— Привет, Холе, — поздоровалась Кайя и улыбнулась ему.

Она сидела в баре на низком стуле, подложив руку под попу. Сверкающий взгляд, алые губы, щеки пылают. Его поразило, что он, оказывается, до сегодняшнего дня ни разу не видел ее накрашенной. И вранье, будто, как он по наивности полагал, косметика не делает красивую женщину еще красивее. На ней было простое черное платье. На шее висела короткая нитка желтоватого жемчуга, жемчужины поднимались и опускались в такт ее дыханию и мягко светились.

— Давно ждешь? — спросил Харри.

— Нет, — ответила она, поднялась, прежде чем он успел сесть, притянула его к себе и положила голову ему на плечо. И немного так постояла. — Мне только чуть-чуть холодно.

Ее совершенно не волновали взгляды, которые бросали на них другие посетители, она не отпускала его, наоборот, еще и сунула обе руки ему под пиджак и поводила ими вверх-вниз по его спине, чтобы согреться. Харри услышал чье-то покашливание, взглянул и увидел, что им приветливо кивает мужчина, его манеры выдавали метрдотеля.

— Наш столик ждет, — улыбнулась она.

— Столик? Я думал, мы просто чего-нибудь выпьем.

— Надо же нам отпраздновать окончание дела. Я заказала еду заранее. Нечто совершенно особенное.

В заполненном до отказа зале ресторана они заняли столик у окна. Официант зажег свечи, налил в бокалы яблочный сидр, снова поставил бутылку в ведерко со льдом и удалился.

Она подняла бокал:

— Давай выпьем.

— За что?

— За то, что убойный отдел будет и дальше работать, как раньше. А мы с тобой будем и дальше ловить плохих людей. За то, что мы сейчас здесь. Вместе.

Они выпили. Харри поставил бокал на скатерть. Немного подвинул его. От бокала остался мокрый след.

— Кайя…

— У меня для тебя кое-что есть, Харри. Скажи мне, чего тебе сейчас хочется больше всего.

— Послушай, Кайя…

— Что? — задохнулась она и стремительно наклонилась к нему.

— Я говорил, что снова уеду. Я уезжаю завтра.

— Завтра? — засмеялась она, но улыбка ее погасла, а подоспевший официант расправил салфетки, и они, тяжелые и белые, опустились им на колени. — И куда?

— Прочь отсюда.

Кайя уставилась в стол, не говоря ни слова. Харри хотел накрыть ее руку своей. Но не стал.

— Значит, меня недостаточно? — прошептала она. — Нас оказалось недостаточно.

Харри подождал и поймал ее взгляд.

— Нет, — сказал он. — Нас недостаточно. Ни для тебя, ни для меня.

— А что ты знаешь о том, что достаточно? — В голосе ее звучали слезы.

— Довольно много, — сказал Харри.

Кайя тяжело дышала, стараясь, чтобы голос не дрогнул:

— Это Ракель?

— Да.

— И всегда была Ракель, правда?

— Правда. Ракель была всегда.

— Но ты же сам сказал, что ты ей не нужен.

— Я не нужен ей такой, какой я сейчас. Значит, мне надо измениться. Надо снова стать замечательным. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. — Две крохотные слезинки задрожали на ее ресницах. — Ты и так совершенно замечательный. А эти шрамы только…

— Ты прекрасно понимаешь, что я говорю не об этих шрамах.

— Я увижу тебя когда-нибудь? — спросила она и поймала одну слезинку ногтем указательного пальца.

Она схватила его руку и сжала так сильно, что костяшки пальцев побелели. Харри посмотрел на нее. И она отпустила его.

— Я больше за тобой не приеду, — сказала она.

— Знаю.

— Ты не справишься.

— Вероятнее всего, — улыбнулся он. — А кто справляется?

Она наклонила голову набок. А потом улыбнулась, обнажив свои острые зубки.

— Я справляюсь, — сказала она.

Харри сидел, пока не услышал, как в темноте на улице мягко хлопнула дверь машины и завелся мотор. Он сидел, уставившись в скатерть, и собирался встать, когда в поле его зрения показалась суповая тарелка и голос метрдотеля возвестил:

— Заказано специально по просьбе дамы и доставлено самолетом из Гонконга. Стеклянная лапша Ли Юаня.

Харри уставился в тарелку. Она по-прежнему сидит на стуле, подумал он. Ресторан — мыльный пузырь, сейчас он оторвется, воспарит над городом, потом исчезнет из вида. На кухне всегда будет полно еды, и мы никогда не приземлимся.

Он встал и хотел было идти. Но передумал. Снова сел. Поднял палочки.