Рогер Йендем бежал вверх по Карл-Юханс-гате, где вот-вот должны были открыться магазины. На Эгерторгет он поднял глаза и увидел, что стрелки красных часов рекламы шоколада «Фрейя» показывают без трех минут десять. Он прибавил скорость.

Его срочно вызвали к Бенту Нурдбё, их вышедшему на пенсию и во всех отношениях легендарному главному редактору, ныне члену правления и рыцарю храма.

Он свернул направо на Акешгата, где в те времена, когда бумажные издания правили бал, сбились в кучу редакции всех больших газет. Потом повернул налево к зданию суда, направо к Апотекергата и, запыхавшись, влетел в «Стопп Прессен!». Похоже, в кафе так и не смогли определиться со стилем: то ли спорт-бар, то ли традиционный английский паб. А может быть, и то и другое, лишь бы журналисты всех мастей чувствовали себя как дома. На стенах висели газетные фотографии, позволявшие определить, что в последние двадцать лет интересовало, потрясало, радовало и пугало нацию. Чаще всего это был спорт, известные люди и природные катаклизмы. Плюс некоторые политики, которых с равным успехом можно отнести к двум последним категориям.

Кафе находилось в непосредственной близости от двух оставшихся на Акешгата газетных домов — VG и «Дагбладет», так что «Стопп Прессен!» можно было смело считать расширенной столовой этих изданий, но пока внутри было всего два человека. Бармен за стойкой и один посетитель, сидевший в самой глубине зала, под полкой с книгами, выходившими в серии «Классики» в издательстве «Гюльдендал», и древним радиоприемником, который поставили туда явно для придания заведению очарования старины.

Человек, сидевший под полкой, и был Бент Нурдбё. У него было высокомерное выражение лица Джона Гилгуда, панорамные очки Джона Мейджора и подтяжки Ларри Кинга. И он читал настоящую бумажную газету. Рогер слышал, что Нурдбё читает только «Нью-Йорк таймс», «Файнэншл таймс», «Гардиан», «Чайна дейли», «Зюддойче цайтунг», «Эль Паис» и «Монд», зато каждый день. Ему даже могло прийти в голову заглянуть в «Правду» и в словенский «Дневник», но он утверждал, что «восточноевропейские языки тяжелы для глаз».

Йендем остановился у столика и кашлянул. Бент Нурдбё дочитал статью о мексиканских эмигрантах, возвращающих к жизни обреченные на снос кварталы Бронкса, пробежал глазами всю страницу, чтобы убедиться, что ничего интересного там больше нет. Потом снял свои огромные очки, вытащил платочек, торчавший из нагрудного кармана твидового пиджака, и взглянул на нервного и не успевшего отдышаться человека, стоящего по стойке «смирно» у его столика.

— Рогер Йендем, я полагаю.

— Да.

Нурдбё сложил газету. Йендему говорили, что, когда он развернет ее снова, беседу можно считать оконченной. Нурдбё чуть склонил голову набок и занялся важным делом: принялся протирать стекла очков.

— Вы много лет работаете над криминальными сюжетами и хорошо знаете людей из КРИПОС и убойного отдела, не так ли?

— Я… да…

— Что вам известно о Микаэле Бельмане?

От заливавшего комнату солнца Харри снова зажмурился. Он только что проснулся и первые несколько секунд потратил на то, чтобы стряхнуть с себя сон и восстановить в памяти произошедшее.

Они услышали его выстрелы.

И, едва копнув лопатой, обнаружили лыжную палку.

Потом они рассказали, как боялись, что их могут пристрелить, пока они доберутся до трубы.

Голова трещала, будто он неделю пил не просыхая. Харри спустил ноги с кровати и осмотрелся в номере высокогорной гостиницы в Устаусете.

Кайю и Колкку на вертолете увезли в Осло, в Государственную больницу. Харри лететь с ними отказался. Ему позволили остаться, лишь когда он соврал, что не испытывал нехватки воздуха и вообще в прекрасной форме.

Харри сунул голову под кран в ванной и стал пить. «Воды не бывает много, ее бывает мало». Кто же это говорил? Ракель, когда хотела, чтобы Олег допил воду за ужином. Он наконец включил мобильный — телефон был отключен с тех пор, как он отправился в Ховассхютту. Здесь, в Устаусете, судя по дисплею, связь была. А еще он узнал, что на автоответчике для него оставлено сообщение. Харри попытался его прослушать, но услышал только короткий хрип или смешок, а потом связь прервалась. Он проверил номер звонившего. Звонили с мобильного, это мог быть кто угодно. Что-то в комбинации цифр показалось ему знакомым, но, во всяком случае, звонили не из Государственной больницы. Ничего, если что-то важное, перезвонят.

В ресторане за завтраком Микаэль Бельман сидел в гордом одиночестве, перед ним стояла чашка кофе. Перед ним также лежали газеты, сложенные и уже прочитанные. Харри и не читая их понял, что там нет ничего нового, все то же, только еще больше. Еще больше о Деле и о беспомощности полиции, еще больше давления. Но сегодняшние газеты вряд ли успели сообщить о гибели Юсси Колкки.

— У Кайи все в порядке, — сказал Бельман.

— М-м-м. А где остальные?

— Утром уехали в Осло. Поездом.

— А ты?

— Решил подождать тебя. Что ты думаешь?

— О чем?

— О лавине. Просто взяла и сошла?

— Понятия не имею.

— Да? А ты слышал гром перед тем, как сошла лавина?

— Ну, может, снежный карниз обрушился с вершины на склон, это и вызвало лавину.

— По-твоему, звук был именно такой?

— Я не знаю, с каким звуком обрушается снежный карниз. Я имел в виду звук, вызвавший лавину.

Бельман покачал головой.

— Даже люди, который знают горы как свои пять пальцев, уверены, что звуковая волна может вызвать оползень. Я занимаюсь скалолазанием с экспертом по лавинам, он рассказывал мне, что в Альпах по-прежнему считают, будто лавины во время Второй мировой войны сходили из-за орудийных залпов. Но если взорвать взрывчатку непосредственно в снегу, лавина сойдет с гарантией.

— М-м-м… То есть?

— Ты знаешь, что это такое? — Между пальцами у Бельмана был зажат кусочек блестящего металла.

— Нет, — сказал Харри и знаком показал официанту, который уже убирал блюда со шведского стола, что хочет кофе.

— «Тролли и гномы в скалах как дома», — пропел Бельман.

— Я пас.

— Ты меня разочаровал, Холе. Ну да ладно. Может, у меня есть фора. Я рос в Манглерюде в семидесятых годах, этот город-спутник тогда расширялся. И повсюду вокруг нас были пустыри. Саундтрек моего детства — взрыв динамита. А когда работяги уходили, я обследовал места, где они взрывали, и находил куски кабеля в красной оболочке, обрывки бумаги от динамитных патронов. Кайя рассказывала, что здесь, на севере, рыбу добывают специфическим способом и динамитные шашки в хозяйстве обычное дело, их тут найти даже легче, чем самогон. Только не говори, что тебе это не приходило в голову.

— О'кей, — сказал Харри. — Это кусочек капсюля. Когда и где ты его нашел?

— После того как вас вывезли вчера ночью, мы с ребятами осмотрели место, откуда сошла лавина.

— Есть следы? — Харри принял у официанта чашку с кофе и поблагодарил.

— Нет. Место такое открытое, что ветер сдул следы лыж, если они там были. Но, по словам Кайи, она, кажется, слышала звук снегохода.

— Еле различимый. И с того момента, как она его слышала, до схода лавины прошло мгновение. Он мог припарковать скутер в стороне, чтобы мы его не услышали, а дальше идти пешком.

— Мне это приходило в голову.

— И что теперь? — Харри отпил кофе.

— Надо поискать следы снегохода.

— Местный ленсман…

— Никто не знает, где он. Но я нашел снегоход, карту, веревку, карабин, ледоруб и метлу. Так что допивай побыстрее свой кофе, во второй половине дня обещали снег.

Управляющий отелем, датчанин, объяснил, что им, чтобы добраться до вершины, откуда сошла лавина, придется сделать большой крюк на запад от Ховассхютты, но не углубляясь на северо-запад, иначе они попадут в местность, которую называют «Пасть». Такое название она получила, потому что там повсюду разбросаны огромные камни, похожие на клыки. Плоскогорье изрезано расселинами и пропастями, так что, если не слишком хорошо знаешь здешние места, ездить там в непогоду смертельно опасно.

Было около двенадцати. Харри и Бельман смотрели сверху на склон. На дне долины едва угадывался откопанный из-под снега дымоход Ховассхютты.

С запада уже стали набегать тучи. Харри, щурясь, глядел на северо-запад. Без солнца тени и очертания предметов казались размытыми.

— Скорее всего, лавина началась там, — сказал Харри. — В любом случае звук шел оттуда.

— «Пасть», — сказал Бельман.

Через два часа, на низкой скорости прочесав в поисках следов от снегохода всю местность с юга на север, они остановились передохнуть. Сидели бок о бок на сиденьях скутера и пили из термоса, который захватил с собой Бельман. Пошел легкий снежок.

— Однажды на стройплощадке в Манглерюде я нашел неиспользованную динамитную шашку, — сказал Бельман. — Мне было пятнадцать. В Манглерюде у молодежи было только три занятия. Спорт, христианские песнопения и наркота. Я-то ничем таким не интересовался. Как-никак не сидел перед нашей почтой, дожидаясь, пока жизнь проведет меня от гашиша через клей и герыч к могилке. Потому как по крайности четверо моих одноклассников-то именно так и закончили.

Харри отметил, что в речи Бельмана вдруг послышался незатейливый манглерюдский говорок.

— Я все это ненавидел, — сказал Бельман. — Так что я сделал первый шаг к профессии полицейского: взял эту шашку и отнес ее за манглерюдскую церковь, где ребята, курившие гашиш, вели земляные работы.

— Земляные работы? Как это?

— Вырывали в земле ямку, вставляли туда вверх дном разбитую пивную бутылку, внутри на решетке лежал гашиш, тлел и вонял. От ямки шли зарытые в землю пластмассовые трубки, в полуметре от дыры они выходили наружу. Ребята ложились вокруг на травку и посасывали каждый свою трубочку. Уж не знаю зачем…

— Чтобы охладить дым, — объяснил Харри, посмеиваясь. — Так можно забалдеть и от маленького количества наркоты. Недурная мысль. Я явно недооценивал Манглерюд.

— Ну а я вытащил одну из пластиковых трубок и засунул вниз динамит.

— То есть подорвал все это дело и сломал им весь кайф?

Бельман кивнул, а Харри расхохотался.

— Полминуты потом шел дождь с землей, — улыбнулся Бельман.

Они помолчали. Только тихо и сипло выл ветер.

— Вообще-то я хотел тебя поблагодарить, — сказал Бельман и уставился в свой бумажный стаканчик. — За то, что вовремя вытащил Кайю.

Харри пожал плечами. Кайя. Бельман знает, что Харри знает про них. Откуда? Значит ли это, что Бельман тоже знает — про Кайю и его самого?

— Все равно мне там внизу нечем было заняться, — сказал Харри.

— Да ладно. Я же видел труп Юсси, прежде чем его увезли.

Харри не ответил, просто щурился на снежинки, которые стали падать плотнее.

— У него сбоку на горле была рана. И еще на обеих ладонях. Как от укола палкой. Ведь ты же сначала его нашел, правда?

— Возможно, — сказал Харри.

— Потому что из раны на шее не так давно шла кровь. То есть когда он получил эту рану, сердце еще билось, Харри. Билось довольно сильно. То есть ты успел бы откопать его живым. Но ты предпочел Кайю, да?

— Ну, — сказал Харри. — Я думаю, тут Колкка был прав. — Он вылил остатки кофе на снег. — Иногда приходится определяться, на чьей ты стороне.

Следы снегохода они обнаружили в три часа, в километре от места, где сошла лавина, между двумя огромными валунами, формой напоминавшими зубы, куда не проникал ветер.

— Похоже, он припарковался здесь. — Харри указал на след от гусеницы. — Снегоход успел зарыться в снег. — Он провел пальцем по полоске посередине следа от левого полоза, пока Бельман сметал легкий сухой снежок, припорошивший борозду.

— Ага, — сказал он. — Здесь он повернул и поехал дальше на северо-запад.

— Мы приближаемся к пропастям, да и снег повалил, — сказал Харри, взглянул на небо и достал телефон. — Надо позвонить в гостиницу и попросить прислать проводника на снегоходе. Черт!

— Не берет. Придется возвращаться в гостиницу.

Харри взглянул на дисплей. Там по-прежнему высвечивалось сообщение со смутно знакомого номера, от того, кто оставил на автоответчике этот странный звук… Три последние цифры — откуда он их помнит, черт побери? И внезапно его осенило. Память сыщика. Этот номер он видел в папке «ранее подозреваемые» и на визитке.

С надписью «Тони К. Лейке, предприниматель». Харри медленно поднял глаза на Бельмана:

— Лейке жив.

— Что?

— Во всяком случае, его телефон работает. Он пытался дозвониться до меня, когда мы были в Ховассхютте.

Бельман смотрел на Харри не мигая. Снежинки падали на его длинные ресницы, пятна на лице, казалось, пламенели. Голос сделался низким, он почти шептал:

— Прекрасная видимость, ты не согласен, Харри? И снега нет.

— Чертовски хорошая видимость, — сказал Харри. — И ни крупинки чертова снега.

Он вскочил на снегоход, когда тот уже тронулся.

Они продвигались вперед рывками, преодолевая зараз не более ста метров. Предположив, каким маршрутом мог двигаться тот снегоход, они ехали в том же направлении, использовали метлу, определяли направление и двигались вперед. Полоска на гусенице, наверняка оставшаяся после какой-то аварии, не позволяла сомневаться в том, что это тот самый снегоход. Кое-где, в укромных местах или на продуваемых ветром сопках, след был виден отчетливо, и тогда они ехали быстрее. Но не слишком быстро. Харри уже пару раз кричал: «Осторожно, пропасть!» — они чудом не свалились. Было почти четыре часа. Бельман, в зависимости от силы снегопада, то включал, то выключал переднюю фару. Харри смотрел в карту. Он не знал точно, где они находятся, но сознавал, что они все больше удаляются от Устаусета. И что скоро дневной свет померкнет. Треть существа Харри с тревогой подумывала, как они вернутся назад. Но две трети послали эту треть ко всем чертям, а это как-никак конституционное большинство.

В половине пятого они потеряли след.

Снегопад настолько усилился, что они уже почти ничего не могли различить.

— Это безумие, — прокричал Харри, стараясь перекрыть рев мотора. — Почему нам не подождать до завтра?

Бельман повернулся к нему и улыбнулся в ответ.

В пять они снова нашли след.

Они остановились и слезли со снегохода.

— Ведет сюда, — сказал Бельман, возвращаясь к скутеру. — Поехали!

— Погоди, — сказал Харри.

— Почему это? Поехали, скоро совсем стемнеет.

— Ты, когда сейчас кричал, эхо слышал?

— Ну и что это значит? — Бельман остановился. — Гора?

— На карте нет никакой горы, — сказал Харри и повернулся в ту сторону, куда вели следы.

— Расщелина, — прокричал он. И получил ответ. Очень быстрый ответ. Он обернулся к Бельману.

— Я думаю, что у снегохода, который оставил эти следы, возникли серьезные проблемы.

— Что я знаю о Бельмане, — повторил Рогер Йендем, пытаясь выиграть время. — О нем говорят как о человеке очень толковом и исключительно профессиональном. — Что же нужно этому легендарному редактору Нурдбё? — Все умеет, все делает правильно, — продолжал Йендем. — Быстро учится, понемногу учится и тому, как обращаться с нами, прессой. Эдакий whiz kid. Ну, если вы понимаете…

— Это выражение мне знакомо. — Бент Нурдбё кисло улыбнулся, продолжая тереть стекла своих очков. — Вообще-то меня больше интересует, какие о нем ходят слухи.

— Слухи? — переспросил Йендем, по старой дурной привычке забыв закрыть рот.

— Надеюсь, вам знакомо это понятие, Йендем. Раз уж и вы, и ваш нынешний работодатель ими питаетесь. Ну?

Йендем помедлил:

— Ну, слухи бывают разные.

Нурдбё поднял глаза к небу:

— Спекуляции. Домыслы. Прямая ложь. Я не особо в этом разбираюсь, Йендем. Переворошите их все, позлорадствуйте.

— З-значит, негативные моменты?

Нурдбё тяжело вздохнул:

— Дорогой Йендем. Часто ли вам доводилось слышать, что такой-то ведет трезвый образ жизни, честен в денежных делах, верен в браке и его стиль руководства не назовешь психопатическим? Возможно, функция слухов сводится к тому, чтобы нам самим выглядеть на общем фоне сравнительно неплохо? — Нурдбё оставил наконец в покое одно стекло и принялся столь же тщательно полировать другое.

— Слухи эти не назовешь упорными, — сказал Йендем и поспешил добавить: — К тому же я прекрасно знаю и других людей, о которых говорят то же самое, но они точно явно не такие.

— Как бывший редактор, я посоветовал бы вам выбросить либо «точно», либо «явно», а то получается масло масляное, — сказал Нурдбё. — И чем же он не такой?

— Ну… Не такой ревнивый.

— А разве не все мы ревнивы?

— Речь идет о ревности с применением насилия.

— Он что, бьет жену?

— Нет, не думаю, что он распускает руки. Или что она дает ему повод. Но вот если кто-то слишком долго на нее пялится…