15

Меня все больше беспокоило постоянное обрушение подтаявших сталактитов. С того времени как мы здесь появились, оно участилось. Словно наше скромное присутствие и те несколько ватт тепла, выделяемого нашими телами и горелкой, нарушили равновесие веками нараставшей массы. Мы здесь непрошеные гости.

Сидя у порога палатки, я без конца открывал и закрывал глаза. Ощущение времени пропало, я больше не знал, в каком ритме оно течет. Люди – существа, полностью зависящие от света. Мы живем вместе с восходом и закатом солнца. Но что делать, если оно исчезнет с неба? Я максимально убавил газ в фонаре и направил его в свою сторону. Подобрал и сунул в карман несколько окурков. Потом я процарапал на пенке Мишеля две вертикальные линии. Ведь вел же Робинзон Крузо календарь, делая зарубки на дереве. Он у себя на острове мог читать Библию, разводить овец и выращивать хлеб. У него было все, кроме общения с людьми. А здесь людей хватает, зато нет всего остального.

Робинзон назвал свой остров «Отчаяние», а я решил наречь нашу пропасть «Истиной».

На коремате я нацарапал римское II, второй день. Придется вести календарь, сообразуясь с нашим жизненным циклом. Захочу спать – буду спать. А когда проснусь и посчитаю, что достаточно восстановил силы, значит день прошел и надо оставить еще зарубку.

Вдруг я вздрогнул, Фарид и Мишель тоже. Во второй раз тьму прорезал грохот обвала. Подземелье словно сжалось, схлопнулось над нами. Пок глухо зарычал. После того случая он не выносил звука петард или громких хлопков. Ветеринары считали, что громкие звуки способны снова всколыхнуть те психические травмы, которые он получил, когда его убивали. И это будет конец.

Мишель напрягся в своем мешке, как охотничья собака, и прошептал:

– Я знаю, зачем та пуля оставлена в барабане. Знаю… Чтобы когда кто-нибудь из нас дойдет до точки… тогда бац… Если мне будет надо, дашь мне пулю, Фарид?

– Я даже сам курок спущу, если захочешь…

Фарид улегся, прижав к себе револьвер. Соседство с орудием убийства вовсе не придавало мне уверенности. Я погладил стакан с Желанным Гостем, погасил лампу, улегся поближе к Поку и молча оплакал Клэр. «Угадай, что я с ней сделал». Потом мои мысли обратились к Франсуазе. Я вспомнил о доноре костного мозга. По словам моей нежной половинки, он высокий шатен. Почему у него появилась потребность отдать часть своей жизни, чтобы спасти чужую? Наверное, там, наверху, не все потеряно, и в муравейнике современности еще находятся добрые и щедрые люди. Мне бы так хотелось познакомиться с этим человеком.

Однако надо перестать говорить в условном наклонении.

Вот это и есть самое невыносимое. Невозможность ни получить известие, ни послать, ни вообще хоть что-нибудь узнать. В разлуке я любил жену еще больше и еще больше страдал оттого, что не могу хоть сквозь треск старого радио сказать ей «я люблю тебя».

Ну вот Мишель захрапел, и Фарид, судя по глубокому мерному дыханию, тоже скоро заснет.

– Жонатан…

Юный араб впервые назвал меня по имени. Это было странно и в то же время согрело мне сердце. Может, он хочет сказать что-то важное. Я постарался унять дрожь в голосе:

– Что?

– Спасибо, что не забрал себе спальник… Ты пришел раньше, и он по праву был твой.

– Ерунда.

Я потрогал апельсины.

– Слушай, Фарид, я думаю, нам надо остерегаться Мишеля. Он что-то от нас скрывает.

– Почему ты так думаешь?

– Берегись его, вот и все.

И больше ничего. Я дождался, пока Фарид тоже заснет, потом бесшумно взял каску с налобником, сжав зубы, расстегнул палатку и двинулся к красной линии. Я пошел сбросить труп в пропасть.

Цепь на мне звякнула, я застыл и снова двинулся в путь, еще медленнее. Сонный Пок чуть приподнял морду. В леднике что-то похрустывало, он жил своей жизнью, лед дышал и трудился. По налобнику скатывались капли, влажность была такая, что казалось, будто она прикасается к тебе, как детские ладошки. У меня в мозгу возник образ американского астронавта Армстронга, выходящего в свое Море Спокойствия. И его безграничную радость от своего открытия.

Внезапно я остановился, почувствовав, что за спиной кто-то есть. Я весь подобрался, обернулся и повел фонарем вокруг. Никого. Подождав, пока не успокоится отчаянно бьющееся сердце, я потихоньку двинулся дальше. Наверное, в нашей «Истине» никто никогда не был. Мы оказались первыми бедолагами, угодившими сюда.

Вдруг я различил перед собой кровавый след, пересекавший красную линию. Мертвец был по ту сторону. Он лежал очень близко, но достать до него я не мог.

Его кто-то уже перетащил.

Сзади что-то хрустнуло. Я обернулся и вздрогнул: за мной стоял Мишель, в своей жуткой мертвой маске.

– Вы что, думали, я сплю? Я знал, что вы не уйметесь. Вы решили сбросить труп в пропасть, значит его надо сбросить, и все тут. И с самого начала вы постоянно мне приказываете и унижаете меня перед мальчишкой. Ну уж нет, так дело не пойдет.

Я рассвирепел, бросился к нему и оттолкнул назад. Он тяжело плюхнулся на землю, потеряв от удивления равновесие, да еще и маска перевесила. Я сжал кулак и замахнулся, а он расхохотался, и из-под маски послышались жутковатые звуки.

– Валяйте, бейте.

Я глубоко вздохнул и постепенно успокоился. Мишель отступил за красную линию.

– Я наблюдал, как вы обращались с собакой, потом с Фаридом, а теперь со мной. Вы пытаетесь скрывать свою агрессивность, но она прорывается наружу. Я не психолог, но такое поведение не говорит ни о чем хорошем.

– Заткнитесь! А теперь вы еще и мальчишку настраиваете против меня. Думаете, я не слышал?

– Я нашел у вас на ботинке прилипшее зернышко апельсина. Вы оставили еду в галерее!

– Теперь там ничего нет, я все съел. Ну, была пара-тройка апельсинов. Вы что, будете из этого делать трагедию?

– А почем я знаю, что вы не врете? Вы ведь эгоист. Мы все здесь в одинаковом положении, все без еды, и всем хочется есть.

– Но работал-то я, а не вы.

– А лед, который я скалывал с ледника, – это что, не работа?

– Работа. Но вызволить вас отсюда могу только я один.

От него несло перегаром. Мне хотелось его удавить… Я ткнул в него пальцем:

– Ступайте за трупом. Немедленно.

Чего я никак не ожидал, так это что он достанет из кармана револьвер и начнет его перекидывать из ладони в ладонь.

– Иначе что?

Я сжал кулаки. Должно быть, Фарид очень крепко спал, если позволил вытащить оружие у себя из-под мышки. В любом случае ни я, ни он не были в одной весовой категории со здоровяком Мишелем. А потому он мог делать все, что захочет.

– Да пошли вы куда подальше!

Мишель угрожающе поднял дуло револьвера, и меня слегка затошнило. В этот миг я отдал себе отчет, до какой степени ситуация опасна. Я этого типа не знал и не мог предвидеть его реакции.

– Спокойно, дедуля, спокойно… Один выстрел – это так быстро.

Голос у него был какой-то странный, непривычно вкрадчивый. И он меня напугал. Я ринулся в палатку, отстегнул баллончик с газом от каски, снял ботинки, сбросил всю одежду, кроме рубашки, и залез в спальник, застегнув сплошную молнию. С цепью это было очень трудно. В затылок дуло, цепь впивалась в грудь.

Услышав, что Мишель входит в палатку, я весь сжался в мешке.

– Теперь у меня сперли спальник?

Я не ответил.

Послышался «пых» газового баллончика. Он зажег горелку и демонстративно поставил ее посреди палатки. Как по маслу ничего не шло. Я похлопал рукой по коремату:

– Пок, ко мне, иди сюда, мой пес.

Пок впервые перешагнул порог палатки и улегся между мной и стенкой. Маска Мишеля устрашающе сверкнула в свете фонаря.

– Ты позволил своей грязной скотине войти сюда, не спросив разрешения?

Я снова ничего не ответил, только обнял собаку обеими руками и прижал к себе. Мой большой плюшевый мишка… С ним мне было гораздо спокойнее. Вокруг меня слышались какие-то звуки, чье-то дыхание, похрипывали легкие, с потолка палатки срывались капли. Рот наполнился горечью страха. Я совсем скорчился в мешке. В моем возрасте вроде бы уже ничего не следует бояться, но я был напуган до смерти.

Прошло только два дня, как мы здесь.

И мы уже готовы друг друга убить.