30
Два красных буксира, обвешанные по бортам черными автомобильными покрышками, тянут грузовое судно по реке на запад. Разноцветные контейнеры, сложенные как большие кирпичи, не дают забыть о том, что мне еще предстоит. Справлюсь ли, хватит ли сил? Я не уверена, что все удастся, и молю Бога о поддержке.
О Господи! Я часто обращалась к Всемогущему, когда была ребенком, но не в последнее время. Если честно, то я даже не представляю себе, каков он, Бог, что Он собой представляет. Ведь у каждого, кого ни спроси, существует свое определение. Высший властитель, восседающий на золотом троне? Или простолюдин с посохом, странствующий по пыльным дорогам или по воде, проявляющий доброту к женщине у колодца и призывающий бросить в него камень тех, кто безгрешен? Или же это женский дух, присутствующий в природе или коллективном сознании вселенной? Не знаю.
У меня нет ясного определения, кроме представления о том, что нечто такое все-таки существует и оно вне меня. К этому «нечто» я и обращаюсь, думая про себя «Помоги мне, пожалуйста». Я чувствую, что недостаточно сильна. Недостаточно уверена в своей правоте, недостаточно уверена в себе. Я бы, наверное, просто умерла, если бы Люси поднесла меня к свету, как кристалл или драгоценный камень, и указала на изъяны, о которых раньше она и понятия не имела. Я бы увидела это неприятие в ее глазах, которые, как окна, затворились бы створками. Я смотрю в лицо смерти Джейми Бергер, и оно — зеркало, за возможность не смотреть в которое я отдала бы что угодно. Я вовсе не та, за кого меня принимала Люси.
Вдоль берега мигает цепочка огоньков, высыпали звезды, и луна светит ясно. В комнате Люси я с трудом переставляю единственное свободное кресло. Я тащу его от окна, выходящего на реку, через ковер, к столу, где Люси оборудовала рабочее место, или кокпит, как я это называю, и где есть ее собственная надежная беспроводная сеть.
— Не расстраивайся, — говорит мне она, когда я усаживаюсь рядом.
— Забавно, что я слышу это только от тебя. Нам нужно поговорить о вчерашнем вечере. Мне нужно.
— Я не просила Марино сообщить мне пароль, потому что не хотела ставить его в неловкое положение. И вообще мне от него ничего не нужно, — продолжает Люси, как будто пропустив мимо ушей мой намек на Джейми и на то, что я оставила ее, потому что рассердилась, а теперь Джейми мертва. — А Бентону придется побыть слепым, глухим и потерять память. Ничего, пусть потерпит.
— Нам нужно кое-что сделать… — начинаю я, имея в виду, что нужно сделать все правильно, но слова застревают в горле. Прошлым вечером я поступила как раз неправильно, и мне ли теперь говорить Люси, что и как нужно делать. Или любому другому. — Бентон не хочет, чтобы у тебя были неприятности, — добавляю я, и это звучит смешно.
— Я в любом случае посмотрела бы запись с камеры наблюдения. А ему пора бросить эти гребаные фэбээровские штучки.
— Значит, ты все уже видела.
— Сидеть сложа руки и ждать, играть по правилам, в то время как это дерьмо пытается тебя подставить! — не унимается Люси, уставившись в экран своего компьютера. — Она там свободна, как птица, а мы здесь окопались в отеле и боимся есть и пить. Она еще кого-нибудь убьет. Может, даже многих, если уже не убила. И не нужно быть профайлером или аналитиком, чтобы это понять. Я не хочу превращаться в Бентона.
Она злится на него, и я знаю почему.
— Что за дерьмо? Кто? — спрашиваю я.
— Не знаю. Но узнаю обязательно, — обещает Люси.
— У Бентона есть соображения, кто это? Он сказал мне, что пока ничего не знает. Что даже ФБР ничего не знает.
— Я собираюсь это выяснить, и я до нее доберусь. — Люси щелкает «мышкой» и быстро, так что и не разобрать, вводит пароль.
— Ты не можешь взять все в собственные руки.
Какой смысл? Она уже и так действует самостоятельно, и не мне ей указывать.
Я взяла дело в свои руки, когда приехала в Саванну, потом, еще раз, прошлым вечером и сегодня тоже. Я поступала так, как считала нужным или, проще говоря, как мне хотелось. Теперь Джейми мертва, и я, можно сказать, сама все испортила. А теперь уже ничего нельзя исправить. Джек Филдинг тоже мертв, и то, что он сделал, все так же отвратительно, но теперь я чувствую себя виноватой за всех, ведь еще несколько человек ушли из жизни.
— Бентон делал то, что считал лучшим для тебя. Знаю, ты расстроена, что он не пустил тебя в квартиру.
— Ты ведь не случайно оказалась у дома, когда она появилась там с пакетом, — говорит Люси, запуская принтер. По всему видно, обсуждать Джейми или Бентона она не настроена.
Она не позволит мне признаться, что я поступила беспечно. Но моя бездеятельность привела к печальному итогу.
— Эта разносчица специально передала тебе пакет, — продолжает Люси. — Хотела, чтобы ты отнесла это в квартиру. Чтобы там остались твои отпечатки пальцев, твоя ДНК. Это же совершенно ясно: ты входишь в здание с пакетом суши, которое сама же и заказала.
— Я заказала? — Я вспоминаю о поддельном письме, которое якобы послала Кэтлин Лоулер.
— Я позвонила в «Суши фьюжн» раньше всех.
— Не самая лучшая идея.
— Марино сообщил мне о доставке, а я позвонила и спросила. Прошлым вечером доктор Скарпетта заказала суши в самом начале восьмого. На сумму шестьдесят три доллара сорок семь центов. Ты еще сказала, что сама его заберешь.
— Я не делала заказа.
— Но в семь сорок пять его забрали.
— Не я.
— Естественно, не ты. Заказ не был оплачен кредитной картой. Его оплатили наличными. Несмотря на то что ее кредитная карта была зарегистрирована.
Она имеет в виду карту Джейми.
— Тот, кто доставил пакет, знал, что кредитная карта зарегистрирована. Она сама об этом упомянула.
— Я в курсе, — отвечает Люси. — Все зафиксировано на видеозаписи с камеры наблюдения. В этом смысле наличные деньги надежнее. Никаких последующих телефонных звонков. Никто не задает вопросов. Никому нет дела до того, что доктор Скарпетта вправе выставить счет на кредитную карту другого человека. Небольшой семейный ресторанчик, в котором не так много посадочных мест, и поэтому большая часть их бизнеса — это еда навынос. Человек, с которым я поговорила, не очень хорошо запомнил, как выглядела та особа, что забрала заказ.
— На велосипеде?
— Он не помнит, но подожди, не торопись. Через минуту дойдем и до велосипеда. Это была моложавая женщина. Белая. Средней комплекции. Говорила по-английски.
— Соответствует описанию той, с которой я столкнулась у дома Джейми.
— Можно было бы подумать на Дону Кинкейд, но у нее небольшая проблема: она к тому времени уже пребывала в состоянии комы в Бостоне.
— Откуда эта женщина могла знать, что я встречаюсь с Джейми, и как случилось, что она появилась ровно в тот момент, когда я открывала дверь, если я сама до последней минуты не знала об этой встрече?
Невозможно.
— Значит, она следила за тобой. Поджидала. Помнишь старый особняк и площадь на другой стороне улицы, которые занимают целый квартал? Это дом Оуэнса-Томаса — теперь музей, — ночью он, естественно, закрыт, и на площади довольно пустынно. Там много деревьев и кустов, много тени, где можно укрыться, если кого-нибудь поджидаешь, — продолжает Люси, а я вспоминаю, как стояла возле дома Джейми прошлым вечером в ожидании Марино, который должен был забрать меня на машине. Кажется, на противоположной стороне улицы перемещались какие-то силуэты, точно не помню.
Люси вынимает страницы из принтера, расправляет края, аккуратно складывает. На первой странице — фотография с камеры наблюдения службы безопасности. Увеличенное изображение в оттенках серого — переходящий через улицу человек с велосипедом и особняк на заднем плане, громоздкие и мрачные очертания которого выступают из ночной мглы.
— Либо за мной следили от отеля, — предполагаю я.
— Не думаю. Слишком опасно. Проще забрать заказанную еду, потом спрятаться в кустах на другой стороне улицы и просто ждать.
— Не понимаю, откуда ей было знать, что я собираюсь к Джейми.
— Это недостающее звено, — размышляет Люси. — Кто у нас общий знаменатель?
— У меня на это счет вразумительного ответа нет.
— Я тебе сейчас покажу. Надо же оправдывать репутацию, — решительно добавляет она.
— Видимо, я своей не слишком соответствую, — грустно замечаю я, но Люси как будто не слышит.
— Неуправляемая. Хакер. — Люси повторяет слова, которые я слышала прошлым вечером от Джейми.
— Когда мне пришлось выслушать это, я расстроилась, — продолжаю я, а она по-прежнему не обращает никакого внимания. — Я очень разозлилась, а не надо было.
Люси щелкает кнопкой на выплывающем меню. На двух других лэптопах работают поисковые программы, но смысл происходящего мне пока не ясен. Еще я замечаю смартфон «блэкберри», подсоединенный к зарядному устройству. Его назначения я не знаю. Люси вроде бы не пользуется смартфоном. По крайней мере, некоторое время точно не пользовалась.
— А что мы ищем? — Я наблюдаю за данными на экранах двух лэптопов: слова, имена, числа, символы, — но все мелькает слишком быстро, чтобы можно было что-то толком разобрать.
— Перед тобой мой обычный поиск данных.
— Можно тебя кое о чем попросить?
— Ты что, знаешь, чем лучше воспользоваться и какой способ применить?
Люси готова болтать о компьютерах, о камерах и поиске данных, о чем угодно, только не о том, что произошло между мной и Джейми, и не о том, что мне нужно оправдаться за ее смерть в глазах племянницы, которую я люблю как собственную дочь.
— Да нет, конечно, — отвечаю я. — Но, поскольку есть «Викиликс» и прочие подобные вещи, сейчас, наверное, многих тайн просто не существует и никакую информацию нельзя считать на сто процентов надежной.
— Статистика, — отвечает она. — Данные, которые собраны таким образом, чтобы мы могли отыскать схожие черты и предсказать, упредить. Почерк преступника, например. И правительство в этом случае не забывает финансировать твои работы, чтобы вовремя убирать плохих парней с улицы. Еще есть статистика, которая поможет продать продукт или, может быть, услугу, например охранного агентства. Создай базу данных на сто тысяч или даже на сто миллионов клиентов; организуй вывод гистограмм, которые выведут тебя на очередного клиента — на физическое лицо или на фирму. Имя, возраст, доход, стоимость недвижимости, местоположение, прогноз. Кражи, взломы, слежка, разбойные нападения, убийства, новые прогнозы. Предположим, ты переезжаешь в шикарный особняк в Малибу и открываешь собственную киностудию. По статистике, маловероятно, что кто-то ворвется в твое жилище или в офис, нападет на персонал, скажем, на автостоянке или изнасилует одну из сотрудниц на лестничной клетке, — если у тебя контракт с моей компанией. Я устанавливаю самые современные системы безопасности, а ты не забываешь ими пользоваться. Вот и все.
— Джорданы…
Она ищет информацию об обслуживавшей их компании.
— Данные о клиентах — золотая жила, и она продается постоянно, со скоростью света, — говорит Люси. — Эту информацию хотят иметь все. Рекламодатели, исследователи, Министерство национальной безопасности, спецназ, который выследил бен Ладена. Здесь есть любые детали твоих блужданий по сети, куда ты ездишь в отпуске, кому звонишь и кому пишешь электронные письма, какие лекарства покупаешь в аптеках, какие прививки делают тебе и твоим детям, твоя кредитная карточка и номер в системе социального страхования. Есть даже отпечатки пальцев и сканы радужной оболочки глаз, потому что ты предоставил свою личную информацию службе безопасности, у которой есть контрольно-пропускные пункты в некоторых аэропортах, и за определенную ежемесячную плату ты обходишь длинные очереди, в которых приходится стоять остальным. Если собираешься продать свой бизнес, то кто бы его ни приобрел, он обязательно захочет просмотреть твои данные о клиентах, и во многих случаях это все, что им нужно. Кто ты и как тратишь свои деньги? Приезжай и потрать их у нас. И эти данные перепродаются снова и снова.
— Но есть ведь брандмауэры…
Я не хочу знать, как она их обошла.
— Нет никаких гарантий, что надежная информация не заканчивается в домене общественного пользования. — Люси не собирается говорить, насколько законно то, чем она занимается. — Особенно когда проданы активы компании и информация об этом оседает в чьих-то руках.
— Насколько я понимаю, «Саузерн кросс секьюрити» не была продана. Она обанкротилась, — замечаю я.
— Кажется, так. Компания прекратила оперативную деятельность и вышла из бизнеса три года назад, — отвечает Люси. — Но ее бывший владелец, Дэррил Саймонс, не обанкротился. Он продал клиентскую базу данных «Саузерн кросс секьюрити» одной международной фирме, оказывающей охранные и консультационные услуги. Еше она предоставляет телохранителей, контролирует установку систем безопасности или проводит анализ угроз и опасностей в случае, если вы подвергаетесь преследованию. В свою очередь, эта международная фирма, по-видимому, продала свою клиентскую базу еще кому-то и так далее. Я иду в обратном направлении, как будто разбираю на компоненты многоярусный свадебный пирог. Сначала нахожу этот «пирог» в «пекарне» киберпространства, потом ищу исходные компоненты, добытые при извлечении структур, представляющих интерес, из хранилищ данных.
— Сюда входит и информация о выставленных счетах. Или о ложных срабатываниях систем безопасности.
— Независимо от того, что хранилось на сервере «Саузерн кросс секьюрити» — а туда, конечно, поступали данные и о ложных срабатываниях, и о повреждениях на линии, и о реакции полиции, и вообще любые сообщения, — вся эта информация в итоге послужила основой для статистических исследований. Поэтому информация о Джордане наверняка где-то там. Это, образно выражаясь, чайная ложка муки, которую нужно как-то извлечь из нашего «пирога». В конечном счете я ищу внутреннюю ссылку, которую «Саузерн кросс секьюрити» использовала для связи с архивными файлами. Другими словами, мертвый участок, содержащий детальную информацию о счетах индивидуальных клиентов. Меня просто бесит весь этот процесс из-за его черепашьей скорости.
— А когда ты начала поиски?
— Только что. Но, прежде чем запустить программы, мне нужно было продумать алгоритмы. Теперь осталось просто ждать. Сейчас ты все видишь у меня на экране.
— Было бы неплохо включить в поиски Глорию Джордан, — предлагаю я. — Мы не знаем, на чье имя был выписан счет. Это могла быть и компания, например общество с ограниченной ответственностью.
— Мне не нужно как-то выделять Глорию Джордан, а ООО меня не волнует. Данные Глории будут автоматически привязаны к данным ее мужа, к их детям, а также к соответствующим кампаниям и налоговым декларациям, а также ко всем источникам в СМИ, к блогам в интернете, к уголовным архивам, если они есть, ко всему, что с этим связано. Вот такое дерево решений. Может, она о чем-то беспокоилась? Ее кто-то преследовал, за ней кто-то наблюдал? Может быть, она видела кого-нибудь в своем доме?
— Джейми… — Полагаю, Люси говорит о ней.
— Имеет значение любая информация, даже просто намек на кого-то, кто оставил странное ощущение? Или вел себя чересчур дружелюбно?
— Я не спрашивала.
— С какой бы стати ты стала спрашивать…
Люси не отрывается от экрана с бегущим потоком информации.
— Сигнализация и камера, — говорю я. — Кроме того, она начала носить оружие. «Смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.
Люси молчит, наблюдая за мелькающими на экране данными.
— Твое влияние? — спрашиваю я.
— Об оружии мне ничего не известно. Я бы никогда ей это не порекомендовала. Никогда не давала ей в руки оружие, никогда не учила с ним обращаться. Не тот человек.
— Не уверена, что дело просто в нервном перевозбуждении. Здесь, на Юге, она явно чувствовала себя не в своей тарелке, и мне следовало бы поинтересоваться ее состоянием и самочувствием. Спросить, не ощущает ли она какой-то угрозы со стороны. Но я этого не сделала. — Признание приносит огромное облегчение, и теперь я смущенно жду, что Люси обернется ко мне с упреками. — Равно как не удостоверилась, что с ней все в порядке, когда уходила оттуда вчера вечером. Помнишь, что я обычно говорила тебе, когда ты подрастала?
Люси молчит.
— Ты помнишь, что я всегда тебе говорила? Не уходи со злостью.
Она по-прежнему не отвечает.
— Не дай солнцу утонуть в гневе, — добавляю я.
— Что я, в свою очередь, обычно называла разговором мертвых. В основе всего — учет вероятности, что кто-то умирает или что-то становится причиной смерти, — отвечает Люси, не глядя в мою сторону. — Немыслимые предосторожности ради безопасности детей. Низкие балконные перила — опасны, ступеньки — опасны, леденцы — опасны, ведь ими можно подавиться. Не бегай с ножницами, карандашом или с чем-то острым. Не говори по телефону за рулем. Не ходи на пробежку, если пахнет бурей. Нужно всегда смотреть налево и направо, даже если это улица с односторонним движением. — Люси наблюдает за потоком данных, по-прежнему сидя ко мне спиной. — Не уходи сразу после ссоры. Что, если человек погибнет в автомобильной аварии, или его поразит молния, или у него разорвется аневризма?
— Какая я, должно быть, зануда…
— Ты зануда, когда думаешь, что лишена тех чувств, которые присущи остальным. Да, вчера ты, говоря твоими словами, «ушла со злостью». Я представляю, как ты злилась. Ты говорила об этом по телефону до трех часов утра, помнишь? Ты и должна была выйти из себя. Рассердиться в такой ситуации — вполне нормально. Я бы тоже рассердилась, если бы она говорила о тебе такие вещи. Или обошлась с тобой так…
— Мне нужно было остаться и во всем разобраться. И если бы я осталась, то, возможно, заметила бы, в каком она состоянии, и поняла бы, что ее симптомы не связаны с алкоголем.
— Интересно, существуют ли «Анонимные хакеры»? — размышляет Люси, как будто я ничего и не сказала. — «АХ», да, вот именно. Такие, как я, обязательно должны во что-то вляпаться. Если у тарелки сколот край, это уже не поправишь. Или живи с этим дальше, или выброси.
— Но ты же не тарелка с отбитым краем…
— Вообще-то она называла меня треснувшей чашкой.
— Это тоже неправда. Жестоко так говорить.
— Правда. И вот тебе живое доказательство. — Люси кивает на компьютеры у себя на столе. — Знаешь, как легко мне было проникнуть в ее DVR-карту? Во-первых, она слишком беспечно относилась к паролям. Неоднократно использовала одни и те же, чтобы не забыть и не блокировать себе доступ. IP-адрес — это вообще пустяки. Мне нужно было лишь отправить самой себе электронное сообщение с моего айфона в тот момент, когда я стояла под камерой. Так я получила статический IP-адрес этого соединения.
— Ты думала об этом, когда я была в ее квартире?
— Мы с Бентоном стояли там под дождем, под навесом.
Не знаю даже, что в такой ситуации лучше: изумиться или ужаснуться.
— Он держал меня за руку, но я была с ним вежлива и вела себя вполне цивилизованно. Ему тогда повезло со мной. Я ведь на самом деле совсем не такая. Ему чертовски повезло…
— Он пытался…
— Нужно было что-то сделать, — перебивает меня Люси. — Я заметила наружную камеру, которая выглядела совсем новой… в смысле, недавно установленную… отличная система с переменным фокусным расстоянием и прочими прибамбасами. В общем, Марино именно такие и нравятся. Но я не собиралась ничего у него спрашивать. Прикинула, что где-то поблизости должен быть DVR, а уж сидеть сложа руки я не собиралась. Да и кто, черт побери, будет ждать какого-то гребаного разрешения? Такие, как я, не ждут. Дерьмо, от которого все неприятности, не ждут. Она права. Меня не исправить. Наверное, я и сама этого не хочу. Нет, конечно. К чертям.
— С тобой все в порядке. — Я чувствую, как снова закипаю. — Primum non nocere. Прежде всего — не навреди. Я тоже давала обещания. Мы делаем все, что только можем. Прости, что подвела тебя.
Получается неуклюже и неловко.
— Ты и не навредила. Она сама себе навредила.
— Неправда. Не знаю, что там тебе наговорили…
— Она давно это сделала. — Люси щелкает «мышкой», и на экране «макбука» появляется дом Джейми и проходящая рядом улица. — Она сама разработала такой вот план полета, когда ступила на путь лжи. Все, так или иначе, закончилось бы катастрофой, даже если бы в «кресле пилота», когда это произошло, сидел кто-то другой. Я понимаю, что на самом деле ее убили, и моя философская точка зрения на этот счет сейчас не совсем уместна.
— Подозрение есть, но ничего еще не доказано, — напоминаю я. — Надо ждать результаты анализов из Центра контроля заболеваний. Или, может быть, раньше узнаем что-то о Доне Кинкейд, если, конечно, мы имеем дело с серией отравлений одним и тем же нейротоксином.
— На самом деле мы знаем, — категорически заявляет Люси. — Этот убийца считает себя умнее других. Общий знаменатель — это тюрьма. По крайней мере, должна быть тюрьма. Это то, что объединяет всех, с чем так или иначе связан каждый. Даже Дона Кинкейд, потому что там сейчас ее мать. Или была там. Они ведь переписывались, да? Все связаны через женскую тюрьму штата Джорджия.
Почтовая бумага и марки за пятнадцать центов. Кто-то прислал это Кэтлин. Кто-то извне. Может, она сама отправляла кое-что Доне. Я мысленно воспроизвожу неровный почерк и загадочные обрывки. Упоминание о PNG и взятке.
— Сейчас я до тебя доберусь, — говорит Люси, обращаясь к изображению дома Джейми на экране компьютера. — Ты даже не знаешь, с кем связалась… И если бы ты осталась с ней подольше, это ничего бы не изменило. — Это уже она говорит мне, но глаза по-прежнему прячет.
С тех пор как я к ней подсела, она ни разу на меня не взглянула. Это неприятно, и я расстроена, хотя знаю, как никто другой, что когда Люси плачет, то старается ни на кого не смотреть.
— Она была пьяна. — Люси говорит так, словно точно это знает. — Просто в стельку пьяна. Я так и поняла, когда она мне позвонила.
— То есть когда вы были вместе? Или уже потом?
Мое внимание снова привлекает лежащий на столе «блэкберри» — лишь теперь до меня начинает доходить, что все-таки произошло.
— Ты сказала, что она была пьяна или, точнее, что тебе так показалось, — говорит Люси, набирая какой-то текст. — Ты даже не подумала, что она могла заболеть, что с ней что-то не так. Значит, тебе не в чем себя винить. Но я знаю, что ты не находишь себе места. Надо было впустить меня в ее квартиру.
— Ты же знаешь, почему я не могла этого сделать.
— Почему ты все время меня опекаешь, как будто мне десять лет? Почему ты меня от всего ограждаешь?
— Я тебя не ограждаю, — отвечаю я и чувствую, как мою искренность уносит сладкий бриз добрых намерений. Ложь, замаскированная под нечто прекрасное и доброе. — Ну, хорошо, да, но дело не только в этом. — Я говорю правду. — Я не хотела, чтобы ты видела то, что пришлось увидеть мне. Я хотела, чтобы твои последние воспоминания о ней…
— …были какими? — перебивает меня Люси. — Чтобы я запомнила ее прокурором, объясняющим, почему я никогда больше не должна с ней контактировать? Мало было порвать со мной, ей пришлось сделать так, чтобы это походило на запретительный судебный приказ. Намек на то, что ты, мол, вляпалась по уши. Ты страшна, от тебя одни неприятности. Ты чокнутая. Исчезни.
— С точки зрения закона, ты не имела права там находиться, Люси.
— Ты тоже не должна была там находиться, тетя Кей.
— Я уже там находилась раньше, но ты права. Это создает определенные проблемы. Ты же не хочешь, чтобы в ее квартире обнаружили твои отпечатки пальцев или ДНК — что угодно, что могло бы вызвать интерес полиции. — Я говорю то, что ей и без того хорошо известно. — Джейми нельзя было так с тобой разговаривать. С ее стороны было нечестно создавать тебе проблемы, вместо того чтобы разбираться со своими. Но перед уходом мне все-таки следовало удостовериться, что с ней все в порядке… быть повнимательнее…
— Ты имеешь в виду более заботливой.
— Я сильно разозлилась и просто не подумала об этом. Мне так жаль…
— А почему это должно было тебя трогать? Тебе-то какое до нее дело?
Я ищу ответ, потому что если отвечу правду, то мне до Джейми действительно нет дела. Но мне все же следовало как-то позаботиться о Джейми, потому что всегда следует заботиться о ближнем. Так — правильно. Но я так не поступила. Мне, если честно, было действительно абсолютно наплевать на Джейми.
— Ирония в том, что твоя забота ей все равно не помогла бы.
— Мы не вправе выносить такие суждения в отношении кого-либо. Мне хотелось бы верить, что где-то впереди ее могло ждать прозрение. Люди могут меняться. Неправильно отнимать у них такой шанс. — Я осторожна и внимательна, как будто пробираюсь на ощупь по каменной тропе, где легко сбиться с пути и поломать кости. — Мне жаль, что наша последняя встреча оказалась такой неприятной, потому что были ведь и другие, совершенно на эту непохожие. Было время, когда она…
— Я все равно не прощу ее.
— Легче злиться, чем печалиться, — говорю я.
— Не прощу и не забуду. Она подставила меня и лгала мне. И тебя тоже подставила, и тебе тоже лгала. Лгала так много, что не осталось больше никаких ориентиров на правду. Она начала сама верить в ту чушь, что несла.
Люси перемещает курсор на «воспроизведение» и щелкает «мышкой». Начинается запись. Дорожка и ступеньки, железные перила — все в серых оттенках, гудки автомобилей, свет фар. Люси открывает еще одно окошко и кликает по другому файлу. Вдалеке появляется фигура на темной улице, с виду это женщина. Надо полагать, та самая, но только без велосипеда и одета не так, как вчера вечером. Она ступает на переход и вдруг ослепительно вспыхивает, как будто она — инопланетное существо или какое-то божество. Непринужденно подходит ко входу в здание, голова ее по-прежнему окружена белым сиянием.
— Она была в другой одежде, — говорю я Люси.
— Это репетиция, — отвечает моя племянница. — За предыдущие две недели я обнаружила пять таких сцен.
— Вчера вечером на ней была светлая рубашка. А то, что я сейчас увидела…
Меня прерывает голос Джейми Бергер.
«…Я понимаю, что снова нарушаю правило, которое сама же установила, — доносится знакомый голос из динамика, и Люси увеличивает громкость. Фигура на видеозаписи исчезает в темноте за домом Джейми. — Теперь ты знаешь, что Кей здесь и поможет разобраться с моим случаем. Мы только что пообедали, и я, боюсь, немного ее огорчила. Она всегда превращается в львицу, когда речь заходит о тебе, но сейчас это не помогло. О господи, да это никогда не помогало! Неудачная триангуляция, мягко говоря. Мне всегда казалось, что она где-то рядом, все равно где. Выключаем свет, эй, тетя Кей, ты здесь? Да. Меня от этого уже тошнит…»
— Постой, — прошу я Люси, и она останавливает воспроизведение обоих файлов. — Джейми позвонила тебе на новый номер? Когда это произошло?
Мне кажется, я уже знаю.
Голос ее дрожит, и некоторые слова она произносит невнятно. Таким ее голос был вчера вечером, когда я уходила. Только теперь в нем больше раздраженных, неприятных ноток. Я перевожу взгляд на подключенный к зарядному устройству «блэкберри».
— Твой старый телефон. Ты не сменила номер, когда перешла на айфон.
— У нее не было моего нового номера. Я никогда ей его не давала, а она никогда не спрашивала, — говорит Люси. — Я больше его не использую.
Она кивает в сторону «блэкберри».
— Но ты сохранила его, потому что она продолжала звонить на него.
— На самом деле это не единственная причина. Но она звонила. Редко, правда. В основном поздно вечером, когда напивалась. Я сохранила все сообщения в виде звуковых файлов.
— И прослушиваешь их на своем компьютере.
— Я могу слушать их где угодно. Не в этом дело. Их нужно сохранить и постараться никогда не потерять. Они очень похожи друг на друга. Как этот, например. Она ни о чем не спрашивает. Не просит перезвонить. Она лишь говорит что-то в течение нескольких минут, потом резко заканчивает, не попрощавшись. Она и с нами поступила так же. Что-то говорила и говорила, никого не слушая, а потом взяла и бросила трубку.
— Ты сохранила записи, потому что тебе ее не хватает. Потому что ты по-прежнему любишь ее.
— Я сохранила их, чтобы напоминать себе, почему мне не следует по ней скучать. И любить. — Голос Люси дрожит, в нем одновременно печаль, разочарование и гнев. — Я лишь пытаюсь донести до тебя, что, судя по голосу, ей не было больно, она не мучилась. — Люси откашливается. — Такое впечатление, что она продолжала пить и после твоего ухода. Примерно через полчаса. Так что, когда ты была с ней, она вряд ли выглядела уж слишком плохо.
— Она не говорила, что плохо себя чувствует. Что с ней творится что-то странное. Ничего такого.
Люси качает головой.
— Если хочешь, могу воспроизвести все записи, но на них одно и то же.
Я мысленно представляю Джейми в ее банном халате темно-бордового цвета; она расхаживает из комнаты в комнату, потягивая дорогой скотч и поглядывая в окно на отъезжающий фургон Марино. Не помню, во сколько мы точно уехали, но это случилось не более чем через полчаса после того, как она набрала старый телефонный номер Люси и оставила на нем сообщение. Ясно, что симптомы проявились позже: у меня перед глазами тумбочка с пролитым виски, пустая бутылка, валяющийся под кроватью телефон, разбросанные в ванной комнате лекарства и туалетные принадлежности. Может быть, Джейми заснула, а потом около двух или трех часов проснулась от внезапной нехватки дыхания и едва могла что-то проглотить или произнести. Наверное, в этот момент она отчаянно пыталась отыскать хоть что-нибудь, что могло бы облегчить ужасное состояние.
А ведь это состояние весьма схоже с тем, которое Джейми описывала, говоря о Барри Лу Риверс и о том, что может ожидать Лолу Даггет, если ее казнят на Хеллоуин. Жестокий и необычный, ужасный способ расставания с жизнью. По словам Джейми, преднамеренно жестокий. Возможно, в том, что она предполагала, было больше правды, чем в том, что она знала наверняка. Она не была смертельно напугана, но все-таки боялась.
— Разум бодрствует, но ты не можешь ничего произнести. Не можешь двигаться, не можешь пошевелиться, и твои глаза закрыты. Ты как будто без сознания. Но мышцы диафрагмы парализованы, и ты испытываешь боль и ужас от удушья. Ты чувствуешь, что умираешь, твой организм на пределе. Боль и паника. Не просто смерть, но садистское наказание. — Я описываю то, что Джейми рассказывала мне самой о действии смертельной инъекции и о том, что происходит, когда проходит анестезия.
Убийца подмешивает свой яд, который резко останавливает дыхание и лишает человека способности говорить и звать на помощь. Тем более если жертва заключена в тюрьму.
— Зачем кому-то посылать почтовые марки за двадцать или пятнадцать центов?
Я встаю со своего места.
— Почему бы не продать их? Разве они не представляют никакой ценности для коллекционеров? Или, может быть, они оттуда и появились. Может, их недавно купили у коллекционера или у филателистической компании. Никакой пыли, ничего не прилипло с обратной стороны; не сморщенные, не измятые, как часто бывает, если марки десятилетиями пролежат в шкафу и их периодически вынимают, мусолят в руках, а потом кладут обратно. Предположительно, они посланы мной в поддельном конверте, содержащем фальшивое письмо на поддельном бланке ЦСЭ. Возможно такое? Кэтлин Лоулер, наверное, думала, что я делаю это по доброте душевной. Большой конверт якобы пришел от меня, и в нем деньги на почтовые расходы. Но и что-то еще. Возможно, марки.
Люси наконец поворачивается, и я смотрю в ее зеленые глаза. Они потемнели, в них невыразимая печаль и гневный блеск.
— Прости, — говорю я, потому что понимаю, насколько ужасно представлять смерть Джейми так, как я только что ее описала.
— Что это за марки? — спрашивает она. — Опиши мне поточнее, как они выглядели.
Я рассказываю, что обнаружила в тюремной камере Кэтлин Лоулер, в шкафчике возле ее стальной койки. Блок из десятка недорогих почтовых марок. Обратная поверхность покрыта сухим клеем — как на клапанах почтовых конвертов, — и при необходимости их нужно было послюнить или увлажнить губкой. Я описываю письмо Кэтлин, которое, естественно, не писала, и странную почтовую бумагу, которую та никак не могла купить в тюремном магазине. Кто-то выслал ей все это, и этим некто мог оказаться человек, выдававший себя за меня.
И вот марка уже на экране компьютера. Широкий белый пляж с редкими кустиками зеленой травы. Зонтик с красно-желтыми полосками, торчащий из песчаной дюны. Безоблачное небо, и одинокая чайка над ярко-голубой гладью моря.
