20
Вот уже три часа они копались в грязи. Три часа мокли под проливным дождем.
Они видели мерцание первых проблесков зари, затем мутный рассвет, пробивавшийся сквозь пелену ливня. В каком-то смысле гнилая погода была им на руку: ни единой кошки возле жилых зданий, ни одной души рядом со стройками и на пустыре. Кло-Сен-Лазар не желал пробуждаться.
И в то же время Пассан опасался, как бы дождь не смыл следы с перчаток. Конечно, если они вообще их найдут.
Пока все было впустую. Оливье и Фифи двинулись от двери мастерской Гийара, пересекли стройку и очутились на пустыре, ведущем к автомагистрали. Вооружившись тем, что нашли на дороге, Пассан — противозапорным устройством, Фифи — радиоантенной, они ворошили землю, раздвигали траву, отшвыривали мусор.
Несмотря на холод, Пассан в своем дождевике обливался потом. Он то и дело оглядывался на окружавшие жилой комплекс заборы из гофролиста, опасаясь увидеть над ними головы под капюшонами. Банды возвращались из ночных вылазок с первыми поездами скоростного метро, и зачастую на рассвете вспыхивали самые страшные потасовки. Не меньше он боялся, что откуда ни возьмись появится патруль муниципальной полиции или наряд антикриминальной бригады. Здесь они с Фифи незваные гости.
Пассан взглянул на часы: 8:10. Скоро нужно ехать в Центральное управление судебной полиции. Еще один прокол. Да и в своей идее он не уверен. Возможно, Гийар сам вернулся за перчатками. Или их унесло ветром. А может, местная детвора нашла их и куда-то забросила. Территория окружена лентой полицейского ограждения, но кто в здешних местах станет с этим считаться? Уж скорее наоборот…
— Передохнем?
Пассан кивнул. Фифи раскурил косяк и из вежливости предложил ему затянуться, но Оливье никогда не касался наркоты. Усевшись на ржавый холодильник, Фифи вытащил посеребренную фляжку, отвернул крышку и протянул начальнику, тот снова отказался. Панк глотнул.
— Завязывал бы ты с этим, — посоветовал Пассан. — Играешь с огнем.
— Да кто бы говорил. — Тот хохотнул в ответ.
— Ты это к чему?
— Сколько ни строй из себя праведника, сам ходишь по краю.
— Не понял.
— Ты двинулся на этой истории с Акушером.
Пассан оседлал воткнутый в землю остов мопеда без колес.
— Я хочу доделать свою работу, и только.
— И только? Ты едва не линчевал человека, чуть не разнес кабинет судьи, а теперь в такую рань ищешь перчатки из латекса…
— Из нитрила.
— Без разницы… На сраном пустыре и, ясный перец, тоже незаконно. Да лучше уж просто подай в отставку — все быстрее будет.
Майор натянул на голову капюшон. Изморось липла к коже.
— Вылетишь с работы, — продолжал Фифи, — как будешь платить алименты?
— Не будет никаких алиментов.
— Да ну?
— Наоко зарабатывает больше меня, и у нас будет совместная опека.
Панк покачал головой, снова глотнул из фляжки и испустил удовлетворенный вздох, словно напился на год вперед.
— Взять хотя бы эту историю с твоим домом, — продолжал он севшим голосом. — Выходит, ты и дальше собираешься жить с ней под одной крышей. Говоришь, вы все обдумали вместе. Небось, это Наоко так решила?
— Нет. С чего ты взял?
Лейтенант так сильно затянулся косяком, что в глазах у него заплясали красные отсветы.
— Не знаю… У нее всегда были чудные идеи.
— К чему ты клонишь? — Усевшись покрепче в седле, Оливье склонился к рулю мопеда.
— Японцы не такие, как мы. Это же не новость. Да ты и сам всегда говорил, что Наоко… особенная.
— Когда я такое говорил? — Пассан прикинулся удивленным. — Приведи хоть один пример.
— С ребятишками она чересчур сурова.
— Вовсе не чересчур. Просто строгая. И это для их же пользы.
Фифи снова отпил из фляжки и тут же затянулся. Казалось, в этом адском ритме он черпал вдохновение.
— Ты даже при родах не присутствовал! — выдал он, словно внезапно вспомнив о своем главном козыре.
К такому удару в спину Пассан оказался не готов.
— Она решила рожать на родине, — признал он через пару секунд, — чтобы у детей было японское гражданство. Я согласился с ее решением.
— Но поехала она туда без тебя. — Панк забил гвоздь поглубже.
Пассан нахмурился, жалея, что доверил Фифи эту тайну.
— Она хотела быть в кругу семьи, — пробормотал он. — Говорила, что роды — дело интимное, и она нуждается в поддержке матери. Да и куда бы я поехал, с моей-то работой…
Фифи не ответил, закурив очередной косяк. Того и гляди, начнет плеваться огнем. Слышен был только далекий шорох дождя на автомагистрали. Пассан представил, как сидит в засаде в фургоне, а Наоко хриплым, измученным голосом сообщает ему о рождении их первенца — больше чем в десяти тысячах километров отсюда.
— Это было ее решение, — повторил он. — И я его уважаю.
— Вот я и говорю, что она особенная. — Фифи раскинул руки, признавая очевидное.
Пассан одним махом соскочил с седла мопеда, сжимая в руке противозапорное устройство, и приблизился к панку. Тот инстинктивно отпрянул.
— Да вообще, что ты ко мне с этим лезешь? Между нами все кончено, и…
Его оборвал звонок мобильного. Он выхватил телефон:
— Алло?
— Что это за выходка с леденцами?
Наоко. С места в карьер, без единого доброго слова.
— Ты заходил домой этой ночью?
— Вовсе нет. Я…
— Не держи меня за дуру. Сейчас моя очередь. Тебе там делать нечего.
— Успокойся и скажи толком, что я такое сделал. — Ничего не понимающий Пассан попробовал добиться объяснений.
— А то, что ты ночью, как вор, пробрался в дом и положил леденцы детям в постель. Ты, уж не знаю зачем, корчишь из себя Деда Мороза, хотя мы обо всем договорились. Из-за тебя весь наш план полетел к черту. Я…
Пассан уже не слушал. Кто-то чужой проник к ним в дом. В спальню его сыновей. Это предупреждение? Угроза? Провокация?
Кто это?
— Это очень важно для детей. — Постепенно до его сознания дошел голос Наоко. — Как иначе они привыкнут к новому распорядку?
— Понимаю.
Послышался вздох. Прошло несколько секунд. Он уже собирался окликнуть ее, когда она продолжила:
— Ты должен заехать ко мне на работу.
— Когда?
— Сегодня.
— Зачем?
— Чтобы отдать мне свои ключи. Каждому по неделе, и одни ключи на двоих.
— Это просто смешно. Это…
— Приезжай до обеда.
Наоко отсоединилась. Пассан тупо смотрел на телефон. У него в голове никак не укладывалась мысль о том, что враг пробрался в их дом, проник к детям. Казалось, в животе у него проворачивают лом.
Под мокрым дождем Фифи насмешливо напевал «Мою любимую» Жюльена Клерка:
— «Когда ей холодно, известно только мне. Она глядит…»
Он едва успел увернуться от противозапорного устройства, которым запустил в него Пассан.
