только предположения. Мы пытаемся наладить сотрудничество между странами, которые никак не могут объединить свои усилия. Учитывая различия правовых систем, это настоящая головоломка. Я и не подумаю рисковать ради какого-то журналиста, который…
— Забудьте о журналисте. Забудьте о публикациях. Я просто хочу разобраться в этой истории. Я хочу сам расследовать это дело, понимаете?
Снова молчание. Теперь и Марк зашел слишком далеко; но его откровенность, похоже, сработала. Два охотника поняли друг друга.
— Какие гарантии вы можете мне дать, что эти фотографии не будут опубликованы?
— Пришлите мне их по электронной почте, с низким разрешением. Я не смогу их воспроизвести. Просто просмотрю на своем компьютере.
Записав электронный адрес Марка, адвокат заключил:
— Я сообщу вам сроки их пребывания в стране и предполагаемые даты исчезновения. Чтобы вы сориентировались.
— Спасибо.
— Минуточку, услуга за услугу! Мне кажется, вы человек заинтересованный. Если что-то удастся обнаружить, вы должны держать меня в курсе.
— Можете на меня положиться.
Еще одна ложь: Марк привык действовать в одиночку. Он никогда не поделится своей информацией. Он уже собирался положить трубку, но вдруг передумал. Он захотел вытащить из этого человека его собственное мнение:
— Вы уверены, что Реверди — серийный убийца?
Адвокат ответил не сразу. Он обдумывал свой ответ. Он хотел, чтобы его слова прозвучали приговором.
— Жестокое животное, — произнес он наконец. — В двух известных случаях он нанес более двадцати ударов. Он изрезал им лица, половые органы, груди. Он действует в умоисступлении, под влиянием внезапного импульса, заставляющего его убивать без какого-то обдуманного плана, не принимая мер предосторожности. Жестокое животное. Ему просто хочется выпускать кровь из несчастных девушек.
Шрекер ошибался. На основании своего опыта Марк мог предположить, что Реверди действовал по заранее намеченному плану. Иначе его задержали бы уже после первого убийства. Напротив, он готовил свою ловушку. Ему удавалось завлечь молодую женщину в свое логово, а потом избавиться от тела. Но в одном адвокат был прав: он действовал в умоисступлении. Хаотичные, беспорядочные действия. Что-то приказывало ему убивать. Что именно?
По его телу пробежала леденящая дрожь. Вот какой ключ ему хотелось бы найти. Понять, где тлеет очаг зла в мозгу убийцы. Поэтому он задал еще один вопрос:
— Каковы шансы взять у него интервью?
— Ни малейших. Пока что он в прострации, но когда придет в себя, он не скажет ни слова. После Камбоджи он не согласился ни на одно интервью.
Марк затрепетал:
— После Камбоджи?
— Одной журналистке удалось встретиться с ним, когда он сидел в пномпеньской тюрьме «Т-5». Но она не добилась никаких признаний. Он, как обычно, играл в «короля приливов», воспаряющего в высшие сферы. Всякая чушь такого рода. Он ни слова не сказал по моему делу.
— У вас есть координаты этой журналистки?
— Какая-то Пизаи, по-моему… Она работает в «Пномпень пост».
Марк попрощался с адвокатом, рассыпаясь в обещаниях и благодарностях, потом посмотрел на часы: одиннадцать утра. В Пномпене пять часов вечера. Он подключился к Интернету, чтобы найти координаты камбоджийской газеты. Шрекер уже прислал ему портреты пукетских жертв.
Марк открыл оба приложения с помощью программы Picture Viewer. Адвокат был прав: пропавшие девушки были хороши собой, но совершенно не похожи друг на друга. И не имели ничего общего ни с Перниллой Мозенсен, ни с Линдой Кройц. У одной было квадратное лицо, и стянутые на затылке волосы подчеркивали его решительное выражение. Вторая смотрела искоса, из-под длинных вьющихся прядей. Объединяли их лишь возраст да загар: девушки, любящие путешествия и солнце.
Шрекер сообщил предполагаемые даты их исчезновения: март 1998 года в первом случае, январь 2000 года — во втором. Марк распечатал портреты в том же формате, что и фотографии Перниллы и Линды, после выложил их рядом на письменном столе, словно игральные карты. Странная игра, в которой возможен только один победитель.
Если эти четыре женщины действительно стали жертвами Реверди, то почему он выбрал именно их? Обладали ли они чем-то, что ускользало от Марка, каким-то признаком, какой-то особенностью, подстегивавшей его убийственное безумие?
Он прикрепил фотографии кнопками к стене и снова занялся поисками координат «Пномпень пост». Говорившая по-английски журналистка в редакции дала ему номер мобильного телефона Пизаи Ван Тхам. Новый номер.
— Алло?
Марк начал объяснять причину звонка по-английски, но женщина перебила его по-французски. С явной радостью. У нее был странный голос, нежный и в то же время гнусавый. Чашка чаю с кислым привкусом лимона. Казалось, журналистку не удивил его звонок; судя по всему, он был не первым.
— Вы хотите, чтобы я присылать вам мое интервью с Реверди по электронной почте? Текст по-английски.
Марк дал ей адрес, потом продолжил:
— Вы — единственная журналистка, которой удалось взять интервью у Жака Реверди. С тех пор он больше не говорил…
В трубке прозвучал самодовольный смешок.
— Как вам это удалось? Чем объяснить эту честь?
Послышался новый смешок — этакое сдержанное мяуканье. Марк представил себе кошку редкой породы. Золотистая шерстка, зеленые глаза; и нарочитая томность.
— Все очень просто. Я была женщина.
— Женщина?
— Жак Реверди — соблазнитель. Охотник на женщин.
— Каким он показался вам при встрече?
— Очаровательный. — Она снова мяукнула. — Охотник на женщин!
Он вдруг вспомнил. Все ныряльщики были мастерами соблазнять дам. Жак Майоль, Умберто Пелиццари: настоящие сердцееды. Но для Реверди любовь служила лишь маской. Пизаи продолжала:
— Особенно улыбка. Очень медленная, очень сладкая. Такой фрукт, вы понимаете? И голос. Очень горячо. Знаете, женщины это обожают… И он любит женщины.
Ее неправильный французский и это мяуканье начинали действовать ему на нервы.
— Вы думаете, он виновен?
— Нет сомнений. Он убивает женщины.
— Его оправдали в Пномпене, так ведь?
— Такая юстиция в Камбодже. Но виновен, нет сомнений. Я почувствовала за улыбкой… Хочет кожу женщины.
— Вы только что сказали, что он любил этих женщин.
— Именно. Убийство: последняя степень соблазнения. Я учила французский в Сорбонне. «Дон Жуан» Мольера. Я поняла глубокая правда. Соблазнение — это разрушение. Дон Жуан убийца. Он убивает Эльвиру. Он ворует ее сердце, ее душу, ее жизнь. Реверди так же. Убийца женщин.
Она снова рассмеялась, в ее смехе слышался деланый страх. Марк смутно понимал, что она хотела сказать. Убийство как высшая стадия обладания. Кошечка заключила:
— Бабник. Если хотите интервью, пришлите своя подружка.
— С ним можно связаться в Мпохе?
— Он уже не в Мпохе.
— Что?
— Реверди ушел из больница.
Марк забыл об учтивости.
— Мать честная! Где же он?
— Национальная тюрьма в Канаре, возле Куала-Лумпура. Уехал вечером вчера, четверг, тринадцатое февраля. Психиатры сказали: выздоровел. Во всяком случае, в уме. Отвечает за свои действия.
Марк не знал, хорошая это новость или плохая. У него не было никакой возможности установить контакт с Реверди. И он по-прежнему не знал имени адвоката.
— Кто принял решение о переводе?
— Он. Он попросил вернуться в тюрьму… нормальную.
— Он попросил?
— Если он чего-то не хочет, это чтобы его считали сумасшедшим!
