XXXII

В комнате, где поселили Адамберга, потолок был высокий, стены сплошь увешаны старинными пестрыми коврами, а кровать накрыта голубой периной. Адамберг плюхнулся на эту кровать, положил руки под голову и закрыл глаза. После долгой дороги тело ныло от усталости, но комиссар блаженно улыбался: ему удалось обнаружить корни Плогов, хотя история этого семейства все еще оставалась для него загадкой. Сейчас у него не было сил обсуждать это с Дангларом, и он послал майору две лаконичные эсэмэски (Данглар упорно называл их «короткими текстовыми сообщениями» и никак иначе): «Родоначальник — Петер Плогойовиц» и «†1725».

В дверь постучали. Это была Даница, которая при ближайшем рассмотрении оказалась пухленькой миловидной женщиной не старше сорока двух лет. Адамберг проснулся и взглянул на часы: начало девятого.

— Večera je nа stolu, — сказала она, широко улыбаясь и сопровождая слова жестами, которые означали «идти» и «есть».

Для удовлетворения основных жизненных потребностей вполне хватало и языка жестов.

Здесь, в Кисилове, люди постоянно улыбались — возможно, именно этой местной особенностью следовало объяснить «легкий, веселый характер», которым отличались дедушка и внук, Славко и Владислав. Размышляя о предках и потомках, Адамберг вспомнил про собственного сына. На несколько секунд он мысленно перенесся куда-то в Нормандию, где сейчас находился малыш Том, а затем слез с перины. Он сразу полюбил эту бледно-голубую, обшитую тесьмой перину с потертыми уголками, более уютную, чем ярко-красный пуховичок, который когда-то подарила ему сестра. Здешняя перина пахла сеном, или одуванчиком, или даже ослом. Когда он спускался по узкой деревянной лестнице, в заднем кармане, словно испуганный сверчок, застрекотал телефон, щекоча ему поясницу. Сообщение от Данглара. Ответ майора был кратким и резким: «Абсурд».

Владислав уже ждал его за столом, держа в руках нож и вилку вверх остриями. Dunajski zrezek, венский шницель, сказал он, указывая на тарелку, и чувствовалось, что он проголодался. К ужину Владислав надел белую футболку: от этого густая черная поросль у него на руках стала еще заметнее. Она доходила до запястий и останавливалась, точно волна, избывшая свою силу: ладони на тыльной стороне были белыми и гладкими.

— Осмотрели окрестности? — спросил молодой человек.

— Дунай и опушку дремучего леса. Одна местная женщина пошла за мной и стала уговаривать, чтобы я не ходил туда. В смысле, не ходил в лес.

Адамберг взглянул на Владислава, но тот ел, низко наклонившись над тарелкой, и его лица не было видно.

— А я все-таки пошел, — продолжал Адамберг.

— Потрясающе.

— Скажите, что означает эта фраза? — сказал Адамберг, кладя на стол листок из блокнота, на который он переписал надгробную надпись.

Владислав схватил салфетку и вытер губы.

— Так, всякие глупости, — произнес он.

— Да, но какие конкретно?

Влад недовольно запыхтел:

— Все равно рано или поздно вы докопались бы. Раз вы здесь, этого не избежать.

— Ну и что?

— Я же сказал вам: они не хотят говорить на эту тему, вот и все. Плохо уже то, что местная жительница видела, как вы туда идете. Не удивляйтесь, если завтра вас попросят уехать. Хотите продолжать расследование — не раздражайте их. Ни этим, ни разговорами о войне.

— О войне я ничего не говорил.

— Видите того типа, сзади нас? Видите, что он делает?

— Вижу. Он рисует фломастером на тыльной стороне ладони.

— Он занят этим с утра до вечера. Рисует кружки и квадратики, оранжевые, зеленые, коричневые. Он был на войне, — понизив голос, добавил Владислав. — С тех пор он разрисовывает себе руку и все время молчит.

— А другие мужчины?

— Кисельево не особенно пострадало. Потому что у здешних жителей не принято оставлять женщин и детей одних в деревне. Многим удалось спрятаться, многие остались. Не надо говорить про лес, комиссар.

— Но это связано с моим расследованием.

— Плог! — произнес Владислав и показал средний палец, что придало его любимому междометию новый смысл. — Не вижу никакой связи.

Даница, успевшая гладко причесать свои непослушные белокурые волосы, принесла десерт и торжественно поставила на стол две маленькие рюмки.

— Поосторожнее, — предупредил Влад. — Это ракия.

— Что это означает?

— Фруктовая водка.

— Я про надпись.

Влад с улыбкой отодвинул листок: как все, кто изучал историю Кисиловы, он знал эту надпись наизусть.

— Только невежественный иностранец не содрогается, когда слышит это страшное имя — Петер Плогойовиц. Его история так знаменита в Европе, что уже нет необходимости ее рассказывать. Спросите Данглара, он-то, конечно, в курсе.

— Я с ним говорил. Он знает.

— Другого я от него и не ждал. Что он сказал по этому поводу?

— «Абсурд».

— Адрианус никогда меня не разочаровывал.

— Влад, что написано на надгробии?

— «Ты, остановившийся перед этим камнем, иди своей дорогой, не прислушивайся, не срывай здесь цветы. Здесь лежит про́клятый Петар Благоевич, умерший в тысяча семьсот двадцать пятом году шестидесяти двух лет от роду. Да отыдет его окаянный дух, дав место покою».

— Почему там две фамилии?

— Это одна и та же. Плогойовиц — австрийский вариант Благоевича. В его время этот край был под властью Габсбургов.

— Почему он назван про́клятым?

— Потому что в тысяча семьсот двадцать пятом году крестьянин Петер Плогойовиц умер в Кисилове, своей родной деревне.

— Не начинайте с его смерти. Расскажите, что он сделал при жизни.

— Но ведь именно после смерти его жизнь стала восприниматься в дурном свете. Через три дня после того как Плогойовица похоронили, он среди ночи явился к своей жене и потребовал пару башмаков, так как собирался отправиться в путешествие.

— Пару башмаков?

— Да, он забыл их дома. Вам интересно слушать дальше или вы уже поняли, что это абсурд?

— Рассказывайте. Я смутно припоминаю одного мертвеца, которому понадобилась обувь.

— В течение двух с половиной месяцев после этого девять жителей деревни умерли в страшных мучениях. Все они были родственниками Плогойовица. У них внезапно открывалось кровотечение, а потом наступала смерть от потери крови. Во время агонии они утверждали, будто видели, как Плогойовиц склонялся над ними или даже ложился на них. Людей охватила паника, все были уверены, что Плогойовиц стал вампиром и хочет забрать их жизни. О Плогойовице вдруг заговорила вся Европа. Именно из-за этого крестьянина, из-за Кисиловы, где ты сегодня вечером пьешь ракию, слово «вампир» стало известно далеко за пределами здешнего края.

— Неужели?

— Плог. Потому что после всех этих смертей жители деревни приняли решение разрыть могилу Плогойовица и уничтожить его труп, но Церковь категорически запрещала эксгумацию. В деревне начались волнения. Чтобы не дать им перерасти в мятеж, из столицы прибыли видные представители светской и церковной властей. Однако эти чиновники были не в состоянии помешать эксгумации. Единственное, что они смогли сделать, — это наблюдать за происходящим и описать увиденное. На теле Петера Плогойовица не замечалось никаких признаков разложения. Кожа была молодая и розовая.

— Как у той женщины в Лондоне, ее звали Элизабет. Через семь лет после ее смерти муж распорядился открыть гроб, чтобы забрать свои стихи, которые он туда положил. Она была как живая.

— Она была вампиром?

— Насколько я понял, да.

— В таком случае это нормально. Старая кожа и старые ногти Плогойовица лежали в могильной земле. Изо рта, из ноздрей, глаз и ушей у него текла кровь. Все эти факты были скрупулезно зафиксированы австрийскими чиновниками. Петер съел свой саван, его член был в состоянии эрекции — последний факт не упоминается в официальных отчетах. Перепуганные крестьяне вырезали из осины кол и вонзили ему в сердце.

— Он завыл?

— Да. Его ужасающий вой был слышен по всей деревне, кровь полилась потоком и заполнила могилу. Люди вынули оттуда мерзостный труп и сожгли дотла. Затем выкопали тела девятерых жертв, замуровали их всех в одном склепе, и кладбище было закрыто.

— Старое кладбище к западу от деревни?

— Да. Они боялись, что зараза передастся другим покойникам. После этого загадочных смертей больше не было. Так здесь рассказывают.

Адамберг отпил каплю ракии.

— Там, на опушке леса, зарыт его пепел?

— Тут есть две версии. По одной пепел развеяли над Дунаем, по другой — зарыли в этой могиле, подальше от деревни. Но люди верят, что частица гнусного Плогойовица все же уцелела: по их словам, они слышали, как под холмиком кто-то жует. Впрочем, это означает, что Петер уже не так опасен, как раньше, он деградировал и стал жевакой.

— То есть не совсем вампиром?

— Жевака — это пассивный вампир, который не выходит из могилы, его ненасытность проявляется в том, что он пожирает все вокруг — гроб, саван, землю. Есть тысячи свидетельств, подтверждающих, что жеваки существуют. Люди слышат, как они под землей щелкают зубами. Но лучше к ним не приближаться и понадежнее запереть их в могилах.

— Поэтому могила Петера завалена бревнами и камнями?

— Да. Чтобы он не смог выйти.

— Кто этим занимается?

— Аранджел, — понизив голос, произнес Влад. К ним подошла Даница, чтобы снова наполнить рюмки.

— А почему рубят деревья вокруг?

— Их корни уходят в могильную землю, и древесина впитывает заразу. Вот почему нельзя давать им разрастаться. А еще нельзя срывать ни одного цветка вокруг могилы: Плогойовиц — в каждом стебельке. Поэтому раз в год Аранджел косит траву и обрезает кусты и деревья.

— Он верит, что Плогойовиц может выйти из могилы?

— Он здесь единственный, кто не верит. Четверть жителей деревни твердо убеждены в этом. Еще четверть, когда их спрашивают о вампире, качают головой, но молча — чтобы не дразнить его, если он все-таки существует. Остальные делают вид, что не верят, говорят, что все это сказки старых времен, когда люди были невежественными. Но душа у них неспокойна: вот почему в войну мужчины остались в деревне. Только Аранджел действительно не верит. Именно поэтому он не скрывает, что знает всю историю вампиров начиная с глубокой древности, от враколаков, упырей и вурдалаков до носферату, мороев и стригоев.

— Их было так много?

— Да, Адамберг, здесь и по всей округе, в радиусе пятисот километров, жили тысячи вампиров. Но эпицентр был именно в этой деревне, где мы сейчас находимся. Где властвовал великий Плогойовиц, признанный вожак стаи.

— Если Аранджел не верит, зачем он заваливает могилу?

— Чтобы людям было не так страшно. Каждый год он убирает бревна и кладет новые: дерево снизу подгнивает. Но некоторые думают, он это делает потому, что Плогойовиц уже съел землю и принялся за бревна. Аранджел в одиночку меняет бревна и обрезает побеги на пнях. Разумеется, ни у кого другого не хватает на это смелости. К холмику никто не приближается, но в принципе люди ведут себя разумно. Считается, что Плогойовиц уже не может творить зло, он передал свою силу потомкам.

— А где живут его потомки? Здесь?

— Ты шутишь? Еще до того, как Плогойовица откопали, вся его родня, опасаясь расправы, бежала из этих мест. Кто знает, куда подевались его потомки. Они могут быть где угодно, эти маленькие вампирчики. Правда, некоторые утверждают, что, если Плогойовиц сумеет выбраться из могилы, он и его потомство сольются в единую грозную сущность. Другие говорят, что здесь осталась лишь небольшая часть Плогойовица, а весь он живет и свирепствует где-то еще.

— Где именно?

— Не знаю. Я рассказал тебе все, что запомнил из рассказов дедушки. Хочешь узнать больше — обратись к Аранджелу. Это такой сербский Адрианус.

— Скажи, Влад, есть ли данные, что Плогойовиц планомерно уничтожал какую-то семью?

— Я же сказал: свою собственную. Все девять умерших — его родственники. Это значит, что там была эпидемия. Первым заболел старый Плогойовиц, который заразил родственников, а они, в свою очередь, соседей. Так что все очень просто. Перепуганные люди стали искать козла отпущения, вспомнили, кто умер первым, воткнули кол ему в сердце и успокоились.

— А если бы эпидемия не прекратилась?

— Она возобновлялась, и не один раз. В этих случаях могилу опять вскрывали, вообразив, будто останки чудовища еще способны творить зло, и опять изничтожали их.

— А если пепел был развеян над рекой?

— Тогда вскрывали другую могилу, какого-нибудь мужчины или женщины, заподозренных в том, что они подобрали на костре уцелевшую частицу вампира, съели ее и сами стали вампирами. И так далее, и тому подобное, пока эпидемия не прекращалась окончательно, предоставляя борцам с вампирами неопровержимый аргумент: «После этого смертей больше не было».

— Но это не так, Владислав. Совсем недавно в Пресбауме был убит Плёгенер, а в Гарше — Плог. Оба они потомки Плогойовица, один из австрийской ветви семьи, другой из французской. Скажи, здесь можно выпить что-нибудь, кроме ракии? Эта штука грызет меня, словно жевака, о котором ты рассказывал. Может, выпьем пива? Оно тут есть?

— Да. Пиво «Елень».

— Отлично, закажем «Елень».

— Возможно, кровная месть стала реакцией на какое-то другое событие. Предположим, первый Плогойовиц в тысяча семьсот двадцать пятом году вовсе не был вампиром. Но тогда кем? Что ты об этом думаешь?

Адамберг улыбнулся хозяйке, которая принесла ему пиво, и взглянул на тыльную сторону ладони: он хотел сказать «спасибо» по-сербски.

— Hvala, — произнес он и знаком показал, что ему хочется курить. Даница достала из кармана юбки пачку сигарет. Адамберг никогда еще таких не видел: они назывались «морава».

— Это подарок, — сказал Влад. — Она спрашивает, почему у тебя на руке двое часов, но ни те, ни другие не показывают точное время.

— Скажи ей, что я сам не знаю почему.

— On ne zna, — перевел Влад. — Она считает, что ты — красивый мужчина.

Даница вернулась за стойку портье, а Адамберг проводил взглядом ее широкие бедра, обтянутые красно-серой юбкой.

— Что, если не было никакого вампира? — настаивал Влад.

— Если так, то мы имеем дело с семьей, которая навлекла на себя преследования и неотвратимую кару. Причина могла быть какой угодно — тайное убийство, супружеская измена, рождение внебрачного ребенка, присвоение чужих денег. Водель-Плог был очень богат, но вычеркнул из завещания своего сына.

— Вот видишь. С этого и надо начать. С денег.

— Нет, Влад. Не с денег, а с трупов. Их искромсали, искрошили так, чтобы от человека не осталось даже самой мелкой частицы. Как поступали с вампирами — резали их на кусочки или только вонзали кол в сердце?

— Это знает Аранджел.

— Где он? Когда можно будет с ним встретиться?

После короткого разговора с Даницей Влад вернулся к Адамбергу, несколько удивленный.

— Как я понял, Аранджел ждет тебя завтра к обеду и собирается приготовить фаршированную капусту. Он знает, что ты отчистил надпись на камне, — все в деревне это знают. Он говорит, ты не должен поступать так легкомысленно, не зная, с чем имеешь дело. А иначе ты умрешь.

— Ты же говорил, Аранджел в это не верит.

— А иначе ты умрешь, — повторил Влад, осушив рюмку ракии, и расхохотался.