Выжатый досуха, я проснулся на диван-кровати в гостиной люкса Эллиотов. Они настояли, чтобы я заночевал у них, — все равно полицейские еще не пускали меня домой. С той же настойчивостью тесть и теща когда-то пытались расплатиться за нас в ресторане. Гостеприимство бурлило, как неукротимая стихия. «Позволь нам хотя бы это сделать для тебя». Я позволил. И провел ночь, прислушиваясь к их храпу, доносившемуся через закрытую дверь спальни. Один голос равномерный и густой — храп здоровяка-дровосека, а второй прерывистый и неритмичный, будто человеку снилось, что он тонет.

Обычно я мог выключить себя, как электричество. Достаточно приказать — нужно спать — и сложить ладони под щекой, как при молитве. И все. Глубокий сон обеспечен, в то время как моя страдающая бессонницей жена крутится рядом с боку на бок. Но вчера вечером, несмотря на усталость, я чувствовал себя подобно Эми — мозг продолжал работать, хотя тело нуждалось в отдыхе. Большую часть жизни мне было вполне комфортно в собственной коже. Когда мы с Эми сидели на диване и смотрели телевизор, я мог расслабиться, приняв любое положение, как расплавленный воск, а Эми все время ерзала и искала удобную позу. Тогда крутили рекламу на тему этого заболевания, и актеры с мученическими гримасами трясли икрами и растирали бедра. Эми ответила, что у нее синдром беспокойства всего тела.

Я лежал и смотрел в гостиничный потолок, который был вначале серым, потом порозовел, потом начал желтеть, — смотрел, пока не увидел солнце, поднявшееся из-за реки во всей красе. И тогда в моей голове защелкали имена. Хилари Хэнди. Такое красивое имя, что его владелицу трудно заподозрить в совершении преступлений. Дези Коллингс, чокнутый ухажер, который живет всего в часе езды. Я призадумался. В наше время все хотят сами себя лечить, сами себе строить дома, сами себе проводить следствие. Эпоха «сделай сам». Полезай в Интернет и разбирайся сам, потому что кругом все замотанные и везде недокомплект кадров. Я ведь журналюга, как-никак. Больше десяти лет брал интервью, расспрашивал о житье-бытье и вытягивал из людей подноготную. Значит, и нынешнее дело мне по плечу, так я и сказал Ранду и Мэрибет, и они пожелали ни пуха. Большое спасибо за то, что зятек «под тенью подозрения» не лишен кредита доверия. Или все-таки «тень подозрения» — вежливый эвфемизм?

Гостиница «Дэйз» уступила пустующий танцевальный зал под штаб розыска Эми Данн. Довольно неуютное помещение: буроватые потеки на стенах, затхлость. Но едва рассвело, Мэрибет, как заправский Пигмалион, взялась за его усовершенствование. Пропылесосила, вытерла пыль, развесила доски с объявлениями, списки телефонных номеров, закрепила на стене большой портрет Эми. Тот самый, с холодным, уверенным взглядом. Глаза, которые следят за тобой. В общем, обстановка стала похожей на штаб проигрывающего кандидата в президенты, причем заведомого лузера, — воздух прямо-таки вибрирует от упрямого оптимизма фанатичных помощников.

Сразу после десяти утра появилась Бони, не отнимавшая мобильный от уха. Похлопала меня по плечу и затеяла возню с принтером. Начали подтягиваться волонтеры — Го и с ней полдюжины подруг моей мамы. Женщины возрастом за сорок пять, все в брюках капри, как будто пришли на репетицию танцевального шоу. Две из них — стройные, белокурые и загорелые — явно соперничали за лидерство в группе, а остальные вполне довольствовались второстепенными ролями. За ними явилась стайка громогласных седых матрон, пытающихся на ходу обсуждать множество проблем; некоторые набирали эсэмэски. Так кипят нерастраченной энергией и юношеским задором, что невольно заподозришь игру на публику. И всего лишь один мужчина затесался в этот курятник — симпатичный парень приблизительно моего возраста, хорошо одетый; еще бы объяснил, за каким чертом он сюда явился. Я наблюдал за этим Одиноким Всадником, в то время как он обнюхивал выпечку, бросая косые взгляды на портрет Эми.

Бони закончила возиться с принтером и, схватив маффин, подошла ко мне.

— А ваши ребята проверяют тех, кто записывается в волонтеры? — спросил я. — Что, если кто-нибудь из них…

— Кто-нибудь окажется подозрительно любопытным? Само собой, проверяем. — Она отщипнула кусок маффина и отправила в рот. Заговорила потише: — Но если честно, серийные убийцы смотрят те же телесериалы, что и мы. Они знают, что мы знаем, что они стараются…

— Быть в курсе событий?

— Ага, именно, — кивнула она. — Поэтому сейчас осторожничают. Но мы, конечно, просеиваем всех склонных к извращениям. Надо хотя бы убедиться, что дальше этой склонности дело не зашло.

Я понимающе приподнял бровь.

— Вы знаете, что мы с Джилпином несколько лет назад работали по делу Кайлы Холман? Ну? Кайла Холман?

Я покачал головой — в первый раз слышу.

— Ну, в общем, вы бы поразились, узнав, сколько прилипал появляется в подобных делах. И остерегайтесь тех двух. — Бони указала на хорошеньких сорокалетних женщин. — Такие всегда готовы утешить расстроенного мужа.

— Ой, да ладно вам.

— Удивлены? Вы же видный мужчина. Такие случаи нередки.

Как раз в этот миг одна из женщин, загорелая блондинка, повернулась в нашу сторону и, обнаружив, что на нее смотрят, послала мне ласковую, робкую улыбку, а потом наклонила голову, подобно кошке, которая хочет, чтобы ее погладили.

— Она будет очень стараться, просто воплощенное участие, — подытожила Бони. — Так все и происходит.

— А случай с Кайлой Холман был исключением?

Детектив покачала головой.

Вошли еще четыре женщины, передавая друг другу флакон с кремом от загара и обильно смазывая руки, плечи и нос. В зале со страшной силой запахло кокосом.

— Между прочим, Ник, — сказала вдруг Бони, — помните, я спрашивала, есть ли у Эми друзья в городе? Вы совершенно забыли про Ноэль Хоторн.

Да, она дважды посылала нам СМС.

Я пристально посмотрел на Бони:

— Это та Ноэль, что живет в нашем пригороде? Мать тройни? Нет, они не подруги.

— Да? Забавно. А Ноэль, по всей видимости, считает, что подруги.

— С Эми такое бывает. Стоит ей один раз с кем-то поговорить, и люди начинают мнить себя ее друзьями. Порой даже страшно становится.

— Кажется, о чем-то подобном упоминали ее родители.

Я прикинул, не поговорить ли с детективом о Хилари Хэнди и Дези Коллингсе, а потом решил: ни к чему. Будет лучше, если я сам разберусь с ними. Пусть Ранд и Мэрибет видят во мне героя приключенческого фильма. Слова Мэрибет — «Очевидно, полиция считает, что надо искать поблизости от дома» — и ее долгий взгляд все еще тревожили меня.

— Некоторые думают, что близко ее знают, потому что с детства читали книги о ней, — пояснил я.

— Я заметила, — кивнула Бони. — Люди вообще склонны полагать, что знают других людей. Родители склонны полагать, что знают своих детей. Жены — что знают мужей.

Через час координационный центр стал здорово смахивать на семейный пикник. Кое-кто из моих старых знакомых подходил поздороваться, знакомил с детьми.

Одна из лучших подруг моей мамы, Вики, заявилась сразу с тремя внучками, застенчивыми подростками в розовых платьях.

Внуки. Мама часто о них упоминала как о чем-то само собой разумеющемся. Каждый раз, покупая новую вещь, приговаривала: «Послужит еще моим внукам». Ей очень хотелось дожить, чтобы понянчить их.

У многих ее подруг были любимые внуки. Однажды мы с Эми пригласили маму и Го поужинать, чтобы отметить самую удачную неделю работы нашего «Бара». Когда я заявил, что у нас есть повод для празднования, мама аж подпрыгнула, разрыдалась и обняла Эми, которая, заразившись слезливостью, пробормотала в удушающей маминой хватке: «Он говорит о „Баре“, всего-навсего о „Баре“». А потом мама притворялась, что именно эта новость заставила ее расчувствоваться. «Будет еще время и для малышей», — сказала она таким голосом, что у Эми опять потекли слезы. Я поразился, ведь раньше моя жена заявляла, что не хочет детей. Но в тот миг ее поведение заронило во мне зерно надежды — вдруг она передумала? На самом деле возраст уже поджимал. Когда мы переселились в Карфаген, Эми исполнилось тридцать семь. В октябре этого года ей будет тридцать девять.

И тут вдруг подумалось: наверное, нам придется устраивать имитацию дня рождения или что-то подобное. Следует провести вечеринку для волонтеров, для журналистов. Для того, чтобы привлечь внимание к нашей беде. И я буду притворяться, что все еще живу надеждой.

— Возвращение приблудного сына, — прогундосил кто-то.

Я обернулся и увидел тощего мужчину в растянутой тенниске, который дергал себя за усы. Мой старый приятель Стакс Бакли. На самом деле он хотел назвать меня блудным сыном, но не смог запомнить слово и уж тем более не понимал его значения. Думал, небось, что это замена слову «мудила».

Стакс Бакли — звучное имя, сошло бы для знаменитого бейсболиста. Пожалуй, у него и был какой-никакой талант или хотя бы желание играть. В детские годы он считался лучшим в городе бейсболистом, но дальше этого не пошло.

Главное потрясение в своей жизни он испытал, когда его выгнали из команды колледжа. После этого судьба Стакса пошла наперекосяк. Сейчас он перебивался случайными заработками и злился на весь мир.

Несколько раз он заглядывал в «Бар» в поисках работы, но от каждого моего предложения отказывался, качая головой и по привычке жуя щеку. «Слышь, чувак, зайду попозже, перетрем. Вдруг у тебя найдется что-нибудь посерьезнее».

— Стакс! — воскликнул я вместо приветствия, желая для начала выяснить, в каком расположении духа он пребывает.

— Чувак, я слыхал, полиция тут ни хрена мышей не ловит, — ответил он, пряча кисти рук под мышками.

— По-моему, рано делать выводы.

— Слышь, чувак, к чему все эти дурацкие поиски придурка-извращенца? Когда пропала собачка мэра, они и то больше старались.

Его лицо раскраснелось, от него так и веяло жаром. Подступив, он обдал меня крепким духом ополаскивателя для рта «Листерин» и жевательной резинки.

— Почему бы им не взять кой-кого за задницу? В городе хватает подозрительных засранцев, и ни один из них еще не арестован. Как насчет ребят из «Синей тетрадки»? Вот о чем бы я спросил детектившу: как насчет ребят из «Синей тетрадки»? Только она вряд ли ответит.

— Что за ребята из «Синей тетрадки»? Банда?

— Их зимой уволили из «Синей тетрадки». У них теперь ни гроша за душой. Видел парней, которые бродят кучками вокруг города, — такие страшные, что обделаться можно? Так это наверняка ребята из «Синей тетрадки».

— Что-то я не понял тебя. Что за «Синяя тетрадка»?

— Ну, типография «Речная долина»? Ну, на окраине города, не помнишь, что ли? Там делали синие тетрадки, студентами мы в них писали задания и прочую хренотень.

— Да?.. Я не знал.

— Сейчас в колледже вместо тетрадок компьютеры. Потому — бах! И пока-пока, ребята из «Синей тетрадки».

— Вот черт! Весь город закрывается…

— Теперь ребята из «Синей тетрадки» только бухают, курят дурь и пугают людей. Раньше хоть по выходным этим занимались, а в понедельник шли на работу. А теперь вообще беспредел.

Стакс оскалил в улыбке редкие зубы. В его волосах я заметил крапины засохшей краски. С тех пор как окончил школу, он подрабатывал летом на покраске домов. «Я привык к художественной работе», — говорил он и ждал, что собеседник рассмеется. Если же человек не понимал шутки, ему приходилось выслушивать неторопливое доходчивое объяснение.

— А копы хоть прочесали «Риверуэй молл»? — спросил он.

Я недоуменно пожал плечами.

— Тьфу ты! Чувак, какой же из тебя репортер? — Стакс всегда уничижительно отзывался о моей прежней работе, как будто видел в ней надолго затянувшееся притворство. — Ребята из «Синей тетрадки» устроили себе в молле логово. Сидят там, наркотой приторговывают. Полиция иногда разгоняет, но они всегда возвращаются на следующий день. Вот это я бы и сказал дамочке-детективу. Разгребите дерьмо в «Риверуэе». Месяц назад там бабу на хор поставили. Это я намекаю, что толпа обозленных жлобов для женщины не подарок.

Перед тем как отправиться к участку, отведенному для послеобеденных поисков, я набрал номер Бони и заговорил, едва она ответила.

— Почему не прочесан «Риверуэй молл»?

— Ник, «Риверуэй» будет проверен обязательно. Туда как раз направляется патруль.

— Хорошо… А то мой приятель…

— Стакс? Да, я его знаю.

— Он рассказал о…

— Ребятах из «Синей тетрадки»? Есть такие. Положитесь на нас, Ник, мы проверяем все. Мы хотим найти Эми не меньше, чем вы.

— Хорошо. Спасибо.

Покачав права, я выхлебал гигантскую пластмассовую чашку кофе и выдвинулся в район поисков. Сегодня предполагалось осмотреть три места: лодочную пристань Гали (ныне известная как место, где Ник, никем не замеченный, провел все утро), лес у речки Миллер-Крик (лес — слишком громко сказано, поскольку сквозь деревья прекрасно просматривались забегаловки быстрого питания) и Уоки-парк (уголок дикой природы, где организовывались пешие и конные туристские маршруты). Мне достался парк.

Когда я прибыл, местный служитель инструктировал группу из двенадцати человек — все в плотных шортах, солнцезащитных очках и с цинковой мазью от прыщей на носу. Обстановка напоминала день открытия летнего лагеря.

Две группы телерепортеров трудились, чтобы запечатлеть окружающую природу, здания и людей. Был уже уик-энд, да непростой, а Четвертого июля. Сюжет об Эми наверняка воткнут между репортажем с ярмарки штата и конкурсом барбекю. Один молокосос крутился около меня, как назойливый москит, донимая бесцельными вопросами. В фокусе общественного внимания я моментально оцепенел, выражение озабоченности на лице выглядело фальшивее не бывает. В воздухе плыли миазмы конского навоза.

Вскоре телевизионщики вместе с волонтерами ушли по тропинкам в лес. Разве нормальный журналист счел бы подозреваемого мужа неинтересным и оставил бы его? Теперь места нормальных журналистов занимают недоучки без чутья, готовые трудиться за жалкие гроши.

Молодой коп в форме показал, где я должен стоять. Прямо здесь, где начинаются все тропинки, у щита, заклеенного старыми рекламными объявлениями, среди которых виднелся новый лист — с фотографией Эми. Моя жена пристально смотрела на меня. Сегодня она преследовала меня везде.

— Что я должен делать? — спросил я у офицера. — Чувствую себя как последний осел.

Где-то в лесу жалобно заржала лошадь.

— Ник, вы нам нужны именно здесь. Просто будьте дружелюбным, подбадривайте людей. — Он указал на яркий оранжевый термос. — Предлагайте воду. Если я кому-нибудь понадоблюсь, подскажите, куда идти.

Полицейский повернулся и направился в сторону конюшни. Возникла тревожная мысль, что меня намеренно удерживают как можно дальше от возможного места преступления. Но зачем, я мог только догадываться.

Вот так я и торчал без всякой пользы, притворяясь, будто руковожу эксплуатацией кулера, когда подъехал припозднившийся внедорожник, красный и блестящий, как лак для ногтей. Из него вышла та самая сорокалетняя дамочка, которую я видел в штабе. Симпатичная блондинка приподняла длинные волосы, чтобы подруга обрызгала ей шею репеллентом. Женщина демонстративно развеяла химический туман, зыркнула на меня, потом отделилась от стайки товарок и, распустив волосы по плечам, пошла ко мне с грустной, сочувственной улыбкой — улыбкой под названием «Мне так жаль». Огромные, как у лошади, карие глаза, розовая футболка, едва доходящая до пояса накрахмаленных белых шорт, босоножки на высоком каблуке, тщательно завитые волосы, золотистые серьги кольцами. Для поисков в лесу так не одеваются, подумалось мне.

«Только не вздумай заговорить со мной, дамочка».

— Привет, Ник! Я Шона Келли. Мне так жаль…

Ее голос казался мне излишне громким, как у очумевшего от жары осла. Она протянула руку, и я почувствовал укол тревоги — все ее подруги уже уходили по тропинке, бросая многозначительные взгляды на нас.

Я предложил все, чем располагал: благодарность, воду, собственную нелюдимость и неловкость. Но Шона не собиралась уходить, хотя и неотрывно смотрела на тропу, где скрылись ее спутницы.

— Я надеюсь, Ник, у вас есть друзья и родственники, которые смогут вас поддержать в это нелегкое время, — сказала она, прихлопнув слепня. — Мужчины забывают за собой ухаживать. Нормальное питание — вот что вам нужно.

— Да мы в основном колбасной нарезкой питаемся, — ответил я. — Так быстрей и проще.

Вкус салями все еще держался на языке. Только теперь я понял, что утром не почистил зубы.

— Ах, бедняжка… Колбасная нарезка! Нет, так дело не пойдет. — Она покачала головой, солнечные лучи заиграли на золоте серег. — Мужчине нужно поддерживать силы. Но вам повезло, я неплохо готовлю фрито с цыпленком. А знаете что? Привезу его завтра в штаб, где собираются волонтеры. Можно разогреть в микроволновке, и у вас будет нормальный горячий обед.

— О, вы уделяете мне слишком много внимания. У меня все хорошо. Правда, все хорошо.

— А если покушаете как следует, станет еще лучше, — возразила она, похлопывая меня по руке.

Я промолчал, и она попробовала зайти с другой стороны:

— Очень надеюсь, что случившееся не имеет никакого отношения к нашей общей проблеме… Я имею в виду бродяг. Знаете, я подаю жалобу за жалобой. Один из них в прошлом месяце воровал помидоры у меня в огороде. Сработала сигнализация, я выглянула из дому, а он стоит на коленях прямо на грядке и помидоры трескает. Грызет их, как яблоки. Все лицо, вся рубашка в соке и семенах. Гоню, а он ни в какую! Еще штук двадцать сожрал, прежде чем убежать. Эти ребята из «Синей тетрадки» ничего же больше не умеют.

Внезапно я ощутил сродство душ с ребятами из «Синей тетрадки», представив, как иду к лагерю, разбитому бродягами, и размахиваю белым флагом. «Я ваш брат, тоже работал в печатной индустрии. Проклятые компьютеры и меня лишили хлеба насущного!»

— Только не говорите, Ник, что вы слишком молоды и не слышали о «Синей тетрадке». — Шона толкнула меня локтем, отчего я неприлично дернулся.

— Нет, я просто слишком старый, вот и забыл о «Синей тетрадке». Спасибо, что напомнили.

— А сколько вам? — рассмеялась она. — Тридцать один? Тридцать два?

— Почти тридцать пять.

— Совсем малыш.

Подъехала троица энергичных старушек, одетых в кеды, холщовые юбки и поло, обнажавшие дряблые плечи. Тетки спешились и направились к нам. Одна говорила по мобильному. Мне они кивнули вполне благожелательно, а вот на Шону покосились без всякого одобрения. Наверное, мы напоминали парочку устроившую барбекю у себя во дворе. Не соответствовали важности событий.

«Уйди же, Шона», — мысленно попросил я.

— Бродяги могут вести себя агрессивно и представлять опасность для женщин, — заявила Шона. — Я говорила об этом детективу Бони, но, кажется, я ей не нравлюсь.

— Зачем вы мне это рассказываете?

Я уже знал, что услышу. Монолог любой смазливой дамочки.

— Я вообще не очень нравлюсь женщинам, — пожала плечами она. — Скажите, у Эми было много друзей в городе?

Кое-кто — подруги моей мамы, друзья Го — приглашали Эми то в книжный клуб, то на заседание общества «Американский путь», то на вечерний девичник в «Чилиз гриль-бар». От каких-то предложений моя жена отказывалась сразу, некоторые принимала, но возвращалась полная негодования: «Мы заказали уйму жареного, а запивать пришлось молочными коктейлями».

Шона жадно смотрела на меня, ей хотелось побольше выведать про Эми, хотелось причастности к судьбе моей жены, которая ее вмиг возненавидела бы.

— Думаю, у нее были те же проблемы, что и у вас, — ответил я сдавленным голосом.

Она улыбнулась.

«Шона, шла бы ты уже, а?»

— Когда приезжаешь в новый город, бывает тяжело, — проговорила она. — Трудно находить друзей. Особенно людям постарше. Она ваша ровесница?

— Тридцать восемь.

Похоже, Шоне мой ответ понравился.

«Да вали ты куда подальше, мать твою!»

— Умным мужчинам нравятся женщины старше их.

Из огромной дамской сумочки она, улыбаясь, вытащила мобильный телефон.

— Ну-ка, поближе ко мне, — велела она, обняв меня рукой. — А теперь улыбочку, широкую, как фрито с цыпленком.

Хотелось врезать ей, не поглядев, что передо мной женщина, — нельзя же так нахально липнуть к мужику, недавно потерявшему жену. Но по давней привычке я подавил гнев в зародыше. Мне всегда и во всем хотелось быть хорошим с людьми. И я улыбнулся машинально, как робот. Шона, прижавшись щекой к моей щеке, нажала кнопку. В телефоне щелкнула имитация фотокамеры.

Когда блондинка развернула телефон, на экране я увидел наши загорелые лица, радостные, как на бейсбольном матче.

Глядя на свою вкрадчивую улыбку и прищуренные глаза, я понял, что терпеть не могу этого парня.