34
Устоять было невозможно. Увязнув в шестичасовом уличном потоке, Пассан принял звонок судебного медика Рюделя. Найденный им ветеринар — специалист по Cebus apella, или капуцинам-фавнам (на первый взгляд, интересовавшая их обезьяна принадлежала к этому виду), закончил осмотр. Как тут отказаться?
Филипп Вандернут работал в Левалуа-Перре. Пассан только что добрался до Порт-де-Клиши и тут же настроил навигатор на адрес кабинета на улице Поля Вайяна-Кутюрье. Если верить оборудованию, на дорогу уйдет минут двадцать, а с включенной сиреной — вдвое меньше. Он повернул, выехал за Порт-де-Шампере, выжал сцепление.
Автобусные трассы, улицы с односторонним движением, тротуары — он уложился меньше чем в восемь минут. По пути умудрился позвонить Гае и предупредить, что «слегка» опоздает. Он также связался с двумя полицейскими, которым поручил следить за своим домом, — они уже были на месте. Все чисто, на улице Клюзере царили мир и спокойствие.
Пассан проверил голосовую: пришло сообщение от Наоко, она хотела знать, дома ли он. Черт! Он сунул мобильный в карман, предварительно отключив, и сосредоточился на кабинете ветеринара. Витрина напоминала лабораторию медицинских анализов или обычное агентство по трудоустройству. Широкое стекло, выцветшие шторы, вывеска с серыми буквами: «Вандернут, ветеринар. Лечение, вакцинация, хирургия». Пассан припарковался на съезде и вышел в сгущающиеся сумерки.
Пустую приемную украшали постеры и афиши с изображениями домашних питомцев. Низкий столик гнулся под грудой изданий о животных: «Тридцать миллионов друзей», «Все о лошадях», «Козырная кошка», «Животное: здоровье и благополучие». Справа — стойка со звонком.
Через пару минут к нему вышел мужчина в зеленоватом халате — очевидно, Вандернут собственной персоной: приземистый, плотного телосложения, лет шестидесяти, с длинной хлипкой шеей, не вязавшейся с его фигурой. Голова свешивалась вперед, как у черепахи. На кончике носа — полукруглые очки на шнуре. Серые, глубоко посаженные глаза напоминали моллюсков, укрывшихся в раковинах.
— Вы и есть тот полицейский?
Пассан попросил Рюделя предупредить ветеринара о его приезде. Голос у Вандернута был неестественно громкий.
— Оливье Пассан, майор уголовного отдела. Я приехал за протоколом вскрытия обезьянки. И выслушать ваше личное мнение об этой истории.
— Следуйте за мной.
Они прошли в сильно натопленный зал, напоминавший декорации к финальной сцене фильма ужасов. Стены были увешаны клетками. В них виднелись возбужденные, но тихие обезьяны, с любопытством смотревшие из-за решеток. Взгляды их были столь пронзительными, что напоминали стальные шарики, летящие прямо в грудь. В центре стоял металлический стол, прикрытый простыней. Пол покрывала шерсть, кровь и опилки.
Но хуже всего была вонь: она почти осязаемо заполняла комнату, стесняя дыхание посетителя. Тянуло экскрементами, кровью, сырым мясом, псиной.
— Я не предлагаю вам сесть.
Пассан задумался: доверил бы он своего домашнего любимца этому доктору Франкенштейну? Ветеринар сорвал простыню, прикрывавшую смотровой стол. Жуткое создание лежало там все в той же позе зародыша — зашитое белыми нитками, торчавшими на животе и вокруг черепа. Мозги хранились в банке. В других емкостях в красноватой жидкости плавали какие-то органы.
— Что вы можете сказать об этой штуковине?
— Самец лет пяти. В остальном — ничего особенного.
— Мы говорим об ободранной обезьяне, найденной в холодильнике.
— Ну, это контекст. Что касается нанесенных увечий, тут поработал профессионал. Капуцина освежевали по всем правилам искусства.
— Значит, виновник — ветеринар?
— Ветеринар, мясник, охотник.
Ни одна из этих специальностей не соответствовала профилю Гийара.
— А как его убили?
— Трудно сказать. Возможно, с помощью инъекции.
— Следов раны нет?
— Нет. Сначала я подумал, что ему размозжили затылок, но позвонки целы.
— Токсикологический анализ вы сделали?
— Для такого рода исследования потребуется постановление прокурора, и…
— Забудьте об этом.
Пассан так и не подал жалобу, и с чисто юридической точки зрения проникновения в его дом не было.
— Все равно с момента смерти яд успел бы улетучиться.
— А на вид он совсем свежий.
— Верно подмечено. Его замораживали, кое-что прямо на это указывает. Органы расширены, некоторые вены и артерии полопались.
— Вы хотите сказать…
— Что этого зверька, возможно, убили месяцы, а то и годы назад. Теперь уже не узнать. Его разморозили перед тем, как положить в холодильник.
— А этих животных можно купить в такой форме? Я имею в виду… замороженными?
Вандернут рассмеялся и закурил сигариллу. Пассан узнал белую коробку с золотыми буквами: «Давидофф».
— Африканцы экспортируют в Европу замороженные образцы, но с нетронутым мехом, к тому же обезьянок не убивают инъекцией. Кроме того, Celus paella — американский примат, и его никто не ест.
Оливье обдумал услышанное. Значит, тот человек раздобыл капуцина-фавна, несомненно живого, ввел ему какой-то токсин, затем освежевал и положил в морозильник. И все это он проделал заранее. Такая подготовка требовала специальных навыков и материалов. Данные все больше противоречили теории о причастности Гийара. А главное, инсценировка предполагала детально разработанный план.
— А во Франции можно купить капуцинов?
— Есть пара таких мест. Иногда их содержат как домашних питомцев, но я сомневаюсь, что наш образчик получен законным путем.
— Почему?
— На теле я не обнаружил ни единого знака или татуировки.
— Раз с него сняли мех…
— Как правило, клеймо размещают внутри уха. По крайней мере, так делали в питомниках, где обезьян разводили для помощи больным.
— Это как?
Вандернут затянулся сигариллой, выглядевшей будто какашка.
— Несколько лет назад капуцинов использовали в терапевтических целях в рамках «программы помощи парализованным». Но недолго: слишком дорого получалось.
Где-то Пассан уже об этом слышал: прирученные приматы, заботившиеся об инвалидах. То же, что собаки-поводыри для слепых.
— Я сам участвовал в этой программе, — продолжал ветеринар. — Мы работали над проектом вместе с бельгийцами и канадцами.
— И вы дрессировали капуцинов?
— Ага, вместе с несколькими коллегами.
— И что вы сделали с вашими… воспитанниками?
— Да вот же они, поганцы. — Ветеринар пнул клетки, так что раздался металлический скрежет и пронзительные крики.
Он снова ударил ногой по металлическим решеткам, и вопли тут же утихли. Пассан нагнулся, рассматривая тварей с совиными глазами и черными хохолками: вряд ли бы он захотел, чтобы такие зверушки варили ему кофе.
— Зачем они вам?
— Я дрессирую их для себя. Они меня забавляют.
— Думаете создать цирк?
— Сейчас покажу.
Доктор открыл одну из клеток, и черный шар тут же прыгнул к нему в объятия. Шкурка у зверька была блестящая, как у грызуна. Он вращался на месте, гибкий, быстрый, ловкий. Длинный, покрытый мехом хвост сверкал при свете ламп, как шелковый мускул.
Вандернут поставил зверька на край стола рядом с его освежеванным собратом. Капуцин был не больше тридцати сантиметров ростом, и доктор легко удерживал его одной рукой. Пассану вспомнился Душка, дрессированная обезьянка из романа Гектора Мало «Без семьи».
— Позвольте представить вам Кокотку.
Несмотря на окруженную мехом голову, самочка со своими оттопыренными ушками и розовым ротиком очень напоминала человеческого детеныша, младенца двух-трех месяцев, только покрытого шерсткой и грубо сделанного. Вышедшего прямиком из джунглей, будто косточка волокнистого плода. Она уставилась на Пассана большими, черными как уголь глазами, в которых напряженное внимание смешалось с полнейшим равнодушием.
Ветеринар порылся в карманах, вытащил коробку с сигариллами и открыл, иронически поклонившись. Зверушка взяла одну сигариллу и поднесла к мордочке. Ветеринар предложил ей огоньку.
Кокотка выдыхала дым длинными струями. Завитки вырывались из острозубой пасти, из раздутых ноздрей. Вандернут громко смеялся. Пассан покачал головой, так опечалило его это зрелище.
Было около семи часов вечера. Хотелось убраться отсюда, вернуться домой, да поскорее.
— А что вы можете сказать о том, кто сунул эту зверушку в холодильник? — спросил Пассан в заключение.
— Какой-то шутник.
— Не слишком добрая шутка, как по-вашему?
Доктор дернул плечом, забрал у Кокотки сигариллу и плеснул в мисочку несколько капель гренадина. Обезьянка жадно слизала жидкость и сама вернулась в клетку.
— Хотите посмотреть еще какой-нибудь трюк? — Вандернут раздавил окурок. — Некоторые из них умеют играть в карты.
Пассан с улыбкой отклонил предложение. Ловить здесь больше нечего. Он бросился к своей «субару», не обращая внимания на рев машин и резкую вонь выхлопных газов. В это время дня Левалуа превращается в перевалочный пункт для окончивших работу: одни покидают свои плантации — застекленные офисы на улице Анатоля Франса, а другие, возвращаясь домой, пытаются выбраться за мост Левалуа.
Он взглянул на мобильный — еще одно голосовое сообщение от Наоко. Он стер его, не прослушав. Пассан садился в машину, когда зазвонил телефон. Он подумал о своей бывшей, но это оказался Фифи:
— Клиника Святой Марии в Обервилье сгорела вместе с архивами.
— Ничего не сохранилось?
— Какое там.
— Когда это произошло?
— В две тысячи первом.
Год, когда Гийар вернулся в Девяносто третий департамент.
— Несчастный случай?
— Были серьезные подозрения, что поджог, но доказать ничего не удалось.
Пассан сопоставил факты: неудавшаяся попытка юного Гийара поджечь дортуар в приюте Жюля Геда, пожар в клинике Святой Марии, сожженные младенцы…
— Найди акушерку, медсестер, врачей, которые работали в то время.
— У нас и так дел по горло, Олив, и…
— Ты их опросишь и выяснишь, кто его мать.
— Никто не вспомнит.
— Ребенок непонятного пола, ни мальчик, ни девочка, рожденный анонимно? О нем вспомнят все. Узнай, кто мать и где она.
— Это все?
— Нет. Из досье, которое я тебе дал, ты узнаешь все о молодости Гийара. Вернись в прошлое и погляди, есть ли на его пути другие поджоги.
— Думаешь, он пироман?
— Сделай и перезвони.
