Назавтра мы поднялись в три часа ночи. Молча выпили чай. На улице раздавались тяжелые шаги работников киббуца. Сара не захотела, чтобы я подвез ее до fishponds. Молодая еврейка не могла в открытую показаться в компании гоя. Я поцеловал ее и поехал в другую сторону, по дороге, ведущей к аэропорту Бен-Гурион.

Мне предстояло преодолеть около трехсот километров. Постепенно светало, и я ехал очень быстро. В районе Наплуза мне пришлось столкнуться с иной реальностью Израиля. Дорогу преграждал военный блокпост. Паспорт. Допрос. Стволы автоматов почти упирались в меня, когда я вот уже в который раз излагал причину моего появления здесь. «Аисты? Что вы хотите этим сказать?» В темной клетушке, куда меня отвели, мне пришлось отвечать и на другие вопросы. Вокруг подремывали солдаты в касках и бронежилетах. Время от времени они недоверчиво переглядывались. В итоге я вынужден был достать фотографии, сделанные Бемом, и показать бело-черных птиц. Солдаты дружно расхохотались. Я тоже засмеялся. Они предложили мне чаю, я наспех его выпил и тут же уехал, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

В восемь часов я подъехал к складской зоне аэропорта Бен-Гурион, где располагались лаборатории Йоссе Ленфельда. Тот уже поджидал меня, нетерпеливо прохаживаясь у двери из рифленого железа.

Этот орнитолог, директор «Общества охраны природы», был феноменальной личностью. Еще одной феноменальной личностью. Он не говорил, а отрывисто, с фантастической скоростью выкрикивал английские слова (наверное, чтобы перекричать самолеты, летавшие прямо над нашими головами), носил роскошные очки и киппу набекрень, тем не менее он не произвел на меня особого впечатления. Ничто уже не могло произвести на меня особого впечатления. На мой взгляд, лучшее, что мог сделать этот низенький человечек с седыми волосами, сосредоточенный на своих идеях, как жонглер на своих булавах, — это ответить на мои вопросы, тем более что я прикинулся журналистом. И точка.

Сначала Йоссе поведал мне об «орнитологической» проблеме Израиля. Каждый год территорию страны пересекает около пятнадцати миллионов перелетных птиц двухсот восьмидесяти видов, превращая небо над ней в магистраль с интенсивным движением. В последние годы это повлекло за собой многочисленные аварии гражданских и военных самолетов. Погибло несколько летчиков, а их самолеты потерпели крушение. Сумма ущерба в каждом отдельном случае оценивается примерно в пятьсот тысяч долларов. В 1986 году израильские военно-воздушные силы решили принять меры и обратились к нему. Сегодня, по словам Йоссе, он располагает колоссальными возможностями для защиты воздушных судов от птиц и для того, чтобы полеты беспрепятственно осуществлялись по намеченному графику.

Посещение центра началось с пункта наблюдения, устроенного в башне гражданского аэропорта. Рядом с обычными радарами стоял еще один, предназначенный для слежения за птицами: его работу контролировали две женщины-военнослужащие. На экране этого радара периодически высвечивались длинные вереницы пернатых. «Наша работа здесь позволяет избежать самого худшего, — торжественно провозгласил Йоссе. — В тех случаях, когда птицы появляются неожиданно, мы способны предотвратить катастрофу. Эти самые перелеты иногда приобретают просто невероятные масштабы». Ленфельд склонился к компьютеру, застучал по клавиатуре, и на мониторе возникла карта Израиля, на которой было отчетливо видно, что всю территорию страны покрывают колоссальные скопления пернатых.

— Что это за птицы? — спросил я.

— Аисты, — ответил Ленфельд. — Они могут пересечь территорию Израиля, от Бейт-Шеана до пустыни Негев, за какие-нибудь шесть часов. Кроме всего прочего, взлетные полосы аэродромов оборудованы особыми устройствами, воспроизводящими крики некоторых хищных птиц, чтобы пернатые не скапливались над этой территорией. Для наиболее сложных случаев у нас имеется «ударная бригада» — специально обученные ловчие птицы.

Продолжая рассказывать, Ленфельд отправился дальше. Под гул турбин, скрытых под гигантскими крыльями, мы пересекли посадочные полосы. Йоссе засыпал меня всевозможной информацией, начиная от статистики авиакатастроф и кончая тем, что Израиль — «вторая после Панамы страна по количеству принимаемых перелетных птиц», чем Йоссе очень гордился.

Мы вернулись в лабораторию. С помощью магнитной карточки Ленфельд открыл железную дверь. Мы вошли в помещение, напоминавшее аквариум, в котором был установлен монитор, нависавший над громадной аэронавигационной лабораторией.

— Здесь мы воспроизводим аварийные ситуации, — пояснил Ленфельд. — Мы берем тела птиц и выстреливаем ими в наши опытные образцы, создавая скорость в тысячу километров в час. Затем исследуем силу удара, сопротивление материалов, повреждения.

— Вы берете тела птиц?

Ленфельд рассмеялся и важно произнес:

— Тушки кур, мсье Антиош. Мы берем тушки кур из супермаркета.

В следующем зале было полно компьютеров, на экранах которых виднелись колонки цифр, расчерченные на квадраты карты, графики и диаграммы.

— Перед вами наш исследовательский центр, — прокомментировал орнитолог. — Здесь мы рассчитываем траекторию движения каждого вида птиц. Мы обобщаем тысячи наблюдений и записей, сделанных birdwatchers. В обмен на информацию мы предоставляем им кое-какие льготы: обеспечиваем жильем на все время их пребывания, а также официальным разрешением на наблюдение за птицами в закрытых районах…

Это меня заинтересовало.

— Следовательно, вам точно известно, где именно над территорией Израиля пролетают аисты? Так?

Йоссе расплылся в улыбке и уселся за свободный компьютер. Снова засветилась карта Израиля, и на ней появились пунктирные линии. Маршруты птиц пролегали недалеко друг от друга, но все они пересекались в Бейт-Шеане.

— У нас имеются сведения о маршрутах и сроках ежегодных миграций каждого вида птиц. Насколько это возможно, наши самолеты стараются следовать другими воздушными коридорами. Вот здесь красным отмечены основные пути аистов. Получается, что все они, без исключения, проходят через Бейт-Шеан. Это там, где…

— Бейт-Шеан мне знаком. Ивы уверены, что маршруты перелета неизменны?

— Абсолютно, — ответил Ленфельд, как обычно крича во все горло. — То, что вы здесь видите, — это результат сотен наблюдений за последние пять лет.

— У вас есть данные о том, сколько птиц совершают перелет?

— Конечно. Ежегодно весной и осенью через Израиль пролетают четыреста пятьдесят тысяч аистов. Мы знаем, в каком темпе они летят. Мы хорошо знаем их привычки. Мы знаем точные сроки прилета, периоды, когда их скапливается особенно много, среднюю скорость полета — все. Аисты исключительно пунктуальны.

— Занимаетесь ли вы аистами, окольцованными в Европе?

— Специально — нет. Зачем?

— Судя по всему, часть окольцованных аистов минувшей весной изменила инстинкту и не вернулась в родные места.

Йоссе Ленфельд воззрился на меня сквозь стекла своих потрясающих очков. Несмотря на то, что они были дымчатые, я поймал его недоверчивый взгляд.

— Я не знал. Однако если судить по численности… — только и ответил он. — Послушайте, что-то вы неважно выглядите, мой дорогой. Давайте выпьем чего-нибудь освежающего.

Я последовал за ним по лабиринту коридоров. Кондиционер охладил воздух до предела. Мы подошли к автомату с напитками. Я выбрал газированную минеральную воду, и холодные пузырьки взбодрили меня. Осмотр лаборатории продолжался.

Мы вошли в биологический блок: крутом были раковины с полками, пробирки и микроскопы. Сотрудники работали в белых халатах. Казалось, здесь ведется разработка бактериологического оружия. Йоссе пояснил:

— Мы находимся в мозговом центре всей нашей программы. Тут мы во всех подробностях изучаем авиапроисшествия и их воздействие на нашу военную технику. Сюда доставляются обломки, их изучают под микроскопом, вплоть до малейшего перышка, до малейшего следа крови, определяют скорость и силу удара. Именно здесь мы оцениваем степень опасности и разрабатываем меры защиты. Вы, наверное, не поверите, но эта лаборатория — полноправное подразделение нашей армии. В определенном смысле птицы — враги израильского государства.

— Сначала — война булыжников, потом — война птиц?

Йоссе Ленфельд расхохотался:

— Верно подмечено. Я могу ознакомить вас лишь с небольшой частью наших исследований. Остальное составляет «государственную тайну». Однако кое-что интересное я вам сейчас покажу.

Мы прошли в небольшой зал, где стояли видеомагнитофоны и самые современные мониторы. Ленфельд поставил кассету. На экране появился летчик израильских ВВС, в шлеме с опущенным щитком. По правде говоря, виден был только рот пилота. Он говорил по-английски: «Я почувствовал, что произошел взрыв, что-то очень сильно ударило меня в плечо. На несколько секунд я отключился, потом пришел в себя. Я ничего не видел: шлем был весь залит кровью, на нем висели куски мяса…»

Ленфельд прокомментировал:

— Это один из наших летчиков. Два года назад он на полной скорости столкнулся с летящим аистом. Произошло это в марте, когда птицы возвращались в Европу. Парню невероятно повезло: он смог приземлиться, хотя птица врезалась в самолет со всего размаху, и передняя стенка кабины разлетелась на куски. Потом из лица пилота несколько часов вытаскивали осколки стекла и обрывки перьев.

— Почему на экране он в шлеме?

— Потому что личность летчиков израильских ВВС держится в тайне.

— Значит, я не смогу встретиться и поговорить с ним?

— Нет, — ответил Йоссе, — но я могу предложить вам кое-что получше.

Мы вышли из видеозала. Ленфельд снял со стены трубку телефона и заговорил на иврите. Почти сразу появился маленький человечек, лицом похожий на лягушку. Его тяжелые веки молниеносно захлопывались, прикрывая выпуклые глаза.

— Познакомьтесь: Шалом Вилм, — обратился ко мне Йоссе. — Руководит всеми аналитическими разработками в этой лаборатории. Он лично занимался исследованием той аварии, о которой мы только что говорили.

Ленфельд по-английски объяснил Вилму причину моего визита. Человечек улыбнулся и пригласил меня пройти в его кабинет. Странное дело: он попросил Йоссе оставить нас одних.

Я последовал за Вилмом. Снова бесчисленные коридоры. Снова двери. Наконец мы зашли в малюсенький закуток — настоящий сейф, дверь которого открывалась с помощью цифрового кода.

— Это и есть ваш кабинет? — удивился я.

— Я соврал Йоссе. Я хотел кое-что вам показать.

Вилм закрыл дверь и включил свет. Он долго и серьезно всматривался в мое лицо:

— Я представлял вас совсем другим.

— Что вы хотите сказать?

— С того самого происшествия в восемьдесят девятом я ждал вас.

— Вы меня ждали?

— Да, ждал, вас или кого-нибудь другого. Я ждал того, кто станет интересоваться именно аистами, возвращающимися в Европу.

Повисло молчание. Кровь стучала у меня в висках. Я произнес глухим голосом:

— Объясните, что вы имеете в виду.

Вилм принялся рыться в своем закутке, представлявшем собой хаотическое нагромождение предметов, обрывков синтетических волокон и разных других материалов. Он разгреб завалы, и на уровне человеческого роста показалась маленькая дверца. Вилм набрал код замка.

— Изучая различные части самолета, попавшего в аварию, я обнаружил нечто странное. Я понял, что это не было случайностью, что это связано с другими событиями, а вы — одно из звеньев этой цепи.

Шалом открыл дверцу в стене и сунул голову в сейф, продолжая говорить: его голос звучал гулко, как из глубины пещеры:

— Интуиция подсказывает мне, что я могу вам доверять.

Вилм вылез из сейфа. Он держал в руке два маленьких прозрачных пакетика.

— Кроме всего прочего, мне не терпится снять с себя этот груз, — добавил он.

Я потерял хладнокровие.

— Я ничего не понимаю. Объясните все, наконец.

Вилм спокойно ответил:

— Когда мы копались в кабине разбитого самолета, а также в снаряжении пилота, особенно в его шлеме, среди обломков, образовавшихся от столкновения, мы собрали разные частицы. И среди прочего — осколки стекла кабины.

Шалом положил на стол один из пакетиков, с этикеткой на иврите. В нем виднелись крохотные кусочки тонированного стекла.

— Также мы сложили вместе все фрагменты прозрачного щитка от шлема. — Он положил другой пакетик, с более светлыми стеклянными осколками. — Пилоту невероятно повезло, что он остался в живых.

Вилм сжимал еще что-то в кулаке.

— Однако, изучив эти последние осколки под микроскопом, я обнаружил еще кое-что. — Вилм по-прежнему не разжимал пальцы и продолжал: — Одну вещь, присутствие которой в кабине было совершенно необъяснимо.

Волна адреналина сотрясла все мое тело, и я вдруг понял, что именно мне скажет сейчас Вилм. И все же я прорычал:

— Что же это, черт побери?

Шалом медленно разжал пальцы и произнес:

— Алмаз.