91
Снова полил дождь. Через окошко я созерцал струйки лунного света, преломлявшиеся в пятнах на стекле, серебрившие пузыри, блестевшие, как сахарная вата. Новая сигарета. В своих размышлениях я шел по краю бездны, но каждая новая мысль укрепляла почву под моими ногами.
Отдельные детали соединялись в картину.
Люк все организовал, все подстроил. Он воспроизвел каждую подробность утопления Манон – не для того чтобы погибнуть, а чтобы выжить. Он наелся, чтобы погружение было как можно более быстрым и чтобы его организм сразу же охладился. Он открыл ворота шлюза, чтобы его отнесло к камням, где он должен застрять. И еще больше замерзнуть. Но он рассчитал так, чтобы утонуть за пять минут до приезда садовника. Именно через столько времени наступает смерть.
Он учел и еще одно обстоятельство. Врач из Шартра уточнил, что машина скорой помощи тогда находилась поблизости. Странный вызов заставил их выехать. Это звонил сам Люк, чтобы его как можно скорее отвезли в клинику. И не в какую-нибудь, а в Отель-Дье в Шартре, где был аппарат искусственного кровообращения, способный разогреть кровь и спасти ему жизнь.
Точно так же, как в случае с Манон в 1988 году.
Однако у Люка не было никакой уверенности, что он переживет предсмертный опыт, а тем более негативный. Но допустив, что ему удастся побывать в небытии, он захотел посетить его нижний этаж – ужас, мрак. Вот почему он пытался вызывать дьявола. Вот почему Лора нашла в Берне предметы культа Сатаны. Люк совершал заклинания как раз перед тем, как утопиться, назначая свидание дьяволу!
Однако, несмотря на свою решимость, он, наверно, жутко боялся и хотел иметь при себе оружие. Хотя бы символическое. Поэтому он зажал в кулаке образок Михаила Архангела. Люк не страшился спуститься в ад, но уповал на то, что изображение святого позволит ему выйти оттуда без травмы, без духовного урона. Это казалось смешным, но я не мог больше судить Люка.
Рыжий неслыханно рисковал. Не только жизнью, но и психикой. То, что реально для девочки, нереально для взрослого. По словам Морица Белтрейна, Манон вышла из этого испытания без последствий благодаря своему возрасту, благодаря подвижности своего мозга. Сможет ли Люк, в свои тридцать пять лет, выйти из него невредимым? Станет ли он когда-нибудь прежним?
Его фанатизм потрясал. Но что меня поражало больше всего, так это его целеустремленность. Он всегда хотел увидеть дьявола – доказать всему миру, что тот существует. Вся жизнь Люка шла к этому спору, к этому опыту: добровольному погружению в бездну. И к возвращению с доказательствами в руках.
Еще одна сигарета.
5 часов утра.
Манон в конце концов уснула. Несмотря на свое недовольство мной. Несмотря на свое отчаяние из-за Люка. Несмотря на растущее беспокойство за себя.
Потому что Люк, оказавшись в больничной палате, доказал, что его уверенность не беспочвенна. Если человек способен на такую жертву, значит, то, что за всем этим кроется, действительно существует. Что сама Манон видела что-то в глубине «жерла».
Я дожидался 6 часов, чтобы позвонить Лоре. Час облав. Старый рефлекс полицейского. Я не звонил ей уже четыре дня. Теперь меня обуревало желание получить новую информацию. Ситуации вроде бы не с чего меняться, но кома Люка теперь воспринималась иначе. Надо поговорить с Лорой, с врачом, с экспертами…
Я смотрел на циферблат своих часов, наблюдая, как текут минуты.
6 часов.
После пяти звонков ответил сонный голос.
– Лора? Матье.
– Ты где? – пробормотала она. – Вот уже три дня, как я тебе звоню.
– Прости. Проблемы с мобильником. Я за границей. Я…
– Мат… – выдохнула она, – это невероятно… Он очнулся!
Секунду я переваривал новость. Ни Фуко, ни Свендсен не были в курсе. Иначе они бы мне сообщили. У меня все закрутилось перед глазами. Но вместо того чтобы обрадоваться улучшению, я помертвел от дурного предчувствия. Необратимые нарушения. Люк больше не человек.
Я спросил бесцветным голосом:
– Как он?
– Великолепно.
– Не осталось никаких последствий?
– Нет, никаких.
Тон был неуверенный.
– В чем проблема?
– Он говорит… Ну, он видел кое-что. Во время комы.
Меня сковал холод. Я знал продолжение, но все же рискнул:
– Что?
– Приезжай. Он хочет говорить с тобой.
– Я буду у него сегодня вечером.
Я отложил телефон и осторожно разбудил Манон. Объяснил ей ситуацию. Как и я, она не успела обрадоваться. Теперь была другая угроза: присутствие дьявола в глубинах рассудка Люка. Если он думает, что видел ад, то наверняка проникся уверенностью, что Манон в 1988 году видела то же самое. А значит, для него она – «лишенная света».
Иными словами: подозреваемая номер один в деле об убийстве ее матери.
Манон зажгла свет и схватила свою одежду. Я отметил одну деталь: следы уколов у нее на руках.
– Что это за отметины?
– Ничего.
Она надела трусы, лифчик. Я схватил ее за руку и вгляделся получше.
– Это врачи, – сказала она, освобождаясь. – Они брали у меня кровь.
– Здесь есть врачи?
– Нет. Они приходят откуда-то еще. Они осматривают меня каждый день.
– Они делали тебе другие анализы?
– Я много раз ходила в больницу, – сказала она, надевая майку.
– Ты прошла обследование?
– Биопсии, сканирование. Я не очень поняла, – она улыбнулась. – Они хотят, чтобы я была в наилучшей форме…
Всегда предполагай худшее, чтобы избежать неприятных сюрпризов. То, что я заподозрил с самого своего приезда, вполне подтверждалось. Замошский мне солгал. Он и его шайка не охраняли Манон, они ее изучали, как простую морскую свинку. Как зловредное существо, физиологически отличное от других двуногих созданий.
Меня чуть не вырвало. Нунций, с его понимающим видом и тирадами старого ветерана, обвел меня вокруг пальца. Он был точно такой же, как Дитерлинг. Он верил в «лишенных света» и в возможность вселения демона в человека. Он был убежден, что Манон – обрученная с Тьмой. А то и сама Тьма!
Я схватил телефон, стоявший на ночном столике. Развинтил трубку и нашел там жучок. Приподнял прикроватную лампу и перевернул ее: еще один жучок. Я чуть не рассмеялся: просто комедия! Я направил ночник на потолок и без труда разглядел в углу инфракрасную камеру. Я подумал о ночи любви, которую мы провели под внимательным взглядом священников. В ярости я швырнул лампу на пол.
– Что на тебя нашло?
Ответить не получалось. В горле стоял ком. Я натянул рубашку, брюки, джемпер. Мгновение на то, чтобы сунуть ноги в ботинки, и я уже бежал по галерее. Вот и моя келья.
Во дворе стучал дождь. Стучал, стучал, отскакивал от плит, от кровли, от каменных углов. Даже этим потокам не удалось бы смыть дерьмо, в котором увяз монастырь.
Я схватил пистолет 45-го калибра и снова вышел. Я догадался, где был кабинет нунция, – есть некий шанс, что в этот час он уже работает.
Спустившись на первый этаж, сквозь шум ливня я уловил суету в противоположном крыле. Бенедиктинки уже поднялись и собирались на службу…
Я вошел без стука. Замошский в очках склонился над компьютером. Вокруг него на полках были разложены ковчежцы для реликвий: лари из чеканного серебра, медные чаши.
– Что вы проделываете с Манон?
Нунций снял очки. Медленно, без всякого удивления.
– С помощью сканеров и жучков?
– Мы ее защищаем от нее самой.
Каблуком я закрыл дверь и сделал два шага вперед.
– Вы всегда были уверены, что она одержимая.
– Это… как бы сказать… напрашивается само собой.
– Вы ее превратили в лабораторную крысу!
– Случай с Манон – особенный. – Замошский оставался невозмутимым. – Присядь. Мне еще надо тебе кое-что объяснить.
Я не двигался. Нунций заговорил нарочито усталым тоном:
– Мы не вправе ослабить этот… физиологический надзор.
Я саркастически рассмеялся:
– Что же вы ищете? Татуировку «666»?
– Ты притворяешься, будто не понимаешь. За Манон стоит дьявол. Каждый удар ее сердца – проявление дьявольской воли. Каждая секунда ее жизни – дар Сатаны. В Божьем мире Манон должна была умереть! Она – вызов законам Всевышнего.
Я вспомнил слова Бухольца об Агостине: «Физическое доказательство существования дьявола». Замошский продолжал:
– Манон возвращена к жизни дьяволом. Он вошел с нею в контакт во время ее комы. Она была спасена им и получила его приказы.
– Значит, вы думаете, это она убила свою мать?
– Конечно. И без чьей-либо помощи.
– Черт подери, – сказал я почти со смехом. – Вы говорили о вдохновителе, о человеке, остающемся в тени?
– Чтобы тебя не испугать. Но есть только один вдохновитель: сам дьявол.
Совершенно обессиленный, я рухнул на стул напротив письменного стола, зажав пистолет между коленей, и произнес:
– Я знаю досье досконально. Манон не в состоянии совершить такое убийство. Убийца – химик. Энтомолог. Ботаник. Даже обвинения против Агостины, несмотря на ее признание, не выдерживают критики, потому что у нее нет необходимых навыков. Но Манон – это еще более абсурдно!
Поляк снова улыбнулся. Мерзейшая улыбка! Я стиснул рукоятку «глока». Одно лишь прикосновение к нему успокаивало мне нервы.
Нунций поднялся, обошел стол и сочувственно произнес:
– Ты не настолько хорошо знаешь ее досье. Биология, химия, энтомология, ботаника – это как раз те предметы, которые Манон изучала в университете в Лозанне. Можно подумать, что она получала образование специально для этого убийства.
Эти новые факты могли бы меня заинтересовать, но я отупел от усталости. Слова прелата доходили до меня как сквозь вату. Он добавил как бы в утешение:
– У нас нет абсолютной уверенности. Но мы должны за ней наблюдать.
– Значит, вы верите в дьявола? В его реальность?
– Разумеется. Это отрицательная сила, Матье. Обратная сторона вселенной. Ты думаешь, что ты современный католик. Но ты полон предрассудков прошлого века. Века наук! Ты считаешь, что эту проблему можно решить с помощью психиатрии или биохимии. Ты скользишь по поверхности. Вспомни, что говорил Павел VI: «Зло есть не просто недостаток чего-то, оно – деяние живого существа, хитроумного, развратного и развращающего». Да, Матье, дьявол существует. Он даровал жизнь Манон. Жизнь, которую Бог у нее отнял.
– Но зачем все эти исследования? Анализы, пробы?
– Согласно нашей вере, дьявол – зараза, и Манон заражена. Болезнь захватила ее всю, целиком.
– Что же вы ищете? – продолжал я усмехаться. – Вакцину?
Он положил руку мне на плечо:
– Не шутите. Манон, Агостина, Раймо – это точки соприкосновения двух миров: физического и духовного. На помощь их телам пришел дух. И теперь в них бродят частицы этого духа. Темного духа Чудовища. В Манон заключено семя Зла!
Я поднялся, с меня было достаточно. Я направился к двери:
– Вы ошиблись веком, Замошский! В эпоху инквизиции вы бы имели огромный успех.
С удивительной скоростью нунций обошел меня и встал передо мной:
– Что ты собираешься делать?
– Мы уезжаем. Мы с Манон. Возвращаемся во Францию. И даже не пытайтесь нас задержать.
– Манон знает кое-что, – произнес поляк, бледнея. – Она должна нам это сказать!
– Она ничего не знает. Ничего не помнит.
– Она носит в себе информацию.
– Какую информацию?
– Об Обручении с Тьмой.
– И вы туда же? Вы ищете то же самое, что «Невольники»?
– Договор существует, – он повысил голос. – Мы должны узнать, как он заключается. Во что бы то ни стало!
– И для этого вы привезли меня сюда?
Улыбка. К нунцию вернулось его хладнокровие.
– Манон никогда нам не доверяла. Мы подумали, что молодой мужчина, приехавший из Франции… – Замошский замолчал. – И мы были правы. После этой ночи…
Я невольно покраснел, представив себе священников в сутанах, прильнувших к мониторам наблюдения. Я повернул ручку двери:
– Манон отнеслась ко мне с доверием, это правда. Но я использую это доверие, чтобы вырвать ее из ваших когтей.
– Если ты переступишь этот порог, я уже ничего не смогу для тебя сделать.
– Я достаточно взрослый, чтобы справиться самому.
– Ты ничего не знаешь. Ты не представляешь себе опасности, которые тебя ожидают снаружи.
– Мы провели день и вечер в городе. С нами ничего не случилось.
Замошский вернулся к письменному столу и взял вчерашний номер «Газета Выборча». Чуть не всю первую полосу занимало фото окровавленного трупа на тротуаре.
– Я не читаю по-польски.
– «Еще одно ритуальное убийство в Кракове». Менее чем за месяц убит пятый нищий. Затравлен собаками. Из его внутренних органов на тротуаре выложена пентаграмма. А на прошлой неделе ниже по течению Вислы были найдены двое детей-даунов. Вскрытие показало, что их заставляли насиловать друг друга.
– Предполагается, что это меня испугает?
– Они здесь, Матье. Они пришли за Манон. Может быть, это нищие на улицах. Или священники, молящиеся в соседнем костеле. Они повсюду. Они ждут своего часа.
– Хочу попытать удачу. Нашу удачу.
– Они совсем не похожи на убийц, с которыми ты обычно имеешь дело. Это солдаты, ты понимаешь? Наследники вековых мерзостей. Современный вариант демонов из свиты Сатаны, изображенных на каменных фасадах соборов.
Я показал кулак, сжимающий рукоять пистолета:
– У меня есть современные аргументы.
– Я тебя заклинаю: не выходи отсюда.
– Я возвращаюсь в Париж. С Манон. И не вздумайте нам мешать. Я могу пойти в свое посольство и рассказать о похищении, заключении, превышении власти. Я собираюсь продолжить расследование. Ведь именно этого вы хотите, не так ли?
– А она?
– Она будет жить со мной.
Замошский медленно покачал головой:
– Ты попал в переплет, Матье… Ты вооружился против всех козней дьявола. Кроме любви.
Я открыл дверь и сурово посмотрел на него:
– Я не позволю вам ее использовать. Вы из нее сделали подопытного кролика. Приманку для «Невольников». Может быть, для самого дьявола… Вы надеетесь, что Сатана проснется в ее теле. Вы готовы на все, чтобы спровоцировать его появление. Я знал полицейских такого типа. Полицейских, способных на самое худшее во имя лучшего. Полицейских, которые считают себя выше закона. И в некотором смысле выше Бога.
– Не святотатствуй.
– Я продолжу расследование, Замошский. Своими средствами. Без лжи и мошенничества.
Нунций неохотно посторонился:
– Лгунам и мошенникам оставалось бы лишь помолиться за вас с Манон. Но мы вас будем охранять. Даже против вашей воли.
– Мне никто не нужен.
– В мирное время – быть может. Но началась война.
