20
Марк не испытывал ни малейшего интереса к войне в Ираке.
С двадцатого марта американцы возобновили ракетный обстрел Багдада, но ему от этого не было ни жарко ни холодно. Укус комара в спину носорога. Единственное, что его занимало, — может ли конфликт каким-то образом сказаться на работе международной почты. Уже две недели он терпеливо ждал, теряясь в догадках, пытаясь представить маршрут письма Реверди, постоянно задаваясь вопросом о том, не грешит ли он излишним оптимизмом. Может быть, убийце вовсе не хочется отвечать Элизабет…
В ожидании Марк снова и снова изучал свое досье. И продолжал следить за развитием дела в Папане. Но дело, казалось, закрыли. Судя по всему, с начала военных действий уже никто в Малайзии не занимался проблемой Реверди. Каждое утро он заходил на сайты газет Куала-Лумпура, проверял сообщения агентств, звонил во французское посольство. С ним неизменно разговаривали как с сумасшедшим, перепутавшим место и время для обращения.
Он что, ничего не слышал о войне? Единственное, что ему наконец удалось узнать, это имя адвоката Жака Реверди: Джимми Вонг-Фат. Но он не получил ответа ни на один из посланных запросов.
Тем временем дела в «Сыщике» шли неважно. Продажи упали до невиданно низкого уровня, журналисты впали в спячку. На фоне этого оцепенения ритм жизни Марка определялся утренними прогулками на улицу Ипполит-Леба. Ален встречал его с улыбкой и каждый раз с новым анекдотом. Судя по всему, он догадался, что в этой истории крылось что-то неладное, что тут были замешаны какие-то личные интересы. Каждое утро Марк уходил с почты понурый, и вьетнамец уже начинал посматривать на него с сочувствием. Даже его шуточки стали более мягкими, более ободряющими.
До субботы, двадцать девятого марта.
В тот день он просунул под перегородку новое письмо.
Канара, 19 марта 2003 г.
Дорогая Элизабет!
Никто не может назвать меня мягкосердечным. Однако ваше новое письмо меня тронуло. Честное слово. Я почувствовал в нем искренний порыв, непосредственность, и это меня взволновало. Я отметил, что вы отказались от жалкого жаргона психологов и от всякой претенциозной высокопарности.
Этот новый тон мне понравился, поскольку в нем нет фальши.
Элизабет, если вы хотите установить со мной честные отношения, вы должны доказать мне, что вы действительно искренни. Только тогда я, может быть, смогу, в свою очередь, довериться вам. И писать вам как другу.
Если вы хотите что-то получить от меня, в первую очередь вы сами должны сообщить мне кое-что о себе. Сделать какие-то признания.
Я — глубоководный ныряльщик, апноист. Я не могу рассматривать отношения — даже по переписке, даже здесь, в этой тюрьме, — кроме как через призму глубины. В глубинах вашего существа я смогу прочесть правду о наших отношениях. Только проникнув под вашу плоть, я пойму, смогу ли я выслушать вас, приблизиться к вам.
Согласны ли вы исповедаться передо мной? Я жду вашего ответа. Наше будущее в ваших руках. Только вы определите природу нашего погружения.
До скорого.
Жак Реверди
Как и в первый раз, Марк словно оцепенел.
Но на сей раз природа его потрясения была иной. Он не мог поверить, что одержал такую победу. Он и не представлял себе, что возможен такой крутой поворот за такое короткое время. Уж не ловушка ли это? Но о какой ловушке может идти речь? И ради чего?
Нет. Перемена тона принесла свои плоды, вот и все. Хищник почуял искренность во втором письме. К этому добавились скука, одиночество, жестокость тюрьмы. В подобных условиях любой Реверди оказался бы восприимчивым к внешним искушениям.
Не снимая перчаток, Марк схватил фломастер и блокнот, которыми пользовался для черновиков. Суть его ответа состояла в двух словах: «Да, разумеется!» Он согласится на все откровения, которых потребует убийца.
Сочиняя письмо, Марк дрожал от возбуждения. Если он будет и дальше продолжать в том же роде, если не допустит ошибок, он получит настоящую исповедь — в этом он был уверен. На пороге смерти убийца расскажет ему все. Тогда, может быть, он поймет природу преступного импульса. Он увидит черную вспышку.
Он составил текст за полчаса. Редактура и запись рукой Элизабет заняли еще столько же. Теперь все шло легче — и сочинение послания, и рукописный текст… Как и в предыдущих случаях, он снял копию на своем факсимильном аппарате. Для личного архива. Потом он посмотрел на часы — одиннадцать тридцать.
Марк снова побежал к почтовому отделению на улице Сен-Лазар. По субботам почта закрывалась в полдень. По дороге он вспомнил встревожившие его строчки письма, несколько испортившие его радость: «Только проникнув под вашу плоть, я пойму, смогу ли я выслушать вас, приблизиться к вам…» Если такие вещи пишет обычный человек, это просто странно. Но когда речь идет об убийце, способном двадцать семь раз вонзить нож в тело женщины, есть все основания понимать формулировку буквально.
К счастью, чудовище находится за решеткой. Через несколько месяцев его казнят. Так что Mapку предстоит вести жесткую игру, чтобы вырвать у него все его секреты.
Переступив порог почтового отделения, он вздохнул с облегчением. Когда он отдал свое письмо служащей и попросил отправить его экспресс-почтой, то ощутил даже нечто вроде опьянения. Он преодолел новый рубеж. Новое давление, новый риск…
Служащая спросила:
— Вы что-то сказали?
Марк отрицательно помотал головой, но его выдали губы. При мысли о предстоящем погружении в бездну он прошептал: «Берегись обморока».
