Двадцать восьмого апреля день выдался, конечно, дождливый, и к могиле отца, умершего ровно пять лет назад, Джон Ребус шел по мокрой траве. Он аккуратно положил венок, так, чтобы желтые и красные цветы, дань живых мертвым, выделялись на фоне еще не потускневшего мрамора, минуту постоял, пытаясь собраться с мыслями, но нужные слова не шли на ум. Отец у него был неплохой; что тут еще скажешь? Впрочем, старик-то наверняка не ждал от сына никаких славословий. Вот Джон и стоял, почтительно убрав руки за спину и слушая, как смеются на стенах кладбища вороны, стоял, пока вода, просочившаяся в башмаки, не погнала его к оставленной у кладбищенских ворот машине.

Он медленно тронулся в путь, очень сожалея, что пришлось вернуться сюда, в Файфшир, где уже давно прошедшие времена никогда не были «добрыми старыми временами», где в коробках пустующих домов, казалось, копошились призраки, а немногочисленные магазинчики ежевечернее прятались за прочными железными ставнями – на радость местным вандалам, которые с готовностью украшали их своими именами. Он ненавидел эти места: вечную мерзость запустения и безнадежный смрадный дух сотен никому не нужных, попусту растраченных жизней.

Ребус проехал восемь миль в сторону моря; здесь, на побережье, жил его брат Майкл. Дождь почти перестал, но из-под колес поднимались брызги воды, скопившейся на дороге в бесчисленных трещинах. Интересно, подумал он, почему дороги тут, похоже, никогда не ремонтируют, а в Эдинбурге так часто меняют покрытие, что оно становится еще хуже? Да и вообще, откуда взялось это его безумное решение отправиться в такую даль – в Файф – только потому, что наступила годовщина смерти старика? Он попытался сосредоточить мысли на чем-нибудь другом и с удовольствием представил, как закурит сейчас очередную сигарету.

Сквозь пришедшую на смену дождю изморось Ребус увидел, что по траве, растущей на обочине, идет девочка, примерно ровесница его дочери. Проехав мимо, он сбавил скорость, хорошенько рассмотрел девочку в зеркало и остановился, жестом подзывая ее к окну автомобиля.

В неподвижном прохладном воздухе делалось зримым ее частое, тяжелое дыхание, темные волосы тонкими прядками прилипли ко лбу. Она опасливо посмотрела на него.

– Ты куда, моя милая?

– В Керколди.

– Подвезти?

Она покачала головой, и капли воды полетели во все стороны с ее вьющихся волос.

– Мама не велит мне садиться в машину к незнакомым людям.

– Ну что ж, – сказал Ребус, улыбнувшись, – твоя мама совершенно права. У меня дочь примерно твоего возраста, и я говорю ей то же самое. Но идет дождь, а я как-никак полицейский, поэтому можешь мне доверять. До Керколди путь неблизкий.

Она посмотрела по сторонам вдоль тихой, безлюдной дороги и опять покачала головой.

– Ладно, – сказал Ребус, – но будь осторожна. Твоя мама совершенно права.

Он поднял оконное стекло и поехал дальше, глядя в зеркало на девочку, смотревшую ему вслед. Умница. Приятно сознавать, что не все родители утратили чувство ответственности. О его бывшей жене, к сожалению, этого не скажешь. То, как она воспитывает их дочь, – просто стыд и срам. Да и Майкл своей дочери слишком многое позволяет. Кто тут виноват?

Майкл Ребус был владельцем весьма солидного дома. Он пошел по стопам их отца и стал эстрадным гипнотизером. И, судя по всему, вполне в этом преуспел. Джон не разу не попытался расспросить брата о его профессиональных секретах. Впрочем, и к выступлениям старика он никогда не проявлял ни малейшего интереса. Майкла это равнодушие озадачивало: он туманно намекал, что свой номер работает без обмана, пытаясь пробудить у брата желание разгадать эту загадку.

Однако Джону Ребусу и без того хватало загадок: он уже пятнадцать лет служил в полиции, и все эти годы загадки сыпались на него, как из мешка. Пятнадцать лет!… А похвастаться-то ему нечем, скорее уж следует себя пожалеть. Распавшийся брак да ни в чем не повинная дочь, вынужденная метаться между отцом и матерью. Прямо сказать, не густо. А Майкл тем временем счастливо жил с женой и двумя детьми в таком большом доме, о каком Ребус не мог и мечтать. Он с успехом выступал в гостиницах, клубах и театрах самых разных городов – от Ньюкасла до Уика. Порой он зарабатывал шестьсот фунтов за одно выступление. Возмутительно. Он ездил на дорогой машине, хорошо одевался и ни за что на свете не стал бы стоять под проливным дождем на кладбище в Файфе в самый пасмурный за многие годы апрельский день. Нет, для этого Майкл был слишком умен. И слишком глуп.

– Джон! Черт возьми, что случилось? То есть я, конечно, страшно рад тебя видеть! Почему ты не позвонил и не предупредил о своем приезде? Входи.

Ребус предполагал, что его ждет именно такой прием: удивление, смешанное со смущением, словно любое напоминание о родственниках, еще остававшихся в живых, причиняло боль. К тому же Ребус подметил словечко «предупредил» там, где достаточно было сказать «сообщил». Он был полицейским. Подобные вещи не ускользали от его внимания.

Майкл Ребус ринулся в гостиную и убавил громкость оглушительно оравшей стереосистемы. – Заходи, Джон! – крикнул он. – Выпить хочешь? Может, кофе? Или чего-нибудь покрепче? Какими судьбами?

Ребус сел так, точно находился в доме у постороннего человека, – по привычке напряженно выпрямив спину. Он принялся разглядывать обшитые панелями стены комнаты – очередное новшество – и вставленные в рамки фотографии своих племянников.

– Просто был тут неподалеку, – сказал он.

Майкл, наполнив стаканы и отойдя от домашнего бара, внезапно вспомнил – или прекрасно изобразил человека, только что вспомнившего – о чем-то:

– Ах, Джон, я совсем забыл! Почему ты мне не сказал? Черт подери, мне очень жаль, что я позабыл о папе!

– Но ты же гипнотизер, а не «человек-компьютер», правда? Давай сюда стакан, или он у тебя к рукам прирос?

С улыбкой выслушав оправдательный приговор, Майкл протянул брату стакан.

– Это твоя машина возле дома? – спросил Ребус, взяв виски. – Я имею в виду большой «БМВ».

Майкл, по-прежнему улыбаясь, кивнул.

– Черт возьми, да ты ни в чем себе не отказываешь!

– Не только себе, но и Крисси с детьми. За домом мы сооружаем пристройку. Там будет сауна или джакузи. Как раз сейчас это последний писк моды, и Крисси не терпится утереть нос соседям.

Ребус отпил глоток. Отличное шотландское солодовое виски. Комната была заставлена дорогими вещами, но все они как-то плохо сочетались между собой. Стеклянные безделушки, хрустальный графин на серебряном подносе, телевизор с видеомагнитофоном, непостижимо миниатюрная стереосистема, лампа из оникса. Посмотрев на лампу, Ребус поморщился: они с Роной подарили ее Майклу и Крисси на свадьбу. А теперь Крисси с ним не разговаривает. Что ж, это ее право.

– Кстати, а где Крисси?

– А-а, поехала по магазинам. У нее теперь своя машина. Дети еще в школе. На обратном пути она их заберет. Останешься пообедать?

Ребус пожал плечами.

– Если останешься, мы будем рады. – Тут Майкл явно покривил душой. – Ну а как дела в участке? По-прежнему хватаете кого попало?

– Кое-кого мы упускаем, зато им не удается прославиться. Кое-кого ловим – тем удается. В общем, все как обычно.

В комнате стоял удививший Ребуса сильный запах печеных яблок, точно в дешевой лавчонке. Майкл продолжал:

– Вся эта история с похищением девочек – просто кошмар.

Ребус кивнул.

– Да, – сказал он, – ты прав. Но мы пока не можем утверждать, что речь идет именно о похищении. До сих пор никто не попросил выкупа и не предъявил никаких других требований. Скорее всего, это обычный случай сексуального надругательства.

Майкл вскочил с кресла:

– Обычный?! Как можно называть такие ситуации «обычными»?

– Это просто терминология, которую мы употребляем, Мики, только и всего. – Ребус снова пожал плечами и допил виски.

– Но, Джон, – сказал Майкл, садясь, – у нас ведь с тобой тоже есть дочери. Ты так легко говоришь об этом деле, а мне о нем даже подумать страшно. – Он медленно покачал головой, выражая сим многозначительным жестом сочувствие чужому горю и одновременно облегчение от того, что до поры до времени это ужасное горе его не коснулось. – Страшно, – повторил он. – Подумать только, именно в Эдинбурге! Ведь даже представить себе невозможно, чтобы в Эдинбурге происходило нечто подобное, правда?

– В Эдинбурге происходит многое, о чем никто и не подозревает.

– Пожалуй. – Майкл помедлил. – Я был там всего неделю назад, выступал в одной гостинице.

– Ты мне не сообщил.

Настал черед Майкла пожимать плечами.

– Разве тебе было бы интересно?

– Может, и нет, – ответил Ребус, улыбнувшись. – Но я бы все равно пришел.

Майкл рассмеялся радостно и удивленно, как смеются в день рождения или когда находят деньги в кармане старого пиджака.

– Еще виски, сэр? – спросил он.

– Я уж думал, ты никогда не предложишь. Ребус продолжал изучать комнату, а Майкл направился к бару.

– Как тебя принимает публика? – спросил Ребус. – Сказать по правде, мне все-таки интересно.

– Прекрасно, – откликнулся Майкл. – Нет, в самом деле, очень хорошо. Недавно даже зашла речь о небольшой телепередаче, но в это я поверю только тогда, когда ее увижу.

– Здорово!

Ребус с готовностью протянул руку за новой порцией виски.

– Кроме того, я работаю над новым номером. Правда, он жутковатый.

Когда Майкл подносил свой стакан ко рту, на запястье у него блеснул плоский золотой диск. Часы были дорогие: цифры на циферблате отсутствовали. Ребусу казалось, что чем дороже вещь, тем она должна быть меньше и проще: крошечные стереосистемы, часы без цифр, короткие полупрозрачные носки от Диора на ногах у Майкла.

– Расскажи, – попросил он, клюнув на приманку брата.

– Ну что ж, – Майкл наклонился к нему поближе.- Я возвращаю некоторых зрителей в их прошлые жизни.

– Прошлые жизни?

Ребус смотрел на пол, словно любуясь темными и светлыми узорами на зеленом ковре.

– Да, – продолжал Майкл, – реинкарнация, предшествующие рождения и все такое прочее. Впрочем, ты же лучше меня это знаешь. Ты ведь всегда был добрым христианином, не то что я.

– Христиане в прошлые жизни не верят, Мики. Только в будущие.

Майкл бросил взгляд на Ребуса, недовольный тем, что его перебили.

– Прости, – буркнул Ребус.

– Как я уже говорил, на прошлой неделе я впервые представил номер зрителям, хотя уже некоторое время применяю этот метод в своей частной практике.

– В частной практике?

– Да. Я хорошо зарабатываю на частных сеансах гипнотерапии. Помогаю людям бросить курить, избавляю от неуверенности, лечу от ночного недержания мочи. Некоторые убеждены, что уже не раз жили когда-то в прошлом, и просят меня загипнотизировать их, чтобы можно было это доказать. Но будь спокоен. В финансовом отношении все честно. Сборщик налогов свою долю получает.

– И ты это доказываешь? Были у них прошлые жизни?

Майкл провел пальцем по ободку своего стакана, уже пустого, и ответил:

– Ты можешь не поверить, но безусловно были.

– Приведи пример.

Ребус следовал взглядом вдоль линий ковра. Прошлые жизни, подумал он. А вдруг в этом что-то есть? В его прошлом жизней было в избытке.

– Пожалуйста, – сказал Майкл. – Помнишь, я говорил тебе о своем выступлении в Эдинбурге на той неделе? Так вот. – Он наклонился еще ближе к Ребусу. – Я попросил одну женщину из публики подняться на сцену. Она пришла на мой вечер с компанией сослуживцев. Уже немолодая, среднего роста. Загипнотизировать ее удалось довольно легко, вероятно потому, что она пила не так много, как ее коллеги. Как только она впала в транс, я сказал ей, что мы собираемся предпринять путешествие в ее прошлое, в те давние-давние времена, когда она еще даже не родилась. Я велел ей порыться в памяти и обнаружить там самое раннее воспоминание…

Голос Майкла приобрел глубину и плавность, он ненавязчиво убаюкивал, уговаривал, приказывал; и так же плавно, будто завораживая слушателей, двигались руки брата. Ребус, медленно прихлебывая из своего стакана, почувствовал, что немного расслабился. Ему вспомнился эпизод из детства, игра в футбол, один брат против другого. Теплая грязь во время июльского ливня и мать с закатанными рукавами, раздевающая обоих и окунающая их – долговязых, смущенно хихикающих – в ванну…

– …и тут, – продолжал Майкл, – она заговорила, причем каким-то не своим голосом. Это было нечто сверхъестественное, Джон. Все-таки жаль, что тебя там не было. Публика притихла, а меня бросало то в жар, то в холод, и, к слову сказать, это никак не было связано с гостиничной системой отопления. Понимаешь? Я добился успеха! Я вернул ту женщину в прошлую жизнь. Она была монахиней. Можешь себе представить? Монахиней! И сказала, что находится одна в своей келье. Она описала монастырь и все такое прочее, а потом принялась декламировать что-то на латыни, и кое-кто из зрителей даже начал креститься. Я просто остолбенел. Наверняка у меня волосы дыбом встали. Я постарался как можно быстрее вывести ее из транса, и только после долгой паузы в публике нерешительно захлопали. Тут, видно, компания, с которой пришла эта дама, очнулась от удивления, все они развеселились и устроили мне овацию. В конце выступления я выяснил, что моя монахиня – несгибаемая протестантка, мало того – болельщица «Рейнджере», и притом она клялась и божилась, что не знает ни слова по-латыни. Ну что ж, значит, кто-то внутри нее знал. Вот такие дела. Ребус улыбался.

– Интересная история, Мики, – сказал он.

– Это правда. – Майкл недоуменно развел руками. – Ты что, мне не веришь?

– Может быть.

Майкл покачал головой:

– Да, легавый из тебя наверняка никудышный, Джон. У меня было около ста пятидесяти свидетелей. Не придерешься.

Ребус никак не мог отвести взгляд от узора на ковре.

– Очень многие люди верят в прошлые жизни, Джон.

Прошлые жизни… Да, в некоторые вещи он верил… В Бога – само собой… Но чтобы прошлые жизни…

Вдруг на ковре появилось лицо человека, что-то кричащего ему из камеры.

Он уронил свой стакан.

– Джон! Что-нибудь не так? Господи, да у тебя такой вид, точно ты узрел…

– Нет-нет, ничего страшного. – Ребус поднял стакан и встал. – Просто я… Все отлично. Дело в том, – он посмотрел на свои часы – обычные часы с цифрами, – что мне, пожалуй, пора. Сегодня вечером я дежурю.

Майкл криво улыбнулся: он был рад, что брат уезжает, но стеснялся своей радости.

– Хорошо бы нам снова встретиться, – сказал он. – На нейтральной территории.

– Да, – сказал Ребус, вновь ощутив резкий запах печеных яблок. Он слегка побледнел и чувствовал некоторую неуверенность, как будто заехал слишком далеко на чужую территорию. – Давай встретимся.

Два-три раза в год, на свадьбах, похоронах или по телефону на Рождество, они сговаривались о встрече. Не более чем ритуал вежливости, когда обещание дают с легким сердцем, вовсе не собираясь его выполнить. – Давай встретимся.

На пороге Ребус пожал Майклу руку. Проходя мимо «БМВ» к своему автомобилю, он не переставал удивляться, до чего же они с братом похожи. Их дядюшки и тетушки и по сей день недовольно замечают порой: «Ах, вы оба – вылитая мать!» В известной мере так оно и было. Джон Ребус знал, что его русые волосы немного светлее, чем у Майкла, а зеленые глаза – немного темнее. Знал он, однако, и то, что внешнее сходство не имело в действительности ровно никакого значения: трудно было бы найти людей менее схожих во мнениях, убеждениях и в отношении к жизни. Да и братская любовь давно осталась в прошлом.

Ребус помахал рукой из машины и был таков. Меньше чем через час ему предстояло возвратиться в Эдинбург, а еще через полчаса – заступать на дежурство. Он знал причину, по которой ему всегда бывало неуютно в доме Майкла: ненависть к нему Крисси, ее непоколебимая уверенность в том, что это он, он один разрушил их с Роной брак. Возможно, она и была права. Ребус попытался сосредоточиться на сложных и неприятных служебных проблемах. Ему предстоит разобраться в запутанном деле о краже со взломом и серьезном оскорблении действием. Гнусное дело. Людей в Департаменте уголовного розыска всегда не хватает, а тут еще эта история с похищениями… Две Девочки, ровесницы его дочери. Лучше об этом не думать. Наверное, они уже мертвы – или жалеют о том, что еще не умерли. Да смилостивится над ними Господь! И все это происходит не где-нибудь, а в Эдинбурге, его любимом родном городе.

В городе орудует маньяк.

Люди боятся выходить из дому.

А у него из памяти не идет пронзительный крик…

Ребус пожал плечами и почувствовал, что одно плечо затекло и ноет от усталости. В конце концов, это дело его не касается. Пока не касается.

Вернувшись в гостиную, Майкл Ребус налил себе еще виски. Он подошел к стереосистеме, включил музыку на полную громкость, потом нагнулся и, пошарив под своим креслом, достал спрятанную там пепельницу.