— Майор Пассан?

К нему приближалась молодая женщина в светло-зеленом халате и брюках. Она была бледной, с лицом почти того же цвета, что ее медицинская роба, длинным и остроносым, с глазами навыкате. На лоб спадали непослушные завитки волос, напоминавшие вырванные из земли корни растений.

— Брижит Девез. Я оперировала вашу жену.

— А я как раз вас искал, — поспешно солгал Пассан, пожав ей руку.

— За жену не беспокойтесь, — сразу предупредила она. — Рана поверхностная.

— Но она ведь упала…

— Крыша машины смягчила удар. Ей здорово повезло.

Он поблагодарил и бросил взгляд на часы. 18:30. Сеанс в кинотеатре уже закончился. Надо позвонить Фифи, найти отель, вернуться к подобию нормальной жизни.

— Что в точности произошло с вашей женой? — спросила врач, озабоченно разглядывая его обожженное лицо. — Такое впечатление, будто спину ей рассекли чем-то острым. Каким-то лезвием, что ли. Я спрашивала, но из ее объяснений так ничего и не поняла.

Так, пора опять призвать на помощь язык полицейского: «Вопросы здесь задаю я». Вместо этого он улыбнулся, решив, что не стоит лезть в бутылку.

— Следствие только началось. Пока что я знаю не больше вашего. — Новый взгляд на часы. — Извините, меня дети ждут.

Не дожидаясь дальнейших вопросов, он толкнул дверь и вышел на лестницу. И сразу набрал номер Фифи.

— У вас все в порядке?

— Все ништяк.

— Что смотрели?

— «Кунг-фу панда — два».

— Интересно? — рассеянно спросил Пассан.

— Чуть не оглох.

А ведь панк, помешанный на неоклассическом металле, хард-коре и индастриале, привык к громкой музыке.

— Как там Наоко?

— С учетом обстоятельств, ничего. Насчет Сандрины новости есть?

— Нет пока. Но Заккари уже вкалывает.

— Прокурора предупредили?

— Наверное.

— Кому поручили вести следствие? Уголовке?

— Да пока неясно. Первые материалы собирает отдел уголовных расследований Сен-Дени.

— Черт, это наше дело!

— Не кипятись. Тебя вроде как временно отстранили. И вообще ты еще лежишь в больнице. Все, что ты сейчас можешь сделать, — это подать жалобу на неизвестное лицо в комиссариат Пантена.

Фифи был прав. Но кое-какие возможности у Пассана еще оставались. Например, позвонить прокурору, связаться с Лефевром… В общем, разворошить муравейник. А главное, извернуться, но добиться, чтобы вести следствие поручили ему.

— Тебя Кальвини вызывал.

— Зачем?

— Без понятия. Завтра. С утра пораньше.

— В воскресенье?

— Он дома будет. Мне дали адрес. Я тебе его эсэмэской вышлю.

Оливье дошел до своей машины. Это приглашение не сулило ему ничего хорошего.

— Что новенького насчет Гийара?

— Не в курсах.

— Разузнай. А насчет Леви?

— А что там может быть? Испарился мужик, только его и видели.

Да, пожалуй, ему теперь уже не поможешь. Разве что кадиш прочитать.

— Ну ладно. Чем вы сейчас заняты?

— Мороженое едим.

— Где?

— На Монпарнасе.

Пассан вспомнил, как в те времена, когда он работал в спецназе, ему пришлось охранять свидетеля-албанца: пока длился процесс, этот человек жил в отеле «Меридиан», на авеню Коммандан-Мушот, как раз за вокзалом Монпарнас. Сегодня гостиница вошла в сеть «Пульман», но вряд ли ее архитектура сильно изменилась. А он знал в ней все ходы и выходы и отлично ориентировался на каждом этаже. Имея пару-тройку помощников, он сможет обеспечить детям безопасность. Пассан продиктовал Фифи адрес и назначил встречу возле отеля через полчаса.

Сидя за рулем «субару», он задумался о еще одной нависшей над ним опасности — исходившей не от убийцы, а от Наоко, вернее, от ее плана приобрести билет до Токио в один конец. Она много раз клялась ему, что ее жизнь навсегда связана с Парижем и что, даже если они разойдутся, она никуда не уедет из этого города. Bullshit! У детей были японские паспорта. Что это означало? Что она в любой момент может сесть на самолет и улететь, прихватив с собой потомство. Легко!

Из предосторожности он заранее навел справки. Случись подобное, он мог бы обвинить Наоко в похищении детей, их незаконном вывозе из страны и еще нескольких милых шалостях, но между Францией и Японией не существовало никаких соглашений об экстрадиции. Что бы ни предпринял Пассан, он будет в проигрыше.

Но так ли уж решительно она настроена? Неужели ночное происшествие настолько ее напугало? Или дело довершили его собственные подозрения на ее счет? Двигаясь к Порт-Майо, он не переставал воображать ее замкнутое, плоское, как лист бумаги, лицо в окружении чернильно-черных волос. Он хорошо знал это ее выражение. Еще в начале их супружества, стоило ей на него рассердиться, и Пассана неизменно встречала эта обрамленная черной каймой маска. А ночью, если он пытался ее приласкать, она молча поворачивалась к нему спиной.

Он старался успокоиться, рассуждая рационально. Карьера, финансы, дом — вся жизнь Наоко была связана с Францией. К тому же она постоянно твердила, каким козырем для детей станет то обстоятельство, что они будут свободно говорить на двух языках. Неужели она готова все это бросить? Начать жизнь с нуля?

Наоко не питала иллюзий относительно положения в Японии, переживающей жестокий кризис. Никто не судил ее родную страну так строго, как она. Для нее трава на рисовых плантациях Хонсю явно не зеленела ярче, чем в других местах. Но после того, как ей в холодильник подбросили обезьяну с содранной шкурой, как на ее детей напал неизвестный вампир, собаке выпустили кишки, а лучшую подругу перерубили пополам, последняя помойка показалась бы ей привлекательнее пейзажей Мон-Валерьен.