20
В среду в моем районе убираются. Я спала так крепко, что не услышала ни сигналов мусоровоза, ни требований Верди накормить его, ни трех телефонных звонков.
Проснулась я в четверть одиннадцатого, чувствуя себя вялой и разбитой. Теперь я уже не могу бодрствовать двадцать четыре часа в сутки и, пополуночничав, должна расплачиваться. Сия мысль привела меня в еще более удрученное настроение.
Мои волосы, кожа и даже подушка пахли едким сигаретным дымом. Я сняла постельное белье и вместе с одеждой, в которой ездила вчера в Мейн, бросила его в корзину. Потом долго мылась под душем.
Телефон зазвонил в тот момент, когда я намазывала на круассан арахисовое масло.
— Темперанция?
Ламанш.
— Да.
— Я уже пытался дозвониться до вас.
Я глянула на автоответчик. Три сообщения.
— Простите.
— Oui. Вы сегодня приедете? Мсье Райан спрашивал, где вы.
— Я приеду примерно через час.
— Хорошо.
Я прослушала сообщения, оставленные на автоответчике. Первое было от одного сумасшедшего аспиранта. Второе от Ламанша. Третье не записано. Разбираться с аспирантскими проблемами я сейчас не могла. Позвонила Гэбби. Никто не взял трубку. Я набрала номер Кэти. Мне ответил автоответчик.
— Оставляю коротюсенькое сообщение. Вот! — прощебетала я как можно более весело.
Через двадцать минут я приехала в лабораторию. Положив сумку в выдвижной ящик и не обратив ни малейшего внимания на приклеенные к столешнице квадратики розовой бумаги с записками, я направилась в морг.
Именно сюда привозят обнаруженные останки. Здесь их регистрируют, раскладывают по холодильным камерам и хранят до официально назначенной процедуры обследования судебно-медицинским патологоанатомом. Кабинет для проведения аутопсии непосредственно примыкает к моргу. В помещениях морга полы красные, в комнатах для вскрытия — серые. Моргом управляет коронер, патологоанатомическими исследованиями — судебно-медицинская лаборатория. Красные полы — коронер. Серые полы — «Лаборатуар де медисин легаль». Первоначальное обследование костей я провожу в одном из кабинетов для вскрытия. Потом их отправляют наверх, в гистологическую лабораторию, и окончательно очищают.
Ламанш занимался разрезанием грудины младенца. Под маленькими плечиками девочки лежала резиновая подпорка, ручки были вытянуты вдоль тельца. Я посмотрела на Ламанша.
— Ужасно. — Все, что он смог сказать.
У другого стола работала Натали Айерз, ей помогала Лиза. Они делали вскрытие трупа молодого мужчины с копной рыжих волос. По выпученным пурпурным глазам и небольшому отверстию в правом виске я поняла, что он самоубийца. Натали работала в лаборатории недавно. Обследовать тела людей, умерших насильственной смертью, ей пока не доверяли.
Даниель отложил в сторону скальпель, который затачивал.
— Хочешь осмотреть кости, найденные в Сен-Ламбере? — обратился он ко мне.
Я кивнула.
Даниель удалился в морг.
На исследование скелета у меня ушло несколько часов. Первоначальные догадки подтвердились: останки, скорее всего, принадлежали белокожей женщине лет тридцати. Несмотря на то что мягкие ткани почти полностью разложились, кости были в хорошем состоянии и даже содержали некоторое количество жира. Жертва погибла от двух до пяти лет назад. Единственным, что приводило меня в замешательство, была форма позвоночной дуги ее пятого поясничного позвонка. Без головы установить личность — задача не из легких.
Я попросила Даниеля отправить кости в гистологическую лабораторию, вымылась и поднялась к себе в кабинет. За прошедшие несколько часов количество розовых листков, приклеенных к моему столу, увеличилось. Я позвонила Райану и кратко рассказала ему о результатах проведенной работы. Он вместе с полицией Сен-Ламбера уже занимался списками пропавших без вести.
В мое отсутствие вчера звонил Арон Калверт из Нормана, штат Оклахома. Я набрала его номер. Чей-то сладкий женский голос ответил мне, что, к большому сожалению, Калверта нет на месте и что ему обязательно сообщат о моем звонке. Очень вежливо и профессионально. Не прослушав остальных записанных сообщений, я направилась к Люси Дюмон.
Кабинет Люси изобилует мониторами, принтерами и прочими компьютерными штуковинами. Вдоль стен тут и там тянутся к потолку или связками лежат на полу провода. Шкафы и полки ломятся от кип каких-то распечаток.
Стол Люси был повернут лицевой стороной к двери. Сзади плотным вытянутым полукольцом ее окружали аппаратура и шкафы. В процессе работы она переезжала на стуле от одного места к другому, отталкиваясь ногами, обутыми в спортивные туфли, от покрытого серой плиткой пола. В моем воображении Люси представляла собой одну затылочную часть головы, вырисовывающуюся на фоне зеленого сияния монитора. Я редко видела ее лицо.
Сегодня у нее были гости — пятеро японцев в деловых костюмах. Люси что-то объясняла им, а японцы, скрестив руки на груди, с серьезными лицами кивали.
Чертыхнувшись про себя, я направилась в гистологическую лабораторию.
Скелет из Сен-Ламбера уже доставили сюда, и я приступила к его детальному исследованию. Подобно останкам Ганьон и Тротье, я описала, измерила и схематично зарисовала на бумаге расположение на костях каждой отметины и пришла к тому же выводу: расчленяя этот труп, убийца пользовался и ножом, и пилой. Микроскопическое исследование дало практически те же результаты, что и в предыдущих двух случаях.
Руки женщины были отпилены в районе запястий, другие конечности отделены от тела в местах сочленений. Живот убийца разрезал так глубоко, что оставил след на позвоночнике. Несмотря на то что череп и верхние шейные позвонки отсутствовали, по метинам на шестом позвонке я определила, в каком месте была отделена голова, — посредине шеи.
Я сложила кости на место, собрала бумаги и вернулась к себе в офис, по пути заглянув к Люси и оставив у нее на столе записку. Ни ее, ни японцев в кабинете не было.
В мое отсутствие опять звонил Калверт. Я сняла трубку и только собралась набрать его номер, как на пороге с прижатыми друг к другу и поднятыми к груди руками появилась Люси.
— Вы заходили ко мне, доктор Бреннан? — спросила она, улыбаясь.
По-английски Люси не разговаривала.
Эта женщина была прозрачной, как суп в приюте для бездомных, и носила очень короткую стрижку, подчеркивавшую продолговатость ее черепа. Бледная кожа и почти отсутствующие волосы усиливали эффект, придаваемый ее облику очками. Порой мне казалось, она работает моделью, демонстрирующей огромные оправы.
— Да, Люси. Спасибо, что заглянули, — сказала я, поднимаясь, чтобы освободить для нее стул.
Усевшись, она оплела ногами передние ножки.
— Не слишком утомились?
На губах Люси возникла и тут же исчезла улыбка.
— Я говорю о господах из Японии.
— А… Это представители судебно-медицинской лаборатории города Кобе. Большинство из них химики. Пообщаться с ними не составило для меня особого труда.
— Сомневаюсь, что вы в состоянии мне помочь, но все же хочу обратиться к вам с просьбой, — начала я.
Взгляд Люси сквозь линзы очков устремился на черепа, выстроенные в ряд на полке рядом с моим столом.
— Это образцы, — пояснила я.
— Они настоящие?
— Да.
Люси повернулась ко мне, и в каждом стекле очков я увидела собственное искаженное отражение. Уголки ее губ подпрыгнули и сразу опустились. Улыбка походила на мигание света, излучаемого лампочкой с нарушенным контактом, и напоминала мне о фонарике в лесу.
Я объяснила, чего хочу. Выслушав меня, Люси склонила голову набок и уставилась куда-то в потолок, будто ища на нем ответ. Я молча ждала. Где-то в конце коридора жужжал принтер.
— Данных до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года я вам предоставить не смогу.
Мигающая улыбка.
— Я понимаю, моя просьба не совсем обычная, но хотя бы чем-то вы сможете мне помочь?
— Квебек вас тоже интересует?
— Нет, для начала только дела судебно-медицинской лаборатории.
Она кивнула, улыбнулась и ушла.
Как по команде, в это самое мгновение зазвонил телефон. Райан.
— Возможность того, что женщина была совсем молодой, вы исключаете?
— Насколько молодой?
— Семнадцатилетней.
— Исключаю.
— А если предположить, что…
— Нет.
Молчание.
— Еще одной пропавшей было шестьдесят семь.
— Райан, этот скелет принадлежал не старушке и не девочке.
Он продолжил настаивать на своем с назойливостью сигналов «линия занята» в телефонной трубке:
— А если допустить, что у нее не все в порядке с костями? Я читал о…
— Райан, этой женщине было двадцать пять — тридцать пять лет.
— Ладно.
— По всей вероятности, она умерла в период между восемьдесят девятым и девяносто вторым годом.
— Об этом вы уже говорили.
— Да, еще одно: у нее могли быть дети.
— Что?
— На внутренних областях лобковых костей я обнаружила характерные изменения. Ищите чью-то пропавшую мать.
— Спасибо.
Только я положила трубку, как телефон опять зазвонил.
— Райан, я… — начала я, удивляясь, что он так быстро набрал мой номер.
— Мам, это я.
— Привет, дорогая. Как дела?
— Все в порядке. — Пауза. — Ты не сердишься на меня за вчерашнее?
— Конечно нет, Кэти. Просто я сильно за тебя переживаю.
Длинная пауза.
— Какие у тебя новости? — спросила я. — Кстати, ты так и не ответила, чем собираешься заняться этим летом.
Мне хотелось сказать так много, но еще больше хотелось дать дочери возможность выговориться.
— Не знаю. В Шарлотте, как всегда, скучно. По сути, и заниматься-то нечем.
«О боже! — подумала я, усиленно сдерживая раздражение. — Опять этот юношеский негатив! Только этого нам сейчас и не хватало!»
— Как работается?
— Нормально. Чаевые приличные. Вчера вечером я получила девяносто шесть долларов.
— Здорово.
— Работы много.
— Это хорошо.
— Но я собираюсь уволиться.
Я промолчала.
Кэти тоже.
— Кэти, эти деньги тебе нужны для учебы.
«Кэти, не порти себе жизнь», — добавила я мысленно.
— Я ведь сказала тебе, что хочу отдохнуть от учебы. Годик просто поработаю.
Опять двадцать пять! Я прекрасно знала, что последует дальше, и настроила себя на самый что ни на есть серьезный лад.
— Кэти, дорогая, мы много раз разговаривали на эту тему. Если тебе не нравится университет в Шарлотте, можешь перевестись в Макгилл. Почему бы тебе не приехать сюда и все узнать? Мы устроили бы себе совместный отдых — я тоже взяла бы отпуск. Съездили бы в Мэритаймс, в Новую Шотландию.
«О чем я говорю? — думала я про себя. — Каким это образом именно сейчас я смогу устроить себе отпуск? Вообще-то, ради дочери я сделаю что угодно. Она для меня — самое важное».
Кэти ничего не ответила.
— Надеюсь, ты не из-за плохих оценок хочешь оставить учебу?
— Нет-нет. Оценки у меня хорошие.
— В таком случае перевестись будет не сложно. Мы могли бы…
— Я собираюсь поехать в Европу.
— В Европу?
— В Италию.
Подобного поворота я никак не предвидела.
— Макс сейчас играет в Италии?
— Да, — ответила она уверенно. — И…
— И?..
— Ему там платят гораздо лучше, чем в «Хорнетсе».
Я промолчала.
— Предоставили жилье — дом.
Я ничего не говорила.
— А еще машину. «Феррари».
Я опять ничего не сказала.
— Он не платит налогов.
Ее голос звучал все решительнее.
— Я рада за Макса, Кэти. Зарабатывает хорошие деньги и занимается любимым делом. А как же ты?
— Он хочет, чтобы я приехала.
— Ему двадцать четыре года, и у него уже есть образование.
Она наверняка услышала по моему голосу, что я раздражена.
— Ты вышла замуж в девятнадцать лет!
— Вышла замуж?
— Да, вышла замуж!
Она была права. Я прикусила язык, продолжая страшно за нее волноваться, но сознавая, что не в силах что-либо изменить.
— Только мы с Максом жениться пока не собираемся.
Некоторое время, показавшееся мне бесконечностью, мы слушали шум воздуха между Монреалем и Шарлоттом.
— Кэти, пообещай, что еще подумаешь о переезде сюда.
— Хорошо, подумаю.
— И что не предпримешь никаких решительных действий, предварительно не посоветовавшись со мной.
Молчание.
— Кэти?
— Да, мам.
— Я люблю тебя, милая моя.
— Я тоже тебя люблю.
— Папе передай от меня привет.
— Ладно.
— Завтра я пришлю тебе письмо по электронной почте.
— Угу.
Неуверенным движением я положила трубку на рычаг. Что делать дальше? Разгадывать тайны костей легче, чем тайны собственного ребенка.
Я приготовила чашку кофе, вновь сняла телефонную трубку и набрала номер:
— Мне хотелось бы поговорить с доктором Калвертом.
— Как вас ему представить?
Я сказала.
— Одну минутку.
— Темпе, как поживаешь? — услышала я через некоторое время знакомый голос Арона. — Так долго, как ты, наверное, не висят на телефоне даже продавцы «Эм-си-ай». Связаться с тобой практически невозможно.
— Прости, Арон. Моя дочь собирается бросить учебу и сбежать к одному баскетболисту, — выдала я.
— А он хороший игрок?
— По-моему, да.
— Тогда пусть сбегает.
— Очень смешно.
— Ничего смешного. Приличные игроки заколачивают неплохие деньги.
— Арон, я работаю уже с другим расчлененным трупом.
Я звонила Арону и рассказывала о костях остальных жертв. Мы часто делимся друг с другом новостями.
— И нравится же кому-то резать собратьев! — мрачно усмехнулся он.
— М-да. Мне кажется, один и тот же ненормальный убил нескольких женщин. Нельзя сказать, что их что-то объединяет, но отметины в местах разрезов на телах одинаковые.
— Думаешь, речь идет о серийном убийце?
— Да.
Он на мгновение задумался.
— Расскажи мне все подробно.
Я принялась описывать углубления на костях рук жертв. Время от времени Арон прерывал меня, чтобы задать какой-нибудь вопрос или попросить сбавить темп. Я живо представляла себе его: длинного, сухопарого, делающего записи на клочке бумаги и заполняющего ими каждый свободный миллиметр. Хотя Арону всего сорок два года, из-за мрачного выражения лица и темных глаз индейца-чероки он выглядел на все девяносто. Другим я вообще его не знала. Этот человек обладал острым умом и огромным сердцем.
— Фальшзапилы глубокие? — спросил он деловито.
— Нет, довольно незначительные, — ответила я.
— Гармоники отчетливые?
— Очень.
— Говоришь, видно, что при движении полотно смещалось в поперечном направлении?
— Гм… да.
— Ты уверена, что правильно измерила шаг зуба?
— Да, в некоторых местах царапины и костные островки довольно отчетливые.
— И изломы… — пробормотал он, обращаясь больше к самому себе.
— Их довольно много.
Последовала продолжительная пауза — Арон обмозговывал информацию, которую я только что ему сообщила, и делал соответствующие предположения. Я понаблюдала за людьми, проходившими мимо моей двери. Где-то в других кабинетах звонили телефоны, жужжал принтер. Я повернулась к окну и взглянула на мчащиеся по мосту Жака Картье машины — лилипутские «тойоты» и «форды». Время шло.
— Конечно, мне сложно сказать что-либо определенное, Темпе, — наконец произнес Арон. — Я как будто работаю вслепую. Не знаю, как тебе удалось заставить меня взяться за это. Но свои соображения изложу.
Я повернулась назад и облокотилась на стол.
— Готов поспорить, речь идет не об электропиле. Это какая-то особая ручная пила — может, кухонная.
Точно! Я ударила ладонью по столешнице, сжала пальцы в кулак, энергично вскинула руку вверх и резко ее опустила. Розовые листики затрепыхались.
Арон продолжал, наверное даже не догадываясь о том, какое я устроила тут представление.
— Желобки слишком крупные, значит речь идет явно не о лучковой пиле с мелкими зубьями и не о пилообразном ноже. Скорее всего, это ножовка. Я не видел этих костей и ничего не берусь утверждать, но думаю, что их распилили поварской или мясной пилой.
— Как она выглядит?
— Похожа на большую ножовку. Зубья разведены довольно широко во избежание защемления. Вот почему на фальшзапилах присутствуют островки. При работе такой пилой поперечные колебания действительно имеют место, хотя срез получается достаточно чистым. Такие пилы очень эффективны. Ими режут кости, хрящи, сухожилия… да что угодно.
— Ты просто прелесть, Арон! Именно эти мысли мне самой не раз приходили в голову, но я хотела услышать то же самое от тебя. Если бы ты только знал, как я тебе благодарна!
— А-а-а.
— Хочешь взглянуть на снимки и оттиски?
— Конечно.
Пилы были вторым безумным увлечением Арона. Он заносил в каталог письменные описания и фотоизображения оставленных на кости следов всеми известными типами пил и часами обдумывал дела, которые ему в лабораторию присылали из разных точек земного шара.
По последовавшей паузе я поняла, что он высказал мне не все, что хотел. Ожидая продолжения разговора, я принялась собирать со стола розовые листки.
— Ты сказала, только кисти отделены разрезанием кости?
— Да.
— Все остальное в районе суставов?
— Верно.
— Аккуратно?
— Очень.
— Гм…
Я прекратила заниматься листками:
— Что?
— Что? — повторил он невинно.
— Когда ты произносишь «гм» именно таким тоном, это непременно что-то означает.
— Просто вырисовывается довольно странная картина.
— Что ты имеешь в виду?
— Этот парень использует для расчленения кухонную пилу и работает ею так, будто четко знает, что делает. Ему известно, где именно расположены суставы, каким образом их распиливать. Он постоянно следует своим правилам.
— Да, я тоже над этим размышляла.
Прошло несколько секунд.
— А запястья он просто отрезает. Почему? — спросила я, не выдержав.
— Этот вопрос, доктор Бреннан, следует задать не специалисту по пилам, а психологу.
— Как поживают твои девочки? — Я была с ним согласна, поэтому сразу же перевела разговор на другую тему.
Арон до сих пор не обзавелся семьей. Я знала его двадцать лет и ни разу с подругой-то не видела. Первой и основной страстью Арона были лошади. За лошадьми он ездил из Талсы в Чикаго и в Луисвилль и вместе с ними возвращался в Оклахому.
— Отлично поживают. Прошлой осенью я купил жеребца на торгах, и все мои девочки как будто помолодели.
Мы обменялись последними новостями, рассказали друг другу, что знали об общих друзьях, и договорились встретиться на академическом собрании в феврале.
— Желаю удачи в поимке этого типа, Темпе.
— Спасибо.
Мои часы показывали четыре сорок. В который раз кабинеты и коридоры здания начинали погружаться в вечернее спокойствие, а я продолжала работать.
Зазвонил телефон. Я подпрыгнула.
«Наверное, выпила слишком много кофе», — мелькнуло в голове.
Трубка еще хранила тепло моей руки, когда я вновь к ней прикоснулась.
— Я видела тебя прошлой ночью.
— Гэбби?
— Больше не делай ничего подобного, Темпе.
— Гэбби, ты где?
— Своими действиями ты только усугубишь ситуацию!
— Черт возьми, Гэбби! Прекрати свои игры! Где ты? Что происходит?
— Это не должно тебя волновать. В данный момент я не могу с тобой видеться.
Мою грудь обожгло приливом ярости. Я не верила своим ушам.
— Держись от меня подальше, Темпе. Держись подальше от моего…
Ее эгоистическая грубость раздула огонь моей ярости. Злоба на Клоделя, ненависть к зверствующему убийце, переживания за Кэти влились в этот огонь как масло. Я взорвалась.
— Кем, скажи на милость, ты себя воображаешь? — проревела я надрывным голосом, сжимая в руке трубку так сильно, что едва не сломала ее. — Я, естественно, оставлю тебя в покое! С удовольствием оставлю! Не знаю, во что ты ввязалась, Гэбби, но больше и не желаю знать! Я выхожу из игры! Матч окончен! Сама разбирайся со своей шизофренией и паранойей!
Каждый нейрон моего тела был словно заряжен усиленным зарядом. Моя грудь высоко вздымалась, а к глазам подступили слезы.
Гэбби бросила трубку.
С минуту я сидела, ничего не делая и ни о чем не думая. Голова моя шла кругом.
Наконец я медленно положила трубку, закрыла глаза, в уме перебрала все знакомые мне песенки и выбрала одну.
— Ограбленная хата в Батон-Руж… — запела я низким хриплым голосом.