V. Люк
94
– Теперь закройте глаза.
Люк с обнаженной грудью полулежал в кресле с откинутой спинкой. Обритый череп был весь усеян электродами, улавливавшими колебания излучаемых мозгом волн. Под пластырями, покрывавшими его грудь, скрывались датчики, фиксировавшие частоту сердечных сокращений, интенсивность мускульных вибраций, гальваническую реакцию кожи (по-английски GSR – galvanic skin response, как мне объяснили), то есть электрические микротоки, испускаемые эпидермисом.
– Вы расслабляетесь. Вы постепенно начинаете ощущать каждую клеточку вашего тела.
Левый бицепс Люка был обхвачен обшлагом тонометра. Инфракрасный датчик в виде кольца на пальце контролировал уровень насыщения организма кислородом. Эта аппаратура должна была не только улавливать физиологические изменения во время эксперимента, но и сигнализировать об опасности: Люк вышел из комы, но его состояние оставалось неустойчивым.
– Ваши члены расслабляются. Ваши мышцы делаются ватными. Напряжение уходит.
Через несколько дней после моего визита Люк потребовал, чтобы его с помощью гипноза погрузили в пережитое им психическое состояние – и при свидетелях. Ему хотелось еще раз, по памяти, достигнуть «того берега» и чтобы каждая деталь была запротоколирована.
Эрик Тюилье, невропатолог, который лечил его в Отель-Дье, отказался – слишком рискованно. Но Люк настаивал, и один психиатр по имени Паскаль Зукка, главный врач клиники в Вильжюиф, согласился. По его мнению, сеанс мог оказаться даже спасительным, ибо катарсис порой лечит психические травмы. Тюилье капитулировал. С обязательным условием, что все будет происходить в Отель-Дье, в его отделении и под его надзором.
– Ваши руки, ваши ноги тяжелеют…
Был четверг, 14 ноября. Из наблюдательной кабины я через стекло смотрел на своего лучшего друга, бледного как мел, потерявшегося среди датчиков и проводов. Очередное заблуждение…
Люк находился в центре большого пустого зала, обшитого металлическими панелями и выстеленного звукопоглощающими плитами и светлым линолеумом. Слева от него стоял столик на колесиках, на котором были разложены ампулы, шприцы и электрический дефибриллятор. Перед ним, повернувшись к нам широкой спиной, сидел Паскаль Зукка в белом халате. Своей напряженной позой он напоминал тренера по боксу, дающего последние советы своему чемпиону. Сцену снимали несколько камер.
Я посмотрел на своих соседей. Судебный следователь Корина Маньян, приехавшая в командировку из Безансона по собственному поручению. Рядом с ней – Эрик Тюилье, не спускавший глаз с мониторов. Чуть поодаль – психиатр, чьего имени я не разобрал, – его Маньян прихватила с собой в качестве эксперта. Эксперта в какой области? Этот сеанс был комедией.
Позади этой троицы маячил Левен-Паю, дивизионный комиссар Наркотдела, пришедший проверить, не подвергнут ли пыткам его лучшего сотрудника. Притулившись в тени, секретарь Маньян делал записи, а медперсонал суетился вокруг мониторов и клавиатур компьютеров.
Но кто заслуживал тут особого внимания, так это сидевший справа от всех особо приглашенный Люком священник. Он представился: отец Кац, каноник Парижской епархии, специалист по экзорцизму, доверенное лицо Папской курии. Человек в черном крепко сжимал в руках красную книжечку – «Римский требник». Я не мог поверить, что Люку удалось вовлечь всех нас в свой бред.
– Ваши ноги врастают в землю. Ваши пальцы немеют…
Я хотел рассмеяться, но это было бы неуместно. Присутствие Маньян и ее секретаря показывало, что эта буддистка принимает всерьез все происходящее. Надо же было такому случиться, чтобы именно Маньян с ее пристрастием к эзотерике занималась делом Симонис. Единственная, кто мог хоть с малейшей долей серьезности отнестись к галлюцинациям Люка Субейра…
Я навел справки: никогда еще во Франции свидетельство под гипнозом не принималось во внимание. В соответствии с французским законом свидетель должен всегда говорить «добровольно и осознанно», что исключает применение гипноза или какой-нибудь сыворотки истины. Тем не менее Корина Маньян была здесь – и ее писец строчил без передышки.
Зукка прошептал – его голос поступал в кабину через невидимые колонки:
– Все ваше тело наливается тяжестью… Она заполняет каждый ваш орган, каждую вашу мышцу…
Люк казался придавленным к креслу и более уязвимым, чем когда-либо. Его веснушчатая кожа была почти прозрачной – создавалось впечатление, будто сквозь нее просвечивают внутренние органы.
Я вспомнил монстра из Плантов с его бьющимся под истончившейся кожей сердцем и тут же прогнал этот образ.
– Тяжесть становится светом… Светом, который пропитывает ваш дух и ваше тело… Все прочие ощущения уходят… Только тяжесть. Только свет…
Люк медленно дышал, глаза его были закрыты. Он казался умиротворенным.
– Свет голубой. Вы его видите?
– Да.
– Голубой свет – это экран, на который мы вызовем образы, воспоминания… Пока будет звучать мой голос, картины будут проходить перед вами. Вы согласны?
– Да.
Психиатр помолчал несколько секунд, потом продолжил:
– Вы видите образы?
Люк не ответил. Психиатр повернулся к нам и вопросительно взглянул на Тюилье, который в свою очередь обратился с вопросом к медикам. Потом невропатолог прошептал в микрофон, встроенный в пульт (Зукка был в наушниках):
– Все в порядке.
Психиатр удовлетворенно кивнул, затем приподнял подбородок:
– Люк, образы возникли?
Люк медленно опустил голову.
– Сейчас вы будете по моей просьбе называть эти образы. Согласны?
Снова безмолвное «да».
– Что вы видите?
– Воду.
– Воду?
В кабине недоуменно переглянулись, потом поняли.
Река.
Путешествие начиналось.
