Глава двадцать девятая
Выйдя на улицу и оставшись один, я позвонил Леклерку и рассказал, что в горной деревне неподалеку от Гренобля малярия, масштабы бедствия нам пока неизвестны, но в чем сомневаться не приходится: инкубационный период позади и, если даже больные не умрут, лихорадка и плохое самочувствие останутся при них до конца жизни.
Окружной комиссар, оглушенный этой новостью, велел, пока не поступят точные указания сверху, соблюдать полнейшую секретность: нельзя допустить паники. Он уже связался с Гренобльским отделением Лионского управления судебной полиции, скоро в соответствии с планом срочных действий в Белую Трубу прибудут полицейские и машины «скорой помощи» с медицинским персоналом.
Я вернулся в комнату. Дюмортье, свернувшись калачиком, горел в лихорадке, дрожал и почти бредил, закатывая глаза в желтых восковых орбитах. Стоявший рядом с ним врач выглядел растерянным.
– Мы должны забрать его в больницу! Немедленно! Его и… остальных по списку!
– Сейчас приедут врачи и полиция.
Фламан испепелил меня взглядом:
– Похоже, вы не собираетесь мне объяснять, что здесь происходит! Какого черта, я же имею право это знать! Что за… дьявольский эксперимент поставили на этих людях? Вы… вы из секретных служб? Они – жертвы теракта?
Я взял доктора за руку, и мы отошли в угол, подальше от постели.
– Терроризм тут ни при чем, все это – дело рук сумасшедшего, который, к несчастью, пока разгуливает на свободе, его месть пятидесяти двум жителям деревни… Вы ведь знаете местность, да? Скажите, могли комары добраться до других населенных пунктов?
– До ближайшей деревни больше трех километров. За последние две недели ни разу не подул даже самый слабый ветерок, а анофелесы, насколько я помню, эндофаги, так что распространения эпидемии, скорее всего, можно не бояться… Но… кто этот сумасшедший и за что он мстит?
– Понятия не имею, но совершенно уверен, что это связано с его прошлым, с тем, что было двадцать пять лет назад, и надеюсь услышать ответ на ваш вопрос из уст местных жителей. Побудьте здесь, пока не приедут ваши коллеги, а я поищу кого-нибудь покрепче Дюмортье и допрошу его.
– Комиссар, вы должны объяснить мне более подробно!
– Ничего я вам не должен! Занимайтесь своим делом, я займусь своим, договорились? – Перед тем как выйти из комнаты, я обернулся. – Вы по-прежнему считаете меня ненормальным?
Врач, не отвечая, без улыбки смотрел на меня. Я погрозил ему рукой:
– Не вздумайте кому-нибудь рассказать о том, что было в машине! Особенно полицейским, которые вот-вот приедут, слышите? Все это… за пределами вашего понимания…
– Постараюсь сделать все, что в моих силах…
Я кивнул и быстро ушел.
Моя машина сверкала на солнце, асфальт растрескался от жары. Я наклонился к заднему окну, заглянул, приставив руку ко лбу козырьком, в салон, и горло у меня перехватило: ни книжки про Фантометту, ни девчонки!
Я в панике огляделся. Нигде ни души. Надо бы девчонку позвать, но как? Я ведь даже имени ее не знаю. Выбежал на шоссе. И здесь пусто.
– Девочка! Девочка! Ах ты, черт!
Фламан ее не видел… Призрак… Она не пила, не ела и не потела… Получается, она и здесь может прийти и уйти, когда захочет? Как в моем доме? Несмотря на закрытые двери?
Ладно, сейчас не время об этом думать, есть куда более срочные дела.
Крохотный домик в двух кварталах от дома Дюмортье. Слава богу, хоть здесь кто-то отозвался.
Мне открыла крепко стоящая на ногах старушка со свежим цветом лица и руками, похожими на изъеденные временем камни. Я показал ей карточку с трехцветной полосой.
– Полиция?
Имя этой старушки – «Одетта Ф…», Одетта Фаньен, – было в списке с репродукции «Всемирного потопа», однако она не обращалась за неотложной помощью и не тряслась в лихорадке, как Дюмортье.
– Мы можем поговорить в доме?
От глиняных горшков шел сильный запах лаванды и свежей мяты. За большим окном открывался вид на огромные белые клыки Альп.
– Вам покажется странным, что я вас об этом спрашиваю, – начал я, когда она устроилась в кресле-качалке, – но как вы себя чувствуете? Нет ли у вас жара, кашля, не болит ли голова?
– Вопрос и правда странный, но спасибо, я чувствую себя хорошо. А почему вы об этом спрашиваете?
Расставленные по всей комнате букеты цветов, похожие на стаи пестрых бабочек, с равнодушной жестокостью твердили о том, как приятно, должно быть, жить здесь, в горах. Старушка предложила мне сесть, и я опустился на плетеный диванчик.
– Я сейчас веду расследование, и обстоятельства дела привели меня в Белую Трубу, – не спеша начал я. – Скажите, часто ли люди в ваших краях переезжают с места на место?
– Смеетесь, что ли? Белая Труба стареет вместе со своим населением. Молодые сейчас уезжают отсюда, но старики-то остаются. Мы все вместе росли, все вместе и умрем…
Как на старой выцветшей фотографии – лица те же, только поблекли со временем… Значит, все те, кто жил здесь двадцать пять лет назад, с места не сдвинулись.
– Один из ваших соседей, господин Дюмортье, довольно серьезно болен. Мы предполагаем, что многие местные жители, и вы в том числе, могли заразиться… одной болезнью.
– Болезнью? А что за болезнь?
– Ее переносят комары определенного вида, у заболевшего повышается температура и…
– Боже правый! Ведь у троих или четверых в нашей деревне и впрямь сильный жар! Только они думают, что перегрелись на солнце, – солнце очень уж злое в этом году! А эта болезнь, она опасная?
– Пока что я больше ничего сказать не могу. Сейчас придет доктор и вас осмотрит.
Она, оттолкнувшись ногами от пола, раскачала свою качалку – и внезапно отвела глаза:
– Странная история… Здесь никогда не бывает комаров, но как-то я заметила у себя в прихожей целую тучу. И у других тоже появлялись комары. Прямо-таки нашествие…
Чем дальше в лес – чем больше дров… Этот гад никого не пощадил!
– Они вас не покусали?
Старушка показала на вазу, наполненную листьями:
– Тридцать лет я каждый вечер натираю руки и ноги свежей мятой! Рецепт моей мамы – для хорошего кровообращения, но мята заодно и комаров отпугивает.
Она говорила так спокойно и простодушно, словно все происходящее ее не касалось.
Я заговорил еще более серьезно:
– А теперь слушайте очень внимательно, мадам Фаньен. Напоминает ли вам о чем-нибудь имя Венсан?
– Венсан? Нет-нет… Ничего не припоминаю… – очень быстро, не задумываясь, ответила она.
– А фамилия Тиссеран? Вивиана и Оливье Тиссеран? Ищите в далеком прошлом: речь пойдет о том, что случилось двадцать пять лет назад.
Она еще раз лениво оттолкнулась ногой, привела качалку в движение.
– Двадцать пять лет? О, это слишком давно… Нет-нет, мне очень жаль, но все это совершенно ничего мне не говорит.
– Ну постарайтесь, сделайте усилие! Двадцать пять лет назад здесь, в Белой Трубе, должно было произойти что-то серьезное.
– Серьезное? Здесь? Но…
– Вспомните: два врача, муж и жена Тиссераны. Венсан, мальчик пятнадцати лет! Женщина с длинными косами, молодая и очень красивая, возможно мать Венсана! Женщина со шрамами по всей груди! Хоть что-то из всего этого вы должны вспомнить, черт возьми!
Одетта Фаньен вздрогнула, щеки у нее затряслись, она сжала руками виски, как будто у нее вдруг поплыла голова:
– Вен… Венсан! Как же я не сообразила! Так вот о каком Венсане вы говорили!
– Да! Да! Об этом самом!
– О господи!
Воспоминание было готово сорваться с ее губ – такое хрупкое, такое далекое и вместе с тем такое близкое. Лепесток, готовый развернуться…
В глазах старушки я увидел отчаяние тонущего. Качалка, в последний раз скрипнув, замерла.
– Ох! Венсан… Венсан… Венсан…
Я вытянул шею, весь подался вперед:
– Расскажите мне о нем.
Она с досадой покачала головой:
– А ведь неудивительно, что у меня ничего не щелкнуло… После трагедии никто в деревне больше об этом не говорил. Мы хотели забыть… Все забыть… Ох… зачем, зачем теперь, после стольких лет, ворошить это? Рана затянулась… но все еще болит… – Одетта задержала печальный взгляд на фотографии мужа, помолчала (и я вместе с ней), а потом указала дрожащим пальцем на окно. – Венсан жил на другом склоне вон того холма…
– С родителями?
– Только с матерью… Отец их бросил, когда мать начала… слышать голоса… Они не были женаты – просто жили вместе… Вот так вот однажды взял да ушел. И больше никто его никогда не видел…
– Мать Венсана слышала голоса?
Старушка кивнула, не отрывая взгляда от зеленой ложбинки между холмами:
– Ей и двадцати пяти тогда не исполнилось… Женщина редкой красоты… Но это была опасная красота – за ней таился дьявол! – Она поддалась воздействию собственного рассказа, ее морщины углубились, лицо стало гневным, на бледной шее забилась жилка. – Жанна д’Арк, я вспомнила! Все в деревне называли ее Жанной д’Арк… Она была уверена, что… – Одетта перекрестилась, – Господь избрал ее вместе с шестью другими вестниками, чтобы подвергнуть людей испытанию грехами. Семь смертных грехов… – И стала считать, медленно загибая пальцы: – Сребролюбие… гнев… зависть… чревоугодие… блуд… гордыня… и лень… Все это была полная бессмыслица, там… – бесцветным голосом продолжила она, показав рукой на полку с Библией, – не говорится ни о каких смертных грехах, к Богу они не имеют никакого отношения, и до шестого века ни один из Отцов Церкви о них не упоминает. Чистейшее безумие в сочетании с грубым заблуждением! А эта… помешанная уверяла, будто говорит от имени Господа! И осмеливалась по воскресеньям появляться в церкви и притаскивать туда своего несчастного мальчика! За это одно я ее ненавидела…
Одетта поднесла к губам дрожащую руку:
– У меня мороз по коже оттого, что в этом копаюсь…
Теперь она обеими руками обхватила себя за плечи, глядя куда-то вдаль.
– И никто ее не лечил? Она не обращалась к врачам, к специалистам?
– Это тянулось много лет. Она… как бы вам объяснить?.. не все время была помешанной. Работала, растила сына, хозяйничала дома. Но когда случались припадки, она становилась другим человеком. Вы себе не представляете этот ужас! А потом, намного позже, пришли люди в белых халатах и дали название ее болезни… Шизофрения…
– Люди в белых халатах? Откуда они взялись?
Старушка, упершись руками в подлокотники и страдальчески сморщившись, выбралась из качалки, налила себе большой стакан воды. Горлышко кувшина стукнулось о край стакана, немного воды выплеснулось на стол.
– Вы… вам налить?
– Да, пожалуйста… Кто были эти люди в белых халатах?
Она медленно выдохнула:
– Если вам охота вытащить на поверхность эту злополучную историю, я расскажу… Но тогда давайте по порядку.
– Хорошо-хорошо… Только перед этим – одна-единственная подробность. Его фамилия… Фамилия Венсана…
Одетта хмуро взглянула на меня:
– Ну да, конечно. Вам, полицейским, только имена подавай! Имена! До остального вам и дела нет!
– Ошибаетесь! Вы и представить себе не можете, до чего мне хочется узнать его как следует, узнать, кем он был, почему так страдал. Он ведь страдал, правда?
Она отодвинула занавеску на одном из выходивших на улицу окон.
– Очень страдал… Его звали Венсан… Крук. Да, Венсан Крук.
Наконец-то!
– Вот это да, – пристально глядя в окно, воскликнула она, – в дома заходят люди в военной форме! Можете вы объяснить, что происходит?
– Пожалуйста, не обращайте внимания! Продолжайте рассказывать! Я хочу дослушать вашу историю!
– Не раньше, чем я услышу от вас объяснение. Похоже, они и ко мне собираются зайти?
– Черт!
Я, кипя яростью, выбежал наружу. Ко мне устремились двое, и вид у них был весьма суровый.
– Лаллен, начальник уголовной полиции Гренобля, – представился тот, что повыше, в синем костюме и полосатом галстуке, и указал на второго, в камуфляже: – А это военный врач Брак.
– Какого черта здесь делает армия? – заорал я, не протягивая руки.
– Мы предпочитаем максимально контролировать информацию, – не допускающим возражений тоном ответил Брак. – Приказ министерства: доставить всех жителей этой деревни в отделение паразитологии гренобльского военного госпиталя!
Далеко, очень далеко небо расколола гроза. Меня обдало волной холодного воздуха.
– Понятно, – сухо произнес я. – Прошу меня извинить, но я вернусь в дом и закончу допрос!
– Минутку! – перебил меня полицейский. – Мне надо, чтобы вы подробно доложили мне о ходе вашего расследования, Шарко, и как можно быстрее!
Нервы у меня начинали сдавать. Я отвел эту парочку немного в сторону:
– Сейчас не время приставать ко мне с этим, ясно? Занимайтесь своим делом, увозите людей, а я закончу свою работу! Когда люди рядом умирают, есть занятия более срочные, чем препираться!
Одетта Фаньен смотрела на нас в окно, прижав кулачки к груди, а другие жители деревни с помощью людей в белых халатах и в военной форме садились в выстроившиеся длинной белой вереницей машины «скорой помощи». Мужчины, женщины и даже дети. Слышались приглушенные рыдания, жалобно скулили те, кому было совсем плохо, – над захваченной болезнью деревней повис зловещий гул, в котором смешивались стоны, исступленные мольбы и полные недоумения вопли.
Врач шагнул было в сторону дома Одетты Фаньен, но я его не пустил:
– Сюда пока нельзя! Я еще не закончил!
Он огрызнулся и направился к соседнему дому, а Лаллен, скинув пиджак и распустив галстук, сердито проворчал:
– Ну и влипли мы!
– Знаете что, Лаллен? Если вы дадите мне спокойно закончить допрос, прежде чем увезете мадам Фаньен, я потом расскажу вам все, что захотите.
– Договорились, Шарко. Только побыстрее! Мы не можем весь день здесь торчать.
Оставшись в одиночестве, я позвонил Леклерку и назвал ему фамилию Крука, затем вернулся в крохотный домик, съежившийся среди гор. Туда, где ожидало меня окончание истории…
И рождение чудовища…
