16

Райан выполнил свое обещание. В восемь сорок пять утра мы уже подъезжали вслед за машиной следственно-оперативной группы к тому месту, где вчера я оставляла свою «мазду». Теперь все здесь выглядело иначе: светило солнце, было людно и шумно. У обоих бордюров дороги стояли машины. Тут и там, разделившись на группки, разговаривали люди — в форме и гражданских костюмах.

Я увидела представителей из управления судебной экспертизы, и из полиции провинции Квебек, и копов из Сен-Ламбера — все в разной форменной одежде. Сборище это напомнило мне стихийный слет птиц многих видов, что щебечут и чирикают, собравшись для демонстрации друг другу особенностей своего оперения.

Чуть в стороне, прислонившись к белому «шеви», стояли и курили женщина с большой сумкой через плечо и молодой мужчина, обвешанный камерами. Типичные представители еще одного биологического вида — прессы. На траве у ограды, тяжело дыша и фыркая, крутилась вокруг человека в синем спортивном костюме немецкая овчарка. Она то сосредоточенно обнюхивала землю, то, виляя хвостом, бросалась к дрессировщику. По-видимому, задержка ее смущала, собаке не терпелось приступить к делу.

— Все уже на месте, — сказал Райан, глуша мотор.

За допущенную во время телефонного разговора грубость я так и не услышала от него слов извинения, хотя и не особенно на это рассчитывала. В конце концов, в четыре утра никто не думает о соблюдении правил хорошего тона. Зато по пути в Сен-Ламбер он разговаривал со мной вполне добродушно, даже с юмором, показывая места, где случилось когда-то то или иное происшествие.

— Вот здесь жена напала на мужа со сковородкой, — рассказывал он, кивая на трехподъездный дом. — А в той хибаре мы нашли голого мужчину, застрявшего в вентиляционной трубе.

Коповские байки. «Может, — думала я, слушая его, — на картах, которыми они пользуются, не обозначения улиц и рек, а отметки о необычных событиях тут или там, зафиксированных когда-либо в отчетах».

Выйдя из машины, Райан увидел Бертрана и направился к нему. Тот стоял в компании офицера квебекской полиции, Пьера Ламанша и какого-то худощавого блондина в затемненных авиационных очках. Я последовала за Райаном через улицу, ища глазами среди присутствовавших Клоделя или Шарбонно. Несмотря на то что официально это дело касалось лишь полиции провинции Квебек, они, подобно многим другим, тоже могли здесь быть. Но не присутствовали.

Приблизившись к компании Бертрана, я сразу заметила, что блондин в очках сильно взволнован. Его руки ни секунды не пребывали в покое: он постоянно теребил пальцами тонкую полоску вытянувшихся вдоль верхней губы усов — взъерошивал редкие волоски и опять приглаживал их. Я обратила внимание на его кожу: безукоризненно чистую и непривычно серую. На блондине были короткий пиджак с присобранными складками на поясе и черные ботинки. Определить возраст я затруднилась. Он относился к тому типу людей, которым можно дать и двадцать пять, и шестьдесят пять.

Я почувствовала на себе взгляд Ламанша. Когда мы с Райаном присоединились к ним, он кивнул мне, но ничего не сказал. Меня начали одолевать сомнения. В организации этого циркового представления я сыграла главную роль — роль постановщика. Если бы не я, все эти люди не съехались бы сюда. Что, если пакет кто-нибудь убрал? Или если в нем действительно не труп очередной жертвы, а останки с какого-нибудь старого кладбища? Вчера было темно, а мое состояние оставляло желать лучшего. Вдруг все, что я увидела, породило мое воображение? У меня сжался желудок.

Бертран поздоровался с нами. Он, как всегда, выглядел укороченным вариантом манекенщика. Земляные рыжевато-коричневые тона его сегодняшнего костюма — полученные, несомненно, без применения химических красителей — идеально подходили для предстоящего мероприятия.

Мы с Райаном поздоровались с теми, кого знали, и повернулись к человеку в очках.

— Энди. Доктор. А это отец Пуарие, — представил нас Бертран.

— Архиепископ епархии.

— Ах да. Простите, я не уточнил. Отец Пуарие — архиепископ епархии. Ведь эта территория принадлежит церкви.

Бертран указал большим пальцем на ограду за спиной.

— Темпе Бреннан, — сказала я, протягивая руку.

Отец Пуарие сверкнул очками и слабо пожал мою кисть. Если бы за умение здороваться за руку ставили оценки, он получал бы, наверное, одни двойки. Пальцы холодные и безжизненные, как морковки, слишком долго пролежавшие в погребе. Я едва удержалась, чтобы не вытереть руку о джинсы, когда он отпустил ее.

С Райаном они тоже обменялись рукопожатиями, но лицо детектива ничего не выразило. Его веселое расположение духа улетучилось, сменившись напряженной серьезностью. Он вошел в привычную роль копа. Пуарие как будто что-то собрался сказать, но, встретившись с Райаном взглядами, передумал и поджал губы. Хоть никто ничего ему и не объяснил, он почувствовал, что теперь именно Райан несет всю ответственность.

— Кто-нибудь уже был там? — спросил Райан.

— Нет. Камброн приехал около пяти. — Бертран указал подбородком на офицера справа от него. — По крайней мере с тех пор никто не входил на территорию церкви, никто не выходил оттуда. По словам отца Пуарие, здесь бывают лишь два человека: он сам и уборщик. Старику за восемьдесят, работает тут со времен Мейми Эйзенхауэр.

По-французски Эйзенхауэр прозвучало как Изенхур — довольно забавно.

— Ворота не могли быть незапертыми, — сказал Пуарие, глядя на меня через очки. — Когда я приезжаю сюда, проверяю все замки.

— Как часто вы сюда приезжаете? — спросил Райан.

Очки повернулись к нему.

— По меньшей мере раз в неделю, — ответил их обладатель примерно через три секунды. — Церковь несет ответственность за все свои владения. Мы не прос…

— Что именно здесь располагается?

Еще одна пауза.

— Монастырь Святого Бернара. С тысяча девятьсот восемьдесят третьего года он не действует. Церковь посчитала, что монахов в нем слишком мало, поэтому и решила его закрыть.

Отношение архиепископа к церкви как к некоему существу с чувствами и собственным мнением показалось мне странным. Его французский тоже звучал странно. Разговаривал отец Пуарие не гнусаво и протяжно, как остальные квебекцы, а несколько иначе. Я не могла определить, что у него за акцент. Это был не гортанный французский, не парижский, как его называют североамериканцы, а французский бельгийца или швейцарца.

— Что здесь происходит сейчас? — спросил Райан.

Еще одна пауза. Создавалось впечатление, что звуковые волны доходят до архиепископа дольше, чем до других людей.

— В настоящий момент ничего.

Пуарие вздохнул. Возможно, ему вспомнились лучшие времена, когда церковь процветала, а монастыри были полны монахов. Или он хотел собраться с мыслями, чтобы четче и быстрее отвечать на вопросы полиции. Его глаза скрывали линзы очков. В пиджаке и байкерских ботинках он вообще не походил на священника.

— Сейчас я приезжаю сюда лишь для того, чтобы проверить, все ли в порядке, — продолжил Пуарие. — Уборщик хорошо справляется со своими обязанностями.

— Чем именно он занимается? — спросил Райан, делая записи в небольшом блокноте, скрепленном пружиной.

— Следит за печью, за трубами, расчищает снег. Мы ведь живем в довольно холодном месте. — Пуарие сделал жест худой рукой, словно желая обвести ею всю провинцию. — Еще уборщик осматривает стекла — порой мальчишки бросают за ограду камни. — Он перевел взгляд на меня. — И двери с воротами. Чтобы удостовериться в том, что они закрыты.

— Когда в последний раз вы проверяли висячие замки?

— В воскресенье, в шесть вечера. Все было в порядке.

Я удивилась. На сей раз Пуарие ни на секунду не задумался, ответил моментально. Возможно, Бертран уже задавал ему этот вопрос или он просто догадался, что рано или поздно об этом спросят, вот и подготовился.

— Вы не заметили тогда ничего необычного?

— Ничего.

— А в какие дни этот ваш уборщик… Кстати, как его зовут?

— Мсье Рой.

— Когда он приходит сюда?

— По пятницам, если ему не дают никаких дополнительных заданий.

Некоторое время Райан молча смотрел на собеседника.

— Например, расчистить снег или починить окно, — добавил священник.

— Отец Пуарие, наверняка детектив Бертран уже спрашивал вас о захоронениях на территории монастыря?

Пауза.

— Нет-нет. Нет здесь никаких захоронений.

Пуарие покачал головой, и одна дужка очков соскочила с уха. Очки перекосились, отклоняясь на двадцать градусов вниз. Священник стал похож на танкер, накренившийся на левый борт.

— Тут всегда располагался монастырь, только монастырь, никаких захоронений здесь не делали. Чтобы быть абсолютно в этом уверенным, я позвонил сегодня нашему архивариусу и попросил проверить все старые записи.

Произнося эти слова, он поднял руки и поправил очки.

— Вам известна причина, по которой мы собрались здесь?

Пуарие закивал, и его очки вновь съехали набок.

— Хорошо, — сказал Райан, убирая блокнот в карман. — Как вы предлагаете действовать?

Этот вопрос он адресовал мне.

— Давайте я покажу вам то, что нашла. Потом, когда пакет уберут, нужно будет осмотреть территорию с собакой.

Я надеялась, что голос мой прозвучал уверенно. В голове вновь и вновь звучал вопрос: а вдруг там ничего не окажется? Черт!

— Согласен.

Райан прошел к человеку в синем спортивном костюме. Овчарка тут же метнулась к нему и уткнула в его ладонь нос, требуя внимания. Он погладил ее по голове, переговорив о чем-то с кинологом. Потом вернулся и велел всей нашей компании следовать за ними. Направляясь к воротам, я пристально оглядывала все вокруг в надежде увидеть какие-то следы моего вчерашнего пребывания здесь, но ничего не замечала.

У ворот по сигналу Райана мы приостановились. Пуарие достал невероятных размеров кольцо с множеством ключей, выбрал из этого множества один, взялся за висячий замок и потянул. Утренний воздух наполнило негромкое лязганье.

Неужели я вчера вернула на место замок? Не помню.

Пуарие пожал плечами, раскрыл ворота, и они разъехались с приглушенным скрипом. Вчера ночью этот же скрип показался мне устрашающе пронзительным. Священник отошел на шаг в сторону, уступая мне дорогу. Все напряженно ждали. Ламанш до сих пор не произнес ни слова.

Я поправила рюкзак на спине, прошла мимо Пуарие и зашагала по дороге. В прозрачном свежем воздухе утра лес смотрелся совсем по-другому: не зловещим и мрачным, а приветливым и дружелюбным. Сквозь густую листву и лапы сосен проглядывало солнце, сильно пахло хвоей. Этот запах навевал мысли о домах на берегу озера, о летних лагерях, а никак не о ночных ужасах и трупах. По дороге я пошла медленно, изучала каждое дерево, осматривала каждый дюйм пути, ища глазами следы недавнего присутствия здесь человека: примятую траву, сломанные ветки.

Мое волнение разрасталось. Что, если это не я закрыла ворота? Что, если кто-то приходил сюда после меня? Что он тут делал?

Было чувство, будто я в этом лесу впервые, будто знаю о нем лишь из книг и по фотографиям. Я напрягла мозг, пытаясь вспомнить, куда идти, но картинки прошлой ночи перепутались в памяти, как обрывки сна. В ней ясно запечатлелись лишь основные события, о последовательности же их и продолжительности я не могла сказать ничего определенного.

«Только бы увидеть какую-нибудь подсказку», — молилась я про себя.

Ответ на мою молитву принял форму перчатки. Я совершенно про них забыла. Перчатка висела на дереве слева, глядя на меня пустыми белыми пальцами. Отлично! Я осмотрелась по сторонам и отыскала взглядом вторую перчатку, надетую на ветку небольшого, фута в четыре высотой, клена. На мгновение я вдруг перенеслась в воображении в тот момент, когда, дрожащая и изможденная, натягивала перчатки на ветки. Вчера мне казалось, что я вешаю их довольно высоко. Может, деревья были удлиненными, а со мной происходили чудеса, как с Алисой в сказочном лесу? За предусмотрительность я себя похвалила, за забывчивость поругала.

Я свернула с дороги на тропу между деревьями, обозначенными перчатками. Тропинка была едва заметной — просто трава и мелкий кустарник на ней были ниже, чем трава и кусты по правую и левую сторону, и росли реже. Каждый сорняк здесь располагался на некотором удалении от соседей, и сквозь его листья виднелась черная земля.

Я вспомнила вдруг о своей детской страсти — составных картинках-загадках. Мы с бабушкой часами всматривались в россыпь частиц, отличавшихся друг от друга несколькими элементами и полутонами. Следовало сложить головоломку в правильном порядке. Как, черт возьми, я увидела вчера во тьме эту тропу?

Я слышала у себя за спиной треск веток и шаги. Перчатки так и остались висеть на деревьях — я решила дать возможность присутствующим по достоинству оценить мои навыки в ориентировании на местности. Бреннан Следопыт!.. Пройдя несколько ярдов, я заметила банку со средством против насекомых на дереве впереди. Ярко-оранжевая крышка светилась в море листвы, как маяк.

Я перевела взгляд вниз и увидела свой закамуфлированный холм — покрытое листвой, окаймленное полоской земли возвышение под дубом. В земле я заметила углубления — следы своих собственных пальцев. Мои старания привели к обратному результату: холм скорее привлекал к себе внимание, нежели казался неприметным.

Я не раз присутствовала на местах обнаружения трупов. Порой об их местонахождении пробалтываются соучастники убийц, иногда останки находят дети. «Пахло так противно, что мы стали рыть землю и нашли это!» Ощущать себя ребенком, случайно обнаружившим что-то в процессе игры, было странно.

— Вот! — Я указала на засыпанную листьями возвышенность.

— Вы уверены? — спросил Райан.

Я просто многозначительно на него посмотрела. Все остальные хранили напряженное молчание. Я опустила рюкзак на землю, достала из него еще одну пару садовых перчаток и осторожно пошла к холму, стараясь привносить в нынешнее положение вещей как можно меньше изменений. Вчера я действовала порывисто, в чем-то даже нелепо, сегодня должна была строго соблюдать все установленные правила.

Присев на корточки, я аккуратно расчистила небольшой участок. Взгляду представился кусочек полиэтиленового пакета. Было видно, что его содержимое неправильной формы. Я подняла голову в тот момент, когда Пуарие крестился.

— Надо бы сделать несколько снимков. — Райан повернулся к Камброну.

Я отошла в сторону, молча предоставляя Камброну возможность сфотографировать холм с разного расстояния и под разными углами.

— Док? — обратился Райан к Ламаншу, когда Камброн закончил и отступил.

— Темперанция! — Ламанш заговорил впервые с момента нашей с ним сегодняшней встречи.

Я достала из рюкзака небольшую лопатку, опять прошла к холму и принялась осторожно расчищать выдававшуюся из земли поверхность пакета. Он выглядел точно таким, каким я его запомнила. Сбоку в нем чернела дырочка, которую я проковыряла.

Я начала неторопливо выкапывать свою находку из влажной почвы. Она пахла древностью и плесенью и, казалось, содержала в своих молекулах мельчайшие частицы всего, что только рождалось в ней с незапамятных времен ледникового периода.

До меня доносились приглушенные речи оставшихся за оградой полицейских. Люди, наблюдавшие за мной, молчали. Мне аккомпанировали лишь пение птиц, стрекотание насекомых и звук лопатки, врезавшейся в землю. Легкий ветерок раскачивал ветви деревьев. Ночью эти же ветви как будто бы разыгрывали сцену тренировки воинов племени масаи, а сейчас, утром, плавно двигались в «Вальсе победителей». Отбрасываемые ими тени скользили по пакету и по застывшим в мрачном ожидании лицам людей. Я смотрела на движущиеся по полиэтилену причудливые фигуры, и мне казалось, что я в театре теней.

Через пятнадцать минут большая часть пакета была уже раскопана. Я предполагала, что в процессе гниения первоначальное расположение костей могло поменяться. Если в пакете действительно кости.

Я отложила лопатку в сторону, взялась за узел и осторожно потянула. Пакет не сдвинулся с места, как ночью, словно кто-то удерживал его в земле, играя со мной в жуткое «перетягивание каната».

Камброн расположился с «кодаком» у меня за спиной, еще когда я копала. Сейчас же приготовился запечатлеть на пленке момент освобождения пакета. «Зафиксируйте мгновения вашей жизни, — прозвучало у меня в голове. — И смерти».

Я обтерла руки в перчатках о джинсы, удобнее ухватилась за полиэтиленовый узел и потянула сильнее. Земля с явной неохотой, но начала уступать — я почувствовала движение пакета и незначительное смещение его содержимого. Мне хотелось вытащить свою находку, не повредив ее, не разорвав полиэтилена. Переведя дыхание и приняв более устойчивую позицию, я вновь потянула.

Наконец мой подземный оппонент прекратил сопротивление, и пакет медленно заскользил из углубления. Положив его рядом с ямой, я разжала руки и отступила назад.

Это был обычный мешок для мусора, какие в кухнях и гаражах можно встретить повсюду в Северной Америке. Невредимый мешок. В нем лежало что-то бугорчатое, и весило это что-то весьма немного. Плохой знак. Или, наоборот, хороший? Не знаю, что я предпочла бы в тот момент: обнаружить в пакете останки чьей-нибудь собаки и превратиться в предмет насмешек или же доказать всем свою правоту, найдя в мешке труп человека.

Камброн оживился: принялся делать снимок за снимком. Я сняла одну перчатку и извлекла из кармана свой перочинный швейцарский армейский нож.

Когда Камброн закончил фотографировать, я приблизилась к пакету и опустилась на колени. Руки слегка дрожали, когда я вставляла ноготь большого пальца в полукруглую выемку в клинке ножа и вытаскивала его. На нержавеющей стали заиграло солнце. Для вскрытия пакета я выбрала противоположный узлу край. Я чувствовала, что ко мне прикованы взгляды пяти пар глаз.

Я повернула голову и посмотрела на Ламанша. Из-за прыгавших теней черты его лица как будто постоянно менялись. Я на мгновение задумалась, как на свету смотрится мое собственное измученное лицо. Ламанш кивнул, и я поднесла руку с ножом к пакету.

Не успело лезвие вонзиться в полиэтилен, как я замерла, услышав какие-то звуки.

— Что это, черт возьми? — высказал вслух Бертран мысль, пришедшую на ум всем нам.