II. Сильви
26
Я проснулся в машине на обочине дороги, утратив ощущение времени и пространства, и, еще не до конца придя в себя, посмотрел на часы: десять минут пятого утра.
Должно быть, я находился где-то между Авалоном и Дижоном. Вчера около полуночи я решил хоть немного поспать на стоянке. И четыре часа провел в полном беспамятстве.
У меня затекло все тело, и я с трудом выбрался из машины. На парковке безмолвно дремали тяжелые грузовики. Деревья гнулись под резкими порывами ледяного ветра. Наспех помочившись и дрожа от холода, я вернулся в свою «ауди». Закурил сигарету.
Первая затяжка обожгла мне горло, вторая – гортань, и лишь третья принесла облегчение. Поодаль мерцали огоньки станции техобслуживания. Я повернул ключ зажигания. Сначала залить полный бак, потом выпить кофе, и все как можно скорее.
Через несколько минут я уже ехал по автостраде, мысленно перебирая собранную информацию. Река Ду петляла между Францией и Швейцарией на высоте 1500 метров над уровнем моря. Город Сартуи располагался в верховьях реки, в горной местности, изрезанной узкими долинами. В дороге я пытался представить себе эти места – уже не Франция, но еще не Швейцария. Настоящая ничейная полоса.
И вот в первых лучах солнца показался Безансон. Город был построен на развалинах старинной крепости. Когда спускаешься к центру, вокруг сплошь крепостные стены, пересохшие рвы и зубцы башен вперемежку с садами. В целом это напоминало полосу препятствий для тренировки спецназовцев, где приходится бежать, взбираться по стенам, прыгать и скрываться на местности…
Я устроился в кафе, дожидаясь, когда совсем рассветет. Развернув карту города, попытался найти на ней исправительный суд. Оказывается, он располагался в укрепленном здании прямо напротив того места, где я находился, и я подумал, что такое совпадение предвещает удачу.
Однако я ошибся: здание было на реконструкции, а прокуратуру временно перевели в другой конец города, на холм Брежий. Я снова пустился в путь и после получасовых блужданий по городу наконец-то нашел нужное место. Суд разместился в помещении бывшей часовой фабрики: это было большое промышленное здание на холме, в лесных зарослях. На входной двери все еще красовалась надпись «Франс Эбош». Внутри все напоминало о производстве: крашеные цементные стены, широкие коридоры, по которым мог проехать электрокар, грузовой лифт вместо пассажирского.
Цветные наклейки указывали назначение каждой комнаты: дежурная часть, секретариат, апелляционный суд… По лестнице я поднялся на первый этаж, где располагались судебные следователи. Проходя мимо кабинета заместителя прокурора, я решил зайти, чтобы оценить обстановку.
Дверь была открыта. За письменным столом сидел молодой человек, а по бокам от него – две женщины. Одна что-то печатала на его компьютере, другая разговаривала по громкой связи, делая записи.
– Самоубийство? Ты уверен?
Я поздоровался с мужчиной, который с улыбкой поднялся мне навстречу, и представился ему вымышленным именем, назвавшись журналистом. Заместитель прокурора меня выслушал. На нем были облегающие брюки из зеленого вельвета и рубашка цвета молодой листвы, делающие его похожим на Питера Пэна. Когда я произнес имя Сильви Симонис, его лицо застыло:
– Дела Симонис не существует.
У него за спиной секретарша суда склонилась к телефону:
– Что-то я не поняла: он что – сам себя задушил?
Я решился сблефовать:
– В июне появилось несколько сообщений по поводу тела этой женщины, найденного в парке у какого-то монастыря. С тех пор – больше ничего. Разве дело закрыто?
Питер Пэн заволновался:
– Не понимаю, что могло вас заинтересовать в этой истории.
– В тех сообщениях, что мы получили, есть противоречия.
– Противоречия?
– Например, тело было опознано спасателями. Значит, лицо жертвы сохранилось. Однако в другом сообщении говорится о сильно разложившемся теле. Нам такое представляется невозможным.
Он почесал затылок. За его спиной секретарша суда повысила голос:
– Как это? Пластиковым пакетом? Он задушил себя пластиковым пакетом?
Заместитель прокурора неуверенно ответил мне:
– Что-то не припоминаю таких деталей.
– Но вы хотя бы знаете, кто был судебным следователем?
– Ну конечно. Мадам Корина Маньян.
Тем временем секретарша уже кричала:
– Другие? Там были и другие пластиковые пакеты?
Невольно я напряг слух, чтобы расслышать ответ жандарма по громкой связи.
– Там их нашли целую дюжину, – произнес низкий голос, – все завязаны одинаковым узлом.
Через плечо заместителя я подсказал секретарше:
– Спросите у него, не было ли во рту жертвы, под пакетом, носового платка.
Она растерянно на меня взглянула. Прежде чем она успела ответить, послышался голос жандарма:
– У него рот был забит ватой. Кто там говорит рядом с вами?
– Тогда это не самоубийство, – отозвался я. – Это несчастный случай.
– Откуда вы знаете? – спросила женщина, уставившись на меня.
– Должно быть, он онанировал, – продолжал я, – а нехватка кислорода усиливает сексуальное наслаждение. По крайней мере, так говорят. Подобный способ описывается у Сада. Этот тип, должно быть, завязал пакет, прикусив кусок ваты, чтобы не задохнуться. К несчастью, он не успел вовремя развязать узел.
Мои объяснения были встречены гробовым молчанием. Потом по громкой связи снова спросили:
– Кто там с вами? Кто это говорит?
– Я уверен, вскрытие покажет, – добавил я, – что сосуды пениса расширены. У него была эрекция. Это несчастный случай, а не самоубийство. «Эротический» несчастный случай.
У заместителя отвисла челюсть:
– А вам-то откуда это известно?
– Я обычно пишу о мелких происшествиях. В Париже такие случаи не редкость. Так где кабинет Корины Маньян?
Он указал мне кабинет в конце коридора. Несколько шагов – и я постучал в дверь. Меня пригласили войти. За столом сидела женщина лет пятидесяти в окружении пачек носовых платков. Слева и справа от нее стояли пустые столы. Женщина была рыжей, и меня поразило ее сходство с Люком. Та же белая сухая кожа, те же веснушки. Вот только ее рыжина была тусклой, неяркой. Гладкие волосы цвета ржавчины, подстриженные под «каре».
– Мадам Корина Маньян?
Она кивнула и высморкалась.
– Извините, – сказала она, хлюпая носом. – У меня в отделе все простужены. Поэтому я здесь сегодня одна. Что вы хотели?
Я шагнул в кабинет и назвал свое вымышленное имя и профессию.
– Журналист? – повторила она. – Из Парижа? И вы приехали сюда без предварительной договоренности?
– Да вот рискнул.
– Напрасно. Что именно вас интересует?
– Убийство Сильви Симонис.
Ее лицо застыло, но выражало оно не удивление, как лицо заместителя, а скорее недоверие.
– О каком убийстве идет речь?
– Это я хотел узнать у вас. В Париже были получены сообщения, в которых…
– Вы напрасно проехали семьсот километров. Сожалею, но нам неизвестны причины смерти Сильви Симонис.
– А вскрытие?
– Оно не дало результатов. Ни подтверждающих версию убийства, ни каких-либо других.
Уж не знаю, каким судебным следователем была Корина Маньян, но обманщицы из нее не вышло. Она даже не попыталась казаться правдоподобной. На стене у нее за спиной я заметил большую вышитую мандалу. Символическое изображение Вселенной в представлении тибетских буддистов. На этажерке стояла бронзовая статуэтка Будды. Я настаивал:
– Насколько мне известно, тело находилось сразу в нескольких стадиях разложения.
– Ах это… Наш патологоанатом не видит здесь ничего необычного. Разложение не следует каким-либо строгим правилам. В этой области все возможно.
Я уже пожалел, что назвался журналистом. Представительница прокураторы никогда бы не стала так нагло лгать сыщику из уголовки. Она снова высморкалась, вынула продолговатую железную трубочку, достала немного мази и потерла виски.
– Тигровый бальзам, – пояснила она. – Только он мне и помогает.
– От чего умерла та женщина?
– Повторяю, никто этого не знает. Несчастный случай, самоубийство – по состоянию тела судить невозможно. Сильви Симонис вела очень уединенный образ жизни. Опрос соседей тоже ничего не дал. – Она помолчала и взглянула на меня с подозрением: – Я не поняла, в какой газете вы работаете?
Прежде чем закрыть за собой дверь, я на прощание помахал ей рукой. В коридоре верхушки деревьев стучали по оконным стеклам. Я и так был готов к тому, что следствие окажется трудным. Но все обстояло еще хуже.
