Глава восемнадцатая
Неспешные шаги полуночников удалялись по улице, среди мирного шороха кленов и медлительного шелеста лип. Монмартр, вознесенный над серыми, туманными, зажатыми в тисках Парижа домами, был на фоне розовой фрески сумерек полон жизни.
Я то и дело застревал на плотно забитых дорогах столицы, а потому добрался до Сиберски только к десяти часам вечера, и затылок у меня к тому времени одеревенел от напряжения. Потусторонние голоса не оставляли меня в покое, и несколько раз я лишь в последний момент успевал затормозить, не врезаться в чужую машину. Где-то там, в голове, напевала дочка, жена требовала, чтобы я продолжал битву жизни, слова приходили, уходили и тотчас возвращались снова, возвышенные самыми лучшими намерениями. Конечно, эти голоса желали мне добра, но когда они уже от меня отстанут?..
Лейтенант ждал меня на террасе кафе, в ухо его был плотно вставлен маленький наушник. С дороги я дважды звонил ему на мобильник, надеясь услышать что-то новое, но мексиканец так до сих пор и не появился.
Перед нами, на освещенной площади, выстроились правильными рядами прилавки с насекомыми. В прозрачных коробочках кружили мухи, сновали муравьи, мелькали божьи коровки. Под взглядами праздных зевак или страстных охотников за редкими сокровищами оживал целый мир, полный гула, шорохов, упорядоченного копошения. Богомолы, синие бабочки-морфиды, жуки-отшельники… Левый край рынка омрачал картину омерзительными рядами пауков. Волосатые лапки, напряженные брюшки. Туристы кривились при виде этого изобилия жвал, некоторые распаленные болезненным любопытством женщины были близки к истерике.
– А где Амадор? – спросил я у Сиберски, заказав себе пиво.
Прежде чем ответить, лейтенант оглядел мою неприметную одежду: тонкие бежевые брюки, однотонную рубашку, мокасины.
– В самом дальнем ряду. Санчес за ним присматривает. А Мадисон прогуливается по рынку в поисках этого самого мексиканца. – Он кивнул на мой мобильник. – Дель Пьеро не смогла до вас дозвониться и позвонила сюда десять минут назад. Вы ей не ответили?
Мне принесли «Leffe», и я залпом выпил половину – надо же было как-то компенсировать отсутствие таблетки, просто позарез было надо хоть чем-то себя подстегнуть.
– Не слышал звонка, кругом оглушительно гудели. Чего она хотела?
– Узнать, как у нас дела. Когда все закончится, надо будет ей доложить.
Я, почти не слушая лейтенанта, утер со лба хмельной пот. К тому моменту, когда бокал был допит, пальцы у меня дрожали уже не так сильно.
– Не очень-то это в вашем стиле – опаздывать, – заметил Сиберски. – И вы, похоже… нервничаете. Что-то не так?
Он старался поймать мой взгляд. Я поднялся.
– Да все эта мерзость… хлорохин… Целый день из-за него корячусь на троне… Если ты не против, пойду опробую местный…
Я улизнул в туалет – умыться ледяной водой. Нечаянно взглянул в висевшее над раковиной зеркало – усталые, слишком много видевшие глаза… Заперся в кабинке и стал, медленно вдыхая и выдыхая, массировать руки, чтобы их успокоить. Девочка, изрезанный ясень, убийца, притворяющийся мной… Желудок болел нестерпимо, горло сдавило от жестокой ломки. Таблетки… Стукнул кулаками по стенке, резко встал. Если мне сегодня и надо за кем-то приглядывать, то прежде всего – за самим собой.
При виде пустого стула Сиберски я чуть не упал. А тот словно испарился! Я кинулся к краю террасы, оглядел окрестности. Слева сидят художники, прямо напротив катит потный вал гуляющих. Чуть подальше – оживленные рыночные ряды. Лейтенанта и след простыл.
Завибрировал мобильник, и я поспешил ответить. Это он!
– Мадисон тут заметил одного типа, который вроде бы подходит, – объяснил свое исчезновение Сиберски. – Похож на мексиканца, с усами, пальцы в перстнях. Сейчас он сваливает через площадь, по направлению к церкви. Я его вижу!
– Черт! А он нас видел?
– Не думаю, идет спокойно. Мне его выследить?
– Нет! Я уже иду!
Я торопливо выбежал на площадь, обогнул ее сбоку. Сердце тут же развило предельную скорость, глотка горела, каждый выдох ее обжигал. Эти проклятые таблетки попортили мне мозги и все внутренности.
Сиберски двигался вверх по прямой, я бежал в тени фасадов, пока, задыхаясь, не догнал лейтенанта.
– Вот он! – сказал Сиберски, показывая на фигуру в ста метрах впереди.
– Мади… сон… Санчес? Они… где?
– Санчес присматривает за Амадором, Мадисон на всякий случай продолжает обход.
Фигура внезапно исчезла.
– Черт!
Сиберски мгновенно наддал, легко отталкиваясь от асфальта молодыми тренированными ногами, я последовал за ним, но скоро, запыхавшись, начал отставать. Между нами уже пять, десять, двадцать метров… Теперь он свернул в едва различимый крохотный проулок, в глубине которого мексиканец заваливает проход мусорными баками, на бегу их опрокидывая. Лейтенант все так же мчится с пистолетом в руке, шумно дыша и всем телом устремляясь вперед, а я… я держусь из последних сил. Но вот наконец сквозь боль и сигаретные смолы прорвалось второе дыхание, и мой темп ускорился… За поворотом проулок стал еще теснее, полоска асфальта сузилась. Дети, игравшие в этой горловине, вжались в стены, какая-то женщина выглянула из дверей и тут же спряталась. Спускались сумерки, такие же серые и грязные, как дома. Сиберски уже догонял беглеца, почти настиг. Теперь тот карабкался на шаткую ограду, и было отчетливо слышно, как он хрипит. Подтянулся, выругался, скатился на другую сторону… Лейтенант, подстегнутый яростью, с криком перемахнул через ограду, я продолжал ломиться вперед – и она рухнула под тяжестью моих ста килограммов. Невнятные выкрики, прохожие бросаются врассыпную, визжат шины…
Впереди широкая улица с мигающими вывесками пабов и ресторанов. Прямо по курсу – сияющие купола собора. С той стороны улицы еще один узкий проход, бегущие исчезают в потемках. Я кидаюсь за ними, стиснув зубы, но не снижая скорости. Ступни у меня распухли, пятки горят. Еще несколько шагов – и под ногами уходит в темноту лестница, на ней яростно дерутся двое. Один, вцепившись в другого, с силой ударил его о перила, встряхнул, кинул вниз, и тот со стоном покатился по ступенькам. С самого дна донеслось рычание дикого зверя. Полицейский уже добежал до упавшего, рухнул на него, придавив коленями разбитый хребет.
Я медленно спустился к ним, чувствуя привкус желчи на губах и боль во всем теле, а внизу повалился на землю, так же задыхаясь, как и тип в наручниках рядом со мной. Сиберски плюхнулся рядом, привалился спиной к столбику, раскинул ноги. Все трое, обессилев, молчали, в легких полыхал огонь.
Немного успокоившись, перестав чувствовать себя тварью при последнем издыхании и собрав в кучку два-три еще действующих нейрона, я сгреб мексиканца за шкирку и приподнял.
Он злобно, с вызовом глянул на меня, улыбнулся полной ненависти улыбкой и плюнул мне в лицо, прошипев сквозь сопли: «Hijo de la perra!» Я врезал кулаком ему в грудь – лучший способ отбить охоту улыбаться – и прорычал:
– Сейчас… уж точно не время меня бесить!
При личном обыске были найдены нож со стопором, брусок гашиша и три тысячи евро наличными…
– Так, Умберто… Вальдес! Мне надо задать тебе несколько коротких вопросов, и у меня не слишком много времени, так что надеюсь, ты проявишь… – новый удар заставил его проглотить ухмылку, – …готовность к сотрудничеству!
– Пошел… ты… – захлебнулся он, брызнув слюной.
Говорил он как какой-нибудь герильеро, с гортанным акцентом.
На глазах у ошеломленного Сиберски я схватил его за волосы и потянул, вынудив приподнять голову:
– Ну-ка расскажи, что ты делал на этой ярмарке!
Он снова ухмыльнулся, превозмогая боль:
– Гулял… Что, разве нельзя?
Я повернулся к лейтенанту:
– Рация у тебя с собой?
– Да, взял у Мадисона.
– Отлично! Вызови Мадисона и Санчеса, скажи им, что этот тип сбежал и что они могут возвращаться по домам!
– Но… – Лейтенант вытаращил глаза.
– Делай, что тебе говорят! Сейчас мы прижмем эту сволочь! – Я вытер пот со лба и прибавил: – Как поговоришь с ними, отволоки эту кучу дерьма наверх и жди меня у лестницы – я тем временем подгоню машину.
Сиберски оттащил Вальдеса в уголок и схватил меня за грудки:
– Вы совсем осатанели, комиссар! Что на вас накатило?
– Заткнись и смотри за ним!
Пятнадцать минут спустя я вернулся на машине, нервы у меня от напряжения готовы были лопнуть. Сиберски затолкал Вальдеса на заднее сиденье, сел рядом.
– С Мадисоном и Санчесом все уладил? – бросил я, косясь в зеркало заднего вида.
– Да. Они ничего не знают, но…
– С этой минуты больше ни одного вопроса, ясно?
– Я… полагаюсь на вас… – не очень уверенно ответил лейтенант.
Мексиканец начал дергаться.
– Что все это значит? – заорал он. – Эй, hombre! Куда ты меня везешь? А ты чего молчишь? А как же мои права?
– Свои права можешь засунуть себе в задницу! – ответил я с нехорошей усмешкой и погнал вперед, поглаживая свободной рукой рюкзак с сюрпризами.
Надо было найти уединенное место. Указатель с надписью «свалка» у ворот Шапель подвернулся очень кстати. Я проехал по проспекту с тем же названием, свернул на безлюдную улицу, заставленную сборными домами и мелкими предприятиями, и та вывела нас к мусорным рубежам. Вальдес на заднем сиденье странно затих.
Выключить фары, прихватить рюкзак, «маглайт» – и вперед. Но Сиберски, стоя у машины и присматривая за мексиканцем, меня остановил:
– Что вы делаете?
– Этот урод все мне выложит, и прямо сейчас! Покарауль здесь, чтобы никто не помешал!
Он схватил меня за плечо:
– Комиссар! Так нельзя!
Я решительно оттолкнул его:
– У нас нет времени! Он должен расколоться! И немедленно! Уйди с дороги!
Я отодвинул лейтенанта, выдернул Вальдеса из машины и толкнул его перед собой. Сиберски захлопнул рот и прислонился к машине.
– Во что ты играешь, hombre? Хочешь меня напугать? Ты полицейский! Ты ничего мне не сделаешь!
– Ты не знаешь, на что я способен, – шепнул я ему на ухо. – Мне терять уже нечего, совсем нечего… А вот ты без яиц останешься…
От шлагбаума я погнал его к ряду вагонеток – там, среди всякого дерьма, этому дерьму самое место, – прижал к блестящему от масла железному борту и направил ему в глаза луч фонаря.
– Где ты берешь насекомых?
– Пошел ты знаешь куда! Кретин!
Мой кулак врезался в его левый бок, он сложился пополам, но тут же омерзительно захихикал:
– А ты явно не в себе, hombre! Что с тобой? Наркотики? Знаешь, я ведь наркомана издалека вижу! Эй, лейтенант! Твой коллега дурью балуется!
Во взгляде подонка горела инстинктивная ненависть к полицейским. Кожа на его лице была изрыта шрамами и опалена в стычках.
Я заставил его сесть, скинул рюкзак, достал оттуда два носовых платка и затолкал ему в рот, но, пока я тремя слоями клейкой ленты не заткнул его окончательно, он в глухой ярости еще пытался орать и плеваться.
– Когда решишься заговорить, кивни…
Он, гневно наморщив высокий лоб, сопел, как бешеный бык, и отчаянно брыкался. Я уселся ему на ноги и придвинулся к его лицу, едва не касаясь носом носа. Его колени хрустнули под моими ста килограммами.
– Видишь ли, врачи, специалисты по болевым ощущениям, доказали: самые жестокие физические страдания причиняет сухое удушение, когда весь организм требует воздуха, язык во рту разбухает, сердце колотится в груди все сильнее и сильнее, пока не взорвется. Брр! Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте.
Я осторожно сунул руку в рюкзак, извлек оттуда маленький пластиковый гробик, и у мексиканца закатились глаза.
– Узнаешь? Latrodectus mactans, самая опасная в мире черная вдова. Дьявольская концентрация яда. Похоже, ей не слишком нравится сидеть взаперти, она… нервничает. Ладно… На случай, если ты не в курсе, сейчас объясню тебе, что бывает после ее укуса…
Я расстегнул его рубашку, положил коробочку ему на грудь и снял крохотный замочек.
Паучиха с отягощенными ядом жвалами присела, готовая сорваться с места.
– Обожаю! Просто обожаю этих милых зверюшек!!!
Я взмахнул руками, а у него щеки раздулись от страха. Думает, я псих. Вот и хорошо.
– Через десять минут ты почувствуешь очень сильную боль – сначала в месте укуса, потом во всем теле. Жестокие судороги, грудь сдавливает – особенно приятное ощущение… А потом… Доктора называют эту штуку нейротоксином… Насколько я понимаю, он поочередно парализует твои дыхательные мышцы – медленно, очень медленно. Знаешь, с чем это можно сравнить? Вот как если бы запыхавшегося человека сунули под воду и дышать бы давали только через тонкую-тонкую соломинку! Забавно, правда? – Я взялся кончиками пальцев за скобку, потянул заслонку, паучиха-убийца угрожающе зашевелилась. – Если тебе не окажут помощи, полчаса – и ты покойник! Твой труп сгниет на дне одной из этих вагонеток. Даю тебе пять секунд на размышление. На счет пять – открываю.
В глубине его глаз полыхнули молнии, на лбу и висках вздулись вены, но никакой реакции на ультиматум не последовало.
– Вот не думал, что ты такой несговорчивый… Только ты ведь, гнида, не знаешь, на кого нарвался…
Паучиха увидела, что заслонка исчезла, высунула лапку, потом вылезла на волосатую грудь, всеми восемью глазами внимательно разглядывая шевелящиеся заросли. Настоящее чудовище из кошмара: непропорционально огромное шарообразное брюшко, черное с красными пятнами, длинные тонкие лапки…
У мексиканца от страха скрутило кишки, и к вони отбросов прибавился запах дерьма. Вальдес затряс головой, показывая, что сдается, – и тут ядовитая тварь укусила его в грудь с левой стороны. Он заорал так, что было слышно через все слои скотча.
Я встал, раздавил паучиху ногой – тело этой мерзости сжалось, лапки втянулись внутрь, – потом присел рядом с мексиканцем и снова придвинул свое лицо к его физиономии.
– Ты не верил, что я это сделаю, шпана дерьмовая? – Осознав, что схватил его за горло, я тут же с презрением отдернул руки. – Сейчас я уберу скотч. Скажи мне то, что я хочу услышать, и я вызову помощь. Заорешь – заткну тебе глотку и брошу в вагонетку. Ясно?
Он быстро закивал. Я сорвал клейкую ленту вместе с немалой частью его усов, вытащил у него изо рта кляп.
Его вывернуло наизнанку, а едва опомнившись, он завопил:
– Ты, блядь, больной на всю голову! Не дай мне подохнуть! Сволочь, сволочь!
– Повторяю вопрос. Где ты берешь своих пауков?
Вальдес задыхался, он пытался рассмотреть две красные точки у себя на груди.
– Sanctus Toxici! Храм ядов! Такое место под землей!
– Где именно под землей?
– Блядь! Они же с меня шкуру сдерут, если расскажу!!!
– Вот уж что сейчас совсем не должно тебя волновать…
Он быстро сообразил, что значат мои слова, и ответил:
– Это, так сказать… несуществующая станция метро… Замурованный, без выхода на поверхность, тоннель с рельсами. Вроде бы недоступный… Но на самом деле спуститься туда можно: есть тайный проход…
– Где этот проход? Ты теряешь драгоценные секунды!
Мексиканец мотнул головой. На его потемневших висках блестели крупные капли пота.
– Сам в точности не знаю! Обычно встречу назначают… в подвале африканского бара… «Убус»… В Двадцатом округе… Потом тебе завязывают глаза… и ты довольно долго идешь…
Я прижался лбом к его лбу:
– Ну и что там внизу?
– У меня нет времени, мудак!
– Я жду.
Он захлебывался словами:
– Всякое странное! Ядовитые твари, кобры, черные скорпионы, опасные насекомые! И наркотики тоже, но не обычные… вещества на основе яда… А в боковых проходах они еще другим занимаются… Колдовство, черная магия, вуду. Лучше туда не лезть… – Его голова стукнулась о железный борт. – Всё! Я всё тебе выложил, вызывай «скорую»!
– Не всё. Тебе приходилось сбывать кому-нибудь зараженных насекомых?
– Что?
– Носителей малярии, желтой лихорадки! Кто такими торгует?
Я, потянув за ворот, сдавил ему шею, и он наконец разродился:
– Я только слышал… разговоры об этом… Я не знаю даже… правда ли это… Ох, блядь… – Он захрипел. – Начинается! Черт! Не дай мне подохнуть!
Я глянул на часы:
– Шесть минут. Подействовало быстрее, чем я думал… Славная зверюшка! Как туда попадают?
– Без меня… тебе не войти…
Я терпеливо ждал, не говоря ни слова. Его губы корчились, скручивались жуткими восьмерками.
– В баре… Спросишь… Опиума. Скажешь… «поцелуй паучихи». Это… пароль.
– Когда они там собираются?
– Один раз… в месяц… во время… новолуния… Тебе надо… поторопиться… Сегодня последняя… ночь… до начала следующего цикла… Бар… через четыре часа… закроется… Hombre! Черт!
– Они будут меня обыскивать?
Мексиканец трудно, со свистом дышал.
– Да. Если они… что-то заподозрят… ты оттуда… не выйдешь… останешься там, внизу…
Он повалился набок, стиснул зубы.
Я достал из рюкзака шприц, наполненный смесью физраствора с сывороткой против яда черной вдовы, и воткнул иглу ему в плечо.
– Через несколько минут все пройдет. Спасибо за помощь… hombre… – Я потряс у него перед носом бруском гашиша. – А об этом я готов забыть… в знак благодарности… и в обмен на небольшую услугу…
Он медленно приподнялся, все еще наполовину оглушенный:
– А мои… деньги… Отдай мне… деньги…
– Сберегу их в теплом местечке, – с улыбкой пообещал я. – Сейчас поедешь на набережную Орфевр, где тебя допросят как положено. Ты повторишь все, что рассказал мне, но… забудешь о том, что было здесь, на свалке. Ты проявил желание сотрудничать – я за тебя заступлюсь, но, если ты меня заложишь, я с удовольствием оставлю в «Убусе» твой адрес, сообщив, что ты донес на них полицейским… и… – я ткнул указательным пальцем в фотографию женщины, лежавшую в его бумажнике, – и о ней я тоже позабочусь. Маленький паучок – и готово!
– Сукин… сын…
– Отлично! Вижу, умственные способности к тебе возвращаются. Ты все хорошо понял?
Он сплюнул на землю. Да, он все понял…
Я застегнул на нем рубашку, подобрал платком мертвую паучиху и направился к Сиберски, который расхаживал взад и вперед у машины. Вальдеса трясло, лицо у него было багровое.
– Комиссар! Что это… – начал лейтенант.
– В машину! Времени слишком мало! Объясню тебе по дороге, только сначала позвоню Дель Пьеро, пусть пробьет, что там есть на Вальдеса. А ты свяжись с Санчесом и попроси срочно вернуться в контору. Нам понадобится именно он, заменить некем…
