Книга: Медовый траур
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая

Глава пятая

Указательный палец трупа направлен в сторону предупреждения, вырезанного в камне на высоте десяти метров от пола. Жертва раздета догола, полностью выбрита, поставлена на колени, ее плоть взорвана изнутри. На голове у нее семь живых бабочек, семь сфинксов «мертвая голова». В послании говорится:
«За тимпаном Блудницы ты найдешь бездну и ее черные воды. Затем Достойный убьет вторую Половину из двух половин своими нечестивыми руками, и волна сделается красной. И тогда бедствие под трубные звуки распространится, и во время потопа ты вернешься сюда, ибо все заключено в свете. Следи за болезнями, а главное – берегись дурного воздуха».
Усевшись по-турецки посреди гостиной, я раскидал вокруг свои заметки. «За тимпаном Блудницы» судмедэксперт нашел оловянную гильзу, в которой лежала исчерканная непонятными знаками полоска кальки. У меня перед глазами была отсканированная копия, с которой я все перерисовал на кальку, чтобы воспроизвести оригинал.
Знаки на кальке… Почему было не взять просто бумагу? Какая тут связь с «бездной»? Что означают «черные воды»?
Я вспомнил о Поле Лежандре, моем докторе богословия. Бросился к компьютеру, проверил почту: ничего интересного, одна тупая реклама. Ладно, позвоню. Автоответчик. Ничего не поделаешь…
Символы явно требовалось чем-то дополнить. Тогда из этих горизонтальных и вертикальных черточек, из этих косых штрихов вполне могли бы сложиться слова, а из них – другой текст. Текст, части которого недостает… Части… Я напрягся. Подобрал предупреждение и прочитал вслух:
– «Затем Достойный убьет вторую Половину из двух половин своими нечестивыми руками…»
Две половины! Вот оно что: у нас только половина послания! Потому и калька? Эту полоску кальки надо наложить на вторую его часть? Но ведь Ван де Вельд препарировал тело. Открытое сердце, взрезанный мочевой пузырь, распиленный череп, искромсанный мозг… Отличная работа, вот только Смерть больше ничего не сообщила. Где же, черт возьми, искать недостающую половину? Как добраться до «бездны» с ее «черными водами»?
Послание… Все должно таиться в послании, скрываться за буквами. Я перечитал его еще раз, еще десять, еще сто раз, впиваясь в каждое слово, в каждую запятую, отмечая каждую заглавную букву. С большой буквы начинается «Блудница», жертва. С большой буквы начинается «Половина»…
А что, если эта «вторая Половина» обозначает мужа потерпевшей? В таком случае он тоже в опасности. Может быть, убийца напал не на одного человека, а на семейную пару…
Это меняло условия задачи.
Я вскочил, не в силах усидеть на месте. Но что делать, куда идти? У меня же нет ничего, кроме обрывков сведений…
Пицца, доставленная «Быстрым Кроликом», исчезла в моем желудке до последней крошки, но я даже не понял, с чем она была. Шуршание радио. Настроить на другую волну. Не важно на какую. Только не тишина. Лишь бы не молчание…
Не то они могут вернуться. Голоса.
Все, несомненно, здесь, у меня перед глазами. Я опустил веки. Тень, взбирающаяся на самый верх лесов… Глубокая ночь… Апрель… Вокруг изображения святых… Витражи, распятие, отзвуки молитв… Почему в церкви? Зачем так высоко, там, где никто не увидит?
Наслаждение.
Затем, чтобы наслаждаться, стоя в толпе.
Я представил себе, как он каждое воскресенье поднимает глаза к посланию – в ту самую минуту, когда рядом проповедуют Слово Божие… Испытывал ли он при этом возбуждение, упивался ли своим могуществом? Заранее объявить об убийстве, вырезать свое сообщение на камне под сводами храма, у всех на виду – какое удовольствие для извращенца…
Я снова впился глазами в текст.
«Достойный»… О ком говорит убийца? О себе самом? Почему он так упорно оставляет шифрованные сообщения? Какая роль отведена в его игре этой женщине с разрушенным телом? Что означают слова «во время потопа ты вернешься сюда, ибо все заключено в свете»? Куда надо вернуться? В церковь?
Когда мой запас мыслей совершенно истощился, я принял душ, потом оделся полегче, в шорты с майкой. Окна были распахнуты настежь, но вместо воздуха впускали в комнату лишь тучи комаров. Растения в ящиках на балконе умирали от жажды. Я полил их прохладной водой.
Уже десять. Смеркается. Скоро совсем стемнеет, наступит ночь. Я один. Один в кухне, один в постели. Не вспоминать. Занять чем-нибудь голову. Телевизор, надо включить телевизор. Скрип тормозов, крики.
Приходи к нам, Франк… Элоиза хочет тебя видеть… Приходи… Приходи… Не оставляй нас одних…
Сюзанна… За шесть лет после этого… этого кошмара она не сказала ни слова. Почему она сейчас не оставляет меня в покое, почему ее голос звучит у меня в голове? Не думай, Франк, не думай… Поезда. Запусти поезда… Надо закончить пейзаж. Отлить, раскрасить и поставить семью… Завтра куплю рельсы. Надо расширить сеть. Нарастить рельсы. И локомотивов добавить. И шума пусть будет побольше… Надо, чтобы все время был шум.
Я дрожащей рукой потянулся к коробочке с таблетками, и тут в дверь постучали.
На лестничной площадке девочка, вся в слезах и трясется. Мне показалось, что это та самая малышка с «Фантометтой». Я присел на корточки:
– Что случилось?
Девочке не больше девяти или десяти, круглое детское личико пылает от смущения, она смотрит в пол и теребит тонкими пальчиками складки голубой ночнушки – как тут не растрогаться?
– Я осталась снаружи… Мама ушла… на работу. Я хотела поймать кошку, она выскочила… следом за мамой. А дверь… дверь захлопнулась!
Мои губы сами собой расползлись в нежной улыбке.
– Когда вернется твоя мама?
– Завтра утром, она медсестра.
– А папа твой где?
– Он уехал… Уже давно…
Я жестом пригласил ее войти:
– Вы с мамой только что переехали?
– На прошлой неде…
Девочка в полном восторге замерла перед моей железной дорогой с тоннелями и маленькими паровозиками, которые пыхтели от удовольствия, хвастаясь своей силой, и одним движением смахнула слезы.
– Красиво, правда? – пробормотал я, опускаясь на колени рядом с гипсовыми фигурками.
Я смотрел на нее, забыв о времени, тем глуповатым взглядом, какой навсегда остается у любящего отца.
– Ты знаешь, в какой больнице работает твоя мама?
Девочка молча помотала головой, ее агатовые глаза горели. Почему она пришла именно ко мне, к полицейскому, погруженному в свои воспоминания, к человеку, который ни с кем не встречается и ни с кем встречаться не хочет? Один раз я видел репортаж про льва, сжалившегося над раненой антилопой. Эта девочка совершенно выбила меня из колеи! Немного подумав, я предложил:
– Давай сунем записку под дверь твоей квартиры, напишем, что ты здесь, в тридцать второй. И тогда твоя мама, когда вернется, будет знать, где тебя найти. Хорошо? Я лягу на диване, а ты можешь спать на моей кровати.
Она стиснула руки на груди и торжествующе завопила: «Даааааа!»
Вечер догорел, освещенный нашими сообщническими взглядами. Я рассказывал ей про поезда, объяснял, какие правила надо соблюдать, как оживлять персонажей, и еще – как использовать бытовые материалы, чтобы создать декорацию. Бумага, пробки от бутылок, спички – все это в игрушечном мире, а тем более под детским взглядом вырастало, превращаясь в садики, цветники, поля люцерны… Отцовство не забывается, разлука его только укрепляет.
– Хочешь приложить руку к моему сердцу? – прошептала она, когда я подтыкал одеяло – такое простое действие, но такое мучительное.
Слегка удивленный этим предложением, я осторожно приложил ладонь к левой стороне ее груди – и не почувствовал никакого биения. У меня внутри все сжалось, а девочка улыбнулась во весь рот.
– Мое сердце прячется справа, – выдохнула она.
Я хотел переместить руку, но малышка ее оттолкнула:
– Вообще это врожденная аномалия, но для меня – огромная удача. Угадаешь, почему?
Я медленно покачал головой.
– Раньше, когда папа меня обнимал, наши сердца оказывались рядом, и каждый из нас чувствовал биение сердца другого. И знаешь что? Наступало время, когда удары точно совпадали, ритм совпадал. Вот потому я знала, что мой папа меня любит…
Я таял, убаюканный ее медовыми словами. И тут она, показав пальцем на экран компьютера, спросила:
– Почему он вдруг замигал?
– Письмо!
Я кинулся к компьютеру, развернул окно с последним сообщением. От Поля Лежандра, моего доктора богословия… Не дыша, проглотил присланные им несколько строк. Кровь стучала у меня в висках.
– Мне надо уйти! Срочное дело! Я… с тобой посидит мой сосед. Ты знаешь Вилли? Парня, у которого на голове спагетти? Вот увидишь, он очень хороший!
Она распрямилась, словно кобра, и сердито прошипела:
– Нет! Я хочу остаться здесь и с тобой! Не уходи!
– Я скоро вернусь!
Глаза у нее стали серыми, как грозовое небо.
– Не уходи, Франк! Останься со мной! Если ты ее разозлишь, она уйдет!
– О ком ты говоришь?
Но девочка забилась поглубже под одеяло и больше рта не раскрыла…
Вилли, в пижаме, курил на другом конце площадки, перед своей закрытой дверью, вяло свесив голову к плечу. Я рассказал ему про девочку. Он зевнул, затянулся и проворчал:
– Валяй, дядя. Приводи ее. Но предупреждаю, нянькой я быть не собираюсь. Сейчас завалюсь дрыхнуть…
Я кинулся в комнату. Постель в беспорядке, подушка смята, но никакой девочки нет. Кухня, ванная, гостиная. Никого. Я хотел ее позвать, но не знал имени. Пустой коридор. Малышка, наверное, ухитрилась выскользнуть на лестницу.
Я скатился вниз, перепрыгивая через ступеньки, обшарил все укромные уголки и все возможные убежища. Все напрасно. И тут я вспомнил про записку, подсунутую под дверь седьмой квартиры. «Ваша девочка оказалась снаружи перед запертой дверью. Она у меня, на третьем этаже, в полной безопасности. Квартира номер тридцать два. Я полицейский».
– Черт!
Уговаривая Вилли подежурить у нас на этаже, я сунул ему в руку двадцатку. Он что-то промычал, не вынимая изо рта сигареты, сполз на пол и, раскинув ноги, привалился к дверному косяку. Великолепная картина.
Я же, переодевшись в чистую рубашку и легкие штаны и прихватив свой «глок», рванул в Медон-ла-Форе.
Поль Лежандр захотел встретиться со мной лично, чтобы рассказать, что он вычитал в послании. В два часа ночи.
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая