117
Вернувшись в свой кабинет на Орфевр, 36, я запер дверь и разложил все свои материалы. Все, что мне удалось собрать с 21 октября, начиная с моих заметок об убийстве Ларфау до распечаток о Морице Белтрейне, включая статьи Шопара, протокол вскрытия Сильви Симонис, проведенного доктором Вальре, выписки, сделанные в Ватикане. Статьи и фотографии из Катании, краткие записи Каллаччуры, медицинские заключения о «лишенных света», отчеты Фуко и Свендсена…
Среди этих документов был спрятан ключ к разгадке.
Из этой истории еще не было полностью вырвано ядовитое жало.
13 часов
Я дал себе слово во что бы то ни стало найти хоть какой-то знак, подсказку, которая позволила бы мне понять, каким образом семья Люка была вырезана в то время, когда предполагаемый убийца, Мориц Белтрейн, находился за тысячи километров от места преступления.
В Безансоне, прежде чем сесть на поезд, я зашел к Корине Маньян, которая вернулась в свои владения через два дня после смерти Манон. Она немедленно пересекла границу, чтобы прослушать швейцарских полицейских, которым был поручен осмотр виллы Белтрейна. Убийство Сильви Симонис отныне считалось раскрытым. Убийца установлен. Все необходимые улики были найдены у него дома: фотографии, насекомые, лишайник, запас ибоги…
Маньян сделала официальное заявление на пресс-конференции, состоявшейся в Безансоне во вторник, 19 ноября. Меня там не было, но она вкратце подвела для меня итоги. Мориц Белтрейн, реаниматолог, мстил за своих «питомцев», убивая тех, по чьей вине они впали в кому. Одновременно он воздействовал на выживших с помощью целого арсенала химических средств и внушал им, что они якобы сами совершили эти убийства. Безумец убил также Стефана Сарразена, который едва не раскрыл его преступления.
Корина Маньян не упоминала о «лишенных света». Она никогда не использовала это выражение. Ей даже удалось исключить из расследования любую метафизику – совершенные дьяволом чудеса, зловещие мутации «солдат» Белтрейна, их одержимость… Короче говоря, буддистка придерживалась картезианской версии фактов.
Во время нашей встречи она также ни словом не обмолвилась о «Невольниках». По самой простой причине – о существовании этой секты она ничего не знала. Так что гибель Казвьеля и Мораза осталась за пределами ее расследования. Еще две жертвы, обреченные на забвение на задворках кое-как закрытого дела.
Поскольку оставался вопрос: кто убил самого Морица Белтрейна?
У Маньян не было на него ответа. По крайней мере, официального. Состояние трупа, наполовину съеденного насекомыми, не позволило установить точные обстоятельства его смерти. Однако, как мне показалось, у Маньян было свое мнение о том, кто совершил это убийство… Но, насколько я понял, хотя это и не было высказано вслух, мне не стоило тревожиться по этому поводу. Один-единственный человек мог бы установить связь между мной и трупом: Жюли Делюз, ассистентка Белтрейна. Но, судя по всему, мадемуазель «Тик-так» ничего не сказала.
Существовала еще одна загадка.
Кто же убил Лору Субейра и обеих ее дочерей?
Но этой тайной Маньян не занималась – по крайней мере, в профессиональном плане. Само дело ее не касалось: расследование было в ведении парижского судебного следователя. С ним я связался еще во время своего пребывания в приюте Богоматери Благих дел. Я выяснил и сообщил ему координаты шофера, который 15 ноября около 20 часов отвез Манон в Сартуи. Таким образом, невиновность Манон Симонис была официально установлена.
В конце нашего разговора с Маньян повисло долгое молчание: оба мы знали, что упустили из виду что-то очень важное. Несомненно, эпицентр всего этого дела. Укрывшись в тени Морица Белтрейна, убийца по-прежнему разгуливал на свободе. Возможно, это была всего лишь иллюзия, но я почувствовал, что она молча передавала мне эстафету.
Мне предстояло его найти.
Мне предстояло также судить его тем или иным способом.
Теперь передо мной было разложено мое собственное досье, на вид вполне логичное. Но сама эта логика была иллюзорной. Среди этих страниц, этих строк скрывалась тайна – секретный вход.
Я снова изучил все документы в хронологическом порядке, сделал записи, набросал диаграммы, установил связи с каждым фактом, датой и местом.
А затем начал составлять список деталей, которые не вписывались в общую картину.
В 16 часов подборка странностей была готова.
Те песчинки, из-за которых вся конструкция работала со скрипом.
Первая песчинка: убийство Массина Ларфауи.
По моей теории, кабила убил его таинственный клиент, то есть сам Мориц Белтрейн, после стычки, причина которой была мне неизвестна. Возможно, Ларфауи шантажировал Белтрейна, полагая, что тот использовал черную ибогу при лечении своих пациентов. Возможно, он даже узнал о совершенных им убийствах… Конечно, нельзя исключать подобный мотив, но все равно оставалось много неувязок. Почему проститутка Джина приняла убийцу за священника? Она назвала его высоким, даже долговязым… На Белтрейна это ничуть не похоже.
Точно так же казался странным способ убийства. Швейцарец, безусловно, был убийцей, всегда прибегавшим к необычным методам, но разве он мог раздобыть боевое автоматическое оружие? Никакой военной подготовки он не получил. К тому же дома у него ничего подобного не обнаружили.
Вторая песчинка: галлюцинации.
По моей теории, Белтрейн накачивал свои жертвы наркотиками, а затем представал перед ними в роли «демона» – переодетым и загримированным. Но и в этом случае как приземистый врач мог показаться пациенту, даже находящемуся в наркотическом трансе, светящимся стариком, высоким ангелом или изуродованным подростком?
Третья песчинка: мотивы убийцы.
Я выписал дату и место совершения каждого убийства – не только преступления с разложившимися трупами, но также убийства Ларфауи и Сарразена. Начиная с Артураса Рихиимяки в 1999 году и кончая недавним убийством капитана жандармерии – что-то многовато преступлений для одного человека. Не говоря о том, что были и другие жертвы – это доказывали фотографии, найденные у Белтрейна. Были ли совместимы все эти поездки и приготовления с обязанностями профессора? Это уже смахивало на дар вездесущности.
И четвертая песчинка: хронология преступлений.
Насколько мне известно, преступления «лишенных света» начались в 1999 году. Следовательно, Белтрейн стал преступником в возрасте сорока семи лет. Но почему так поздно? У серийного убийцы склонность к убийствам всегда проявляется между двадцатью пятью и тридцатью годами и никогда на пороге пятидесятилетия. Быть может, начиная с 80-х годов Белтрейн уже совершал преступления, о которых нам ничего неизвестно? Или же он действовал не один?
Пятая песчинка: Белтрейн так ни в чем и не признался.
Даже собираясь меня прикончить, врач по-прежнему называл себя «поставщиком», «заступником».
Он все время твердил, что только помогает «лишенным света» отомстить за себя. Он лгал. Ни Агостина, ни Раймо не были способны на подобные жертвоприношения. Что касается Манон, я знал, что она не убивала мать. Но если убийца не Белтрейн и «не лишенные света», тогда кто он?
Возникала мысль о сообщнике, даже не о сообщнике, а об истинном убийце. Возможно, Белтрейну отводилась лишь второстепенная роль. Он помогал, поддерживал, снабжал всем необходимым того, кто гримировался под ангела или старика. Того, кто по многу дней пытал свои жертвы. Тому, кому в конце 90-х годов было около тридцати.
18 часов
Стемнело. Я включил настольную лампу, ярко осветившую отчеты и фотографии, разбросанные на письменном столе. Я с головой ушел в свои рассуждения. Нутром я чувствовал, что стою на пороге важнейшего открытия, которого смогу достичь, только если полностью на нем сосредоточусь.
Я подумал о последней песчинке и снял телефонную трубку:
– Свендсен? Это Матье.
– Где ты был? Ты снова куда-то исчез.
– Я вернулся сегодня утром.
– Никто не понял, почему тебя не было на похоронах…
– У меня были причины. Я не поэтому тебе звоню.
– Слушаю тебя.
– Ты сам проводил вскрытие Лоры и девочек?
– Нет. Я отказался. Девчушки играли у меня на коленях, как ты не понимаешь?
Я не узнавал своего Свендсена. Совсем на него не похоже. Но несмотря на эти его перепады настроения, сейчас ему придется мне помочь.
– Дело еще не закончено, – сказал я твердо. – Не мог бы ты…
– Нет, не мог бы.
– Послушай, во всем этом есть какая-то нестыковка.
– Нет.
– Я тебя понимаю. Но тот, кто убил малюток, все еще на свободе. Я не могу с этим смириться. И ты тоже.
Помолчав, швед спросил:
– Что именно ты хочешь найти?
– Насколько мне известно, им перерезали горло. Если эти убийства из одной серии, как утверждает Люк, там должно быть что-то еще. Какой-нибудь сатанинский символ. Или же фокусы с разложением тел.
– Ты тоже думаешь, что тут есть связь с другими убийствами?
– Я думаю, что речь идет об одном и том же убийце.
– А как же Белтрейн?
– Возможно, сам Белтрейн и не был «убийцей с насекомыми». Или он действовал не один. Он разводил насекомых, готовил химические составы для другого убийцы. Того, кто вырезал всю семью и должен был оставить свою подпись.
Новое молчание. Свендсен размышлял. Я воспользовался паузой:
– Если я прав и убийца Лоры и девочек тот же, кто использовал насекомых, он обязательно должен был что-то проделать с их телами. Какую-нибудь хитрую штуку с хронологией. Например, ускоренное разложение. Что-нибудь, что служило бы его подписью.
– Нет. Они были еще теплые, когда их нашли. Они буквально плавали в крови. Я не слышал ничего такого, что…
– Проверь. Патологоанатом, возможно, что-то упустил.
– Их похоронили уже несколько дней назад. Если ты имеешь в виду эксгумацию, ты…
– Все, о чем я прошу, – это взглянуть на протоколы. Изучи их с точки зрения разложения. Цифры, анализы, любая мелочь о состоянии трупов в тот момент, когда их обнаружили. Проверь, нет ли там какого-нибудь символа, имеющего отношение к извращенному миру других убийств.
Снова пауза. Наконец швед сдался:
– Я тебе перезвоню.
Я принес себе кофе, стараясь держаться поближе к стене, чтобы избежать встречи с коллегами. И вернулся к своему досье. Мне предстояла еще одна задача – составить психологический портрет Морица Белтрейна. Его жизнь, увлечения, знакомства. Вообще-то я это уже проделал, но теперь мне нужно было нечто другое. Некто из его окружения. Человек в тени.
Я еще раз погрузился в его биографию. Всю жизнь он провел, реанимируя умерших. Он изобрел необыкновенный аппарат, который позволял вытаскивать их с того света. Всю жизнь он только этим и занимался, протягивая руку тем, кого еще можно было откачать. Он спас десятки жизней. Тридцать лет творил добро, распространял свои познания в США, Франции, Швейцарии.
Ничем не запятнанное существование.
И все-таки я до рези в глазах выискивал дважды повторенное имя, хоть какое-нибудь темное пятно, странное событие. Хоть что-нибудь, неважно что, способное объяснить его психоз или указать на его сообщника. Каждое слово болью отдавалось в глубинах моего мозга.
Но я ничего не нашел.
Однако я чувствовал: что-то кроется между строк. Какая-то мелочь, нестыковка, она у меня прямо под носом, но мне никак не удается ее ухватить.
20 часов
Еще один кофе. Коридоры уголовки опустели. Как и повсюду, здесь по пятницам все старались уйти домой пораньше.
Я возвращаюсь в кабинет.
И уже в третий раз перечитываю с самого начала все данные о Белтрейне. Подробно изучаю обстоятельства первой реанимации, проведенной им в 1983 году. Одолеваю непонятную статью, которую через два года после этого события врач опубликовал на английском языке в научном журнале «Nature». Составляю списки лекций, прочитанных им в разных странах.
Так проходит еще час.
Я ничего не нахожу.
Закуриваю очередную «кэмел», массирую себе веки и начинаю все сначала.
Даты, имена, места.
И вдруг меня озарило.
В каждой биографии упоминалось о первом применении АИК: речь шла о молодой женщине, утонувшей в озере Леман в 1983 году. Но я вспомнил, как во время нашей встречи в больнице Белтрейн, чтобы доказать, насколько велик его опыт, сказал мне, что впервые он испробовал этот метод в 1978 году «на мальчике, погибшем от асфиксии».
1978
Почему же в статьях и автобиографиях этот случай никогда не упоминался? Почему в хвалебных описаниях жизненного пути Белтрейна говорилось, будто его деятельность началась в 1983 году? Почему сам Белтрейн в своих интервью всегда замалчивал этот случай? И почему рассказал о нем мне, если ему было что скрывать?
Я подключился к Интернету и нашел доступ к архивам газеты «Трибюн де Женев». Ввел ключевые слова для поиска в архиве за 1978 год: «Белтрейн», «спасение», «асфиксия». Безрезультатно. Проделал то же самое с «Иллюстре сюисс», «Тан», «Матен». Пусто. Ни следа хоть какого-нибудь чудесного спасения. Проклятье.
На помощь мне пришло еще одно воспоминание. 1978 – последний год, который Белтрейн провел во Франции, в Бордо. Я провел тот же поиск в архивах «Сюд-Уэст».
И сразу наткнулся на статью «Чудесное спасение, совершенное швейцарским врачом». Это был подробный рассказ о том, как Мориц Белтрейн впервые применил аппарат для переливания крови, чтобы реанимировать мальчика, умершего от удушья.
Меня бросило в жар.
Ребенок был поднят со дна пещеры Жандре в Пиренеях. На вертолете его доставили в больницу скорой помощи в Бордо, где Белтрейн предложил свой метод. И тут строчки поползли у меня перед глазами. Я больше ничего не понимал.
Потому что при виде одного имени меня охватил ужас, скрывший под собой все другие слова.
Это было имя спасенного.
Последнее, которое я ожидал увидеть.
Люк Субейра.
Я качал головой и бормотал: «Нет, невозможно», но дочитал все до конца. В апреле 1978 года Мориц Белтрейн вырвал из когтей смерти Люка, которому тогда было одиннадцать лет. Совпадение было слишком невероятным. Пути двух этих людей – Люка и Белтрейна – пересеклись за двадцать четыре года до того, как все началось!
Я заставил себя перечитать статью хладнокровно, стараясь отрешиться от многочисленных последствий этого открытия. В основании всего лежал факт, о котором я ничего не знал: Люк был вместе со своим отцом, когда тот в 1978 году спустился в пещеру Жандре. Несомненно, Николя Субейра хотел таким образом приобщить сына к острым ощущениям, которые дает это занятие. А также подвергнуть его очередному испытанию.
Но спуск в пропасть обернулся катастрофой.
Обвал заблокировал ход, по которому отец и сын спустились вниз. Николя Субейра был на месте задавлен каменными глыбами. Люк выжил, но постепенно задыхался от газов, выделявшихся разлагавшимся трупом отца. Когда их наконец нашли, мальчик только что умер. Тогда-то Белтрейн впервые попытался применить АИК. Ему удалось вернуть ребенка к жизни – мальчика, чье сердце перестало биться по меньшей мере два часа назад! Величайшее достижение Белтрейна, самое первое спасение, которое он всегда скрывал. Ну а теперь выводы.
Во время этой катастрофы Люк пережил негативный предсмертный опыт. В одиннадцать лет он увидел дьявола. Его мистическое «откровение» было совсем не то, о котором он мне рассказывал: когда в солнечном отблеске на скале в Пиренеях отразился лик Божий. Настоящее откровение пришло к нему на дне пещеры, когда на него надвигался мрак, а рядом разлагался труп его отца.
Люк был «лишенным света».
И единственным настоящим одержимым во всей этой истории.
Вот факты в обратном порядке.
Выходит, Люк Субейра встретил Сатану вовсе не когда утонул в реке несколько недель назад. Все было заранее рассчитано и подстроено. Попытка самоубийства, его видение и зловещий выход из комы – все было ложью. И под гипнозом Люк лишь пересказывал свои детские воспоминания.
Ибо со времен Жандре Люк был кукловодом Белтрейна. Проклятый мальчишка превратился в его наставника. Замысел и исполнение всегда принадлежали ему одному. Белтрейн не солгал: «Я всего лишь его помощник, поставщик».
С самого начала он был на службе у одержимого мальчика – того самого, которого я встретил через три года в Сен-Мишель-де-Сез. Он никогда и не скрывал своей страсти к дьяволу, утверждая, что надо знать врага в лицо, чтобы бросить ему вызов.
Но враг у Люка был один – сам Бог.
Именно Люк убивал своих жертв, следуя придуманному им ритуалу. Люк, и только он, создавал «лишенных света», предварительно сделав им инъекцию черной ибоги и затем являясь им в разных обличьях. Так никогда и не оправившись от двойной травмы, нанесенной медленной смертью в пещере и комой, он неустанно творил по своему образу и подобию мужчин и женщин – «лишенных света». И он убивал, воспроизводя то, с чем столкнулся тогда в пещере, – постепенное разложение отцовского тела рядом с ним. Люк воображал себя Князем Тьмы или одним из его посланцев, а на самом деле был бесом, одержимым гниением и разложением смерти.
Но зачем ему понадобилась эта попытка самоубийства? Этот его второй отрицательный предсмертный опыт? И почему он постарался именно меня навести на свой след? Чтобы раскрыть свои злодеяния? Чтобы бросить мне вызов? Поправ Господа у меня на глазах? ТОЛЬКО ТЫ И Я…
Я догадывался, какой мотив мог быть у Люка. Его пристрастие ко всему театральному, зрелищному. Если он посланец Сатаны, то смертные должны узнать о его царствовании. О том, как велико его гибельное могущество. Ему требовался свидетель его свершений – и преемник. Почему им не мог быть католик, друг, которого он всегда пытался совратить? Невинный и простодушный, он помимо собственной воли стал бы его писцом, его апостолом.
Я потянулся к стационарному телефону, чтобы позвонить в больницу в Вильжюиф. В тот же миг зазвонил мой мобильный:
– Это Свендсен. Ты был прав. Есть одна аномалия. В состоянии трупов.
У меня все сжалось внутри:
– Говори.
– Выводы первого патологоанатома ошибочны. Жертвы погибли не тогда, когда мы думали.
– С чего ты взял?
– Внутренние органы увеличены. Сосуды лопнули. И некоторые повреждения тканей могут быть связаны с образованием кристаллов льда.
– И что все это означает?
– Просто бред какой-то.
– Говори же, черт тебя побери!
– Тела были заморожены.
У меня в голове зашумело. Свендсен продолжал:
– Заморожены, потом согреты. Лору и девочек убили гораздо раньше, чем мы считали.
– Когда?
– Трудно сказать. Замораживание все запутало. Но по-моему, их продержали в холоде по крайней мере двадцать четыре часа.
– Выходит, их могли убить в то же время, но в четверг?
– Ну да, примерно.
Я прикинул в уме. 14 ноября, в четверг, во второй половине дня Манон была у меня дома. Я несколько раз ей звонил, и ее постоянно охраняли двое полицейских. Ни в коем случае она не могла бы попасть на улицу Шангарнье – точно так же, как не смогла бы заморозить тела, а на следующий день перенести их обратно в квартиру. Задыхаясь от волнения, я спросил:
– Ты уверен в том, что говоришь?
– Видимо, придется эксгумировать останки. Сделать другие анализы. Основываясь на моих расчетах, можно попробовать сообщить об этом следователю и…
Я больше не слушал. Мои мысли кружились над другой пропастью.
Был еще один подозреваемый в этих убийствах.
Сам Люк!
В четверг, 14 ноября, он еще не находился в камере принудительной изоляции. Иначе говоря, он вполне мог отправиться в Париж, чтобы зарезать жену и детей и заморозить их тела пока неизвестным нам способом. Затем он вернулся в больницу, симулировал припадок и был заперт, как я узнал, всего на несколько часов.
Во второй половине дня в пятницу его освободили. Тогда он снова незаметно отправился на улицу Шангарнье, разложил там трупы и вернулся в больницу. Тепло в квартире завершило процесс. Трупы умерли во второй раз, когда Люк ужинал в Вильжюиф со своими друзьями-психами.
Кажется, я поблагодарил Свендсена и отключился.
Люк придумал себе безупречное алиби. Более того, замораживание ни в чем не противоречило его методам убийства. И на этот раз он сумел обыграть хронологию смерти!
Каков следующий этап его плана?
Убить меня, как он меня и предупредил?
