— Врач считает, что уже через несколько дней Олег будет на ногах, — сказала Ракель.

Она прислонилась к холодильнику с чашкой чая в руках.

— Тогда его надо перевести в такое место, где до него никто не сможет добраться, — ответил Харри.

Он стоял у окна в ее кухне и смотрел вниз, на город, по главным улицам которого светящимися змеями начинали расползаться послеобеденные дорожные пробки.

— У полиции есть места, предназначенные для содержания свидетелей, находящихся под защитой, — сказала она.

Ракель не впала в панику, она приняла известие о нападении на Олега с какой-то смиренной выдержкой. Как будто она была почти уверена, что подобное произойдет. И в то же время Харри видел, что лицо ее ожесточилось. В ней шла борьба.

— Он должен сидеть в тюрьме, но я поговорю с прокурором о переводе, — сказал Ханс Кристиан Симонсен.

Он приехал сразу после звонка Ракели и сейчас сидел за столом в рубашке с мокрыми подмышками.

— Попробуй обойти официальные каналы, — посоветовал Харри.

— Что ты имеешь в виду? — спросил адвокат.

— Двери были не заперты, так что в деле участвовал как минимум один надзиратель. До тех пор пока мы не знаем, кто в это втянут, мы должны исходить из того, что замешанными могут оказаться все.

— А не началась ли у тебя паранойя?

— Паранойя спасает жизни, — сказал Харри. — Можешь устроить это, Симонсен?

— Посмотрим, что мне удастся сделать. А что с тем местом, где он находится сейчас?

— Он лежит в больнице Уллевол, и я устроил так, что за ним присматривают двое полицейских, которым я доверяю. Еще одно: нападавший на Олега находится сейчас в больнице, но после этого будет переведен на строгий режим содержания.

— Запрет на письма и посещения? — поинтересовался Симонсен.

— Да. Ты позаботишься о том, чтобы мы узнали, какие объяснения он предоставит полиции или своему адвокату?

— Это сложнее… — Симонсен почесал голову.

— Естественно, они не вытянут из него ни слова, но в любом случае попытайся, — сказал Харри, застегивая пиджак.

— Куда ты идешь? — спросила Ракель, положив ладонь ему на руку.

— К источнику, — ответил Харри.

Было восемь часов вечера, и движение в столице страны, где установлен самый короткий рабочий день в мире, уже давно затихло. Мальчик, стоявший на лестнице на одном из перекрестков на улице Толлбугата, был одет в футболку с номером 23. Аршавин. Он натянул на голову капюшон куртки, а на ноги — преувеличенно большие белые кроссовки «Эйр Джордан». Джинсы «Жирбо» были отглаженными, но такими жесткими, что могли бы стоять сами по себе. Полный набор гангстера, все до мельчайших деталей было скопировано с последнего видео Рика Росса, и Харри полагал, что, если он спустит свои джинсы, под ними окажутся трусы совершенно пристойного вида, а на теле не будет шрамов от ударов ножом или пуль, но как минимум одна татуировка, прославляющая насилие.

Харри подошел прямо к нему, не оглядываясь ни направо, ни налево.

— Четверть «скрипки».

Мальчишка посмотрел на Харри сверху вниз, не вынимая рук из карманов куртки, и кивнул.

— Ну? — сказал Харри.

— Придется подождать, братан.

Мальчишка говорил с пакистанским акцентом, о котором наверняка забывал, когда наворачивал мамины котлетки в настоящем норвежском доме.

— У меня нет времени ждать, пока ты соберешь стаю.

— Расслабься, это недолго.

— Плачу сотню сверху.

Парень смерил Харри взглядом. И Харри представлял себе, что он думает: гадкий бизнесмен в странном костюме, контролируемое потребление, смертельно боится случайно наткнуться на кого-нибудь из коллег или родственников. Человек, который просит, чтобы его отключили.

— Шестьсот, — выпалил парень.

Харри со вздохом кивнул.

— Давай, — сказал парень, приглашая его пойти за собой.

Они повернули за угол и вошли во двор. Человек с наркотиками был черным, возможно из Северной Африки. Он стоял, прислонившись к деревянной скамейке, и раскачивался в такт музыке, звучавшей на его айподе. Один наушник не был вставлен в ухо и болтался сбоку.

— Четвертак, — сказал Рик Росс в футболке «Арсенала».

Человек с наркотиками достал что-то из глубокого кармана куртки и протянул Харри, держа руку ладонью вниз, чтобы не было видно, что в ней. Харри посмотрел на полученный пакетик. В нем был белый порошок с маленькими темными вкраплениями.

— У меня есть вопрос, — сказал Харри, опуская пакет в карман пиджака.

Двое продавцов застыли, и Харри увидел, как рука человека с наркотиками потянулась к пояснице. Наверное, у него за поясом пистолет небольшого калибра.

— Кто-нибудь из вас видел раньше эту девушку?

Он достал фотографию семьи Ханссенов.

Они взглянули на нее и покачали головами.

— У меня есть пять тысяч крон для того, кто даст мне какую-нибудь ниточку, сплетню, что угодно.

Парни переглянулись. Харри ждал. Они развели руками и снова отвернулись от него. Может быть, они пропустили вопрос мимо ушей, потому что им его уже задавали, например отец, разыскивающий свою дочь среди наркоманов Осло. Тем не менее им не хватило цинизма или фантазии, чтобы сочинить что-нибудь и заработать награду.

— Нет так нет, — сказал Харри. — Но я хочу, чтобы вы передали привет Дубаю и сказали, что у меня есть информация, которая может быть ему интересна. Речь об Олеге. Скажите, что он может зайти в «Леон» и спросить Харри.

В следующий миг он достал его. И Харри был прав, он был похож на «беретту» модели «Чита». Девять миллиметров. Короткоствольная мерзкая штуковина.

— Ты что, бауш?

«Полиция» на кебабско-норвежском.

— Нет, — ответил Харри, пытаясь подавить тошноту, подступившую к горлу, когда он заглянул в дуло пистолета.

— Врешь. Ты не колешься «скрипкой», ты шпионишь.

— Я не вру.

Человек с наркотиками коротко кивнул Рику Россу, тот подошел к Харри и задрал рукав его пиджака. Харри попытался отвести взгляд от дула. Рик Росс тихо присвистнул и сказал:

— Похоже, чувак все-таки колется.

Харри использовал обычную швейную иглу, подержав ее над пламенем зажигалки. Он глубоко воткнул и покрутил иглу в четырех-пяти местах на руке, а после растер царапины нашатырным мылом, чтобы они еще больше покраснели. Напоследок он проткнул вену по обе стороны от локтя, чтобы кровь вылилась под кожу, и сформировал несколько эффектных синяков.

— Все равно думаю, что он врет, — сказал человек с наркотиками, переступая с ноги на ногу, и схватился за рукоятку пистолета обеими руками.

— Почему? Вот, у него в кармане шприц и фольга.

— Он не боится.

— О чем ты? Да посмотри на него!

— Он недостаточно боится. Эй, бауш, заряди-ка шприц. Сейчас.

— Ты сбрендил, Раге?

— Заткни пасть!

— Расслабься, а? Чего ты так взбеленился?

— Вряд ли Раге понравилось, что ты назвал его по имени, — сказал Харри.

— Ты тоже заткни пасть! И заряжай давай! Из своего пакета!

Харри никогда раньше не готовил наркотик и не кололся, во всяком случае будучи в сознании, но он употреблял опиум и знал, что надо делать: растворить вещество до жидкого состояния и втянуть в шприц. Не может же это быть слишком трудно! Он сел на корточки, высыпал порошок в фольгу, при этом несколько крупинок упали на землю, и он послюнявил палец, поднял их и положил на десну, стараясь при этом выглядеть деловитым. Порошок был горьким на вкус, как и другие наркотики, которые он пробовал в бытность полицейским. Но у этого был немного другой привкус. Едва заметный привкус аммиака. Нет, не аммиака. Теперь он сообразил: этот вкус напоминал о перезрелой папайе. Харри чиркнул зажигалкой в надежде, что они спишут его неловкость на то, что он работает под дулом пистолета.

Через две минуты у него в руках был заряженный шприц. К Рику Россу вернулось гангстерское самообладание. Он засучил рукава до локтей, широко расставил ноги, сложил руки на груди и откинул голову назад.

— Ширяйся, — скомандовал он. И предостерегающе вытянул руку: — Да не ты, Раге!

Харри посмотрел на эту парочку. На обнаженных руках Рика Росса не было следов от уколов, a Раге казался немного возбужденным. Харри два раза согнул в локте левую руку, пощелкал по руке у сгиба и ввел шприц под рекомендуемым углом в тридцать градусов. И понадеялся, что все это выглядит вполне профессионально в глазах человека, который сам не колется.

— У-у-у-ух, — простонал Харри.

Достаточно профессионально, чтобы они не задумались о том, действительно ли острие иголки вошло в вену, а не просто в мясо.

Он закатил глаза и согнул колени.

Достаточно профессионально, чтобы они поверили в его фальшивый оргазм.

— Не забудьте передать сообщение Дубаю, — прошептал Харри.

Потом он вывалился на улицу и поплелся на запад по направлению к Королевскому дворцу.

И только на улице Дроннингенс-гате он выпрямился.

На улице Принсенс-гате случился отсроченный приход. Подействовали частицы вещества, нашедшие дорогу в кровь и достигшие мозга окольными путями через капилляры. Эффект отдаленно напоминал опьянение, полученное от укола прямо в вену. И тем не менее Харри почувствовал, как глаза наполняются слезами. Как будто он слился с любовницей, которая казалась потерянной навеки. Уши наполнились не небесной музыкой, а небесным светом. И он тут же понял, почему этот наркотик назван «скрипкой».

Часы показывали десять вечера, свет во всех кабинетах Оргкрима был погашен, коридоры опустели. Но в офисе Трульса Бернтсена монитор компьютера отбрасывал голубой отблеск на полицейского, закинувшего ноги на стол. Он поставил полторы тысячи крон на «Манчестер-Сити» и должен был вот-вот проиграть. Но сейчас они будут бить штрафной. Тевес с восемнадцати метров.

Он услышал, как открылась дверь, и указательный палец правой руки автоматически потянулся к кнопке «Escape». Но слишком поздно.

— Надеюсь, за электричество платят не из моего бюджета.

Микаэль Бельман уселся на единственный свободный стул. Трульс заметил, что по мере продвижения вверх по служебной лестнице Бельман стал избегать употребления словечек, которые были в ходу в районе Манглеруд в их детстве. Только в разговорах с Трульсом он иногда снова становился манглерудским мальчишкой.

— Газетенки читал?

Трульс кивнул. Поскольку делать ему было все равно нечего, после изучения разделов о происшествиях и спорте он прочитывал все остальное. Например, он видел кучу фоток секретаря члена городского совета Исабеллы Скёйен. Ее стали снимать на всяких премьерах и социальных мероприятиях, после того как летом газета «ВГ» напечатала большое интервью с ней под названием «Уборщица улиц», в котором ей воздавалась честь и хвала за то, что она стала архитектором мероприятий по наведению порядка среди наркобанд и героинистов на улицах Осло. В этой же статье ее представляли как будущего члена Стортинга. Во всяком случае, ее работа в городском правительстве принесла видимые результаты. Трульс отметил, что вырез на ее одежде становится тем глубже, чем активнее ее поддерживает оппозиция, а улыбка скоро станет такой же широкой, как задница.

— У меня состоялся совершенно неофициальный разговор с директором Полицейского управления, — сказал Бельман. — Она сделает представление министру юстиции по поводу назначения меня начальником полиции.

— О черт! — воскликнул Трульс.

Тевес забил мяч в верхний угол ворот.

Бельман поднялся.

— Просто подумал, что ты захочешь узнать об этом. Кстати, мы с Уллой собираем гостей в следующую субботу.

Трульс почувствовал привычный укол, когда услышал, как он произносит имя Уллы.

— Новый дом, новая работа, ну, ты понимаешь. А ты ведь помогал заливать фундамент террасы.

«Помогал? — подумал Трульс. — Да я залил все это чертово дерьмо».

— Так что если ты не очень занят, — сказал Бельман, кивнув на монитор компьютера, — то ты приглашен.

Трульс с благодарностью принял приглашение. Принял приглашение стать пятым колесом в телеге, понаблюдать за безусловным счастьем Микаэля Бельмана и Уллы. Принял приглашение на праздник, где ему придется скрывать, чем он занимается и что чувствует.

— И еще одно, — сказал Бельман. — Помнишь, я просил тебя стереть одно имя из регистра посетителей внизу?

Трульс кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Бельман позвонил ему и поведал, что у него только что был Турд Шульц, который рассказал о контрабанде наркотиков и о том, что в их собственных рядах завелся сжигатель. Что он опасается за безопасность этого человека и что его имя следует стереть из регистра посетителей на случай, если этот сжигатель работает в Управлении и имеет доступ к регистру.

— Я несколько раз пытался дозвониться до него, но он не отвечает. Я беспокоюсь. Ты уверен в том, что охрана удалила его имя и что никто не мог узнать о его визите?

— Совершенно уверен, господин начальник полиции, — ответил Трульс.

Манчестерцы ушли в оборону и отбивались.

— А тебе больше не звонил тот занудный инспектор из аэропорта?

— Нет, — сказал Бельман. — Вроде бы он удовлетворился тем, что порошок оказался картофельной мукой. А что?

— Просто интересно, господин начальник полиции. Привет твоему домашнему дракону.

— Не мог бы ты использовать другие выражения?

Трульс пожал плечами:

— Это ты ее так называешь.

— Я о «начальнике полиции». Официальное назначение произойдет не раньше чем через две недели.

Начальник полетов вздохнул. Ему только что позвонил дежурный и сообщил, что рейс на Берген задерживается, потому что командир не пришел и не позвонил и им пришлось срочно искать ему замену.

— У Шульца сейчас тяжелые времена, — сказал начальник полетов.

— Он не отвечает на телефонные звонки, — посетовал дежурный.

— Этого я и боялся. Случается, что в свободное время он отрывается по полной.

— Да, я слышал. Но сейчас не свободное время. Я звонил перед тем, как нам пришлось отменить рейс.

— Я уже сказал, у него сейчас турбулентный период. Я поговорю с ним.

— Мы все попадаем в турбуленцию, Георг. Мне придется подать подробный рапорт, ты ведь понимаешь?

Начальник полетов помедлил. Но сдался:

— Конечно.

Он положил трубку, и ему пришло в голову одно воспоминание. Летний день, праздник, гриль. «Кампари». «Будвайзер» и гигантские стейки прямо из Техаса, доставленные пилотом-практикантом. Они с Элсе в спальне, никто не видел, как они туда ускользнули. Она тихо стонет, так тихо, что ее не слышно из-за криков играющих детей, шума приземляющихся самолетов и беззаботного смеха людей, стоящих под открытым окном спальни. Самолеты садятся и садятся. И раскатистый хохот Турда в ответ на один из классических анекдотов про пилотов. И тихий стон Элсе, жены Турда.