От лунного света река Акерсельва блестела, и этот маленький грязный ручеек струился по городу золотой цепью. Не многие женщины ходили гулять по безлюдным тропинкам вдоль воды, но Мартина решила пройтись. После долгого дня в «Маяке» она чувствовала себя очень усталой. Но это была приятная усталость. Позади остался длинный хороший день. Навстречу ей из тени вышел парень, разглядел ее лицо в свете уличного фонаря, пробормотал тихое «привет» и снова скрылся.

Ричард несколько раз спрашивал, не стоит ли ей, особенно сейчас, когда она беременна, ходить домой другой дорогой, но она отвечала ему, что это самый короткий путь к району Грюнерлёкка. И что она никому не позволит отнять у нее ее город. Кроме того, она знала стольких людей, обитающих под этими мостами, что чувствовала себя здесь в большей безопасности, чем в модном баре в западном районе. Она прошла мимо станции «скорой помощи», мимо площади Шу и, подходя к клубу «Бло», услышала стук по асфальту: короткие тяжелые удары подошв. К ней бежал высокий молодой человек. Он мелькал в освещенных полосах тропинки. Мартина на миг увидела его лицо, когда он пробегал мимо, и услышала, как у нее за спиной затихают его всхлипывания. Лицо его было ей знакомо, Мартина видела его в «Маяке». Но туда приходило много народа, и иногда ей казалось, что она встречала людей, которые, по словам коллег, были мертвы уже несколько месяцев или даже лет. Но, увидев это лицо, она по какой-то причине снова вспомнила о Харри. Мартина никогда ни с кем о нем не разговаривала, и уж точно никогда — с Ричардом, но Харри обзавелся крошечным местом в ее душе, уголком, где она время от времени могла навещать его. А может, это был Олег и она поэтому начала думать о Харри? Мартина обернулась. Увидела спину бегущего мальчишки. Как будто за ним по пятам гнались черти, как будто он хотел от чего-то сбежать. Но насколько она могла видеть, за парнем никто не гнался. Его силуэт стал уменьшаться в размерах. А потом совсем исчез в темноте.

Ирена посмотрела на часы. Пять минут двенадцатого. Она откинулась на спинку кресла и взглянула на монитор у выхода на посадку. Через несколько минут они начнут запускать людей на борт. Папа прислал эсэмэску, что встретит их в аэропорту Франкфурта. Ее бросало в пот, все тело ныло. Будет нелегко. Но все получится.

Стейн сжал ее руку:

— Как дела, малышка?

Ирена улыбнулась. Сжала в ответ его руку.

Все получится.

— А мы знаем женщину, что сидит вон там? — прошептала Ирена.

— Которую?

— Темненькую, вон сидит в одиночестве.

Когда они пришли, женщина уже была там, у одного из выходов на посадку, расположенного напротив. Она читала путеводитель по Таиланду. Она была красива той красотой, что неподвластна возрасту. И от нее исходило какое-то сияние, она источала тихую радость, как будто про себя посмеивалась над тем, что сидит одна.

— Я не знаю ее. Кто это?

— Понятия не имею. Но она кого-то очень напоминает.

— Кого?

— Не знаю.

Стейн засмеялся. Надежным и спокойным смехом старшего брата. Снова сжал ее руку.

Раздался звуковой сигнал, и металлический голос сообщил, что рейс на Франкфурт готов принять пассажиров. Люди поднимались и двигались к стойке. Ирена удержала Стейна, который тоже собрался встать.

— В чем дело, малышка?

— Подождем, пока пройдет очередь.

— Но ведь…

— Я не могу стоять так близко… к людям.

— Конечно. Глупо с моей стороны. Как ты?

— Все нормально.

— Хорошо.

— Она кажется такой одинокой.

— Одинокой? — сказал Стейн, поглядев на женщину. — Не согласен. Она кажется радостной.

— Да, но радостной.

— Радостной и одинокой?

Ирена засмеялась.

— Да нет, наверное, я ошибаюсь. Может быть, все дело в том, что она похожа на него.

— Ирена!

— Да?

— Ты помнишь, о чем мы договорились? Только хорошие мысли!

— Да-да. Мы-то с тобой вдвоем, мы не одиноки.

— Нет, потому что мы поддерживаем друг друга. И так будет всегда, правда?

— Всегда.

Ирена просунула свою руку под руку брата и положила голову ему на плечо. Подумала о полицейском, ее обнаружившем. Он сказал, его зовут Харри. Сначала она подумала о том Харри, о котором часто рассказывал Олег и который тоже был полицейским. Но по рассказам Олега она всегда представляла его себе выше, моложе и, может быть, симпатичнее того страшного человека, который освободил ее. Но он приходил и к Стейну, и теперь она знала, что это действительно был он. Харри Холе. И знала, что будет помнить его всю оставшуюся жизнь. Будет помнить его лицо со шрамом, рану на подбородке и перевязанную толстой повязкой шею. И голос. Олег не говорил, что у него такой приятный голос. Внезапно она поняла, что уверена, она не знала, откуда появилась эта твердая уверенность, но она была уверена: все получится.

Сейчас она улетит из Осло, и все это останется в прошлом. Она не должна притрагиваться ни к алкоголю, ни к наркотикам, это ей объяснили папа и тот врач, с которым она беседовала. «Скрипка» будет существовать всегда, но она будет держать ее на расстоянии. Так же, как и призрак Густо, который будет ее навещать. И призрак Ибсена. И призраки всех тех несчастных, которым с ее помощью продавали порошковую смерть. Пусть приходят, когда пожелают. Через несколько лет они, наверное, померкнут. Тогда она вернется в Осло. А может, не вернется. Самое важное, что все будет хорошо. И она сможет прожить достойную жизнь.

Она посмотрела на читающую женщину. Внезапно та подняла глаза, как будто почувствовала на себе взгляд Ирены. Улыбнулась ей короткой, но ясной улыбкой, после чего снова погрузилась в путеводитель.

— Ну что ж, поехали, — произнес Стейн.

— Ну что ж, поехали, — повторила Ирена.

Трульс Бернтсен ехал по Квадратуре. По улице Толлбугата. Потом по Принсенс-гате. По Родхусгата. Он рано ушел с праздника, уселся в машину и стал кататься по округе. Воздух был холодным и ясным, и в Квадратуре бурлила жизнь. Проститутки кричали ему вслед, наверняка учуяв тестостерон. Дилеры сбивали цену друг у друга. Из припаркованного «корвета» звучали низкие басы: умпа-умпа. Парочка слилась в поцелуе на трамвайной остановке. Мужчина бежит, заливаясь радостным смехом, в расстегнутом пиджаке, за ним несется другой в точно таком же костюме. На углу улицы Дроннингенс-гате стоит одинокий человек в футболке «Арсенала». Не из тех, кого Трульс видел раньше, наверное, новенький. Затрещала полицейская рация. Трульс почувствовал себя на удивление хорошо: кровь бежит у него по венам, звучат басы, он ощущает ритм происходящего, сидит в машине и видит эти маленькие зубчатые колесики, не подозревающие о существовании друг друга, но приводящие друг друга в движение. Их видит только он, только он знает о взаимосвязях. Именно так и должно быть. Потому что сейчас этот город принадлежит ему.

Священник из церкви Гамлебюена закончил чтение. Прислушался к шороху кладбищенских деревьев. Оглядел паству. Красивый вечер. Концерт удался, на него пришло много народу. Больше, чем придет завтра на раннюю утреннюю службу. В проповеди, которую он прочитает пустым скамейкам, будет говориться о прощении грехов. Священник спустился по лестнице и пошел по кладбищу. Он решил прочитать ту же проповедь, что читал на похоронах в пятницу. Покойный, по словам ближайших родственников — разведенной с ним жены, в конце жизни оказался вовлеченным в преступную деятельность да и сам вел такую греховную жизнь, что если бы его грехами заполнили помещение церкви, то места для пришедших проститься с ним уже бы не осталось. Зря беспокоились: единственными пришедшими оказались бывшая жена и дети да еще одна коллега, которая все время громко всхлипывала. Бывшая жена поведала священнику по секрету, что коллега наверняка единственная стюардесса во всей авиакомпании, с которой покойный не переспал.

Священник прошел мимо одного надгробия и заметил на нем белые следы, словно кто-то писал на нем мелом, а потом стирал. Это была могила Аскиля Като Руда, известного также как Аскиль Ушан. Существовало правило, по которому могилы уничтожали по прошествии поколения, если только за их содержание не платили — привилегия богатых. Но по неизвестным причинам могилу бедняка Аскиля Като Руда не уничтожили. А когда она стала действительно старой, ей присвоили охранный статус. Возможно, власти питали оптимистическую надежду, что эта могила станет заманчивой достопримечательностью для особо интересующихся, — могила с беднейшей восточной окраины Осло, на которой родственники несчастного смогли установить лишь скромный камень. Поскольку каменотесу надо было платить за каждую выбитую на надгробии букву, на нем были выбиты только инициалы перед фамилией и годы жизни, ни дат, ни текста. Один антиквар даже утверждал, что на самом деле фамилия парня была Рууд, что родственники сэкономили на одной букве. И потом, существовал этот миф, что Аскиль Ушан ходит по ночам. Но туристы не заинтересовались этой историей, и Аскиля Ушана забыли, и он стал в прямом смысле покоиться с миром.

Когда священник прошел через кладбище и закрыл за собой ворота, из тени у стены выскользнула фигура. Священник машинально замер.

— Будьте милосердны, — сказал хриплый голос.

Человек протянул большую открытую ладонь.

Священник вгляделся в лицо под шляпой. Старое, испещренное морщинами лицо, большой нос, громадные уши и пара на удивление чистых, невинных голубых глаз. Да, невинных. Именно это пришло в голову священнику, после того как он подал несчастному двадцать крон и продолжил путь домой. Невинные голубые глаза-новорожденного, которому еще не требуется отпущение грехов. Завтра он скажет что-нибудь об этом в своей проповеди.