Четверг, 24 апреля 2003 г.

Назад: Среда, 23 апреля 2003 г.

1

«Ле Матен»

Два новых «произведения» Романиста:

паника в уголовной полиции.

Романист не перестает удивлять…

Став автором двойного преступления в Курбевуа 7 апреля этого года, он уже имел за плечами убийство молодой Мануэлы Констанзы, чье тело, разрезанное надвое по талии, было найдено на общественной свалке в Тамбле-ан-Франс в ноябре 2001 г. Когда было установлено, что он также является автором убийства в том же году молодой девушки Грейс Хобсон, жестоко умерщвленной в Глазго, что было воспроизведением преступления, описанного шотландским писателем Уильямом Макилвенни в романе «Лэйдлоу», его зловещий список вырос до четырех жертв, все молодые, все «казнены» при обстоятельствах столь же ужасных, сколь мрачных.

На сегодняшний день стали известны еще два новых дела.

Убийство в июле 2000 г. молодой парикмахерши 23 лет более чем двадцатью ударами ножа явилось методичным воссозданием одного из классических произведений детективного жанра: «Преступление в Орсивале» Эмиля Габорио, романа конца… XIX века.

В августе 2000 г. убийство другой молодой женщины приблизительно того же возраста, задушенной после того, как она стала предметом отвратительного сексуального насилия, стало воспроизведением детективного романа двух шведских писателей Валё и Шевалль, под названием «Розанна».

На сегодняшний день уже пять книг послужили основой для безумного замысла. Шесть молодых женщин нашли свою смерть чаще всего при кошмарных обстоятельствах.

Полиция, буквально в ужасе от этой череды серийных убийств, была вынуждена, как мы знаем, войти в контакт с убийцей посредством маленьких объявлений… последнее из которых — «А ваши другие произведения?..» — ясно свидетельствует об удивительном восхищении, которое, как кажется, следователи питают к этому преступнику.

Последняя новость: арестован парижский книготорговец мсье Жером Лезаж, на сегодняшний день являющийся подозреваемым номер один. Его сестра Кристина Лезаж, допрошенная вчера Бригадой уголовной полиции, совершенно подавлена арестом брата и вне себя от праведного гнева: «Жером был единственным, кто помог полиции, когда та ничего не могла понять в этом деле… И вот их благодарность! Учитывая полное отсутствие доказательств, наш адвокат потребует немедленного освобождения».

И действительно, полиция, по всей видимости, не располагает по отношению к этому «удобному» подозреваемому никакими существенными уликами и оправдывает арест только серией совпадений, жертвой которых вполне мог бы стать любой из нас… Сколько еще обнаружится преступлений? Сколько безвинных девушек еще будут убиты, изувечены, изнасилованы, зверски растерзаны, пока полиция не схватит убийцу?

Эти вопросы с понятной тревогой задает себе каждый из нас.

2

Несмотря на видимое спокойствие, Жером Лезаж, конечно же, ночью не сомкнул глаз. Лицо его побледнело, он ссутулился, хотя на стуле сидел с торжественной напряженностью, пристально глядя в стол и сжимая руки в попытке унять чуть заметную дрожь.

Камиль устроился напротив, положил на стол папку и листок, на котором неразборчивым почерком набросал несколько заметок.

— Мы более внимательно изучили ваши еженедельники за последние месяцы, мсье Лезаж.

— Мне нужен адвокат, — ответил Лезаж серьезным резким голосом, в котором все же угадывалась нервная дрожь.

— Я вам уже говорил, еще не время.

Лезаж посмотрел на него, словно решив принять вызов.

— Если вы нам объясните все это, мсье Лезаж, — продолжил Камиль, хлопая ладонью по папке, — мы отпустим вас домой. — Он надел очки. — Прежде всего, ваше расписание. Возьмем просто последние месяцы, не возражаете? Навскидку… четвертого ноября у вас встреча с коллегой мсье Пелисье. Его не было в Париже, и в этот день он с вами не встречался. Семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого декабря вы должны были провести на аукционе в Масоне. Никто вас там не видел, вы даже не записались. Одиннадцатого января, встреча с мадам Бертльман для проведения экспертизы. Она встречалась с вами только шестнадцатого. С двадцать четвертого января вы на салоне в Колони, на протяжении четырех дней. Вы туда и ногой не ступали… Дальше…

— Прошу вас…

— Да?

Лезаж разглядывал свои руки. Камиль хотел выстроить между ними дистанцию и потому не отрывал взгляда от бумаг. Когда он поднял голову, Жером Лезаж выглядел совсем иначе. Внешняя уверенность уступила место огромной усталости.

— Это ради сестры… — пробормотал он.

— Ради сестры?.. Вы делаете вид, что работаете, ради вашей сестры, так?

Лезаж только коротко кивнул.

— Почему?

Камиль довольно долго ждал, не заговорит ли Лезаж, но тот молчал, и Камиль решил протиснуться в наметившуюся брешь:

— Ваши… отсутствия случаются нерегулярно, но довольно часто. Проблема в том, что они в большинстве случаев совпадают с моментами убийства девушек. Мы вынуждены были задуматься.

Камиль дал Лезажу немного времени поразмыслить.

— Тем более, — продолжил он, — исчезали не только вы, но и крупные суммы из вашего бюджета. Давайте посмотрим… в феврале и марте этого года вы продали пакет акций, принадлежащих вашей сестре, капиталом которой вы официально управляете. Кстати, довольно трудно разобраться в ваших биржевых манипуляциях. В любом случае акций было продано не меньше чем на четыре с половиной тысячи евро. Могу я спросить, что вы сделали с этими деньгами?

— Это личное! — сказал Лезаж, резко вскидывая голову.

— Уже не личное, поскольку крупные суммы, исчезнувшие с ваших счетов, соответствуют периодам, когда убийца готовил свои преступления, на что ему потребовалось немало денег, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Это не я! — заорал книготорговец, ударив кулаком по столу.

— Тогда объясните мне и ваши отлучки, и ваши траты.

— Это вы должны доказывать, а не я!

— Спросим у судьи, что она думает по этому поводу.

— Я не хочу, чтобы моя сестра…

— Да?..

Лезаж сделал над собой максимальное усилие, на какое только был способен.

— Вы не хотите, чтобы она узнала, что вы не работаете столько, сколько хотели показать, и тратите деньги, которые принадлежат ей, вот что.

— Не вмешивайте ее во все это. Она очень уязвима. Оставьте ее в покое.

— Вы не хотите, чтобы она узнала что?

В ответ на его упрямое молчание Камиль глубоко вздохнул.

— Ладно, пойдем дальше. В день, когда в Глазго была убита Грейс Хобсон, вы исчезаете из Лондона, где проводили отпуск. Из Лондона до Глазго, — добавил Камиль, поднимая глаза поверх очков, — один шаг. В момент, когда…

Луи зашел в комнату для допросов так тихо, что Камиль заметил его присутствие, только когда молодой человек уже, наклонившись к его уху, стоял рядом.

— Можете выйти на минуту? — спросил он шепотом. — Телефон. Это срочно…

Камиль медленно поднялся, глядя на свесившего голову Лезажа.

— Мсье Лезаж, или вы сможете объяснить нам все это — и чем раньше, тем лучше, — или не сможете, и тогда у меня возникнут к вам другие вопросы, куда более интимного свойства…

3

Ирэн упала на улице Мартир. Оступилась на тротуаре.

Подбежали прохожие. Ирэн уверяла, что все в порядке, но оставалась лежать на тротуаре, держа живот обеими руками и стараясь перевести дыхание. Кто-то из торговцев вызвал «скорую помощь». Бригада прибыла на место уже через несколько минут и нашла Ирэн сидящей с раздвинутыми ногами в лавке колбасника, жена которого рассказывала всем и каждому подробности случившегося. Сама Ирэн ничего не помнила, кроме тревоги и боли, которая теперь охватила все тело. Торговец повторял раз за разом:

— Помолчи, Ивонна, от тебя в ушах звенит…

Ирэн предложили стакан апельсинового сока, и она, не притронувшись к соку, так и держала стакан обеими руками, как священный предмет.

Потом ее уложили на носилки, которые проделали непростой путь от лавки до машины «скорой помощи».

Запыхавшийся от бега Камиль нашел ее в кровати на третьем этаже клиники Монтамбер.

— Ну как ты? — спросил он.

— Я упала, — ответила Ирэн просто, словно ее рассудок так и не мог оторваться от этой непостижимой очевидности.

— Тебе больно? Что говорят доктора?

— Я упала…

И Ирэн начала тихо плакать, глядя на него. Камиль сжал ее руки. Он бы тоже заплакал, если бы это лицо с такой точностью не напомнило ему Ирэн из его сна, когда она говорила ему: «Разве ты не видишь, что он делает мне больно?..»

— Тебе больно? — повторил Камиль. — Скажи, тебе больно?

Но Ирэн плакала, держась за живот:

— Мне сделали укол…

— Прежде всего ей надо успокоиться и потихоньку прийти в себя.

Камиль обернулся.

У врача был вид первокурсника. Маленькие очочки, длинноватые волосы, улыбка вчерашнего подростка. Он подошел к кровати и взял Ирэн за руку:

— Все будет в порядке, верно?

— Да, — сказала Ирэн, наконец-то улыбнувшись сквозь слезы. — Да, все будет в порядке.

— Вы упали, вот и все. И испугались.

Камиль, изгнанный теперь в изножье кровати, почувствовал себя лишним. Ему пришлось буквально проглотить вопрос, который едва не вырвался, и с облегчением услышал, как врач продолжил:

— Малышу не очень понравилась вся эта кутерьма. Ему стало неудобно там, где он есть, и не терпится посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.

— Вы думаете? — спросила Ирэн.

— Я уверен. На мой взгляд, он будет очень даже спешить. Через несколько часов мы узнаем больше. Надеюсь, его комната готова, — добавил он со славной улыбкой.

Ирэн смотрела на врача с беспокойством:

— И что же будет?

— Преждевременные роды, но всего на три недели раньше, ничего страшного.

Луи позвонил Элизабет и попросил присоединиться к ним дома у Камиля. Они приехали вместе, как в синхронном плавании.

— Ну, — спросила Элизабет, улыбаясь, — скоро будете папой?

Камиль еще не совсем пришел в себя. Он бродил из спальни в гостиную, совершенно беспорядочно пытаясь собрать вещи, которые тут же терял.

— Я помогу вам, — предложила Элизабет, которой Луи ободряюще подмигнул, прежде чем спуститься на улицу.

Методичная и организованная, она без труда нашла маленький чемодан, который Ирэн приготовила давным-давно и где лежало все, что могло ей понадобиться в клинике. Камиль был удивлен, увидев его, хотя Ирэн наверняка показывала мужу, где он стоит, на случай если…

Элизабет проверила содержимое чемоданчика, потом, задав несколько вопросов Камилю, чтобы лучше ориентироваться в квартире, добавила еще две-три вещи:

— Вот, я думаю, все готово.

— Пфффф… — выдохнул Камиль, сидя на диване. Он смотрел на Элизабет с признательностью и неловко улыбался. — Очень любезно… — выговорил наконец Камиль. — Я отнесу ей все это…

— Может, Элизабет сама отвезет?.. — рискнул предложить Луи, поднявшийся в квартиру с почтой.

Все трое в молчании смотрели на конверт, который он держал в руках.

4

Дорогой Камиль,

какое удовольствие вы мне вновь доставили вашим объявлением!

«Другие ваши произведения…» — спрашиваете вы. Я ожидал большей тонкости с вашей стороны. Заметьте, я совершенно не в обиде на вас: каждый делает что может. И никто бы не сделал больше вас.

Но послушайте, ваше последнее объявление шито белыми нитками. Какая наивность!

Договоримся не трогать больше эту тему. Я расскажу вам о делах, которые уже стали известны, но приберегу сюрпризы, иначе… иначе в чем же будет удовольствие? Потому что они вас еще ждут, сюрпризы!

Итак, Глазго. О нем вы меня еще не спрашивали, хотя я знаю, что вопрос так и рвется у вас с языка. Здесь все было непросто. Гениальный роман Макилвенни содержит главный перечень деталей этого дела, элегантность которого вам предстоит оценить. Книга основана на реальном происшествии и к нему же возвращается. Я люблю эти идеальные витки спирали, которые столь идеально связывают литературу и жизнь.

Я заметил малышку Грейс Хобсон у входа в ночной клуб, рядом с которым припарковал арендованную машину. Мой выбор сразу пал на нее. Со своим личиком вчерашнего ребенка, бедрами еще худыми, но уже предвещающими тяжеловесность тридцатилетней — она была воплощением этого волнующего ностальгического города. Было уже поздно, и улицы давно обезлюдели, когда я вдруг увидел, как она выскочила одна на тротуар, встревоженная и взволнованная. Я и не мечтал о такой удаче. Я предполагал следить за ней, установить маршруты и привычки, потом похитить… я не собирался слишком долго оставаться в Глазго и не надеялся, что она сама попадется мне в руки. Я немедленно вышел из машины с картой Глазго в руке и на английском, который специально коверкал мило и неловко, спросил у нее придуманную дорогу. И смущенно улыбался. Мы стояли прямо у входа в клуб, и мне не хотелось там задерживаться. Поэтому, слушая ее и хмуря брови, как если бы внимательно следил за объяснениями, сложными из-за слишком беглого для меня английского, я направлял ее к машине. Мы положили карту на капот. Я сказал, что мне нужно достать карандаш из бардачка. Оставил дверцу открытой. Внезапно, прижав ее очень крепко к себе, я приложил к ее лицу тряпку, обильно смоченную хлороформом, и через несколько минут мы спокойно катили вместе по пустынному городу — я, который осторожно вел машину, и она, спокойно и доверчиво спящая. Я сделал то, что не предполагал делать. Я изнасиловал ее прямо в машине на заднем сиденье. Она мгновенно проснулась, когда я проник в нее, как и описано в книге. Мне пришлось усыпить ее снова. Я задушил ее в тот самый момент, когда еще был в ней. Мы были едины в оргазме и в смерти — а вы и я, мы знаем, что речь идет об одном и том же.

Мне пришлось заехать к себе в гостиницу, чтобы забрать необходимый инвентарь. Ее трусики я взял с собой.

Ваши шотландские коллеги наверняка показали вам фотографии той сцены, которую я выстроил в Келвингроув-парке. Мне не хотелось бы изображать ложную скромность, но смею надеяться, что Уильям Макилвенни, который живет в Глазго, чувствовал за меня гордость, равную тому восхищению, которое я к нему питаю.

«Лэйдлоу» — мое первое произведение, которое я решил подписать. Просто до этого ни одна полиция не способна была понять хоть что-то в моей работе, и я устал. Я знал, что следовало навести кого-нибудь на след, нужен был отличительный знак, позволяющий связать моего «Лэйдлоу» с другими моими работами. Я перебрал в уме множество различных способов. Решение в виде отпечатка на теле показалось мне наиболее приемлемым. На самом деле, тогда я уже замыслил, хотя и не чувствовал себя вполне готовым, поработать над текстом Эллиса, в котором отпечаток нанесен так явно. Оставив отличительный знак, подпись, я надеялся, что если уж не полицейские, которые — за исключением вас, Камиль, — все поголовно тупые скоты, то эстеты, истинные любители, смогут ознакомиться с работой, которую я на себя взвалил, и оценить ее по достоинству. И потом, этот отпечаток на большом пальце ноги малышки Хобсон ничем не нарушал ту изумительную картину, которой мне удалось добиться в парке Келвингроув. Все там было идеально на своем месте. Думаю, что сделать лучше было невозможно.

Я знаю, что вы нашли также замечательную книгу наших шведов. «Розанна» повергла меня в настоящий шок, знаете ли. Потом я постарался прочесть другие сочинения этого дуэта. Увы, ни одно из них не доставило мне того поистине волшебного наслаждения, как первое.

От чего зависит магия книги? Вот еще одна великая тайна… Этот роман неподвижен, как воды канала Урк, в нем мало что происходит. Он весь соткан из бесконечного терпения. Мартин Бек, детектив, представляется мне человеком угрюмым и привлекательным, он так далек от жалких частных сыщиков большинства американских авторов, как и от пошлых умничающих следователей подавляющего большинства авторов французских.

Разумеется, переписать «Розанну» на французский манер, как это сделал я, было делом немыслимым, настоящим вызовом. Декорации следовало перенести с достоверностью, которая позволила бы ощутить саму атмосферу оригинала в его подобии. В этом отношении я не поскупился на средства.

И представьте, Камиль, мою радость, я бы даже сказал, ликование, когда в то утро 24 августа, стоя среди других зевак над шлюзом канала, я увидел, как черпак разворачивается к нам, словно поднимается театральный занавес, увидел, как человек рядом со мной, облокотившийся о перила, вскрикивает: «Смотри, там же баба какая-то!..» Новость облетела маленькую группу, как вспышка пороха.

Моя юная исполнительница… Я уверен, вы заметили, насколько ее физические данные совпадают с портретом Розанны, даже несколько тяжеловесное и неизящное тело, даже тонкие лодыжки и запястья.

Шевалль & Валё оставили без уточнений то, как именно умерла Розанна. Максимум, что можно вынести: «смерть жертвы наступила в результате удушения, сопровождаемого сексуальным насилием». Нам сообщается, что убийца «действовал грубо. Отмечены признаки извращений». Описание предоставляло мне значительную свободу действий. Но в одном авторы категоричны: «Крови было немного». Вот с этим мне и предстояло разобраться. Больше всего озадачивал, конечно, отрывок, где уточнялось: «Не исключено, что она подверглась членовредительству после смерти. Или, как минимум, пока была без сознания. В данных вскрытия есть детали, которые оправдывают подобное предположение».

Разумеется, есть еще эта «ссадина», идущая от талии до подвздошной кости, но что это? Вот вы, как бы вы это интерпретировали?

Я выбрал ссадину, нанесенную куском цемента, который я изготовил у себя в подвале. Искренне верю, что авторы приветствовали бы строгую простоту такого решения. Что до остального, молодая особа была задушена голыми руками после того, как я очень жестоко содомизировал ее рожком для обуви. Что касается упоминания о членовредительстве, оно тоже довольно расплывчато, и я решил убить одним ударом двух зайцев, выбрав рожок, который, полагаю, достаточно разрушил слизистую и в то же время не вызвал обильного кровотечения.

Самым сложным было, разумеется, нанесение этой фальшивой родинки. Ваши анализы, конечно же, показали, что я использовал самый распространенный материал. Точно так же мне пришлось долго искать, пока я нашел силуэт животного, максимально схожий с родинкой Розанны. Я не такой замечательный рисовальщик, как вы, Камиль.

Я перевез тело на арендованной машине к каналу Урк. Знаете ли вы, Камиль, что я ждал почти год, пока служба снабжения не решит очистить дно канала Урк на том его отрезке, который соответствует месту действия? Хотел бы я сказать пару слов администрации! Шучу, Камиль, вы ж меня знаете.

Было часа три ночи, вокруг все спокойно. И все же мне пришлось действовать быстро. Боже мой, какая же эта девушка стала тяжелая после смерти! Ил я собрал накануне при помощи простого ведра, которое наполнял раз за разом двумястами метрами вверх по течению, там, где присутствие рыбаков обычное дело.

Полагаю, вы сгораете от нетерпения узнать ответ на вопрос, который задаете себе с самого начала этого дела: кто такая Розанна?

Настоящее имя Розанны Алиса Хеджес. Она была кем-то вроде студентки (я отправляю вам ее бумаги, чтобы вы могли, если повезет, найти ее семью где-то в Арканзасе и поблагодарить их за ту готовность к сотрудничеству, которую продемонстрировала их дочь). Важная часть моей работы, я бы даже сказал важнейшая, сводилась к тому, чтобы личность жертвы не могла быть установлена слишком быстро, как в книге, где главная интрига основана на загадке ее личности. «Розанна» — это прежде всего история долгого поиска, а он был бы смешон и даже непристоен, если бы ваши службы идентифицировали ее за два дня. Я встретил ее на венгерской границе шестью днями раньше. Девушка путешествовала автостопом. В первых же разговорах с Розанной я выяснил, что она не подавала вестей родителям вот уже два года и до того, как отправилась в путешествие по Европе, о котором никто из ее окружения ничего не знал, жила одна. Что и позволило мне осуществить этот маленький шедевр, который теперь, к моему величайшему удовольствию, нашел свое признание.

Вы наверняка думаете, что я болтлив. Просто ни с кем в мире я не могу поговорить о моей работе. С того момента, когда я понял, чего ждет от меня мир, я изо всех сил стараюсь отвечать этим ожиданиям без всякой надежды на диалог. Господи, как невежествен мир, Камиль. И как эфемерен. Как редки вещи, действительно оставляющие следы. Никто не понимал, что я хочу подарить миру, и иногда это приводило меня в ярость, признаю. Да, я взбунтовался, и в большей степени, чем вы можете вообразить. Простите за банальность, но гнев — никудышный советчик. Мне потребовалось в тишине и спокойствии перечитать великих классиков, одно только прикосновение к которым вселяет в вас надежду на возвышение души, чтобы овладевшее мною бешенство улеглось. Месяцы и месяцы ушли на то, чтобы не отрекаться от того, кем я был и есть. Это была жестокая битва, но я победил, и посмотрите, как щедро я был вознагражден. Ибо за сумраком того периода последовал свет откровений. Это не слишком сильное слово, Камиль, поверьте. Я вспоминаю, как если б это случилось вчера. Мой гнев на мир вдруг испарился, и я наконец понял, чего от меня ждут, понял, почему я оказался там, понял, в чем моя миссия. Невероятный успех детективной литературы со всей очевидностью показывает, до какой степени мир нуждается в смерти. И в тайне. Мир ищет этих образов не потому, что они ему нужны. У него они и так повсюду. Не считая военных конфликтов и неслыханной бесплатной бойни, которые политика предлагает людям, чтобы насытить их неукротимую потребность в смерти, что еще они имеют? Образы. Человек набрасывается на образы смерти, потому что хочет смерти. И только художник способен утолить это желание. Писатели пишут о смерти для людей, которые хотят смерти, они творят трагедии, чтобы удовлетворить потребность в трагедии. И миру всегда мало. Мир не хочет только бумаги и историй, ему нужна кровь, настоящая кровь. Человечество пытается оправдать свое желание, преображая реальность, — впрочем, не этой ли миссии — успокоить мир, предлагая ему образы, ваша мать, великая художница, посвятила свое творчество? — но это желание ненасытимо, неоспоримо. Оно жаждет реального, настоящего. Оно жаждет крови. Но нет ли между художественным изображением и реальностью узенькой тропы для тех, кто питает достаточно сочувствия к человечеству, чтобы кое-чем пожертвовать ради него? О Камиль, я не считаю себя освободителем, нет. Ни святым. Я довольствуюсь тем, что исполняю свою скромную партию, и, если бы все люди делали со своей стороны то же усилие, что и я, мир был бы более пригодным для жизни и менее злым.

Вспомните, какие слова Габорио вложил в уста своего инспектора Лекока. «Есть люди, — говорит он, — помешанные на театре. В какой-то мере я отношусь к ним. Но я придирчивее или, если угодно, пресыщенней, чем остальная публика, и мне нужны подлинные комедии или реальные трагедии. Общество — вот мой театр. Мои актеры искренне смеются или плачут настоящими слезами». Эта фраза всегда глубоко меня волновала. Мои собственные актеры тоже плакали настоящими слезами, Камиль. Как и к Эвелин Брета Истона Эллиса, я питаю особую нежность к Розанне, потому что обе они чудесно плакали. Они также выказали себя идеальными актрисами, обе на высоте той роли, для которой я их ангажировал. Я вполне вознагражден за то доверие, с каким к ним отнесся.

Возможно, вы это предчувствовали. Пришла пора закончить нашу переписку. Уверен, что рано или поздно мы возобновим этот диалог, благодаря которому мы узнали столько нового — как вы, так и я. Но час еще не пробил. Я должен закончить свое «произведение», а это требует огромной сосредоточенности. Я добьюсь успеха, уверен. Не сомневайтесь во мне. Мне осталось завершить то здание, которое я возводил с таким старанием. Тогда вы оцените, насколько мой проект, столь кропотливо осуществленный, столь умело разработанный, достоин занять свое место среди великих шедевров нашего едва начавшегося века.

Преданный вам.

С искренней расположенностью.

5

— Доктор снова заходил. Он удивлен, что у меня до сих пор нет схваток.

— Да брось, — с улыбкой сказал Камиль, — мальчонка вцепился как надо. Ему и там прекрасно, я его понимаю.

Он услышал, как Ирэн улыбается.

— А что теперь будет?

— Мне сделали эхографию. Мальчонка передает тебе привет. Если у меня через час не начнутся схватки, я возвращаюсь домой, и будем ждать, пока ему не заблагорассудится.

— Как ты себя чувствуешь?

— На сердце тяжело. Я испугалась. Думаю, потому меня тут и держат.

Камиль тоже ощутил тяжесть на сердце. В нежности, с которой Ирэн это говорила, была такая просьба и такая настойчивость, что он почувствовал, как его разрывает на части.

— Я приеду.

— Не стоит, любовь моя. Твоя Элизабет была очень мила, знаешь. Поблагодари ее, ладно? Она немного посидела со мной, мы поболтали. Но я чувствовала, что она предпочла бы оказаться в другом месте. Она сказала, ты получил новое письмо. Тебе тоже, должно быть, нелегко.

— Трудновато… Ты знаешь, что я с тобой, ты же знаешь, правда?

— Я знаю, что ты есть, и не тревожусь.

— Пока что он держится. Расписание его передвижений, перемещения денежных средств — у нас все же есть много сомнительных деталей.

— И вы думаете, что он мог послать это письмо до ареста?

— Технически возможно.

В этот день судья Дешам выбрала ансамбль из брюк и пиджака невыносимого уродства, нечто серое с широкими обшлагами, смахивающее на мужской костюм, детский комбинезон и болеро. Взгляд этой женщины оставался необычайно умным, и Камиль понял, насколько волнующе притягательна она может быть для некоторых мужчин.

Она держала в руках письмо Романиста и пробегала его еще раз быстрым взглядом, от которого, казалось, ничто не могло ускользнуть.

— Вы предпочли отпустить сестру?

— На данный момент важнее всего изолировать их друг от друга, — ответил Ле-Гуэн. — Она готова все подтвердить. Слепая вера.

— Ей будет не так просто это сделать, — сказал Камиль. — Не достаточно просто заявить, что он был с ней, когда его там не было. У нас есть множество установленных фактов, с которыми нельзя не считаться.

— Судя по тому, что вы о нем говорите, похоже, он потерял голову.

— Если он полный извращенец, то от него можно ждать чего угодно. Если он на протяжении многих лет вел с сестрой двойную игру, все будет непросто: он здорово натренировался. Мне потребуется помощь доктора Кресса. И нужна будет другая комната для допросов, чтобы доктор мог за ним наблюдать.

— В любом случае вы правы. Пока он остается взаперти, контакт разорван. Он станет даже более опасным. Если нам придется его выпустить, сможете обеспечить непрерывное наблюдение, господин комиссар?

Ле-Гуэн кивнул на свернутую в трубку газету, которую держал в руке с начала совещания.

— Судя по тому, как развивается дело, не думаю, что мне будет сложно получить достаточно людей, — бросил он мрачно.

Судья воздержалась от любых комментариев.

— Он нам угрожает, — пошел напрямик Ле-Гуэн. — Может, просто к слову пришлось… Может, он и сам не знает, куда его занесет.

— Ццц, — процедила судья сквозь зубы, не отрывая глаз от письма. — Трудно себе представить, — продолжила она, — чтобы этот человек разработал подобный план, не имея намерения идти до конца. Нет, нечто главное он нам сообщил, — заключила она, твердо глядя на обоих мужчин, — он говорит, что делает, и делает, что говорит. С самого начала. И что меня пугает, — добавила она, глядя прямо на Камиля, — что план разработан давно. С самого начала он знает, к чему идет…

— …а мы нет, — закончил Камиль ее фразу.

6

Луи начал допрос Лезажа, его сменил Мальваль, потом Арман. У каждого из них была своя методика, и контраст между четырьмя подходами уже не раз давал результаты в других расследованиях. Луи, внимательный, элегантный, вел допрос с подчеркнутой деликатностью, как если бы у них впереди была целая вечность, с ангельским терпением, долго раздумывая над каждым вопросом, выслушивая каждый ответ с нервирующим вниманием, заставляющим сомневаться в том, как этот ответ можно истолковать. Мальваль, верный во всем своей технике дзюдоиста, действовал внезапными ускорениями. Он охотно шел на приятельские отношения, вызывая доверие. Он и здесь действовал как обольститель, но мог неожиданно сделать крайне жесткий вывод, подчеркивая противоречие с такой же силой, какую в другой обстановке вкладывал в решающий бросок. Арман оставался Арманом. Уткнувшись в свои записи, вроде вообще не глядя на собеседника, он задавал конкретные, казалось бы, мелочные вопросы, скрупулезно записывал все ответы, возвращался к самой незначительной детали, мог целый час досконально разбирать любое пустяковое событие, уточнять крошечную неточность или приблизительность в оценке и выпускал кость, только когда она была обглодана дочиста. Луи допрашивал извилисто, Мальваль по прямой, Арман по спирали.

Когда Камиль прибыл, Луи уже провел с Лезажем добрый час, а Мальваль закончил свой сеанс. И теперь, склонившись над заметками, они обменивались выводами. Камиль направился к ним, но был перехвачен Кобом, который замахал ему из-за своих экранов.

Обычно Коб не проявлял особой экспрессии. Именно это и удивило Камиля. Коб откинулся в кресле, всем телом навалившись на спинку, и смотрел на приближающегося Камиля с сосредоточенным видом, в котором ощущалось замешательство.

— Плохая новость? — спросил Камиль.

Коб уперся локтями в стол и положил подбородок на скрещенные ладони:

— Из самых паршивых, Камиль.

Оба долгое время неуверенно смотрели друг на друга. Потом Коб протянул руку к принтеру и, даже не глядя на взятый с лотка листок, сказал:

— Мне очень жаль, Камиль.

Камиль прочел страницу. Длинная колонка цифр, дат и часов. Потом поднял голову и надолго уставился в экран Коба.

— Мне правда очень жаль… — повторил Коб, глядя в спину уходящего Камиля.

7

Верховен прошел через комнату, на ходу, не останавливаясь, хлопнул по плечу Луи:

— Идем со мной.

Луи глянул направо и налево, не понимая, что происходит, торопливо поднялся и двинулся за Камилем к лестнице. Они не обменялись ни словом, пока не зашли на другой стороне улицы в небольшую забегаловку, где иногда, прежде чем отправиться по домам, выпивали по кружечке. Камиль выбрал столик на застекленной террасе, устроился на кожаной банкетке, оставив Луи стул спиной к улице. Молча подождали, пока гарсон примет заказ.

— Кофе, — попросил Камиль.

Луи просто сделал знак «то же самое». Потом, ожидая, пока гарсон принесет заказанное, оглядел стол и Верховена исподтишка.

— Мальваль тебе много должен, Луи?

И прежде чем Луи успел сделать хотя бы попытку что-то отрицать, Камиль с такой силой ударил кулаком по столу, что задрожали чашки с кофе, а посетители за соседними столиками обернулись. Он не добавил ни слова.

— Ну, немало, — выдавил наконец Луи. — Нет, ничего непомерного…

— Сколько?

— Я не знаю точно…

Камиль снова занес над столом яростный кулак.

— Около пяти тысяч…

Камиль, который так и не научился хорошо считать в евро, быстро произвел в уме математическую операцию:

— В чем дело?

— Игра. Он много потерял в последнее время и задолжал немало денег.

— И давно ты строишь из себя банкира, Луи?

— Честное слово, нет. Он у меня уже одалживал по мелочам, но всегда довольно быстро возвращал. Ну да, в последнее время это участилось. Когда вы зашли ко мне домой в то воскресенье, я выписал ему чек на полторы тысячи евро. И предупредил, что это в последний раз.

Камиль не глядел на него; одну руку он держал в кармане, другой нервно теребил мобильник.

— Все это частное дело… — спокойно продолжил Луи. — Никакого отношения к…

Фразу он не закончил. Разглядел протянутый Камилем листок и положил его, разгладив, перед собой на стол. У Камиля в глазах стояли слезы.

— Вы хотите, чтобы я подал в отставку? — помолчав, спросил Луи.

— Не бросай меня сейчас, Луи. Только не ты…

8

— Я должен буду тебя уволить, Жан Клод…

Мальваль, сидя напротив Камиля, быстро замигал, не зная, за что уцепиться.

— Мне это очень тяжело… Ты представить себе не можешь… Почему ты мне ничего не сказал?

В образе Мальваля Камиль вдруг увидел свое будущее, и это причинило ему огромную боль. Вышвырнутый со службы, без работы, по горло в долгах, Мальваль будет вынужден «выкручиваться», страшное слово, оставленное для тех, кто не знает, что делать.

Камиль выложил перед Мальвалем список телефонных звонков, сделанных с его мобильника журналисту «Ле Матен».

Коб ограничился выпиской с 7 апреля, дня, когда было обнаружено преступление в Курбевуа.

Звонок прошел в 10.14.

Более полных сведений получать было невозможно.

— Когда это началось?

— В конце прошлого года. Он сам со мной связался. Вначале я ему подкидывал по мелочи. Этого хватало…

— А потом… тебе стало все труднее сводить концы с концами, так?

— Я немало проиграл, да. Луи помог мне, но этого не хватало, и тогда…

— Твоего Бюиссона я мог бы хоть сейчас взять за задницу, — сказал Камиль с едва сдерживаемым гневом. — Коррумпирование госслужащего, да я мог бы раздеть его догола прямо посреди редакции.

— Я знаю.

— И знаешь, если я этого не делаю, то только ради тебя.

— Знаю, — с благодарностью ответил Мальваль.

— И давай избежим шумихи, если не возражаешь. Мне придется позвонить Ле-Гуэну, я постараюсь устроить все как можно проще…

— Я пойду…

— Ты останешься здесь! И уйдешь, только когда я тебе скажу, понял?

Мальваль лишь кивнул.

— Сколько тебе нужно, Жан Клод?

— Мне ничего не нужно.

— Не доставай меня! Сколько?

— Одиннадцать тысяч.

— Твою мать…

Прошло несколько секунд.

— Я выпишу тебе чек. — И поскольку Мальваль хотел возразить, мягко добавил: — Жан Клод, вот как мы сделаем, ладно? Прежде всего ты расплатишься с долгами. Потом посмотрим, как будешь возвращать. Что касается административных формальностей, я постараюсь, чтобы все прошло быстро и хорошо. Если у меня будет возможность добиться, чтобы тебе позволили самому подать в отставку, я постараюсь так и сделать, но это не только от меня зависит.

Мальваль не поблагодарил. Он качал головой, глядя куда-то вдаль, словно вдруг осознал весь размах катастрофы.

9

Арман в конце концов вышел из допросной и появился в общей комнате, где царила тяжелая атмосфера, — он ощутил это, едва зайдя.

Коб молча работал, Луи, забаррикадировавшись у себя за столом, не поднимал глаз с момента, когда вернулся. Что до Мехди и Элизабет, оба они ощутили внезапное напряжение обстановки и, не зная, чем ее объяснить, говорили между собой тише обычного, как в церкви.

Луи занялся подведением итогов Армана и сопоставлением деталей различных этапов допроса.

В 16.30 Камиль все еще оставался у себя в кабинете, когда Луи постучал в дверь. Услышав, что тот говорит по телефону, он осторожно вошел. Камиль, поглощенный разговором, не обратил на него никакого внимания.

— Жан, я прошу тебя об услуге. Эта история и так полный бардак, а теперь представь, если нам еще и такое свалится на голову. Мы окажемся в полном дерьме. Все пробки вылетят разом. И никто не знает, чем это закончится…

Луи терпеливо ждал, прислонившись спиной к двери и лихорадочно откидывая прядь.

— Давай так, — заговорил наконец Камиль, — ты подумаешь и позвонишь мне. Позвони в любом случае, прежде чем что-либо предпринимать, договорились? Ладно, пока…

Камиль повесил трубку и тут же снял ее, набирая домашний телефон. Он терпеливо подождал, потом набрал номер мобильника Ирэн.

— Я позвоню в клинику. Наверное, Ирэн выехала позже, чем собиралась.

— Это может подождать? — спросил Луи.

— А почему ты спрашиваешь? — Камиль снова повесил трубку.

— Из-за Лезажа. Есть новости.

Камиль отставил телефон:

— Выкладывай…

10

Фабьена Жоли. Тридцатилетняя, пухленькая, чистенькая, как для воскресного выхода. Короткие волосы. Блондинка. Очки. Вообще-то, простенькая, но что-то в ней было, и это что-то Камиль попытался определить. Сексуальность. Может, дело в скромной кофточке, три верхние пуговицы на которой были расстегнуты и открывали верхнюю часть груди? Или ноги? Она скрестила их с излишней сдержанностью. Положив сумочку рядом со стулом, она смотрела Камилю прямо в лицо с видом человека, который не позволит себя запугать. Она положила руки на колени и, казалось, могла промолчать столько, сколько потребуется.

— Вы знаете, что все сказанное здесь вами будет рассматриваться как показания, которые вам придется подписать?

— Разумеется. Именно для этого я здесь.

Чуть глухой голос немало добавлял к ее необычной привлекательности. Из тех женщин, которых не замечают, а однажды заметив, уже не могут отвести глаз. Очень красивый рот. Камиль не поддался желанию сохранить кое-что для себя и сделать набросок портрета на бюваре.

Луи остался стоять рядом со столом Камиля, делая записи в своем блокноте.

— Тогда я попросил бы вас повторить мне все, что вы говорили моему сотруднику.

— Меня зовут Фабьена Жоли. Я живу по адресу: улица Фратерните, дом двенадцать, в районе Малакофф. Я секретарь, владею двумя языками, на данный момент не работаю. И я любовница Жерома Лезажа с одиннадцатого октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

Молодая женщина добралась до конца фразы, которую приготовила заранее, и немного смешалась.

— Ну и?..

— Жером с большим вниманием относится к здоровью сестры Кристины. Он убежден, что, если она узнает о нашей связи, у нее снова начнется депрессия, в которую она впала после смерти мужа. Жером всегда старался защитить ее. И я согласилась.

— Не совсем понимаю… — начал Камиль.

— Все, чего не может объяснить Жером, связано со мной. Я знаю из газет, что вы со вчерашнего дня держите его под арестом. Думаю, он отказывается давать вам объяснения… на его взгляд, компрометирующие меня. Я знаю, что он придумывал предлоги, связанные с работой, чтобы мы могли видеться. Ну, из-за сестры, вы понимаете…

— Начинаю понимать, да… И все же я не уверен, что этого будет достаточно, чтобы объяснить…

— Объяснить что, господин комиссар?

Камиль не стал останавливаться:

— Мсье Лезаж отказывается дать объяснение относительно своего рабочего расписания и…

— В какой день? — прервала его молодая женщина.

Камиль бросил взгляд на Луи:

— Ну, например, в июле две тысячи первого мсье Лезаж отправился в Эдинбург…

— Совершенно верно, да, десятого июля, а точнее, девятого вечером. Я прилетела к нему в Эдинбург вечерним рейсом. Мы провели четыре дня на высокогорье, а потом Жером вернулся к сестре в Лондон.

— Просто утверждать — это еще не все, мадемуазель Жоли. В ситуации мсье Лезажа не достаточно свидетельств под честное слово, боюсь, что так.

Молодая женщина с трудом сглотнула.

— Я хорошо понимаю, что вам это покажется немного смешным… — начала она, краснея.

— Ничего-ничего, — подбодрил ее Камиль.

— Наверное, во мне запоздалая школьница говорит… Я веду дневник, — выговорила она, поднимая сумку и запуская туда руку.

Она достала толстую тетрадь в розовой обложке с синими цветочками, призванными подчеркнуть общую романтичность.

— Да, я знаю, это ужасно глупо, — сказала она с деланым смехом. — Я записываю все важное. Дни, когда мы видимся с Жеромом, куда мы ходим, я вклеиваю билеты на поезд, на самолет, карточки гостиниц, где мы останавливаемся, меню ресторанов, где мы ужинаем.

Она протянула тетрадь Камилю, тут же осознала, что он слишком маленький, чтобы взять ее через стол, и повернулась отдать ее Луи:

— В конце тетради я отмечаю еще и траты. Я не хочу быть ему должна, вы понимаете. Арендную плату, которую он вносит за меня в Малакофф, обстановку, которую он помог мне купить, — короче, все… Это текущая тетрадь. У меня есть еще три.

11

— Мне только что нанесла визит мадемуазель Жоли, — сказал он спокойно.

Лезаж поднял голову. Враждебность уступила место гневу.

— Вы и впрямь суете нос повсюду. Вы просто…

— Прекратите немедленно! — предупреждающе окрикнул его Камиль. — Потом спокойнее продолжил: — Вы готовы были сказать глупость, которая подпадает под действие закона, и я предпочел избавить вас от этого. Мы проверим те сведения, которые изложила нам мадемуазель Жоли. Если они покажутся нам достоверными, вас немедленно освободят.

— А в противном случае?.. — спросил Лезаж провокационным тоном.

— В противном случае я вас арестую за убийства и передам в прокуратуру. Будете объясняться со следователем.

Гнев Камиля был скорее наигранным, чем искренним. Он привык, что к нему относятся с уважением, и поведение Лезажа его задевало. «Я вышел из возраста перемен и усилий», — повторил он себе, как делал довольно часто.

Оба помолчали несколько секунд.

— Что касается моей сестры… — начал Лезаж более покладистым тоном.

— Можете не беспокоиться. Если эта информация окажется доказательной и исчерпывающей, она останется в рамках расследования, то есть на нее будет распространяться тайна следствия. Можете рассказывать сестре все, что вам заблагорассудится.

Лезаж поднял на Камиля глаза, в которых впервые отразилось нечто похожее на признательность. Камиль вышел и, оказавшись в коридоре, приказал отвести Лезажа обратно в камеру и накормить его.

— Соединяю вас с приемной.

Камиль решил позвонить из штабной комнаты.

До сих пор он сопротивлялся желанию связаться с больницей, довольствуясь тем, что оставлял очередное сообщение на домашнем автоответчике.

— Вы не знаете, у нее мобильник с собой? — спросил он у Элизабет, прикрыв трубку ладонью.

— Я его ей принесла. Вместе с чемоданом, не беспокойтесь.

Именно это его и беспокоило. Он только поблагодарил.

— Нет, я вам точно говорю, — снова зазвучал наконец женский голос. — Мадам Верховен покинула клинику в шестнадцать часов. У меня перед глазами книга учета приходов и уходов: в шестнадцать ноль пять ровно. А что, какие-то проблемы?

— Нет, никаких проблем, спасибо, — произнес Камиль, не вешая трубку. Его глаза глядели в пустоту. — Еще раз спасибо. Луи, подгони мне машину, я должен заехать домой.

12

В 18.08 Верховен бегом поднимался по лестнице, не отрывая мобильника от уха. Он все еще дожидался ее ответа, когда толкнул входную дверь, оставшуюся приоткрытой. Странным образом он услышал ответное эхо звонка. Как бы глупо это ни казалось, он держал телефон у уха, заходя в квартиру и двигаясь к гостиной. Только раз позвал: «Ирэн! Дорогая?» — как делал иногда, приходя домой, когда Ирэн была на кухне или в ванной. Он насторожился. Теперь вместо звонка звучал голос автоответчика. Слушая сообщение, знакомое до мельчайшей интонации и каждого слога, он оказался в гостиной. Чемодан Ирэн, красивый небольшой чемоданчик, который она подготовила для поездки в больницу, был там, открытый и вывернутый на пол. Ночная рубашка, косметичка с туалетными принадлежностями, одежда…

«С вами говорит автоответчик…»

Стол в гостиной был перевернут, и все предметы — книги, корзинка, журналы — валялись, как мертвые, на ковре, и так до самых зеленых штор, одна из которых свисала, оторванная от карниза.

«…Ирэн Верховен. Вы мне звоните, а меня нет…»

С телефоном, будто приклеившимся к уху, еле сдерживая навалившееся головокружение, Камиль дошел до спальни. Ночной столик был опрокинут. Длинный кровавый след на ковре привел его в ванную.

«…по таким мелочам видно, какая глупость судьба…»

У его ног растекалась маленькая лужица крови, совсем маленькая, прямо у ванны. Все, что стояло на полочке под зеркалом, было сметено и валялось на полу или в самой ванне.

«Оставьте мне сообщение, и как только я вернусь…»

Камиль бегом пересек спальню, гостиную и остановился на пороге кабинета, где мобильник Ирэн, брошенный на пол, эхом заверил его: «…как только я вернусь, перезвоню вам».

Камиль машинально набрал номер, стоя там, на пороге комнаты, загипнотизированный телефоном Ирэн, ее голосом.

«До скорого».

Мысленно он твердил: «Позвони мне, любимая… позвони, умоляю…» — когда услышал голос Луи:

— Луи Мариани, слушаю вас.

Тогда Камиль рухнул на колени.

— ЛУИ! — взревел он, плача. — Луи, приезжай скорей. Умоляю…

13

Вся бригада примчалась через одиннадцать минут. Три машины с включенными сиренами остановились на улице; Мальваль, Мехди и Луи взбежали по лестнице, перескакивая через ступеньки и цепляясь за перила, за ними, каждый в своем темпе, ускоренном до последней возможности, поспевали Арман и Элизабет. Замыкающим карабкался Ле-Гуэн, задыхаясь и шумно отдуваясь на каждой площадке. Мальваль свирепым ударом ноги распахнул дверь и кинулся в квартиру.

В тот самый момент, когда они вошли и увидели прямо перед собой открытый брошенный чемодан Ирэн, сорванную штору и сидящего на диване Камиля, по-прежнему сжимающего в руках телефон и озирающегося так, как будто видел этот дом впервые, все поняли, что произошло. И каждый немедленно начал действовать. Луи первым опустился на колени перед Камилем, вытащил из его рук телефон с медленной и осторожной аккуратностью, с какой забирают игрушку у заснувшего ребенка.

— Она исчезла, — проговорил Камиль в отчаянии. — Потом, бросив полный ужаса взгляд в сторону ванной, произнес: — Там кровь…

От тяжелых шагов в квартире содрогался пол. Мальваль на лету подхватил кухонную тряпку и открывал все двери, одну за другой, пока Элизабет с телефоном в руке вызывала отдел идентификации.

— Никому ничего не трогать! — заорал Луи, увидев, как Мехди голыми руками начал открывать шкафы.

— На, возьми, — бросил ему проходящий мимо Мальваль, протягивая другую тряпку.

— Мне срочно нужна группа… — сказала Элизабет и продиктовала адрес.

— Дай-ка мне их, — пропыхтел Ле-Гуэн, бледный и задыхающийся, вырывая телефон у нее из рук. — Ле-Гуэн, — сказал он. — Мне нужна команда отдела идентификации через десять минут: отпечатки, фото, все полностью. И еще третья группа. В полном составе. Скажите Морину, чтобы немедленно мне позвонил.

Потом, с трудом достав собственный телефон из внутреннего кармана, с напряженным взглядом набрал номер:

— Дивизионный комиссар Ле-Гуэн. Соедините меня с судьей Дешам. Абсолютный приоритет.

— Никого, — бросил Мальваль, возвращаясь к Луи.

Слышно было, как Ле-Гуэн орет:

— Я сказал «немедленно», мать вашу!

Арман сидел на диване рядом с Камилем, упершись локтями в расставленные колени и глядя в пол. Камиль начал понемногу приходить в себя; он медленно поднялся, и все повернулись к нему. Что произошло в сердце Камиля и в его голове, он сам, скорее всего, никогда не узнал. Мгновение он оглядывал комнату, рассматривая каждого из своих сотрудников, и некая машина начала набирать ход, сотворенная из опыта и гнева, технических навыков и смятения — странной смеси, которая может толкнуть и лучшие души на худшие поступки, но у иных пробуждает все чувства, обостряет зрение, рождает решимость почти животную. Может быть, это и называется страхом.

— Она ушла из больницы в шестнадцать ноль пять, — произнес он таким тихим голосом, что все невольно придвинулись ближе, напрягая слух. — Она заезжала сюда, — добавил Камиль, указывая на чемодан, который все тщательно обходили. — Элизабет, пройди по дому, — внезапно сказал он, забирая у Мальваля тряпку, которую тот все еще держал в руках.

Он дошел до секретера, мгновение порылся в бумагах и вытащил недавнюю фотографию: они с Ирэн прошлым летом, во время отпуска.

Протянул Мальвалю:

— В моем кабинете в принтере встроенный сканер. Просто нажми зеленую кнопку…

Мальваль исчез в направлении кабинета.

— Мехди вместе с Мальвалем — на вас улица. Ее там знают, но все же возьмите фото. Это первоочередное. Ирэн беременна, он не мог забрать ее так, чтобы никто ничего не заметил, особенно если она… ранена, я не знаю. Арман, возьми копию фотографии и отправляйся в больницу: приемная, все этажи. Как только остальные подъедут, я всем пришлю подкрепление. Луи, возвращайся в контору, будешь координировать все группы и введи в курс дела Коба, пусть держит одну линию свободной. Он нам понадобится.

Мальваль вернулся. Он сделал две копии и отдал оригинал Камилю, который засунул фотографию в карман. В ту же секунду все разошлись. Слышен был только топот людей, сбегающих по лестнице.

— Как ты? — спросил Ле-Гуэн, подходя к Камилю.

— Буду в порядке, когда мы его возьмем, Жан.

Мобильник Ле-Гуэна зазвонил.

— Сколько у тебя людей? — спросил он у собеседника. — Они нужны мне все. Да, все. И немедленно. И ты тоже. У Камиля… Нет, лучше… Жду тебя, шевелись.

Камиль сделал несколько шагов и опустился на колени у чемодана Ирэн. Кончиком авторучки поворошил край какой-то одежды, отпустил, поднялся, подошел к оторванной шторе и стал разглядывать ее снизу доверху.

— Камиль, — проговорил Ле-Гуэн, подходя, — я должен тебе сказать…

— Да, — ответил Камиль, живо оборачиваясь. — Позволь, я догадаюсь…

— Ну да, ты меня правильно понял… Судья тоже совершенно категорична. Ты не можешь оставить за собой это дело. Я должен буду передать его Морину. — Ле-Гуэн покачал головой. — Он хорош, Морин, ты же знаешь… Вы с ним знакомы… ты слишком затронут лично, Камиль, это просто невозможно.

В этот момент на улице раздался звук сирен.

Камиль не шелохнулся, погруженный в напряженные размышления:

— Нужен кто-то другой, так? Обязательно?

— Ну да, Камиль, нужен кто-то, не затронутый лично. Дело не в тебе…

— Тогда это будешь ты, Жан.

— Что?

Лестница загудела под торопливыми мужскими шагами, дверь распахнулась, первым появился Бержере. Он пожал руку Камилю, сказав только:

— Мы все сделаем быстро, Камиль, будь уверен. Я подключу всех, кого можно.

Прежде чем Камиль успел что-нибудь ответить, Бержере уже отвернулся и начал раздавать инструкции, переходя из комнаты в комнату. Двое техников установили прожектора. Квартиру тут же залил слепящий свет. Отражатели были направлены на то, что подлежало экспертизе в первую очередь; одновременно трое других техников, молча пожав Камилю руку, натянули перчатки и открыли свои чемоданчики.

— Что ты такое несешь? — вернулся к разговору Ле-Гуэн.

— Я хочу, чтобы ты взял на себя дело. И ты знаешь, что это возможно, не морочь мне голову.

— Слушай, Камиль, я слишком давно не работал. Я утратил хватку, ты же сам знаешь. Просто курам на смех меня об этом просить!

— Ты или никто. Ну?

Ле-Гуэн почесал в затылке, потер подбородок. Его взгляд выдавал всю фальшь его видимых размышлений. В глазах читалась чудовищная тоска.

— Нет, Камиль, я не…

— Ты или никто. Берешься — да или иди на хрен? — Голос Камиля не допускал никаких увиливаний.

— Ну… да… Я… клянусь, это…

— Это «да»?

— Ну… да… но…

— Но что, срань господня?

— Ну «да», и пошел ты! Да!

— О’кей, — сказал Камиль, не дожидаясь продолжения. — Значит, ты. А теперь вот что: у тебя больше нет практических навыков, хватка притупилась, ты сядешь в лужу!

— А я тебе что говорил, Камиль! — взревел Ле-Гуэн.

— Отлично, — сказал Камиль, пристально на него глядя. — Значит, ты должен опереться на опытного человека и передать ему свои права. Я согласен. Спасибо, Жан.

Ле-Гуэн не успел снова взвиться. Камиль уже отвернулся:

— Бержере!.. Я тебе покажу, что мне нужно.

Ле-Гуэн полез в карман за мобильником и набрал номер:

— Дивизионный комиссар Ле-Гуэн. Соедините меня с судьей Дешам. Приоритет. — И в ожидании, пока его не соединят, пробормотал: — Говнюк…

Камиль что-то горячо обсуждал с техниками из отдела идентификации.

14

Группа Морина прибыла несколько минут спустя. Чтобы не мешать техникам, короткое совещание устроили на лестничной площадке, где уместились только Ле-Гуэн, Камиль и Морен, а пятеро остальных детективов расположились лесенкой на ступенях.

— Следствие по делу об исчезновении Ирэн Верховен буду вести я. С согласия судьи Дешам я решил передать полномочия майору Верховену. Комментарии?

Тон, каким Ле-Гуэн сообщил эту новость, не располагал к критическим замечаниям. Повисла красноречивая пауза, которую Ле-Гуэн потянул, чтобы подчеркнуть окончательность своего решения.

— Давай, Камиль, — добавил он затем.

Верховен кратко извинился перед Морином — тот поднял обе руки в знак согласия, — тут же распределил команды при помощи коллеги, и все бегом бросились вниз.

Техники с алюминиевыми чемоданчиками, коробками и ящиками сновали туда-сюда по этажам. Двое агентов дежурили в самом здании, один на верхнем этаже, другой на площадке под квартирой, чтобы предупредить возможные перемещения жильцов. Ле-Гуэн поставил еще двоих агентов на тротуаре у входной двери.

— Ничего. Между шестнадцатью часами и настоящим моментом только в четырех квартирах хоть кто-то находился, — говорила Элизабет. — Все остальные были на работе.

Камиль сидел на верхней ступеньке лестницы, вертя в руках телефон и регулярно оборачиваясь к широко распахнутой двери в квартиру. Сквозь вечно закрытое окно с матовым стеклом, предназначенное для того, чтобы на площадку попадала хоть толика света, он мог наблюдать за пульсирующими всполохами мигалок, установленных на блокирующих улицу полицейских машинах.

Дом, где жили Камиль и Ирэн, находился метрах в двадцати от угла улицы Мартир. Канализационные работы, начавшиеся больше двух месяцев назад, перекрыли всю ее противоположную сторону. Землекопы давно уже миновали их здание и теперь работали в трехстах метрах дальше, на другом конце улицы, выходящем на бульвар. Тем не менее заграждения, не позволяющие парковаться напротив дома, остались. Хотя никаких работ здесь больше не велось, свободные стоянки позволяли строительной технике и самосвалам располагаться здесь, а чуть поодаль находились три строительных вагончика, где хранилось оборудование, а в обеденное время они служили столовой. Две полицейские машины блокировали улицу с двух сторон. Остальные машины, в том числе два фургона отдела идентификации, даже не пробовали припарковаться. Они выстроились цепочкой прямо посреди улицы, вызывая интерес пешеходов и прилипших к окнам обитателей соседних домов.

Камиль никогда не обращал внимания на эти детали, но, когда он вышел из дому, его взгляд надолго задержался на улице и строительных заграждениях. Он перешел на другую сторону и посмотрел, как они установлены. Потом вернулся, чтобы осмотреть вход в дом, глянул на перекресток, потом на окна своей квартиры, потом снова на заграждения.

— Ну конечно же… — пробормотал он.

И со всех ног бросился к улице Мартир с Элизабет, которая с трудом поспевала за ним, прижимая сумочку к груди.

Он знал эту женщину, но не мог вспомнить ее имени.

— Мадам Антонапулос, — подсказал Мальваль, указывая на торговку.

— Антанопулос, — поправила женщина.

— Ей кажется, она их видела… — объяснил Мальваль. — Машина остановилась у дома, и Ирэн в нее села.

Сердце Камиля заколотилось так, что грохот отдавался в висках. Он едва не ухватился за Мальваля, но только прикрыл глаза, чтобы изгнать из сознания любую возникающую картину.

Он заставил пересказать всю сцену. Дважды. Она, впрочем, заключалась в нескольких словах и подтверждала то, что предчувствовал Камиль несколькими минутами раньше, когда проводил собственные наблюдения. Около шестнадцати сорока пяти машина темного цвета остановилась у дома. Мужчина, скорее высокий, которого хозяйка лавочки видела только со спины, вышел из автомобиля, слегка сдвинул заграждение, чтобы припарковать машину, не мешая движению. Когда она снова выглянула на улицу, правая задняя дверца была распахнута настежь. Женщина только что уселась, хотя она видела лишь ее ноги в тот момент, когда мужчина помогал ей забраться внутрь, а потом захлопнул дверцу. Тогда торговка внимательно не разглядывала. Когда посмотрела снова, машина исчезла.

— Мадам Антанопулос, — сказал Камиль, указывая на Элизабет, — я вас попрошу пойти с моей коллегой. Нам понадобится ваша помощь. И ваша память.

Торговка, которая думала, что уже рассказала все, что помнила, вытаращила глаза. Этот вечер обещал обеспечить ее пищей для разговоров на ближайшие полгода.

— Продолжай, проверь всю улицу, особенно первые этажи соседних домов. И найди мне рабочих с того угла. Они заканчивают рано. Надо связаться с компанией. Я возвращаюсь в бригаду. Держи меня в курсе.

15

Без агентов, отправленных на задания, рабочая комната казалась погруженной в ожидание. Коб возле экрана продолжал свои изыскания, перескакивая с карты дорожного движения в Париже к списку строительных компаний и к именному списку технического персонала клиники Монтамбер, чтобы снабдить данными все рабочие группы.

Луи вместе с молодым агентом, которого Камиль не знал, уже полностью переоборудовал зал — пробковые доски, стенды с ватманом, папки. Теперь посредине стоял огромный стол, на котором он в новом порядке выложил все текущие дела, а треть времени проводил на телефоне, передавая всем информацию. Едва оказавшись в штабе, он также связался с доктором Крессом и попросил его приехать, как только тот сможет. Без сомнения, у него имелась задняя мысль: он позаботился и о той помощи, которая в ближайшие часы может понадобиться Камилю.

Кресс встал, когда появился Камиль, и очень мягко пожал ему руку. Камиль глянул в его глаза, как в зеркало. Во внимательном и спокойном лице Кресса он увидел свое, в котором ужас уже прочертил глубокие морщины, обвел глаза, придавая всему облику напряженный и жесткий вид.

— Мне очень жаль… — сказал Кресс мирным голосом.

Камиль услышал другие слова, не нуждающиеся в том, чтобы их произносили вслух. Кресс вернулся на свое место в конце стола, где Луи освободил ему уголок, и разложил там письма Романиста. На полях их копий Кресс делал пометки, рисовал стрелки, обозначал ссылки.

Камиль заметил, что Коб добавил к своему оборудованию телефонные наушники, что позволяло ему говорить с агентами, которые ему названивали, не отрываясь от клавиатуры. Луи подошел для первого доклада. Взглянув на суровое лицо Камиля, он ограничился простым:

— Пока ничего… — и собрался было откинуть прядь, но странным образом прервал жест на полдороге. — Элизабет в комнате для допросов с хозяйкой лавки. Та помнит только то, что уже вам сказала, ничего нового не всплыло. Мужчина, рост около ста восьмидесяти, темный костюм. Она не помнит марки машины. Со времени, когда она видела, как машина паркуется, и до момента, когда она уехала, прошло меньше четверти часа.

Подумав о комнате для допросов, Камиль спросил:

— Лезаж?

— Дивизионный переговорил с судьей Дешам, и я получил приказ отпустить его. Он уехал двадцать минут назад.

Камиль глянул, который час. 20.20.

Коб распечатал краткий отчет о результатах, полученных группами на местах.

В клинике Монтамбер Арман ничего не нашел. Он опросил почти весь персонал, находившийся на рабочем месте, когда Ирэн покидала клинику. Со всей очевидностью, Ирэн уехала одна и свободно. Для очистки совести Арман записал адреса двух медсестер и двоих технических сотрудников, работавших в тот момент, но переговорить с ними не смог, так как они уже ушли. Четыре группы выехали допросить их на дому. Две из них уже позвонили и доложили, что никто никаких странностей не заметил. Обход улицы дал результаты не лучше. Не считая мадам Антанопулос, никто ничего не заметил. Незнакомец действовал спокойно и хладнокровно. Коб нашел координаты многих рабочих из компании, которая работала на улице. Три группы выехали по адресам, чтобы провести допросы. Сведения пока не поступили.

Почти ровно в 21 час Бержере прибыл лично, чтобы изложить первые результаты. Мужчина не использовал перчатки. Кроме бесчисленных отпечатков Ирэн и Камиля, во многих местах были обнаружены чужие отпечатки.

— Ни перчаток, ничего, никаких мер предосторожности. Ему плевать. Недобрый знак…

Бержере в то же мгновение понял, что употребил не самое удачное выражение.

— Простите, — взволнованно проговорил он.

— Ничего, — бросил Камиль, похлопывая его по плечу.

— Мы сразу проверили по картотеке, — с трудом продолжил Бержере. — Этот тип у нас не значится.

Сцена не могла быть восстановлена во всех деталях, но многое прояснилось. Свежий пример его неловкости заставил Бержере взвешивать каждое слово, а иногда и слог:

— Он, без сомнения, позвонил в дверь, и… твоя жен… Ирэн пошла ему открывать. Она, наверное, поставила чемодан в прихожей, и мы думаем, что это удар… удар ногой… который…

— Послушай, старина, — прервал его Камиль, — так мы из этого никогда не выберемся. Ни ты, ни я. Значит, называем ее Ирэн, а в остальном используем слова такими, какие они есть. Удар ногой… Куда?

Бержере с облегчением взялся за свои бумаги и больше не поднимал головы, углубившись в записи:

— Вероятно, он ударил Ирэн, как только она открыла дверь.

Камиля замутило, и он, закрыв глаза, поспешно прижал руку к губам.

— Думаю, мсье Бержере, — вступил доктор Кресс, — должен сначала передать все эти данные мсье Мариани. На первых порах…

Камиль не слушал. Он закрыл глаза, снова открыл их, опустил руку и поднялся. Подошел, под взглядами остальных, к кулеру и выпил подряд два стакана ледяной воды, потом вернулся и сел рядом с Бержере:

— Он звонит. Ирэн открывает. Он сразу бьет ее. Известно — как?

Бержере растерянно поискал согласия доктора Кресса и, получив в ответ ободряющий жест, продолжил:

— Мы обнаружили следы желчной слюны. Наверное, ее затошнило и она согнулась пополам.

— Можно ли узнать, куда он ее ударил?

— Нет, нельзя.

— Дальше?

— Она побежала вглубь квартиры, скорее всего к окну. Это она, схватившись за шторы, сорвала одну из них. На бегу мужчина, вероятно, опрокинул чемодан, который при этом открылся. Непохоже, чтобы кто-то из них к нему прикасался до того, как покинуть квартиру. Потом Ирэн побежала в ванную, и с уверенностью можно сказать, что именно там он ее догнал.

— Кровь на полу…

— Да. Удар по голове. Не слишком сильный, без сомнения, только чтобы ее оглушить. Она немного поранилась, когда упала. Или до падения, или поднимаясь, Ирэн смела все с полочки под зеркалом. Кстати, она должна была порезаться: мы нашли немного крови на осколках. Начиная с этого момента мы не знаем в точности, как все произошло. В одном мы уверены: он дотащил вашу жену до двери. Обследование паркета выявило борозды, оставленные ее каблуками. Обошел квартиру. Можно предположить, что он это сделал под конец, перед тем как уйти. Спальню, кухню, он там дотронулся до двух-трех предметов…

— Каких?

— В кухне он открывал ящик, где лежат приборы. Мы также нашли его отпечаток на шпингалете кухонного окна и на ручке холодильника.

— Почему он это сделал?

— Ждал, пока она очнется. Ну и рылся повсюду. Мы нашли в кухне стакан с его отпечатками и еще на кране раковины.

— Он так приводил ее в чувство.

— Думаю, да. Он принес ей стакан воды.

— Или выплеснул в лицо.

— Нет, не думаю. Следов воды нет. Я думаю, он дал ей попить. Мы нашли несколько волос Ирэн, он должен был приподнять ей голову. А дальше неизвестно. Мы пробовали обследовать лестницу. Бесполезно. Слишком много народу там прошло, ничего не найти.

Камиль, приложив руку ко лбу, старался восстановить в уме сцену.

— Что-нибудь еще? — наконец спросил он, поднимая глаза на Бержере.

— Да. У нас его волосы. Волосы короткие, каштановые. Их не много. Сейчас проводят анализы. И у нас есть его группа крови.

— Каким образом?

— Ирэн, наверное, его поцарапала, я думаю, когда они боролись. Мы сняли небольшое количество в ванной и с полотенца, которым он утирался. На всякий случай сравнили с твоей кровью. У него группа первая, резус-положительный. Одна из самых распространенных.

— Шатен, волосы короткие, группа первая, резус-положительный, что еще?

— Это все, Камиль! У нас не…

— Извини. Спасибо.

16

Большое совещание устроили, когда вернулись все группы. Результаты были скудные. В 21 час известно было не больше, чем в 18.30, или почти. До этого Кресс изучил последнее письмо Романиста и по большей части подтвердил то, что Камиль знал, и то, что он чувствовал. Ле-Гуэн, устроившись в единственном настоящем кресле в комнате, выслушал отчет психиатра, понимая всю его важность.

— Ему доставляет удовольствие играть с вами. Он немного нагнетает напряжение в начале письма, как если бы вы играли в игру. На пару. Это подтверждает то, что мы чувствовали с самого начала.

— Он превратил это в личное дело? — спросил Ле-Гуэн.

— Да, — ответил Кресс, поворачиваясь к нему. — Мне кажется, я знаю, куда вы клоните… Но только поймите меня правильно. Изначально это не было личным делом. Говоря яснее, я не думаю, что речь идет о ком-то, кого майор арестовывал, например, или о чем-то в этом роде. Нет. Это не было личным делом. Оно им стало. А именно когда он прочел первое объявление. Сам факт использования не вполне ортодоксальных методов, подпись собственными инициалами, предложение использовать для ответа личный адрес…

— Ну не кретин ли я? — спросил Камиль у Ле-Гуэна.

— Такое невозможно предвидеть, — ответил Ле-Гуэн вместо психиатра. — В любом случае ты вроде меня — мы не из тех людей, которых трудно найти.

Камиль на мгновение задумался над высокомерием того типа. Кем же он себя возомнил, чтобы действовать вот так, на столь личной основе, как если бы речь шла о разборке между двумя мужиками. Он вспомнил о судье Дешам, о разговоре в ее кабинете, когда она пригрозила ему отстранением. Почему ему захотелось показать, что он сильнее? Жалкая победа, которая теперь стоила дороже любого поражения.

— Он знает, к чему стремится, — продолжил Ле-Гуэн, — и знает это с самого начала, так что действуй ты по-другому — это ничего бы не изменило. Кстати, нам это известно, потому что он сам прямо говорит в письме: «Вы закончите дело только тогда и так, как я решу».

— Но главное сосредоточено в последней части письма, в его длинном разглагольствовании со множеством ссылок, где он приводит целые отрывки из книги Габорио.

— Он считает, что на нем лежит миссия, я знаю…

— Так вот, рискуя удивить вас, я в это верю все меньше и меньше.

Камиль насторожился, как и Луи, который наконец-то решился присесть рядом с Ле-Гуэном.

— Видите ли, — сказал Кресс, — он выражается слишком нарочито. Просто из кожи вон лезет. В театре сказали бы, что он «переигрывает». Некоторые его фразы откровенно напыщенны.

— Что вы хотите сказать?

— Он не безумец, а всего лишь извращенец. Он разыгрывает перед вами законченного психопата, который не отличает реальное от виртуального или, в данном случае, литературу от реальности, но это просто очередная хитрость. Я не знаю, зачем он это делает. Он не то, что он пишет в письмах. Он играет, стараясь заставить вас поверить, а это совсем другое дело.

— С какой целью? — спросил Луи.

— Представления не имею… Его долгое рассуждение о потребностях человечества, о преобразовании реальности… Это так надуманно, что становится карикатурным! Он не пишет того, что думает. Он делает вид, что так думает. Не знаю почему.

— Чтобы запутать следы? — предположил Ле-Гуэн.

— Может быть, да. Может быть, из высших соображений…

— То есть? — спросил Камиль.

— Потому что это часть его плана.

Заново распределили досье всех текущих дел. По два человека на досье. Задача: все перепроверить заново, все косвенные доказательства, все совпадения; потом распределили столы. К 21.45 технические службы установили четыре новые телефонные линии, три дополнительные компьютерные точки, которые Коб немедленно связал в сеть, чтобы у каждого компьютера был выход в банк данных, где он объединил всю имеющуюся информацию. Помещение наполнилось гулом, каждая группа без конца спрашивала и переспрашивала сотрудников Камиля всякий раз, когда возникала новая деталь.

Камиль, вместе с Ле-Гуэном и Луи стоя у большой пробковой доски, заново просматривал по одному все обзоры и резюме, лихорадочно поглядывая на часы. С момента исчезновения Ирэн прошло уже около пяти часов, а ни для кого не было секретом, что каждая минута стоила вдвойне и что обратный отсчет неумолимо пошел, но никто не знал его конечного срока.

По просьбе Камиля Луи выписал на установленном на треноге бумажном планшете все места преступлений (Корбей — Париж — Глазго — Трамбле — Курбевуа), а также список жертв (Мариза Перрэн — Алиса Хеджес — Грейс Хобсон — Мануэла Констанза — Эвелин Руврей — Жозианна Дебёф), потом все даты (7 июля 2000 — 24 августа 2000 — 10 июля 2001 — 21 ноября 2001 — 7 апреля 2003). Все поочередно останавливались на каждом списке, безуспешно пытаясь нащупать совпадения и обмениваясь гипотезами, которые никуда не вели. Молчаливый доктор Кресс, сидя в сторонке, подчеркнул, что логика Романиста носит скорее литературный характер и имело бы смысл исходить из распределения копируемых произведений, список которых Луи тут же вывесил рядом («Преступление в Орсивале» — «Розанна» — «Лэйдлоу» — «Черная Далия» — «Американский психопат»), но дело не сдвинулось.

— Дело не в этом, — убежденно сказал Ле-Гуэн. — Здесь произведения, которые он уже закончил. Прошедший этап.

— Верно, — подтвердил Камиль, — мы сейчас на этапе следующей книги. Но какой?

Луи отправился за списком Балланже, сделал ксерокопии, увеличив каждую страницу до формата А3, и прикрепил их кнопками к стенам.

— Многовато книг… — заметил Кресс.

— Слишком много, да… — сказал Камиль. — Но должна быть одна среди них… или нет… которая… — Он на мгновение сосредоточился на мелькнувшей мысли. — В какой из них речь идет о беременной женщине, Луи?

— Ни в какой, — ответил Луи, берясь за пачку резюме.

— Да нет же, Луи, была одна!

— Не могу найти…

— Да нет же, черт! — яростно сказал Камиль, выхватывая список у него из рук. — Была одна. — Он быстро просмотрел документ и вернул его Луи. — Не в этом списке, Луи, в другом.

Луи уставился на Камиля:

— Верно, я про него забыл…

Он кинулся к своему столу и откопал первый список Коба. Луи своим прекрасным элегантным почерком набросал множество заметок, которые теперь быстро пробежал глазами.

— Вот, — наконец сказал он, протягивая листок.

Читая заметки Луи, Камиль отчетливо вспомнил разговор с профессором Балланже: «Один из моих студентов… то дело в марте тысяча девятьсот девяносто восьмого, история женщины со вспоротым животом в пакгаузе. Я этой книги не знаю… „Убийца из тени“… Совершенно неизвестный».

За это время Луи вывесил таблицу, отметив в ней подозрительные дела, детали которых были переданы профессору Балланже.

— Да, я знаю, что уже поздно, мсье Балланже…

Он отвернулся, не желая, чтобы его было слышно, и быстро вполголоса описал ситуацию.

— Да, я его вам передаю… — в результате сказал он, протягивая трубку Камилю.

Камиль в нескольких словах напомнил ему давний разговор.

— Да, но я же сказал, что сам эту книгу не знаю. Он, кстати, тоже был не уверен — так, просто мелькнула мысль… Ничто не доказывает…

— Мсье Балланже! Мне нужна эта книга. Немедленно. Где он живет, этот ваш студент?

— Откуда мне знать… Я должен посмотреть в картотеке, а она у меня на работе.

— Мальваль! — позвал Камиль, даже не ответив Балланже. — Возьмешь машину, поедешь за мсье Балланже, отвезешь его в университет, я найду вас там.

Еще до того, как Камиль продолжил разговор с профессором по телефону, Мальваль помчался к двери.

Коб уже извлек штук тридцать адресов, которые Арман и Элизабет отмечали на карте парижского региона. Каждый адрес, каждое место и все детали, которые Кобу удавалось получить, тщательно изучались. Составили два списка. Первый, приоритетный, включал самые изолированные и заброшенные пакгаузы, второй — те, которые не обладали всеми необходимыми признаками, но оставались возможными с точки зрения поиска.

— Арман, Мехди, вы берете на себя работу Коба, — решил Камиль. — Элизабет, ты формируешь группы, и немедленно начинаем объезжать точки. Начни с самых близких: сначала Париж, если там что-то есть, потом пригороды, концентрическими кругами. Коб, найди мне книгу. Хуб, Шуб, что-то вроде этого. «Убийца из тени». Книга старая. Кроме этого, у меня ничего нет. Я поехал в университет. Звони мне на мобильник. Давай, Луи, поехали.

17

— Это Коб. Я ничего не нашел.

— Этого не может быть! — закричал Камиль.

— Камиль! Я провел поиск по двумстам одиннадцати системам! Ты уверен в своей информации?

— Погоди, я передаю тебе Луи, не вешай трубку.

Ночью только два фонаря из пяти бросали на фасад университета бледный желтоватый свет, растекавшийся у ног профессора Балланже.

Сам похожий на порождение ночи, Балланже только что протянул Камилю университетское досье некоего Сильвена Киньяра; палец профессора упирался в графу, где был указан домашний телефон. Камиль схватил мобильник Луи и набрал номер. Сонный голос проговорил глухое «алло».

— Сильвен Киньяр?

— Нет, это его отец… Слушайте, вы хоть знаете, который час?

— Майор Верховен, уголовная полиция. Немедленно позовите к телефону вашего сына.

— Кто это?..

Камиль повторил более спокойным тоном и добавил:

— Немедленно сходите за вашим сыном, мсье Киньяр. Немедленно!

— Ну ладно…

Камиль различил шум шагов, перешептывание, потом раздался более молодой и ясный голос.

— Вы Сильвен?

— Да.

— Майор Верховен, уголовная полиция. Я здесь с вашим профессором, господином Балланже. Вы участвовали в одном исследовании для нас, если помните…

— Да, помню.

Камиль бросил взгляд на его досье. Парень живет в Вильпаризи. Даже если ехать очень быстро… Он посмотрел на часы.

— У вас есть эта книга? — спросил он. — У вас она есть?

— Нет, это старое издание, мне просто показалось, что я вспомнил…

— Вспомнили что?

— Ситуацию… Точно не знаю, просто мне это что-то напоминает…

— Слушайте меня хорошенько, Сильвен. Была похищена беременная женщина. Сегодня после полудня. В Париже. Мы обязательно должны найти ее до того, как… Эта женщина может быть… Я хочу сказать… Это моя жена.

Произнести эти слова… Камиль с трудом сглотнул слюну.

— Мне нужна эта книга. Немедленно.

Молодой человек в телефоне ненадолго замолчал.

— У меня ее нет, — сказал он наконец спокойным голосом. — Я читал эту книгу лет десять назад, как минимум. В названии я уверен: «Убийца из тени», в имени автора тоже. Филип Шуб. Издателя не помню. Я стараюсь… но не могу вспомнить. Обложка стоит перед глазами, и это все.

— Что на обложке?

— Знаете, вроде тех книг с такими… напыщенными иллюстрациями: кричащие перепуганные женщины… тень мужчины в шляпе у них за спиной, что-то такое…

— Ситуация?

— Мужчина похищает беременную женщину, в этом я уверен. Меня это поразило, потому что в то время я читал совсем другие книги. Было довольно жутко, но подробностей я не помню.

— Место?

— Пакгауз, думаю, или что-то вроде.

— Какой пакгауз? Где?

— Честно, больше ничего не помню. Насчет пакгауза — точно…

— Куда вы дели книгу?

— За десять лет мы трижды переезжали. Не могу вам сказать, куда она делась.

— А издатель?

— Представления не имею.

— Я вам пришлю кого-нибудь прямо сейчас, вы расскажете ему все, о чем можете вспомнить, договорились?

— Да… Думаю, да.

— В разговоре вы можете вспомнить что-нибудь еще, какие-то детали, которые могут нам помочь. Все может иметь значение. А пока оставайтесь дома и не отходите от телефона. Постарайтесь припомнить эту книгу, время, когда вы ее читали, место, где вы были, что вы тогда делали. Иногда это помогает. Записывайте, мой заместитель сейчас продиктует вам несколько телефонных номеров. Если о чем-то вспомните, о чем угодно, немедленно позвоните, вы меня слышите?

— Да.

— Хорошо, — заключил Камиль и добавил, прежде чем поменять телефон на тот, который протягивал ему Луи: — Сильвен?

— Да?

— Спасибо вам… Постарайтесь вспомнить… Это очень важно.

Камиль позвонил Крессу и попросил его съездить в Вильпаризи:

— Мальчик вроде бы умный. И готов сотрудничать. Нужно внушить ему доверие, чтобы он вспомнил. Может, что-то всплывет. Мне бы хотелось, чтобы это были вы.

— Отправляюсь немедленно, — спокойно сказал Кресс.

— Луи сейчас перезвонит вам по другой линии, даст адрес и найдет машину с хорошим водителем.

Камиль сразу же набрал следующий номер.

— Я знаю, мсье Лезаж, что вы не испытываете большого желания помогать нам…

— Что верно, то верно. Если вы за помощью, придется вам обратиться к кому-то другому.

Луи обернулся и смотрел на Камиля, склонив голову, как если бы пытался уловить изменения на его лице.

— Послушайте, — продолжил Камиль. — Моя жена беременна, восемь с половиной месяцев… — Голос его прервался, он сглотнул слюну. — Ее похитили из дому сегодня после полудня. Это он, вы понимаете, это он… Я должен найти ее.

На том конце провода повисло долгое молчание.

— Он убьет ее, — сказал Камиль. — Он ее убьет…

И эта очевидность, хоть и вертелась у него в голове на протяжении часов, вдруг предстала перед ним, возможно впервые, как осязаемая реальность, как уверенность столь несомненная, что он едва не выронил телефон и был вынужден опереться рукой о стену.

Балланже дернулся помочь. Луи не шевельнулся, только в упор смотрел на Камиля, но как бы сквозь него, словно тот стал прозрачным. Взгляд у него был застывший, губы дрожали.

— Мсье Лезаж… — проговорил наконец Камиль.

— Что я могу сделать? — спросил книготорговец; голос его звучал почти механически.

Камиль прикрыл глаза от облегчения:

— Книга. «Убийца из тени». Филип Шуб.

Луи повернулся к Балланже.

— У вас есть английский словарь? — спросил он глухим голосом.

Балланже встал и, обойдя Луи, остановился у стеллажа.

— Я знаю эту книгу, да, она старая, — заговорил наконец Лезаж. — Издана где-то в семидесятых или восьмидесятых годах, скорее, в конце семидесятых. Издательство Бильбана. Сам издатель исчез в восемьдесят пятом. Его каталог не возобновлялся.

Луи положил на стол, раскрыл Harrap’s, врученный ему Балланже. И повернулся к Камилю с белым как мел лицом.

Камиль пристально на него посмотрел и почувствовал, как сердце бешено заколотилось в груди.

Автоматически он спросил Лезажа:

— А у вас, случайно, нет этой книги?

— Нет, я сейчас перепроверю… Нет, не думаю…

Луи снова взглянул в словарь, потом опять на Камиля. Его губы произнесли слово, которого Камиль не разобрал.

— А где ее можно найти?

— С такими изданиями сложнее всего. Это серии, не имеющие особой ценности, как и сами книги, впрочем. Не так много людей хранит их. Найти можно только по случаю. Тут нужно везение.

Не спуская глаз с заместителя, Камиль продолжил:

— Думаете, сможете ее найти?

— Завтра гляну… — В ту же секунду Лезаж осознал, до какой степени неуместна его фраза. — Я… я посмотрю, что смогу сделать.

— Благодарю вас, — закончил разговор Камиль. Потом, не выпуская телефон из рук, спросил: — Луи?..

— Шуб… — произнес Луи — По-английски это такая рыба.

Камиль по-прежнему не спускал с него глаз:

— Ну и?..

— По-французски… голавль.

Камиль открыл рот и выронил телефон, который упал на пол с металлическим звуком.

— Филипп Бюиссон де Голавль, — сказал Луи. — Журналист из «Ле Матен».

Камиль резко повернулся и посмотрел на Мальваля.

— Жан Клод, что же ты наделал…

Мальваль покачивал головой, уставив в потолок глаза, полные слез:

— Я не знал… я не знал…

18

Едва машины остановились у дома на бульваре Ришар-Ленуар, трое мужчин ринулись вверх по лестнице; Мальваль, самый высокий, опережал Луи и Камиля на много ступенек.

Камиль высунул голову за перила, но не увидел ничего, кроме уходящей вверх до самой крыши спирали лестничных площадок со второго по шестой этаж. Когда он добрался до распахнутой двери, замок которой Мальваль выбил выстрелом из револьвера, то увидел погруженную в полумрак прихожую, освещенную рассеянным светом лампы, стоящей чуть подальше справа. Вытащив револьвер, Камиль медленно двинулся вперед. Справа в коридоре он заметил спину Луи, осторожно передвигавшегося от двери к двери, плотно прижимаясь к стене. Слева Мальваль исчез в одном из помещений, которое должно было быть кухней, и появился снова, напряженно присматриваясь. Камиль молча сделал ему знак прикрыть Луи, который мощным толчком распахивал каждую дверь, тут же отшатываясь под прикрытие стены. Мальваль быстро прошел к нему. Камиль остался на пороге гостиной напротив входной двери. Пошел вперед, кидая быстрые взгляды направо и налево. У него вдруг возникла уверенность, что в квартире пусто.

Камиль снова повернулся лицом к гостиной и двум окнам, выходящим на бульвар.

Со своего места он мог окинуть взглядом всю комнату. Почти пустую. Не отрывая глаз от окон, он нащупал рукой выключатель. В глубине справа услышал приближающиеся шаги Луи и Мальваля, почувствовал их присутствие за спиной. Нажал на выключатель, и слева зажегся неяркий свет. Все трое вместе зашли в комнату, которая теперь, при свете, казалась больше. На стенах были видны следы от снятых картин, у окна стояли три или четыре картонные коробки, одна из них была открыта, рядом плетеный стул. Навощенный паркет. Единственным, что притягивало глаз, был одинокий стол слева и стул перед ним, такой же, как первый.

Они опустили револьверы. Камиль убрал свой и медленно подошел к столу. На лестнице раздались новые шаги. Мальваль обернулся и быстро подошел к входной двери. Камиль услышал, как тот что-то неразборчиво говорит. Весь свет исходил от поставленного на стол ночника, шнур от которого шел вдоль стены к розетке, вделанной в стену рядом с угловым камином.

На краю стола пухлая папка из красного картона, раздувшаяся, когда ее перетягивали ремешком.

И листок, положенный на виду, в центре стола. Камиль немедленно хватает его.

Дорогой Камиль,

я счастлив, что вы здесь. Квартира, конечно, несколько пуста, что не очень гостеприимно, признаю. Но вы знаете, что это ради правого дела. Вы наверняка разочарованы тем, что оказались там в одиночестве. Без сомнения, вы надеялись обнаружить вашу очаровательную жену. Придется подождать еще немного…

Через несколько мгновений вы сумеете оценить весь размах моего проекта. Все наконец прояснится. Знаете, хотел бы я быть рядом и посмотреть на вас…

Как вы уже поняли и поймете еще лучше, вся моя «работа» была в достаточной мере надувательством. С самого начала.

Полагаю, что могу с уверенностью сказать: наш успех обеспечен. Нашу «историю» будут рвать из рук, я это чувствую… Она уже написана. Она здесь, на столе, в красной папке, перед вами. Законченная… или почти. Я воссоздал с терпением, которое вам теперь знакомо, преступления из пяти романов.

Я мог бы сделать больше, но демонстрация от этого ничего бы не выиграла. Пять — это не много, но для преступлений вполне приемлемо. И каких преступлений!.. Последнее будет венцом, можете мне поверить. К моменту, когда я пишу эти строки, ваша прелестная Ирэн уже готова сыграть в нем главную роль. Она очень хороша, ваша Ирэн. Она будет идеальна.

Все великолепие и законченность моего произведения заключаются в том, что я заранее написал книгу о самом прекрасном преступлении… после того, как совершил преступления из самых прекрасных книг. Разве это не чудесно? Разве в совершенстве этой спирали, столь совершенно предсказанной, нет чего-то близкого к идеалу?

Какая победа, Камиль! Только подумайте! История столь реалистичная, столь подлинная, предваряемая уголовным делом, хроника которого полностью включена в содержание книги, его описывающей… Вскоре издатели будут драться за книгу автора, которого никто и знать не хотел. Они будут в ногах валяться, Камиль, вот увидите… И вы будете гордиться мной, гордиться нами, и вы сможете гордиться вашей восхитительной Ирэн, которая ведет себя просто замечательно.

Искренне ваш. Вы позволите мне на этот раз подписаться именем, которое составит мою славу… и вашу.

Филип Шуб

Камиль медленно кладет письмо на стол. Он придвигает стул и тяжело садится. У него разламывается голова. Он массирует виски и остается так целую минуту, не говоря ни слова и неотрывно глядя на перетянутую ремешком папку, потом решается и пододвигает ее к себе. С трудом расстегивает ремешок. Читает:

— Алиса… — проговорил он, глядя на то, что любой, кроме него, назвал бы молодой девушкой.

Назвав ее по имени, он попытался заложить доверительные отношения, но не добился никакой ответной реакции. Опустил глаза на записи, набросанные Арманом во время первого допроса: Алиса Ванденбош, 24 года.

Перелистал несколько страниц.

— Кошмар, — выговорил Луи. Голос его дрожал. — Настоящая резня. Не как обычно, если вы понимаете, что я имею в виду…

— Не совсем, Луи, не совсем…

— Я такого и близко никогда не видел…

Большим и указательным пальцем он подхватывает сразу несколько страниц и перелистывает их.

Мама работает с красным цветом. Она использует его в невероятных количествах. Кроваво-красный, карминный, темно-красный, глубокий, как ночь.

Камиль заглядывает чуть дальше.

Молодая женщина, белая, около 25 лет, со следами жестокого избиения, во время которого ее буквально таскали за волосы, о чем свидетельствует содранная кожа на лбу и целые пригоршни вырванных волос. Для нанесения ударов убийца использовал молоток.

Камиль внезапно переворачивает папку и раскрывает последнюю страницу на последних словах.

Весь свет исходил от поставленного на стол ночника, шнур от которого шел вдоль стены к розетке, вделанной в стену рядом с угловым камином.

На краю стола пухлая папка из красного картона, раздувшаяся, когда ее перетягивали ремешком. И листок, положенный на виду, в центре стола, Камиль немедленно хватает его…

Оторопевший Верховен оборачивается и смотрит вглубь комнаты, где так и остался Мальваль.

Стоя сзади, Луи продолжает через его плечо дочитывать последние строки. Он держит в руках пачку страниц и торопливо листает, то пропуская большие пассажи, то останавливаясь на отдельных строчках, иногда поднимает голову, чтобы подумать, прежде чем снова погрузиться в текст.

Мысли Камиля налезают одна на другую, ему никак не удается справиться с бешеным калейдоскопом картинок, заполнивших мозг.

Бюиссон, его «произведение», его книга.

Книга, рассказывающая об истории и расследовании Камиля…

Хоть головой о стенку бейся.

Что в этом правда?

Как отличать в очередной раз правду от выдумки?

Но главное Камиль понял: Бюиссон совершил пять преступлений.

И все они ведут к единому финалу…

И этот финал, к которому все сходится, — шестое преступление, основанное на его собственной книге.

Преступление, которое вот-вот совершится.

Самое прекрасное преступление.

И героиней его должна стать Ирэн.

Как он это сформулировал?

«…Я заранее написал книгу о самом прекрасном преступлении… после того, как совершил преступления из самых прекрасных книг».

Найти ее.

Где она?

Ирэн…

Назад: Среда, 23 апреля 2003 г.

Дальше: Вторая часть